> Борение Иакова
> Изложенная в Книге Бытия история Иакова замечательна прежде всего своим динамизмом и насыщенностью событиями. В сущности, ни об одном из Патриархов мы не узнаём столько подробностей, сколько упомянуто их об Иакове. В данном случае перед нами практически полная (хотя и не очень подробная) биография, что для Книги Бытия вообще не характерно; столь подробных биографий других Патриархов мы здесь не найдём. Исключение составляет жизнеописание Иосифа, но это композиционно отдельное произведение, которое изначально, по-видимому, создавалось по особому плану, а в Книгу Бытия было включено лишь при окончательной её редактуре.
> Такой интерес к биографии Иакова со стороны автора Торы́ едва ли можно считать случайным. Было, вероятно, в ней нечто такое, что заставило его присмотреться внимательнее к жизни третьего из Патриархов. Возможно, главным здесь стало то, что Иаков добивается всего в жизни вопреки складывающимся обстоятельствам, но не вопреки воле Бога, Который его ведёт. Вполне возможно, что именно здесь и надо искать смысл биографии Иакова. Надо заметить, что древний язычник был по своему мироощущению прирождённым фаталистом. Рок, судьба, то, что греки называли ἁνανκή, а римляне — fatum, представлялся им безликой и непреодолимой силой, которой невозможно противостоять. Не только люди, но даже и боги были бессильны перед судьбой.
> Конечно, с развитием гуманизма (прежде всего, на греческой почве) фаталистическое мироощущение стало подвергаться сомнению, а иногда и прямо отвергаться. Собственно, феномен античной трагедии связан именно с ростом и развитием античного гуманизма, и не случайно, разумеется, главной её темой становится тема борьбы главного героя с роком. Герой, конечно, погибает, проигрывая в этой неравной борьбе, но такая гибель всё же ставит его выше тех безразличных к человеку космических законов, проявлением которых и считали древние судьбу. В связи с этим интересно отметить тот факт, что Библия вообще не знает такого понятия, как «рок» или «судьба» в традиционном языческом понимании. Фатализм совершенно чужд библейским авторам, прежде всего потому, что все они явственно ощущают присутствие в своей собственной жизни и в жизни своего народа промысла Божия.
> Но фаталистические концепции неизбежно должны
были затрагивать еврейскую общину Вавилона, тем более, что порой они,
по-видимому, облекались в одежды своеобразного языческого благочестия, которое,
кстати, проявлялось не только в Вавилонии или в Египте, но
> Отчётливее всего ключевое положение гуманизма сформулировал греческий философ Протагор, живший в V в. и принадлежавший к школе софистов. Он назвал человека «мерой всех вещей, существующих — в их бытии, и несуществующих — в их небытии». Но Библия не знает человека, отдельного от Бога. Она знает лишь человека в динамике его отношений с Богом, и от этих отношений собственно и зависит качество человеческой личности, её, так сказать, «человечность». Такой взгляд на человека называют иногда библейским персонализмом, хотя сами библейские авторы, чуждые каких бы то ни было философских определений, не прибегают ни к каким абстрактным формулировкам. Но само описание сотворения человека (Быт 2:7) связывает воедино ту человеческую природу (евр. נפש חיה нефеш хайа, в Синодальном переводе «душа живая»), которая, собственно, и делает человека человеком, с «дыханием жизни» (евр. נשמת חיים нишмат хайим), которое задаёт динамику отношений человека с Богом. Однако в известном смысле у гуманистического мироощущения всё же больше точек пересечения с персонализмом, чем у фаталистического, которое, в сущности, чрезвычайно низко оценивает значимость человека в мироздании. Неудивительно поэтому, что в биографии Иакова можно обнаружить отчётливую антифаталистическую тенденцию. В самом деле, оставаясь фаталистом, Иаков, очевидно, должен был бы с самого начала отказаться от всяких попыток борьбы за власть в родном племени, между тем, как он, напротив, делает всё, от него зависящее, чтобы эту власть заполучить. Вначале он покупает у своего брата «первородство», то есть право первенца (Быт 25:29-34), а затем хитростью добивается благословения от отца (Быт 27:1-40).
> Нам сегодня всё это может показаться странным, так как факт рождения первым одного из двух братьев является объективной данностью, не подлежащей изменению. Но дело в том, что «продавалось», то есть уступалось Исавом именно право первенца, связанное, прежде всего, с вопросом о наследовании власти в племени (не будем забывать, что речь в данном случае идёт о детях вождя). То же самое можно сказать и о получении благословения: оно выражало не просто благоволение отца к одному из двух сыновей, но было связано, в том числе, и с вопросом о передаче власти. Однако было в этом акте и нечто сакральное: один раз отданную власть нельзя было взять обратно и передать, по своему усмотрению, другому сыну, так как, согласно представлениям того времени, вместе с благословением передавалась преемнику и та сверхъестественная сила, которая делает вождя вождём. Потому-то и не может быть у Иакова «второго благословения» для Исава (Быт 27:38).
> Но в итоге оказывается, что рок и промысел Божий — совсем не одно и то же, и действия Иакова, идущего наперекор судьбе, Богом принимаются и поддерживаются. Но, конечно, происходит это не сразу, а лишь тогда, когда и сам Иаков научается доверять Богу своих отцов и полагаться на Него. А учится такому доверию Иаков на протяжении всей своей жизни, и Бог отцов помогает ему, появляясь перед ним в критические моменты. Так в жизни Иакова находится место теофаниям.
> Трудно сказать точно, сколько теофаний было в жизни Иакова, но
в Книге Бытия детально описаны две. Одна из них имела место по дороге
в Месопотамию, во время бегства Иакова из родной Вирсавии от гнева
своего
> Первая из них представляет собой типичное пророческое сновидение, которые были хорошо известны повсеместно в древнем мире. Собственно, именно этот тип сновидений получил у древних римлян название divinatio, а во многих новых европейских языках от него произошли слова́, обозначающие нечто, связанное с гаданием или прорицанием. Сам обряд предполагал, что человек, желающий получить ответ от божества или узнать его волю о себе или о том деле, которое собирался предпринять, приходил в святилище, совершал положенные ритуалы и жертвоприношения и оставался в святилище на ночь. Если в эту ночь человек видел во сне нечто необычное или просто понимал, что видел нечто большее, чем обычный сон, он воспринимал своё виде́ние как ответ божества на заданный вопрос или как выражение его воли. Иаков, очевидно, оказывается именно в такой ситуации. Он приходит на некое «место», которое, возможно, было святилищем, и проводит там ночь (Быт 28:11).
>
Еврейское слово מקום маком может обозначать
также «священное место», «святилище», а с определённым
артиклем (המקום ха-маком) в иудейских
текстах — также Иерусалимский Храм. Речь,
> Что же касается смысла видения, то он оказывается понятнее, чем кажется на первый взгляд. Та лестница, которую видит Иаков (Быт 28:12) напоминает об алтарях, существовавших в городах северной Палестины, которые обычно представляли собой сооружение пирамидальной формы, на верхней площадке которой находился алтарь. К этому алтарю и вела лестница, которую видит Иаков, а наверху, на алтарной площадке, он видит Бога своих отцов (Быт 28:13), хотя о форме, в которой Он предстал Иакову, ничего не говорится. Слово, обращённое Богом к Иакову, в сущности, повторяет обещания, данные Им ещё Аврааму. Перед нами, очевидно, не что иное, как церемония обновления союза, заключённого Богом с Авраамом. Такие церемонии на древнем Востоке имели юридически обязывающее значение, так как любой договор считался действующим лишь до тех пор, пока были живы заключившие его стороны. После смерти же одной из сторон, если договор распространялся на наследников, его необходимо было подтвердить и, если необходимо, обновить, и лишь после этой процедуры он считался действующим. Судя по смыслу виде́ния, именно это Бог и делает, подтверждая Иакову все прежние обещания и давая ему тем самым понять, что договор, заключённый ещё с Авраамом, остаётся в силе.
> Но и в самой форме алтаря, который Иаков увидел в сновидении, был свой смысл. Вообще, такие алтари не были распространены среди кочевых племён, так как они нуждались в постоянном поддержании и в охране, а кочевники обычно надолго оставляли свои святилища: не имея возможности задерживаться долго на одном месте, они лишь изредка навещали их с тем, чтобы, отпраздновав раз или два в году свои религиозные праздники и совершив положенные ритуалы и жертвоприношения, затем вновь уйти на полгода или на год. К тому же, у евреев подобные святилища рано начали ассоциироваться с язычеством и языческими культами, и не случайно уже в самых ранних частях Книги Исхода появляется запрет на создание алтарей, напоминающий языческие (Исх 20:24-26; обтёсанные камни и ведущие к алтарю ступени, несомненно, напоминают здесь о традиционном типе северо-палестинского городского алтаря). С такой точки зрения видение Иакова было не совсем обычным. Возможно, Бог отцов хотел дать понять Иакову, что ему предсто́ит приложить усилие для того, чтобы дойти до алтаря, то есть туда, где станет возможной встреча лицом к лицу.
> Что же касается второй теофании, то она, судя по описанию, и стала такой встречей. Вряд ли мы ошибёмся, сказав, что борение Иакова является одним из самых загадочных рассказов в Книге Бытия, а может быть, и во всём Ветхом Завете. И прежде всего встаёт вопрос: с кем же всю ночь боролся Иаков (Быт 32:24)? В еврейском тексте таинственный «Некто» Синодального перевода назван «человеком» (евр. איש иш), причём это слово в еврейском языке обозначает не всякого, но лишь сильного (во всех смыслах) человека. Очевидно, у Иакова оказался сильный противник, которого, однако, он почти одолел, так, что тот вынужден был просить Иакова отпустить его (Быт 32:25-26). И здесь начинается самое интересное: Иаков согласен отпустить своего таинственного противника лишь в обмен на благословение. Нам сегодня это кажется странным: можно ли вырвать благословение силой? Ведь здесь, очевидно, за благословением не стои́т ничего, связанного с такими земными реалиями, как, например, передача власти.
> Но для человека эпохи Патриархов ничего
странного здесь не было: ведь благословение было связано в том числе
и с передачей той сверхъестественной силы, которой могли владеть и люди,
и боги, и духи. А если так, то эту силу можно было не только
получить с согласия того, кто ею владеет, но и отнять её у прежнего
хозяина, предварительно победив его в борьбе. У некоторых народов, считавших
вместилищем силы, например, печень или сердце, было даже в обычае съедать
печень или сердце своего побеждённого врага, и речь в данном случае
нужно вести вовсе не о пережитках каннибализма, а о желании
заполучить силу своего противника. В дальнейшем, однако, выясняется, что Иаков
боролся не с человеком, а с Богом (Быт 32:28;
соответствующий еврейский текст говорит
> Объективно такая борьба представляла собой обычно бурный экстаз, который мог сопровождаться конвульсиями и каталептическими состояниями, во время которых вполне можно было получить в том числе и вывих бедра (Быт 32:25,31). Вероятнее всего, именно такой экстаз и переживает Иаков во время теофании, но субъективно он воспринимает ситуацию как человек своего времени, то есть как борьбу с Богом своих отцов за благословение, и можно думать, что именно в такой форме он и рассказывал о ней современникам, сохранившим его рассказ в неизменном виде и передавшим его потомкам.
> Но исход борьбы оказался всё же не совсем обычным: ведь после благословения Иаков не просто получил некую сверхъестественную силу для возможной предстоящей борьбы со своим братом, он изменился внутренне, свидетельством чему оказалась перемена имени, подобная той, которая имела место во время встречи с Богом Авраама (гл. 17 Книги Бытия). Так Иаков, всю жизнь боровшийся с судьбой, обрёл в борьбе Бога своих отцов.