Коре-Эда снял фильм, один из лучших в своем десятилетии. В дом, похожий на загородный пансионат, прибывают мужчины и женщины. Им придется выбрать единственный эпизод жизни, который станет их посмертным приютом. Гости вглядываются, вспоминают и выбирают то, в чем будет уютно душе пить невечерний вечный покой. Склонившись к милой на осенней скамейке; лежа у воды на колеблемых озером мостках под стенами монастыря и апрельским солнцем; едучи в закат. Все они, счастливо совпавшие с другими, или незамеченные, или не выбранные кем-то любимым и порою даже не существующие в памяти тех, с кем хотелось бы лелеять это моментальное бессмертие, переживут в последний раз свою боль. А после выберут скамейку и осень. Этот шедевр деликатности - средство раскрыть третий глаз. Ангелы - у плеча, невыплаканные слезы намывают крупицы невыносимой легкости из ничего.

Анимация Миядзаки, получившая "Оскара" и "Золотого медведя" в Берлине, внимательна к тому, чем дышат персонажи и интерьеры. Это роскошная сказка с ошеломляющими превращениями, смешными шутками и превосходным рисунком. Страшнее чудовищ - тени, которые они отбрасывают. Все, что копошится под ногами, претендует на ту же меру внимания, что и главные герои. Малышка Тихиро, чьи родители объелись лакомств в очарованной стране и превратились в свиней, проходит науку чудес и воспитание чувств в краях ведьмы Юбабы. Призрачный местный народец - триумф аниматорской фантазии, собрание редкостных бионических аномалий и заблуждений природы, вернее - аттракцион затейливых фокусов, меняющих химию богов, духов стихий и детишек.

В куклы, наряженные легендарным дизайнером моды Йодзи Ямамото, играет главный японский карабас-барабас - Такеси Китано и разрывает нам сердце. Здесь срываются и опадают жизни лепестками диких роз, листьями осенних деревьев, снежными лавинами в горах Эде. Блаженны любовники, забывшие себя. Китано предложил не только зрелище дивной красоты, но и самую красивую и радикальную модель ухода от конфликта мужского и женского. Его любовники - существа, эволюционирующие в не изученный толком третий пол. Здравый смысл наблюдателей, старомодно разделяющих себя на М и Ж, реагирует агрессивной ревностью на этот феномен. В "Куклах" любовь не ищет буквальных соитий, она химичит в ярких каплях остролиста, падающих в снег, в иероглифах узких следов, настроченных на этом снегу, обвязывает скитальцев красной веревкой, приравнявшей любовь к разделенности мира. Связанные любовью скитальцы соединяются за пределами касаний - в аутизме, в слепоте (поклонник окривевшей певички лишает себя обоих глаз). Им естественно приходить по субботам тридцать лет и три года к известной скамейке с коробкой бэнто для милого, которого все эти годы нет как нет. И полагать насыщенной именно эту из жизней. Потому что именно в ней, как в южнокорейском "Оазисе" солнечные зайцы летят белыми почтарями, а если разбить зеркало, то и бабочками, прозрачной мотыльковой канителью.

"

"Куклы"

"Унесенные призраками"

Экстремальная любовь - тенденция прошлого года. Герои выкалывали себе глаза и кромсали гениталии чаще, чем завтракали. Сила фильмов обоих корейских режиссеров не в том. Экстремальность для них - модная рамка, которую оба режиссера ломают каждый своим способом, похожим на прямой массаж сердца. Если Ли Чан Донг и посылает нам воздушный поцелуй, то - от тех самых нижних уст, которыми он не говорит по-корейски. А Ким Ки-Дук делает кино, честно сравнимое с "Последним танго в Париже" и "Ночным портье", только без мутной европейской истерики. В "Оазисе" любят слабоумный лихой молодец и церебральная паралитичка. В "Плохом парне" - крутой сутенер и барышня, проданная им в шлюхи. Первая пара, защищена от банальной душещипательности изобретательной драматургией, юмористическими трюками режиссуры и гомерической порцией смеха, закономерно приводящего к слезам. Вторая - существует на кончиках взглядов, распарывающих привычную ткань мелодрамы в хлам. Хулиган увидел барышню и глаз не сумел оторвать. Он устроил так, что любой обладатель штанов, мог иметь ее. А сам безучастным Богом, изменившим судьбу любимой, глядел через потайное стекло, как корчилась под тяжелыми тушами ее душа в изласканном теле. И глаза его всегда теперь были чуть припухшими. Любовь у Ким Ку-Дука реализует себя через саднящее зрение, теребит сетчатку и расширяет нырнувший в желанные склейки зрачок. Самый долгий и лютый поцелуй героев в истории кино одновременно припечатывает и глаза тех, кто сидит перед экраном. Такой тяжелой ласки, наверное, никто бы по доброй воле добиваться не стал, но как жить без нее дальше?

"

"Плохой парень"

Баснословными красками писаная легенда о наемном киллере эпохи Цинь, детективная история десяти шагов, трех слов, двадцатого способа написания иероглифа "меч" и одной слезы императора, построившего самую длинную стену в Поднебесной. Фильм отменно красив. Его пластические и колористические (оператор Кристофер Дойл) совершенства погружают зрение в негу, от которой неожиданно встряхивают неожиданные сюжетные повороты. Внутри одной, плавно рассказываемой истории с парящими мизансценами боя и жизнетворным цветом, вдруг обнаруживается следующая, но и она - только мираж. Каждая из интерпретаций спроисходящих в фильме событий окрашена в свой цвет.

В голове, вечно забитой проблемами, мгновенно проясняется от количества лепестков лотоса и белозубых улыбок, приходящихся на каждый кадр фильма. Преобладание белизны на свадьбе вообще-то возмутительно, так как белый цвет по местным обычаям - цвет смерти и подобает погребальным обрядам. Но объясняется это засилье белого еще и тем, что распорядитель свадьбы, Дуби - очень прогрессивный человек. Белый - цвет Миллениума, и Дуби стремится не отстать от актуальных мировых веяний, при этом весьма революционно обращаясь с национальной традицией. Мире Наир интересно наблюдать за наступлением на прочный индийский консерватизм, за взаимодействием старого и нового в ее стране. Этим интересом она заражает остальной мир. На фестивале в Венеции ее фильм получил "Золотого Льва".

Отстраненная интонация заставляет вспомнить о бесстрастном лице знаменитого комика Бастера Китона. Он не улыбался и не хлопотал лицом в самых нетривиальных ситуациях. Элия Сулейман остается столь же невозмутим и как исполнитель главной роли, и как режиссер фильма. Его картина - и есть цепь анекдотических зарисовок во двориках и на улицах палестинской Рамаллы и израильского Назарета, а также на территории контрольно-пропускного пункта. Правда в том, что анекдот - скверный. В зоне этнического конфликта проявляются те же феномены людской породы, за которыми так же дистанцированно наблюдает в своих притчах Отар Иоселиани.

У фильма есть подзаголовок: "Хроника любви и боли". Его снайперские дивертисменты великолепны. Полет над КПП красного шара с рожей Арафата, балетная левитация маленькой гурии-истребительницы с нимбом из выпущенных в нее пуль стоят спецэффектов "Матрицы" и трюков кунг-фуцианских эпосов Энга Ли.

Четвертый фильм Тодоровского опирается на мужской дуэт. Между ними - несколько остановок на трамвае и одна мертвая женщина. Много лет она была женой одному и столько же - любовницей другому. Потеряв женщину, мужчины обретают друг друга в соперничестве, регулярно видятся, заезжают в гости и затевают жестокие схватки - на первый взгляд, за призрак, по сути - за прожитую жизнь. Но ничего нельзя доказать, и настоять на чем-то определенном невозможно - любовь недоказуема, жизнь не терпит режиссуры, а людям интересны только они сами, как всегда. Мужской дуэт разыгрывает нечто, похожее на фарс, если бы не раненые лица под сединой. Тодоровский демонстрирует едва ли не самый оригинальный подход к теме любовного треугольника. Ни одного флэшбэка-реверанса в сторону незабвенной усопшей. Физически она отсутствует в фильме, и ее тень - только предлог, чтобы столкнуть героя-мужа с осознанием мнимости его прошлого. Психологическая сторона сюжета оказывается лицевой, но сам он столько раз выворачивается, что за изнанкой не уследишь. Сквозь наглядную мелодраму прорастает неудобная метафизика, и фильм кажется экранизацией стихотворения Бродского, когда привычное - перила, "удерживающие в равновесии твои хромающие истины на этой выщербленной лестнице". Пришел чужой человек и отнял твою жизнь, или ты сам ее проглядел, оставаясь в своей скорлупе - не суть важно. Важно, что экзистенциальной драме, обладающей к тому же незаурядным чувством юмора, нашлось место в современном российском кино. У героев выбита почва из-под ног, зато сам факт их явления на экран - свидетельство стабильности в обществе.

Не то "Прогулка" Учителя и Смирновой - несколько тысяч шагов по Петербургу накануне зоолетия, на грани акробатики и эквилибристики, сметанные на живую нитку ручной камерой Юрия Клименко. Улицы валятся в стороны, отлетают каменные памятники и испаряются вечно хмурые невские мифы, отступая перед трио героев, по уши погруженных во флирт. Это купание в междометиях, звонких паузах, ловких фразах, во всей этой речевой фанаберии, тщательно выписанной Дуней Смирновой.

За мной, мой зритель, и только за мной, мимо Гостиного Двора, мимо "Кофейной чашки" и Александрийского столпа, за мной, и я покажу тебе любовь - могли бы сказать режиссер Учитель и сценаристка авторы фильма, потому что ничего другого, кроме любви, в этом фильме искать неуместно. Любовь - сам воздух его, летучее вещество, щекочущее редкие монтажные склейки. Ведь когда знакомишься на ходу, замираешь и танцуешь в каждой фразе, то не ты это делаешь, а сами они - интонации, и смешки, и лепет, и дыхания - кочевряжатся, пляшут и льются, и Бог знает что еще вытворяют, срываясь с безответственных альвеол. Поди отрепетируй и смонтируй этот скочущий ритм, эту импровизацию из ахинеи, вкуса к сочинительству и реплик предыдущих ораторов.

"

"Прогулка"

Это долгожданное и выстраданное счастье для всех, кто обшаривал Гoрбушку на предмет обнаружения "тряпок" с любых фильмов Медема. Легально их практически не издавали.

Теперь остается терпеливо дожидаться выпуска в лицензионном боксе "Любовников Полярного Круга". В 1995 году Медем принялся за творение "Земли". Ее появление подтвердило: у Хулио Медема из глаз натуралиста истекает взгляд мистика. "Высокий и узкобедрый, стройней тростников в лагуне, идет он, кутая в вечер, глаза и грустные губы", - с этим портретом архангела Гавриила, принадлежащем Габриэлю Гарсиа Лорке, вполне сопоставимы герои Медема, которых из фильма в фильм играют одни и те же артисты. В "Земле" - это Анхель, истребитель насекомых, придающих вину привкус земли и ангел за его плечом. В "Коровах" - мужчины двух соперничающих баскских родов, Иригебелей и Менделусе, чья история повторяется, будто ходит по кругу. На душу наброшено звездное небо, и она разламывается надвое, как половинки закольцованных имен-перевертышей любовников полярного круга - Ана, Отто, Медем. Поклонники этого страстного и трагического, ненасытного кинематографа со временем начинают испытывать потребность в ощущаемой как ожог душевной синхронизации с героями волшебных и естествоиспытательских историй Медема, протянутых им сквозь века и континенты, рода и колена, норы сознания и дыры восприятия, солнца и луны, что одновременно вписаны в вечереющее небо еще не прожитого дня и в круглые густые зрачки старой коровы Пупиле.

В "Рыжей белке" сочинительство судеб приобретает комическую окраску. Обаяние обманов и ловушек, легкомыслие диалогов и неожиданно серьезное признание автора: правда, как белка. Она все-таки существует, даже если спрятана от глаз. Ее краткое содержание: ложь и тайна не совпадают, а некоторые шишки валятся на голову в самое подходящее время.

"

"Рыжая белка"

Шейнберг сделал одну из наиболее изящных комедий года, сочетающую ум и остроту в радующих пропорциях. Вдоволь насмеявшись над американским стилем взаимоотношений работодателя с подчиненной, отдаешь себе отчет, что смотришь пронзительную историю любви. Перефразируя "Касабланку", трудовой контракт персонажей фильма стал началом прекрасной страсти. Молоденькая недотепа Ли роняет скрепки в офисе адвоката мистера Грея. Мистер Грей обычно диктует Ли письма и, когда она ошибается, заставляет Ли ползать на четвереньках и подставлять голый зад под линейку. Разумеется, Ли делает десять ошибок, там, где невозможно сделать и одной. Ничего общего с мазохизмом европейских артхаусных фильмов у "Секретарши" нет. Потому что у нее веселый нрав, легкий характер, нежные интонации и симпатичная внешность.

В магнетической киномедитации независимого Гаса Ван Сента нет ничего, кроме двух ребят по имени Джерри, трения оболочки о раскаленный воздух и звуковых вибраций знаменитого минималиста Арво Пярта. Блуждающие звезды Мэтт Дэймон и Кейси Эффлек слоняются по джерристранству, где нет ни лишнего шума-гама, ни бойскаутов, ни толпы туристов. Только галлюцинация, долгая как день без воды. Теряются ориентиры, влага и охота шутить. Дикий простор и вольная воля не собираются быть подмостками для пикника. Ничего не происходит, кроме расставания с жизнью - в режиме почти реального времени.

"

"Джерри"

Консервированный зеленый горошек "Глобус", трабант-малолитражка, гэдээровская стенка и пупырчатые пикули восточного сектора непринужденно выложены на самое пикантное киноблюдо года, на днях признанное лучшим европейским фильмом. Авторство принадлежит истории, политикам и Вольфгангу Бекеру. Тоскующим в России по скромному шпротскому счастью, мороженой морковке "Ортекс" и магазину "Ядран" выходцам из соцлагеря - иронический салют от немецких товарищей, познакомившихся с остальгией. Этот термин соединяет "восток" и "ностальгию" в

Казалось бы, простенькая, забавная история надувательства. Мать героя провела в коме ровно столько времени, сколько понадобилось для того, чтобы рухнула берлинская стена, размылась в федеральных землях Германская Демократическая Республика, кока-кола утвердилась на брандмауэрах типовых многоэтажек, итальянские пармезаны и голландские корнишоны - на прилавках магазинов, а небоскребы барахла, скопленного за век социалистического быта - на свалках. Гуманный сын решает сломать часы и восстановить известную стену - в рамках одной квартиры. На многочисленных берлинских блошиных рынках он добывает реквизит свежепреставившейся эпохи, собирает тару с привычными этикетками и перекладывает в нее еду из супермаркетов, налаживает бесперебойную подачу теленовостей, сооружая на видео великолепные сюрреалистские репортажи. Разгул капитализма на улицах бывшей Демократической Республики превращается в массовое бегство с Запада, в исход господ, ищущих в восточном парадизе прибежища от оскала капитализма и утешения.

Фильм о красоте, которая, исчезая, не умирает насовсем, а лишь засыпает в меду, облитая солнцем, убаюканная медленным ритмом трав, завороженная гулом нагретых камней и небом, обнявшим нас там, где мы есть.

День святого Валентина 1900 года начинался под сенью девушек, разбуженных в цвету. Батистовые рубашки, щетки, касающиеся длинных прядей, ласковые слова и валентинки с цветками и любовными рифмами - все утра мира хотели бы походить на это прерафаэлитское шоу юности, свежести и истомы.

Они отправятся на пикник у Висячей Скалы, где ровно в двенадцать часы остановятся, иные сомлеют над книжкой, других сморит за шитьем. Миранда, Ирма, Мэрион и толстая Эдит перейдут ручей и скроются в скалах.

Волосы, освобожденные от лент, ладони, избавленные от узкой перчатки, лодыжки и нежные ступни, извлеченные из приличного плена чулка и высокого ботинка, ослабленная шнуровка корсета и окончательное расставание с ним - и уже не вернуться назад, к кружеву воротничков, школьным завтракам, классам, шалостям, шляпкам, смешкам…

Тех, кого забрал полдень, уже не догнать. Ученицы колледжа Эппл-Ярд, Миранда с лицом ангела Ботичелли и Мэрион, исхищенные из уродливой действительности, исчезнут бесследно. Ирму найдут через неделю.

Питер Уир и его оператор Расселл Бойд воспроизвели сновидение, долгий обморок. Тайное напряжение сгущается из обступающих скал, следящих за покорными силуэтами, растворяющимися в галлюцинаторном мареве. Это триллер Необъяснимого, без насилия и крови, где гораздо страшнее кошмар прозаического и прагматичного мира в долине, не заслужившего красоты, кроме как в гомеопатических дозах закатов, поэтических строф и репродукций мастеров Возрождения.

Второй после "Гражданина Кейна" фильм Уэллса вошел в десятку лучших фильмов всех времен и народов. Камера, освоившая в "Кейне", казалось, предельную амплитуду движения по вертикали, снимавшая из-под подошвы персонажа и метавшая молнии в Чарльза Фостера Кейна с божественных высот, в доме Эмберсонов приняла форму органической жизни. Стала вроде домашней кошки: так сложен и гибок диапазон ее движений. Саркастический эпос о блеске и падении респектабельного американского рода. Сага о надменных аристократах, отходящих в прах под клаксон нарождающихся безлошадных экипажей. Памфлет на тему пасторальной мягкости аграрной эпохи, отброшенной в небытие кулаком индустриализации. Портрет тех, кто называя себя Эмберсонами, не удосужились обратить свое драгоценное внимание на меняющийся мир, поскольку были категорически выше этого.

Аттракцион заслуживает внимания: на спор пятьдесят вареных вкрутую яиц, сначала непринужденно, а под конец мучительно и тошнотворно отправляются в рот. Тем более, что это рот молодого Пола Ньюмана, свободного и легкого, как божество, но в полосатой робе арестанта.

"К северу через северо-запад" Альфреда Хичкока

Неопровержимый факт: мастер саспенса, сэр Альфред Хичкок любил шпионов, блондинок и коллекционировал странности. Никогда еще в кинематографе человека так упорно не принимали за другого. Кери Грант утверждает, что он не Каплан. Но всем нужен именно мистер Каплан, хотя его существование - сродни существованию поручика Киже. Никогда еще старый добрый бурбон не вызывал у человека такого отвращения. Никогда еще дорога не стремилась так попрощаться с колесами мерседеса. Никогда еще нью-йоркского пятизвездочного денди не убивали таким способом - с помощью самолета. Никогда еще блондинки не были так откровенны.

Никогда еще носы и уши мертвых президентов не использовали по такому назначению.

Но никогда не говори "никогда". Через три года такого вот супермена назовут Джеймсом Бондом.

Сам он недвусмысленно выскажется о себе: "Я опасный сумасшедший убийца без руля и ветрил". Люди из спецслужбы прокомментируют это заявление по-своему: "Одно нам известно, вы настоящий, подлинный идиот". А пока высокий брюнет в черном ботинке, Кэри Грант, следует самым извилистым шпионским маршрутом к северу через северо-запад - без карты и с левой ноги.

"

"К северу через северо-запад"

В комедии Жана Негулеско Мэрилин Монро, Лорен Бэколл и Бетти Грейбл учреждают маленькое, но прибыльное предприятие под девизом "Породнись с миллионером!". Цвет и размер держателя капитала значения не имеют. Они видят огромную комнату, полную веселых, холостых миллионеров, даже в темноте.

Там, где жизнь не стоит ничего, а за смерть дают хорошую цену, лишними бывают люди, но не доллары. Все решает только скорость, с которой летит пуля в беззащитную спину, и свистящая песня лассо на шее встречного поперечного. Нет принципов, нет друзей, нет врагов и сам ты никто.Там, где мексиканская граница заменила грань добра и зла, люди, как известно, делятся на две категории - одним к лицу веревка на шее, а у других есть револьвер. И нет имени. Наемник и прагматик, невозмутимый Человек Без Имени трусит на гнедой, с темой Эннио Морриконе в кильватере. Лучше "Пригоршни долларов" Серджо Леоне может быть только "На несколько долларов больше" того же автора.