Последние публикации сайта "Богословие и жизнь"

Дорогие друзья!

Позвольте предложить Вашему вниманию интересную статью «Христианство и рабство в первые века церкви», написанную А.П. Лопухиным. В ней рассказывается о философских предпосылках идеологии рабовладения, позиции христианской церкви по отношению к рабству, а так же перечисляются некоторые значимые прецеденты из истории ранней церкви.

Христианство и рабство в первые века церкви

В наше время, когда все с большею настойчивостью выдвигается мысль, что в истории движущей силой являются чисто материальные факторы, которые обусловливают собою все историческое движение человечества, весьма нелишне указывать примеры, свидетельствующие о существовании в истории и других сил, которые, будучи совершенно идеальными и духовными, тем не менее, оказывали огромное влияние на судьбы людей и производили в истории человечества громадные перевороты, необъяснимые никакими материальными факторами. Указанная мысль в последнее время нашла себе выражение в целом историческом направлении, в так называемой школе исторического материализма. По своей сущности, это есть прямое наследие философского материализма. Последний, как теперь уже несомненно для всякого, потерпел полную неудачу в своей задаче свести все мировые явления к одному материальному началу бытия. Но потерпев неудачу в области философского умозрения, он не хочет окончательно уступить своего владычества над умами и нашел себе убежище именно в области истории, полагая, что если не в теории, то в исторической действительности он найдет себе оправдание. Цель исторического материализма состоит именно в том, чтобы все исторические явления свести опять на почву всесильной материи, именно экономических отношений, вне которых будто бы не существуете никаких других движущих сил. Это очевидно тот же самый материализм, который раньше утверждал, что «человек только то и есть, что он ест», а теперь, вторгаясь в историю, утверждает, что история народов и всего человечества определяется в своем развитии ни чем иным, как тем, что они, как и сколько едят, и главный двигатель истории есть желудок с его деспотическими требованиями об удовлетворении. Но как в области теории здравая философия указала много данных, не только не оправдывающих утверждения материализма, но и прямо ниспровергающих его, так и история человечества представляет множество фактов, которые ясно показывают; что кроме материальных сил в области истории действуют и духовные силы, совершенно независимые от всяких политико-экономических отношений, и эти духовные силы часто способны производить величайшие перевороты, затрагивающие не только внутреннюю, но и внешнюю жизнь со всеми её сложными отношениями. Разительный пример этого представляет влияние христианства на отмену одного из самых по-видимому прочно установившихся социально-экономических отношений в древнем мире, и краткий очерк этого влияния будет, нам думается, не только не излишним, но и не безынтересным в смысле обличения модного направления в истории

В начале нашей эры рабство достигло высшей степени своего развития. Войны, посредством которых Рим подчинил себе страны вокруг Средиземного моря, не только отдали в руки победителей массы военнопленных, которые чрез это самое, по большей части, поступали в пожизненное и наследственное рабство, но они, вместе с тем, сделали и торговлю рабами чрезвычайно выгодным занятием. В один только день на большом невольничьем рынке острова Делоса, как известно, продано было 10,000 рабов. При этом восточные страны, где некогда властвовали преемники Александра Великого в качестве царей, Малая Азия и Сирия постоянно были неистощимыми источниками этой торговли. За большими войнами, благодаря которым утвердилось владычество римлян, следовали меньшие войны, которыми их владычество все более утверждалось и расширялось; да и во времена мира также, даже внутри провинций и союзных стран производилась ловля людей и не только морскими разбойниками, но также и римскими мытарями и собирателями дани в самых широких размерах. Главное средоточие этого рода торговли находилось в Риме и вообще в Италии. Но и во всех других местах, где только сосредоточивался капитал, одновременно появлялось и многочисленное рабство. В рабов богачи часто вкладывали большую часть своего имущества, и без значительного числа рабов едва ли возможно было эксплуатировать большой капитал и приращать его. Давно уже прошло то время, когда римский патриций с своими сыновьями и несколькими крепостными рабами сам обрабатывал свою землю, и высшие сановники государства и войска призывались на службу прямо от плуга. Свободное крестьянское сословие едва ли уже существовало где-нибудь. На его место в Италии и в провинциях выступил плантатор, который, по большей части, жил вдали от своих имений и эксплуатировал свои обширные владения, состоящие из земли и стад, посредством целой орды рабов. Равным образом и во всех других отраслях промышленности преимущественно употреблялся труд рабов. Не только рабочие на больших фабриках, занимавших по несколько сот человек, были обыкновенно рабами фабрикантов; но и ремесленный труд и мелочная торговля, по большей части, находились также в руках рабов, которые производили эту промышленность за счет и ответственность своих господ, и многие из свободных занятий, исполнителей которых мы теперь обыкновенно не относим к рабочему классу, также, если не исключительно, то по большей части, велись рабами. Бухгалтер и приказчик купца, управляющей имениями и арендатор землевладельца, чтец и домашний секретарь знатных господ, домоправитель и домашний учитель сыновей господина, даже домашний врач, который всегда имелся в больших домах, актер и певица, — все они обыкновенно не ангажировались как теперь, а просто покупались. Само собою понятно, что не особенно многочисленны были такие богачи, которые держали у себя сотни рабов с целью услуг и роскоши, и кроме того еще по несколько тысяч их для ведения доходных занятий. Но эти немногие богачи владычествовали над миром и задавали всему обществу тон, хотя в то же время и сами они были послушными слугами всемогущего императора. После того, как богачи научились с выгодой эксплуатировать свои капиталы с помощью рабского труда, свободный труд, они все более и более вытесняли с рынка, с поля и из ремесленной мастерской. Против соединенной конкуренции крупного капитала и несвободных рабочих сил, в которые мог во всякое время превращаться капитал, конечно, не могло выстоять здоровое среднее сословие, по крайней мере, в больших центральных пунктах народной жизни и особенно в Риме. Да оно и не всегда хотело этого. Возник свободнорожденный пролетариат, который даже стыдился работать, хотя в то же время не стыдился жить подачкой от государства. Но перевес в численности в больших городах был на стороне рабов. Вычислено, что в Риме, кроме аристократ и гарнизона, было 600,000 свободных жителей, но вместе с тем в нем жило свыше 900,000 рабов, причем вольноотпущенники, хотя во многих отношениях они и были связаны со своими прежними господами весьма тесными обязательствами, причислялись к свободным жителям. Однажды состоялось сенатское постановление, чтобы рабы в Риме отличались от свободных особым покроем одежды. Но это постановление не было приведено в исполнение, так как все увидели громадную опасность в том, что рабы могли по этому сосчитать своих господ и придти к сознанию своего численного превосходства над ними. В дохристианские времена восстания рабов часто переходили в продолжительный войны, и еще в начале империи одно незначительное, быстро подавленное восстание рабов в Нижней Италии привело в большой ужас самую столицу вследствие множества находящихся в ней рабов, число которых изо дня в день возрастало, между тем как число свободных видимо уменьшилось. Это было, действительно, опасное сословие, которое, по-видимому, могло оправдывать и принимавшиеся против него крутые мероприятия. В тот год, когда ап. Павел был привезен в Рим в качестве узника, городской префект Рима был умерщвлен В Собственном доме одним из своих рабов. Так как однако, по древнему обычаю, следовало казнить всех рабов умерщвленного, которые в момент совершения преступления находились под одной кровлей со своим господином (а их было 400), то городская чернь стала на сторону большинства, конечно, невинных рабов домохозяйства, и произвела вместе с ними мятеж. Сенат колебался. Сенаторы рассуждали между собой: «Уже наши предки не доверяли характеру своих рабов, хотя они еще вместе с ними рождались в том же имении или в том же городском доме и с детства возрастали в любви к своим господам. Но так как теперь мы имеем в своем услужении многочисленные народы, отличающиеся разнообразными обычаями, чуждой или даже вовсе никакой религией, то этот сброд можно сдерживать только при помощи страха». Взгляд этот восторжествовал, но самый приговор можно было исполнить только тогда, когда народ был обуздан грозою жестокого императорского указа и все улицы, ведшие к судебной площади, были награждены войсками. В данном случае в дело вмешался суд; но до конца дохристианского времени тело и жизнь раба безусловно находились во власти господина. Подобно тому, как он мог обратить раба на какое угодно занятие, так вместе с тем он мог продать его, кому только хотел и когда это ему было угодно. Катон Старший учил, что как нужно уничтожать старые полевые телеги и старое железо, так равно и старых рабов. И если никто не хотел купить немощного от старости или неизлечимо больного раба, то можно его было просто выгнать, и это случалось нередко. Наконец, господин по всякому любому поводу и всяким способом мог умертвить своего раба, решительно не давая никому отчета в этом. Даже и той умеренной правовой защиты, которую некогда Афины предоставляли своим рабам, лишен был раб при господстве римского права. Закон тщательным образом защищал только владетельное право господина на своих рабов. Если греки и римляне называли своих рабов, будь то мужчина или женщина, словами, какими обыкновенно обозначаются бездушные предметы, то это вполне соответствовало правовому положению рабов. Раб считался отнюдь не личностью, а вещью, частью инвентаря. Некоторым рабам господа позволяли жить с какой-нибудь рабыней в своего рода браке, но по праву это вовсе не был брак. Не говоря уже о наихудшем, рабовладелец мог во всякое время продать мужа без жены, детей без родителей. В обычае было давать рабам кое-что из одежды и пищи, а также отчасти и деньгами. Но никакой закон и никакая сила не могли принудить алчного и жестокого господина относиться к своим людям по-человечески. Многим рабам позволялось с известною самостоятельностью заведовать своею так называемою «собственностью», но, с точки зрения права, эта собственность вместе с её владельцем принадлежала господину. Раб в этом отношении так же не мог жаловаться в суд, как и во всяком другом. Он не мог даже быть свидетелем на суде. Если нужно было удостоверить преступление, очевидцами которого были или могли быть рабы, если нужно было доказать невинность обвиняемого при помощи показаний рабов, то допускались и показания рабов, но не иначе как вынужденные посредством пытки. Если раб при этом делался калекой или погибал совсем, то господин мог требовать вознаграждение за убыток. Что наносилась несправедливость человеку, который будучи совершенно невинным, подвергся жестокому обращению только потому, что ему пришлось иметь какое-нибудь сведение о деле, общественное мнение относилось к этому столь же равнодушно, как и законодательство. Это не значит, чтобы некоторые рабы не находились в более или менее сносном положении, и нередко между господином и рабом завязывались узы доверия и привязанности. Уже собственная выгода побуждала господ обыкновенно бережно относиться к своему ценному живому имуществу, затем опасение ужасных взрывов мести заставляло и жестоких господ быть предусмотрительными. Но кроме того повсюду не было недостатка в естественной сердечной доброте, а также и не всегда сознательной гуманности, которая обеспечивала этим бесправным, совершенно беззащитным людям известную человеческую симпатию. Серьезного однако ручательства для этого не давали ни народная совесть, ни закон. Нет надобности наглядными примерами показывать, каково было действительное положение рабов, потому что иначе, чтобы изображение было верно, пришлось бы рядом с немногими отрадными картинами нарисовать такие, которые возмущают всякое чувство. Историк нашего времени справедливо говорит, что, быть может, «сумма всех страданий негров в наше время есть капля по сравнению с тогдашним положением рабов в больших имениях Италии и провинций». Достаточно будет привесть еще изречение римского поэта времен империи, который бичевал жестокость знатных дам по отношению к их рабам. Если они при всяком случае готовы были предавать своих рабов распятию, обычной казни для рабов того времени, то он просит мужей увещевать своих жен, чтобы они сначала точно исследовали дело и затем уже произносили приговор; потому что «никогда промедление не бывает слишком долгим, когда вопрос идет о смерти человека». Но когда один муж намекнул об этом своей жене, то она вспыльчиво ответила: «Разве ты с ума сошел? Неужели раб есть человек»?

Да, был ли действительно раб человеком, это для тогдашнего времени вопрос был трудный, и высказано было уже много различных мнений по вопросу о рабстве. Уже за столетие раньше, у более серьезных и вдумчивых мыслителей среди греков явственно выступала неуверенность в мнении касательно справедливости — и полезности этого общественного учреждения. Платон с сомнением высказывался особенно об опасности этого учреждения. Другие опровергали ходячее воззрение, будто есть люди, которые ни к чему лучшему неспособны, как к рабству, и что рабы вполне достойны своей участи. Афинский ритор Алкидам говорил: «Всех Бог произвел свободными. Никого природа не сделала рабом». Поэты в трагедиях нередко влагали речь в уста человека со свободной и высокорожденной душой, которая и в плену и рабстве сохраняла свое благородство. Существовала пословица: «тело есть раб, а разум свободный». Комедия приучала афинского гражданина признавать в своем рабе не только остроумие, мужество и ловкость, в которых он иногда превосходил своего господина, но также и истинную добродетель, и громко проповедовала естественное равенство всех людей: «хотя кто-нибудь и раб, но он имеет одинаковое тело; ведь в природе никто не родится рабом, — только слепая судьба повергла в рабство его тело». На театральной сцене сам раб в качестве актера показывал своему господину, что он не забыл и не потерял своего человеческого достоинства.

Продолжение