Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Богословие и жизнь

  Все выпуски  

Богословие и жизнь Христианство при кончине древнего языческого мира


Богословие и жизнь Христианство при кончине древнего языческого мира от 2011-11-23 для 8487 подписчиков.

Последние публикации сайта "Богословие и жизнь"

Contra Zaytsum
Рецензия православного верующего на статью Е.Зайцева "О соотношении Писания и Предания"

Размышления над аргументом «смотри за собой, а не по сторонам»
Возьмите дорогую сердцу каждого адвентиста книгу «Великая борьба», и увидите, что это история жизни революционеров — от «церковных мятежников» вальденсов до миллеритского движения. Всякий раз открытие некой «новой истины» и появление некой группы людей, которые соглашались с этим открытием, приводили к созданию новых течений. Весь этот процесс двигался дальше, а группа несогласных, в итоге, оказывалась за пределами предыдущей группы.

13 октября 2011 г. – очередная дата Второго Пришествия
    Сегодня тысячи последователей движения «The Eternal Truth» (Вечная истина) ожидают Второго Пришествия Христа.

Блистательный художественный перфоманс
Позвольте порадовать вас видеозаписью художественного перфоманса, устроенного нашим возлюбленным братом во Христе Максом Чекашкиным в ответ на хвалебное видео Евро-Азиатского Дивизиона АСД

Мои Иезуитские Наклонности
Мы - все страдальцы в этом мире, но параноик - двойной страдалец, так как он тяготится не только реальным миром вместе с остальными, но также и своими фантазиями




  Уважаемые подписчики!

Позвольте предложить Вам очередную статью А. Лопухина, опубликованную в одном из старых выпусков журнала "Христианское чтение". Эта статья подробно рассматривает тот момент в истории церкви, которые обычно очень скупо освещается историками - время, когда христианство уже стало полуофициальной религией, а язычество еще не отошло в прошлое.

Христианство при кончине древнего языческого мира

Победа христианства над язычеством не была явлением случайным. Она явилась как результат внутренней борьбы, которая явно клонилась к торжеству христианства в виду того, что древний языческий мир разлагался во всех своих отношениях. С восшествием Константина Великого на императорский престол и провозглашения христианства в качестве государственной религии, распадение язычества стало совершаться еще быстрее, и наконец, при Феодосии Великом, христианство настолько уже тесно вошло в союз с государством, что последнее могло принимать даже законодательные меры для окончательного уничтожения язычества [1]. В 381 году был издан первый закон, которым, под страхом наказания, запрещались жертвоприношения, совершавшиеся ночью или днем с целью узнать будущее. «Должно почитать Бога», говорил в этом указе Император, «соответствующими молитвами, а не оскорблять его святотатственными делами [2]. Через четыре года после этого (в 385 году) он издал новый закон, в котором почти говорится то же самое, но уже в более строгих выражениях. Этим законом запрещалось совершать жертвоприношения, «чтобы искать в печени и внутренностях жертв счастливых предзнаменований для будущего и узнавать о будущих событиях посредством возмутительных совещаний» [3]. Напрасно знаменитый ритор Ливаний выступал с горячей защитой в пользу старой религии. Законы против неё усиливались с каждым годом не только на востоке, но и на западе. В 391 году, молодой император Валентиниан II порешил сразу уничтожить все язычество; он безусловно запрещал приносить жертвы, входить в храмы, поклоняться статуям [4]. В следующем году Феодосий также принял этот закон Валентиниана и даже еще более расширил его [5]. Он запрещал всякие вообще языческие религиозные обряды, какого бы рода они ни были. Язычникам запрещено было не только приносить жертвы и гадать над их внутренностями, но и даже без особых серьезных побуждений зажигать светильники, курить фимиам, подвешивать гирлянды цветов в честь богов. Закон не ограничивается закрытием языческих храмов в городах, — он простирается и на деревни; он запрещает перевивать лентами ветви дерев или украшать жертвенники цветами; входя в подробности, он проникает во внутренность дома, которую древний римлянин считал священной, и запрещает зажигать огонь на очаге в честь ларов, сжигать остатки ужина в честь пенатов, возливать вино в честь гения. «Всякий дом — говорится в нем—где будет совершаться курение, подлежит конфискации». Как видно, тут не опущено ничего: объявляется полная проскрипция; древнему язычеству оставалось умереть.

Между тем оно еще не умерло сразу. В следующем году, после издания этого строгого закона, один язычник, областеначальник Арбогаст, восстал против Валентиниана II, убил его, и на его место поставил слабого, бесхарактерного ритора Евгения. То, что придало особый оттенок этому движению, было горячее участие в нем виднейшего из язычников Рима, Флавиана, который сделался одним из Вождей восстания и пытался воспользоваться им, чтобы возвратить старой религии её прежнее могущество. Но Феодосий еще раз одержал победу, и его торжество было вместе с тем торжеством христианства. Так как вся империя оказалась под властью одного государя, то изданный им закон был объявлен всеобще обязательным и строго приводился в исполнение. Язычники Рима, державшие сторону Флавиана, лишены были своих привилегий; храмы как в Риме, так и в других местах, были закрыты, и бл. Иероним мог сказать, что «Капитолий опустел, пыль покрывает позолоту, и боги не имеют в своих нишах другого сообщества, кроме сообщества филинов» [6].

Но если в больших городах, которые находились на виду у самого императора, эти законы исполнялись буквально, то в местностях удаленных, ускользавших от наблюдения государя, где начальниками часто были язычники, вероятно часто находили средство обходить эти законы. Деревни вполне ускользали от наблюдения власти. Во многих местностях поселяне толпились вокруг храма, который, по выражению Ливания, был душой деревни, и продолжали поклоняться своим богам и совершать свои обряды. Чтобы преодолеть это упрямство, преемники Феодосия должны были неоднократно возобновлять старые указы или издавать новые. Старая религия исчезала медленно, мало-помалу, и только через тридцать лет после закона, запрещавшего ее всецело, Феодосий II мог сказать, что, по его мнению, в империи уже не было больше язычников [7]. Между тем язычники еще оставались, и мало того — даже пользовались всяким случаем, чтобы заявлять о своем праве на существование, стараясь напротив подорвать кредит христианства обвинением его в причинении всей бедственности, обрушившейся на империю. Приходилось считаться с этим фактом, и чтобы покончить с язычеством, в это именно время бл. Августин написал свое знаменитое сочинение «О граде Божием», в котором он порешил выступить против язычества с духовным оружием. Творение «О граде Божием» было именно ответом умирающему язычеству, которое, воспользовавшись бедствиями империи, еще раз сделало попытку восстать против христианства, его именно обвиняя во всех этих бедствиях. Такое обвинение и послужило поводом к великому творению бл. Августина, и возникшая отсюда полемика была последней борьбой, в которой столкнулись две религии. Так как в этой полемике обсуждался именно интересующий нас вопрос о причастности христианства к кончине древнего мира, то важно подробнее остановиться на ней и исследовать, по какому поводу началась эта полемика и что именно побудило бл. Августина принять в ней участие.

24 августа 410 года, Аларих, осаждавший Рим, ночью проник в город, чрез худо охранявшиеся Саларские ворота. Он поджег постройки, окружавшие эти ворота, и отсюда пожар распространился на сады Саллюстия и истребил весь этот квартал. В течение трех дней город отдан был на разграбление варварам. Аларих был христианин, и он имел намерение показать себя милостивым; но он не мог справиться с своими солдатами, среди которых находились люди из всех народов и всяких религий. На четвертый день он оставил Рим, увозя в своих телегах огромные богатства и оставляя позади себя столько трупов, что стоило больших трудов похоронить их. Впечатление, произведенное этим бедствием, было ужасно. Бл. Августин свидетельствует, что вселенная стонала и что смятение проникло даже до самых отдаленных стран Востока [8]. «Потух светильник мира», взывал бл. Иероним из своего далекого убежища в Вифлееме, «и, с падением такого одного города, погибает весь род человеческий» [9]. Между тем бл. Иероним не любил Рима, и, в минуты своего дурного расположения, охотно придавал ему название Вавилона. Но перед таким ужасным бедствием личные чувства были забыты, и все оплакивали катастрофу, которая, по-видимому, обезглавливала империю.

Все современники были тем ужаснее поражены этим событием, что они не ожидали его. Правда, дела империи уже с некоторого времени находились в столь худом состоянии. что можно было опасаться всего. Варвары наводняли Италию; уже несколько раз они приближались к Риму, который спасался от них лишь каким-то чудом. Но это постоянное спасение его давало некоторым повод думать, что он и никогда не может погибнуть. Это был «вечный город» и такое древнее название, которым он так гордился, ему придавали тем с большею настойчивостью всякий раз, как только ему угрожала опасность. В официальных документах этого времени, во всех законах и декретах императора, он почти не называется иначе; у государей была даже мысль поставить и Константинополь в этом отношении наравне с его старшим собратом, и они порешили, чтобы и он также назывался «вечным городом», подобно Риму. И тогда это не были какие-нибудь пустые слова, повторяемый по привычке и без убеждения. Престиж Рима оставался столь великим во всем мире, что все упорно верили, что он не может погибнуть. После всякой опасности, которой он подвергался и которой по счастливому случаю избегал, все тем с большим восторгом прославляли его вечность. В первый раз, когда он подвергся нападению со стороны Алариха, самые неустрашимые не могли сначала не испытывать некоторого опасения; но когда Стилихон оттеснил неприятеля и даже одержал важную победу над ним при Поллентие, то все опять сделались более уверены в непобедимости Рима, чем когда-либо. Поэт Клавдиан, истолкователь общественного мнения, в превосходных стихах утверждал, что «римское владычество бесконечно», и потом, обращаясь к готам, бежавшим в Альпы, говорил с торжествующим видом, что их поражение должно послужить для них уроком и они должны отказаться от всякой мысли о взятии Рима [10]. Взятие Рима, однако, рассеяло все эти иллюзии. Сразу надвинулась на всех ужасная действительность. Теперь уже нельзя было предаваться высокомерным речам; опасность, которой подверглась империя и на которую дотоле закрывали глаза, неожиданно разразилась на глазах у всех. Когда видели, что этой цивилизации, которою все столь гордились и которая придавала такое очарование жизни, угрожала опасность гибели, то все от слепой уверенности сразу поверглись в смертельный ужас и тревогу.

Одним из первых результатов этой тревоги было возобновление религиозного вопроса, который, по-видимому, уже погас было. Невольно хотелось всем объяснить себе причину катастрофы, которой никто не ожидал. Чем более она была непредвиденна и ужасна, тем более чувствовалась нужда найти для неё сверхъестественные причины. Мысль невольно склонялась к тому, чтобы приписать эту катастрофу небесному гневу, и, естественно, язычники склонны были к убеждению, что это старые боги мстили Риму за оставление их культа.

Продолжение


В избранное