Главным структурирующим принципом человеческого тела является его нервная
система. Нервные волокна пронизывают весь человеческий организм, как нити —
основу ковра, делая конгломерат, а вернее, поток бесчисленных клеток, одним существом,
одной монадой. Нервная система — это сложная энергетическая сеть, похожая на
сеть оросительных каналов, соединенных с рекой. Повреждение нервных волокон
превращает человека в живой труп: его тело становится неподвижным,
неуправляемым, подобным статуе из камня. Меньше всего в человеческом организме
изучена нервная система; она остается для науки сплошной загадкой, недоступной
для аналитического скальпеля.
Чем является нервная
система для тела человека, тем же — молитва для души. Без молитвы душа превращается
в паралитика, прикованного к своему одру болезнью, словно цепью.
Бог сотворил тело Адама
из земли и вдохнул в него живую душу. Душа по природе небесна. Молитва — это
обращение души к своей родине — к небу. В молитве душа пробуждается от земных сновидений
и осознает себя дыханием Божественных уст. Душа по природе своей проста, как
проста поверхность зеркала: если зеркало обращено вверх, то оно отражает в себе
небо; если повернуто вниз, то землю. Душа, обращенная к небу, становится
частицей неба; душа, обращенная к земле, как бы срастворяется с землей и
делается сама косной и тяжелой. Молитва — это та сила, которая отрывает душу от
земли и возводит ее горЕ. Молитва — крылья души. Самое несчастное существо —
орел с обрезанными крыльями, который как бы прикован к земле.
Духовная жизнь может
сделать человека более мудрым, чем все книги всех библиотек мира. Господь
говорит о внутреннем оке человека[1]; оно открывается
благодаря молитве, и тогда человек видит не в визуальных образах, а в
непосредственном свидетельстве сердца духовный мир, настолько величественный и
великолепный, что весь мир материальный кажется в сравнении с ним землянкой. Господь
говорит о внутреннем слухе души[2], который раскрывается
через молитву, и тогда человек проникает в глубину евангельских слов и познает
их сокровенный смысл. Молитва проста, как сама душа, и в то же время молитва —
величайшее из искусств; она присуща душе, ближе ей, чем внешнее слово, потому
что душа от Бога и носит образ Божий. Но нам надо учиться молитве, как учатся
заново ходить после тяжелой многолетней болезни.
Человек представляет
собой трехчастное единство духа, души и тела. Душа и тело находятся в теснейшем
взаимодействии; но дух — царь души и тела — свергнут со своего престола и
пленен страстями души. Поэтому молитва у нас не может сразу стать духовной.
Надо начинать с того, что мы имеем — с душевной молитвы, а когда пробудится дух
и усмирятся душевные страсти, тогда молитва будет постепенно очищаться и
одухотворяться. Без тяжелой борьбы со страстями духовная молитва невозможна.
У святых отцов часто
употребляется слово «сердце» — центр, средоточие; физически оно локализуется в
области телесного сердца, но не сливается с ним. Что такое духовное сердце —
для нас тайна. В сердце пробуждается дух, но в сердце зарождаются и страсти. Из
него исходят помыслы благие и злые. Метафорически можно сравнить сердце с
дворцом со множеством комнат. Некоторые из комнат закрыты наглухо, так что
никто не подозревает об их существовании. Страсти живут в человеческом сердце,
как в передних комнатах этого дворца, поэтому они нечто внешнее по отношению к
глубинам сердца. Тот, кто видит свои грехи и сатану в собственном сердце, видит
только внешние области сердца, а когда пробуждается дух, то благодать открывает
главную залу царского дворца, о которой не знал и не ведал сам человек.
Душа имеет три силы:
мыслительную, раздражительную и желательную; по другой, менее точной
терминологии: разум, волю и чувство.
С чего начать молитву? С
той силы, которая наименее повреждена грехом,— с мыслительной силы. Надо
учиться удерживать умом слова молитвы, сочетать с ними мыслительную силу,
вживаться разумом в их смысл. При этом мысли, будто капли ртути, разбегаются во
все стороны: нужно собирать их снова и снова. Эта мысленная борьба похожа на
погоню за беглыми рабами, которых насильно возвращают назад и заставляют
обрабатывать землю в имении их господина. Земля сердца тверда, словно камень;
слова молитвы мягки, как вода. Струя воды льется на камень: кажется, что он
тверд, как алмаз; так и сердце, но слова молитвы постепенно делают его мягким и
податливым. Человек долгие годы трудился ради своих страстей, чтобы получить в
качестве платы несколько капелек горького меда — греховного наслаждения. В этом
отношении он был усердным тружеником, а теперь Господь хочет, чтобы он потрудился
ради Него, поэтому не дает ему дар молитвы тотчас.
Итак, начало молитвы —
это умение заключать ум в ее словах, подобно тому как приучают к удилам и седлу
необъезженного коня. Сколько раз во время такой езды конь будет стараться
сбросить с себя всадника, пока не покорится ему!
Вторая сила, называемая
раздражительной силой,— это воля, динамика души, умение отсекать и отбрасывать
то, что по природе чуждо душе, гнев на все, что мешает молитве. Гневаться-то мы
умеем, но употребляем гнев не по назначению, нанося раны своим братьям. Не мы
владеем гневом, а гнев владеет нами. Некоторые считают, что надо искоренять
всякий гнев, как вырывают с корнями дерево, чтобы сохранить спокойствие духа.
Но в нашем вавилонском пленении, когда еще не обузданы страсти, такая победа
весьма сомнительна: вместо спокойствия мы можем перейти в состояние равнодушия,
апатии и безразличия, которые проявятся в молитве как холодность и
рассеянность. Надо уметь направлять гнев как силу, данную от Бога, в нужное
русло: гневаться на диавола за то, что он мешает молитве; гневаться на себя за
то, что мы слушаемся голоса своих страстей и идем за ними, как любопытное дитя
за цыганским табором; нужно гневаться на греховные прилоги и прогонять их
гневом, как зверей — горящей головешкой, вынутой из костра.
Страсти — это
исковерканные силы души; их можно сравнить с растениями-паразитами, которые
впились в дерево и высасывают из него соки. Чувства изначально вложены в
человеческую природу, но после грехопадения они стали искаженными и
обезображенными, как лица детей, похищенных компрачикосами[3]. Если мы в молитве
холодны и равнодушны, то воспользуемся способностью гнева, вызовем его и
направим против собственного равнодушия и бесчувствия. Если нам трудно вызвать
гнев против себя, то попробуем перехитрить диавола: вспомним о том, кого мы
считаем своим врагом, затем уберем этот образ, но удержим гнев и подставим под
его огонь самих себя — свое безразличие и рассеянность, которые оскорбляют
Бога. Затем подумаем, насколько ничтожен проступок человека по отношению к нам,
в сравнении с нашей виной перед Богом; простим обидчика, но не простим себя.
Впрочем, этот прием не всегда и не всем удается. Иногда бывает трудно
переключить гнев, как в темноте электричество из одной сети в другую. Во всяком
случае, если у нас возникнет гнев на человека, то надо постараться обратить его
на невидимого врага, в руках которого наш обидчик только камень, брошенный в
нас. Гнев может стать нашим оружием, если мы овладеем искусством гневаться на
то, что отвлекает нас от молитвы, и переключать гнев на собственные страсти и
демона.
Итак, раздражительная
сила является стражем молитвы, если можно сказать,— псом молитвы, который бросается
не только на воров, но и на непрошеных гостей, проникших во внутренний двор
человеческой души. Святые отцы различают два действия раздражительной силы:
бдение и трезвение. Бдение — контроль над помыслами; трезвение — над страстями,
хотя одно и другое тесно связаны между собой.
Итак, раздражительная
сила является стражем молитвы, если можно сказать,— псом молитвы, который
бросается не только на воров, но и на непрошеных гостей, проникших во
внутренний двор человеческой души. Святые отцы различают два действия
раздражительной силы: бдение и трезвение. Бдение — контроль над помыслами;
трезвение — над страстями, хотя одно и другое тесно связаны между собой.
Художество отличается от
ремесла тем, что для художника его труд является не средством заработка, а
смыслом жизни. Труд молитвы превращается в художество: когда в нее вкладывается
душа человека, тогда она становится живой и неповторимой. Человек ощущает, как
бы осязает слова молитвы. Нередко у него возникает уверенность, что его молитва
принята Богом, но ответ Бога на молитву остается тайной; чем дерзновеннее
молитва, тем сокровеннее эта тайна. Молитва, в которой присутствует лишь воля,
похожа на рисунок тушью, а молитва, оживотворенная чувством,— на картину,
написанную красками.
Молитва — высший дар;
она уподобляет человека Ангелам. Чем большим жертвует человек ради молитвы, тем
больше он приобретает через нее. Если бы даже он пожертвовал целым миром, то
приобрел бы несравненно высшее, нежели мир,— Самого Бога, Творца мира, и себя —
через Бога.
Апостол Петр сказал
Спасителю: Вот, мы оставили все и последовали за Тобой[4]. Оставить все — это
оставить свои привязанности, родство, стремление к внешнему и тленному;
оставить все — это оставить все свои помыслы ради Господа и пребывать в
молитве.— Что будет нам[5]? — спрашивает Петр, и
Господь отвечает: В пакибытии… сядете и вы на двенадцати престолах судить
двенадцать колен Израилевых[6]. Это значит, что пример
жизни апостолов будет судить тех, кто думал оправдать себя, считая заповеди
Евангелия превышающими силы человека. Здесь требуется пожертвовать всем,
отказаться от интеллектуального стяжания, от своего эмоционального богатства,
от земных привязанностей и пристрастий. Чем выше поднимается путник в гору, тем
однообразнее становится растительность; исчезают деревья, затем кустарник и
цветы, остаются только покрытые мхом камни, и, наконец, на вершине горы не
видно жизни: там земля словно окутана саваном смерти, там безмолвие, глубокое,
как небо, там белизна вечных снегов и прозрачные глыбы льда, в которых
отражаются ослепительные лучи солнца,— это тайна духовной жизни через… смерть.
Один подвижник сказал: «Я уничтожил все, чтобы приобрести все»; а другой
добавил: «Я уничтожил все, чтобы приобрести себя». Кто решится на этот подвиг и
вверится Промыслу Божиему (а это так же трудно плотскому человеку, как
броситься в наполненную мраком бездну), тот может достигнуть молитвы, о которой
писал апостол Павел: Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными[7]; это жертва, которую он
же назвал сораспятием Христу[8].
Человек, мечтающий о
духовной молитве, но привязанный сердцем к миру, похож на птицу в клетке: эта
клетка может быть золотой, но птица остается пленницей. Отречение ото всего,
что дорого нашему плотскому сердцу, отречение от мирских забот, хотя бы они
носили личину добра, отказ от обычаев, понятий и условностей мира — это выход
из Египта в землю обетованную. Есть молитвенные степени, подобные ступеням
небесного храма, которые невозможно описать словами, как посредством графики
нельзя передать звучание музыки.
Молитва — это не
размышление, а обращенность к Богу, это диалог двух личностей — человека с
Богом. Человек обращается к Богу через слово и слышит ответ внутренним слухом
души или в событиях своей жизни. Без ответа не остается ни одна молитва,
произнесенная от сердца.
У каждого человека свой
путь молитвы — неповторимый, как сам человек, но есть общее в молитвенном
делании — это внимание. Молитва — это «душа души», а внимание — душа молитвы,
ее основа. Надо помнить, что мы находимся пред лицем Бога, и постоянно
удерживать эту мысль. Образно говоря, молитва — это встреча, которой
удостаивает нас Бог. Итак, становясь на молитву, мы должны помнить, что
находимся в присутствии Бога, Который выше пространства и времени, и ведем
беседу с Тем, Кто сотворил вселенную, Кто даровал нам жизнь, бессмертную душу,
и само молитвенное слово. Надо просить Бога: «Господи, я не могу без Тебя
молиться; Сам пребывай во мне, Сам помоги молиться, Сам приими молитву и
исполни по воле Твоей».
Сознание, что мы ничто,
а Бог все, дает место Богу в сердце, делает молитву сосредоточенной и
оживотворяет ее.
Начало молитвы — видение
своих грехов; оно рождает покаяние, от которого душа человека становится как бы
прозрачной, а тело — менее плотным и отягощенным, словно уменьшается его
притяжение к земле.
Середина молитвы —
познание, что Бог — это огонь. Бог — ревнитель: Он хочет всего человека. Огонь
согревает, но и опаляет. Тепло души переходит в свет ума. Бог открывается
человеку как неизреченная Красота, вернее, человек по временам видит отблески
этой Красоты, далекие, как зарницы в небе. Тогда он может решиться отдать все
ради молитвы, ради еще неясных очертаний скрытого в тумане Фавора.
Конец молитвы
бесконечен, это "другой берег Иордана", это жизнь духа. Для мистиков
это трепет тайны, которая, раскрываясь, делается еще более глубокой, необъятной
и непостижимой. Здесь открывается новое видение мира - на сияющем фоне
вечности; здесь слова перестают быть даже тенями будущей жизни, наступает
безмолвие не как отсутствие, а как полнота бытия. Поэтому святые отцы молчанием
чтили молчание и безмолвием, как песней, прославляли Бога.
3.Компрачикосы (исп.) - в
Испании, Англии и других странах в XIII-XVI веках люди, похищавшие или
покупавшие детей и уродовавшие их для продажи в качестве шутов и акробатов.^
