Передо мной на столе - свеча в стеклянном тюльпане. Её некогда зелёный парафин от времени уже белёсый. Яркий лоскут пламени высоко колышется на её вершине. Он почти неподвижен, лишь чуть покачивается от перемещения окружающего воздуха, вызванного, вероятно, моим дыханием. Он доел эту свечу уже почти до половины и продолжает ненавязчиво, но неизбежно карабкаться вниз по фитилю, оплавляя и сжигая по пути то, что ему мешает двигаться вниз.
А свеча не противится пламени. Напротив, она отдаёт ему
всю себя, подставляя бледные края под огонь, живущий на чёрном фитиле. Ей больно гореть и она плачет. Её горячие слёзы сползают по её щекам и застывают, как кровь из раны. Лишь для того, чтобы через несколько минут, когда пламя доберётся и до них, снова стечь слезами вниз.
Свече больно и она плачет. Но горит. Потому что не умеет жить по-другому. Для неё жить - значит гореть. И она горит. И светит. И немного греет, но это заметно лишь вблизи, если поднести руку - ладони будет тепло. Хотя бы
одну ладонь, но она может согреть. А осветить она может больше - почти полкомнаты. И светит. Скоро, может быть через час, она догорит и умрёт. Но будет счастлива, что горела и светила.
Вот так и я однажды догорю. Но только вот вопрос: А светил ли я? Согрел ли я своим пламенем хотя бы одну ладонь в этом мире? Не зря ли я горел?