[kino] Кино на ощупь
Здравствуйте,
В мое отсутствие здесь прошли небольшие дискуссии о возможности
публиковать здесь аудио книги. Считаю что освещать здесь все
аудиокниги не стоит ибо это во первых не входит в тематику листа,
поскольку он задумывался чисто для кино. Но я считаю возможным и даже
полезным давать ссылки на книги по которым снят тот или иной фильм,
поскольку это зачастую хорошо помогает понять незряячим и не только им
смысл фильма, а иногда без книги вообще не возможно понять кинофильм в
котором не особо разговаривают.
Итак, в листе публикуем книги связанные с кино или по которым снят
кинофильм.
Вот я хочу дать краткое описание книги о кино, но ссылки на книгу я
пока не нашла, может она тоже покажется кому то интересной.
Издательство "Сеанс"
выпустило в свет книгу Сергея
Добротворского "Кино наощупь" - это сборник статей и лекций известного петербургского
киноведа, добротно иллюстрированный и снабженный подробным справочным аппаратом.
Сергей умер 27 августа 1997 года, на тридцать девятом году жизни, и вот, спустя
четыре года после смерти, пришел к бывшим современникам уже в виде чистого разума.
За редким исключением, чисто киноведческие труды читать невозможно - они
написаны на особом птичьем языке и наполнены смутно мерцающими смыслами. Добротворский
писал и умно, и ясно. Часто - афористично. Вот, к примеру, исчерпывающее на мой
взгляд, определение Голливуда: "...пресловутый Голливуд, над загадкой которого
тщетно бьются отечественные режиссеры, это вовсе не клиповый монтаж, многокамерная
съемка и необременительная для нравственности доза эротики. Голливуд - это прежде
всего умение показать, что такое хорошо и что такое плохо, под таким углом зрения,
что любой зритель должен либо согласиться, либо признать, что у него самого непорядок
с моралью и элементарными критериями человечности" ("Кавказский призовой круг").
Или научно-точное определение того, что случилось с нашим авторским кино в девяностые
годы: "Без языка" оказалась не только "улица", но "башня из слоновой кости".
Апокалиптически мыслящие режиссеры дружно крадут у Тарковского. "Чернушники"
одалживаются у Германа. Языковых накоплений нет. Есть только индивидуальное фонды
тех же Тарковского и Германa, постепенно девальвируемые эпигонами" ("Наследники
по кривой"). Или о Квентине Тарантино: "В традиционной комедии зрители смеялись,
когда герой поскальзывался на банановой кожуре. После Тарантино зрители смеются,
когда герой, споткнувшись, выстреливает по окружающим обойму, а лучше - две."
("Тарантино в Европе: войти просто, выйти невозможно")... Сочинения Добротворского
принадлежат к особому роду словесности, возникающей из сложного сочетания литературной
одаренности, любви к какому-либо виду искусства, личной скромности и азарта рассуждения.
Талантливое описание своего понимания художественного произведения сродни
и философии, и литературе. Добротворский прикипел душой к кино, и его мысль двигалась
по формам кинематографа с особенной страстью, - кажется, этот бесплотный, таинственный
и притом рукотворный сон человечества манил его больше, чем плотная и малоподдающаяся
на происки мысли действительность. Взявшись за книгу, читатель отправится в плодотворное
путешествие по веку кино, ведомый живой и острой мыслью автора, к нашей общей
печали унесшего "а край, откуда нет возврата" и громаду своей эрудиции, и недремлющий
аналитический разум, и на редкость изящную иронию.
Не откажу себе в удовольствии привести пассаж из статьи Добротворского "Заграница,
которую мы потеряли" (она посвящена советским картинам о "зарубежной жизни"):
"Никогда больше на нашем экране не появятся прогрессивные западные журналисты
с усталыми глазами и их продажные коллеги с неспокойной совестью, антифашисты
в сувенирных беретах и экс-узники концлагерей, поднимающие пронумерованные руки
в интернациональном приветствии "рот фронт!"... Никогда больше мы не увидим льстивых
дипломатов-шпионов и сильно декольтированных шпионок, влюбчивых парижанок в пальто
из кожзаменителя и американских конгрессменов в чешских галстуках... Не будет
больше Лондона, снятого во Львове, и Вильнюса, загримированного под Берлин, пачек
"Мальборо", набитых "Космосом", и баночного пива, которое редко открывали в кадре,
потому что чаще всей группой открывали еще до съемки...
Пропажа огромного региона с культурной карты мира прошла незаметно - ни до,
ни после ни в одной стране Европы или Америки не влюблялись, не боролись за мир,
не закуривали и не танцевали рок-н-ролл так, как в Загранице, созданной советским
кино, в секретной республике, населенной прибалтийскими актерами и польскими
актрисами". По-моему, ужасно смешно, но еще и какая-то трогательная нота звучит
- точно эта комическая заграница чем-то странно дорога и мила самому автору.
Казалось бы, что ему, знатоку, часто забирающемуся в такие дебри, в которые,
не рискуя сломать себе шею, может забираться только очень образованный человек,
(сошлюсь на статью "Бергман и Дрейер" или на блестящую лекцию "Кино: история
пространства"), до жалких советских фантомов? Но Добротворского будто притягивало
такое - исчезающее, обреченное, утраченное. Мило то, что пропало, потеряно...
Он и героев любил особенных - трагических бунтарей, одиночек вроде Мачека-Цыбульского
("Пепел и алмаз" Анджея Вайды), и кино ценил давнишнее настоящее, обмолвившись
как-то в лекциях: "По моему глубокому убеждению, история кино кончается в 63-м
году, после этого начинаются, так сказать, "актуальные проблемы аудиовизуальных
коммуникации".
Сознание Сергея Добротворского было редким, драгоценным, нежным и сложным
цветком, выросшим на фантасмагорической петербургской почве, и для него кинематограф
явился естественной и наилучшей средой обитания. Он был сродни тем молодым героям
своего времени, которые искали полетов во сне и наяву по рок-клубам и рок-подвалам,
издавали самодеятельные философские журналы тиражом в двадцать экземпляров и,
разбуженные среди ночи (хотя они редко спали по ночам), могли с любого места
исполнить любую песню "Битлз". Те из них, кто не вышел в окно, к 90-м годам сделались
хорошими профессионалами.
Таким стал Добротворский. После безупречной графики его рассуждений читателю
должна вконец опротиветь "массовая", вульгарная кинокритика с ее дешевым зубоскальством
и повальным невежеством. Бескорыстный и мечтательный, Сергей был серьезный работник,
зарабатывавший умом и знаниями каждую строчку. Буржуазного мира он, конечно,
не любил, и слова о "героическом пессимизме" Луиса Бунюэля написал, по-моему,
лирически: "Под конец жизни Бунюэль в открытую свел счеты со своим главным врагом
- маленьким буржуа, живущим в мире тошнотворных иллюзий, рабом привычек, обычаев
и правил. В отличие от него, Бунюэль твердо верил, что все в мире идет к худшему".
Книга Добротворского "Кино на ощупь", композиционно сформированная последовательно
времени написания статей (с 1990 года по 1997-й), заключает в себе драматическую
коллизию сильного роста мысли, оборванного внезапно. Очевидно, что этот человек
мог бы написать прекрасный учебник по истории кино, издать не одну книгу. Что
ж, все-таки свою часть дистанции на вечной эстафете культуры Добротворский прошел
и отдал эстафетную палочку другим, чтобы они, в свою очередь, мыслили и страдали.
"Кино на ощупь", появившись в Доме книги, было вмиг раскуплено и даже опередило
по продажам Б. Акунина. Сергей бы удивился. Он не искал славы. Он никого никогда
не хотел опережать. Он просто хотел сидеть в первом ряду и смотреть кино. "Я
надеюсь, вы настоящие киноманы и садитесь всегда в первом ряду, когда смотрите
кино; и это нормально, потому что настоящий киноман всегда садится в первом ряду,
он как бы входит в экран, границы экрана как бы раздвигаются, и вы входите внутрь,
что, собственно, и было задумано великой ересью кинематографа..." ("Кино; история,
пространства").
