Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Ижевский киноклуб:

  Все выпуски  

Ижевский киноклуб: 21 марта 'Мадо, до востребования', Франция, 1990


КИНО ПО ВОСКРЕСЕНЬЯМ >>>
21 марта, к/т Аврора, 18.00 билет 70 ру



 

МАДО, ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ
MADO POSTE RESTANTE

Франция, 1990, 96 мин.
на французском языке, перевод субтитрами


автор сценария и режиссер
АЛЕКСАНДР АДАБАШЬЯН
оператор
ЛЕВАН ПААТАШВИЛИ
музыка
ЖАН ЛУИ ВАЛЕРО
в ролях:
МАРИАННА ГРОВЕ,
ОЛЕГ ЯНКОВСКИЙ ,
ЖАН-ПЬЕР ДАРУСЕН
АНДРЕ ПОМАРАТ и др.







НОМИНАЦИИ И НАГРАДЫ
Номинация на национальную французскую кинопремию Сезар за лучший режиссерский дебют: Франция, 1991.
Международный каннский кинофестиваль, премия"Перспективы французского кино, Франция, 1992.
Европейская кинопремия имени Феллини "Europa cinema" лучшему европейскому сценаристу (Александр Адабашьян).



У французского Адабашьяна кино получилось улыбчиво-печальное, как лето на повороте к осени, блаженно-ленивое, как задержавшееся в зените солнце. Притихшее — так, что слышно, как кадр пересекает назойливая деревенская муха. И не скучное, нет..
Александр Трошин, критик


ФИЛЬМ
В провинциальном городке, где все друг друга знают и годами ничего не происходит, живет добродушная толстушка Мадо. Выросшая в монастыре, теперь она развозит на велосипеде почту и каждому стремится хоть чем-нибудь помочь. Словно ангел-хранитель, Мадо подглядывает за чужими страстями и мечтает когда-нибудь и сама встретить прекрасного принца. И вот однажды, весь в белом, к ним приезжает таинственный кинорежиссёр... "Мадо" - режиссерский дебют во французском (!) кино Александра Адабашьяна - уникальной и фантастически талантливой личности, сценариста и художника ранних фильмов Никиты Михалкова "Раба Любви", "Неоконченная пьеса для механического пианино" и др. и во многом определившем облик "михалковского" кино тех лет. Этот тончайший, ироничный и при этом глубокий фильм - бесспорная удача талантливого ансамбля людей, понимающих толк в хорошем кино.



О РЕЖИССЕРЕ И ЕГО ФИЛЬМЕ
Александр Адабашьян обрел статус выразительного художественного знака нашего кинематографа задолго до своего режиссерского дебюта. Очевидно, что фигура эта — во многом фигура умолчания — значила гораздо больше, нежели художник или соавтор сценария в фильмах Никиты Михалкова. «Мадо» подтвердила способность Адабашьяна представить законченную и самодостаточную формулу стиля.


Любители кино, скорее всего, помнят дивный монолог его героя в фильме «Пять вечеров»: «Он говорит, что я не главный инженер, а я главный инженер! главный!..» Можно предположить, что примерно таким повзрослевшим отличником, некогда блиставшим в чистописании и теперь имеющим академический порядок в командировочном саквояже, и сделана картина. Грамматическая складность, идеальная артикулированность, принципиальное отсутствие мусора — эти черты эстетики «Мадо» сразу бросаются в глаза. Можно считать это следствием простодушия неофита, а можно расценивать простодушие как художественную идеологию. И, кажется, именно в этом есть смысл. Всему — реальному психологизму, историзму, драматической психоделике, социально-ангажированному сюжетосложению — Адабашьян противопоставляет последовательную буколику. В режиссуре чувствуется привкус чистой мелованной тетрадки, нового пера, белых воротничков и тщательно выведенных чернильных пятен. Прекрасная ностальгия по «пятеркам» одухотворяет повествование. Сама идея реализована чистыми красками, чистыми руками и как видится из зрительного зала, чистым сердцем.


Итак, буколика. Идеализированный быт пастушек и пастухов. В это определение заложено совсем немного метафоричности: вместо пастушки на лоне природы — почтальонша в провинциальном французском городке. Но она столь же чиста душой и помыслами, как ее искусствоведческий прототип. История следует хронотопу романа воспитания чувств: юная «старая дева» со своими сказочными помыслами, усталый соблазнитель, поселяне и поселянки. Городок — словно колба, которая ограничивает своим прозрачным объемом бурление содержимого.



Если все-таки обратиться к трактовкам сюжета, то можно говорить о том, что он по-разному воспринимается на родине автора и на родине сюжета.


Здесь скромная история соблазна милой Мадо выглядит грациозным единением французского куртуазного романтизма и российского растерянного экзистенциализма. В куртуазной традиции, в принципе, отсутствует понятие рока, тяготеющего над судьбой в тех или иных формах — семейных, государственных, национально-метафизических. Поэтому там соблюдается приоритет чувствований и чувственности. В российской психоделике главенствует нечто надбытовое, с чем в конечном итоге все состоят в отношениях, а лирические отношения суть сублимации. Мадо балансирует между этими векторами и делает это изящно. Полная телом и легкая душой, она соединяет в себе посетительницу «горящей избы» и поедательницу «пирожного Мадлен». Хотя, конечно, мы понимаем, что подобное сочетание несколько условно, поскольку специальным миксером душа и тело взбиваются в нечто целое.


В то же время поступали сведения, что некоторые француженки воспринимают «Мадо» как историю о том, насколько сложно быть полной. (Заметим, что размер примерно сорок восьмой в наших координатах особенно большим не считается, в то время как в худосочной Франции он маленьким не слывет.) И даже увидели в самой постановке вопроса некоторый сексизм, некоторое давление на свободу веса, некоторую маскулинную агрессивность, некоторое навязывание вкуса. Хотя мы-то отсюда понимаем, что это ревность по отношению к славянскому вторжению в сферу Германтов. А говорили, что француженки легкомысленны. Оказывается, не все.


Марина Дроздова , журнал "Сеанс"




В избранное