3.779 Что известно о поклонению крестам из раннехристианских источников

     Мир Вам, Друзья мои! Пользуясь случаем, я хотел бы пригласить своих земляков – саратовцев подписаться на дискуссионный лист молодежного христианского клуба, которым я руковожу. Это можно сделать на его странице в каталоге. http://subscribe.ru/catalog/religion.stanem
     Наш клуб проводит регулярные встречи своих участников, где я всегда присутствую. А значит, вы сможете задать свои вопросы, покритиковать мое творчество и поделиться своими мыслями не через Интернет, а вживую. Время и место встречи обговорим в листе.
     
     ===================
     Содержание выпуска:
     ===================
     3.779 Что известно о поклонению крестам из раннехристианских источников
     3.780 Можно ли спастись, делая добрые дела, но не веря в Бога.
     3.781 Причины изменения библейской субботы на воскресенье
     3.782 Значение слова «ныне» в Лук.23:43
     
     ===================
     ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ
     ===================
     
     3.779 Брат Кирилл (akademist@???.ru) пишет: «Здравствуйте! В вопросе 3.170. где брат Андрей спрашивает о происхождении поклонения кресту, Вы отвечаете, что \"поклонение кресту берет начало в язычестве \". Однако никаких ссылок и доказательств этому мнению не приводите. Т. е. попросту это утверждение голословно и, в данном случае, абсолютно не может являться веским аргументом. Пожалуйста, аргументируйте свою точку зрения. В каких рел. традициях языческого мира покланялись кресту? Приведите ссылки на научные труды по истории религий из которых Вы черпаете данную информацию и мнения авторитетных исследователей в этой области. Кстати, на вопрос \"Был ли этот обычай у первых (апостольских) христиан\" Вы не ответили. Катакомбные свидетельства (имею
     ввиду рисунки) говорят обратное - Крест первые христиане чтили и изображали на стенах своих первых храмов. С уважением, бр. Кирилл.»
     # Мир Вам, брат Кирилл!
     Позвольте сперва уточнить, что мы не против креста как символа, он имеется и на эмблеме нашей церкви. Мы против поклонения кресту – предмету или изображению, так как поклоняться должно лишь одному Богу. Такой же позиции придерживались и ранние христиане – они отвергали любую возможность поклонения каким-либо предметам материального мира, будь то крест, изображение или статуя. Естественно, так как в раннем христианстве поклонения предметам не было, то в современное христианство оно могло прийти лишь из язычества. Тем более, крестообразные символы использовались почти во всех языческих культах солнца, например, разнообразные свастики. Свастики украшают росписи Софийского собора в Киеве, архиерейские одеяния византийского периода, внутреннее убранство многих православных храмов Балкан. Тем более, узор из них в просветах имеет контур греческого креста.
     Еще одним примером языческого креста является т.н. Crux ansata (крест с петлей или крест жизни) – египетский иероглиф «анх». В Древнем Египте он понимался как ключ, которым открываются врата к божественному знанию: Т-образная часть символически соотносилась с мудростью, каплевидный кружок - с вечным началом. Этот символ тоже связан с культом солнца, так как похож на световую дорожку видимую на глади моря, когда солнце садится за горизонт. Таким образом, в более поздний период этот крест связывали с образом Света, в целях чего его подвешивали на шею больному в качестве амулета, возрождающего жизненную силу – отсюда и пошел обычай носить нательный крестик. Из Египта также пришел и Т-образный крест. У древних египтян начертание этого символа связано с расположением рогов у быка или барана, а вертикальной его частью является морда животного. Это явное наследие египетского анимализма трактовалось христианами как число 300 (в греческом и латинском числа обозначаются буквами), не имеющее, впрочем, никакой библейской символики. Все эти кресты в равной степени почитаются православной церковью. Как писал Феодор Студит: “Крест всякой формы есть истинный Крест”.
     Теперь давайте посмотрим, что известно о кресте из раннехристианских источников. Если Вас устроят ссылки на Отцов Церкви, то позвольте привести Вам некоторые цитаты. В принципе, о кресте, как о вещественном символе, а не о идеальном символе самоотречения (как орудии казни), у Отцов не так уж и много упоминаний.
     Вот наиболее раннее:
     «…Призывают этих людей как богов, преклоняются пред их статуями, возносят молитвы их гению, т. е. демону, и считают более безопасным делать ложную клятву именем Юпитера, нежели своего царя. Мы не почитаем крестов и не желаем их. Вы, может быть, имея деревянных богов почитаете и деревянные кресты, как составные части ваших божеств». (Марк Минуций Феликс. Октавия. XXIX)
     А вот свидетельство Тертуллиана. Он ведет весьма своеобразную полемику с язычниками, не опровергая и не отрицая их обвинения, абсурдность которых у него не вызывает сомнений, но показывает, что все, вменяемое христианам в вину, присутствует и в язычестве:
     «Пусть нашим Богом будет изображение осла, но разве вы станете отрицать, что в этом мы походим на вас? В самом деле, вы сами поклоняетесь ослам с их Эпоной, и боготворите всякий крупный и мелкий скот, как и зверей с их логовами. И вы, вероятно, вменяете нам в вину то, что среди вас, почитателей всех животных, мы одни - всего лишь ослопоклонники. Однако и те, которые утверждают, что мы - крестопоклонники, также оказываются жрецами креста. Ибо крест - это деревянный знак, но ведь и вы почитаете то же вещество вместе с изготовленными из него изображениями. И человеческие фигуры свойственно изображать как вам, так и нам - каждому свои. Впрочем, несущественны детали, когда суть одна и та же, несущественен облик, когда и там и тут это - тело Бога. Но если здесь и возникает какое-то несходство, то скажите мне, чем отличаются от ствола креста Паллада Аттическая и Церера Фаросская, первая из которых представляет собой лишенный образа грубый кол, а вторая - бесформенный деревянный идол? Да всякий установленный вертикально столб представляет собой часть креста, и даже большую его часть. Правда, нам вменяется в вину цельный крест, то есть с перекладиной и выступом для сидения. Но и тут вы в еще большей степени подлежите обвинению, поскольку посвящаете богам обрубленное, обезображенное дерево, в то время как другие посвящают его цельным и украшенным. Ведь, по правде говоря, и я это докажу, вы также почитаете цельный крест. Ибо вам невдомек, что и ваши боги ведут свое происхождение от этого самого орудия казни. Ведь всякой статуе, из какого бы материала она ни была сделана - вырезана ли из дерева или вытесана из камня, отлита из бронзы или из еще более ценного материала, неизбежно предшествует прикосновение руки творца. Скульптор же первым делом ставит деревянный крест, потому что в самой форме нашего тела неявно сокрыты тайные очертания креста. Представьте себе человеческую голову, выступающую вверх, вертикальный спинной столб, наконец, свисающие по бокам руки, которые, если человека заставить их развести в стороны, образуют вместе со всем остальным некое подобие креста. А уж на эту заготовку, словно на остов, налепляется глина, постепенно заполняющая члены, так что тот облик, который будет нести глина, должен иметь крест внутри. Затем при помощи циркуля и изготовленных из свинца форм крест переносится на мрамор, терракоту, бронзу, серебро - на все, из чего угодно было изготовить бога. От креста - к глине, от глины - к богу; таким образом, крест через посредство глины переходит в бога. Итак, вы почитаете крест, от которого происходит почитаемый вами бог». (Тертуллиан «К язычникам». Кн.1. 12)
     Вообще, ранние христиане просто не могли говорить о кресте как об элементе церковной утвари. Для них крест был, в первую очередь, орудием казни, наблюдать которые им приходилось довольно часто. Да и простые римляне, которым были адресованы их апологии, ничего не поняли бы, если бы о кресте говорилось иначе – ведь у общей массы были весьма смутные представления о христианстве, его символике и богослужении. Многие вполне серьезно полагали, что христиане поклоняются ослиноголовому богу (на это намекает Тертуллиан в приведенной выше цитате), пьют кровь и едят плоть убитых младенцев, а также предаются на своих собраниях изощренному разврату.
     Поэтому крест приобрел некий аллегорический оттенок лишь в более позднее время:
     «Таким образом крест, на котором совершалось страдание Господа, есть ткацкий стан, основа на нем - сила Духа Святаго, уток - святая плоть, сотканная Духом, ниченки - благодать, любовию Христовою скрепляющая и соединяющая то и другое воедино, челноки - Слово, а трудящиеся ткачи - патриархи и пророки, исткавшие Христу красивый подир и совершенный хитон: проходя чрез (ряд) их, Слово, как челнок, ткет то, что хочет Отец». (Ипполит Римский. «Слово о Христе и антихристе» 4.)
     Об обычае носить с собой кресты, как амулеты, весьма неодобрительно отзывается Иероним Блаженный, проводя в своем комментарии на Матфея 23:5 параллель с «хранилищами» фарисеев.
     «Эта маленькая табличка с десятью заповедями закона называлась хранилищем, потому что кто владел ею, считался имеющим как бы охрану, или твердыню, так как фарисеи не понимали, что заповеди должно носить не на теле, а в сердце. Наоборот, они имели ящики и сундуки с книгами и не имели познания о Боге. Это часто делают и у нас женщины до настоящих дней нося с собой маленькие Евангелия или древний крест и подобные вещи (они, правда, имеют ревность Божию, но не по разуму, процеживая комара и поглощая верблюда)».
     Если я ответил немного не в том ключе, в каком Вы хотели, поправьте меня.
     
     ---------------------------
     
     
     3.780 Владимир (terminator1000@???.ru) пишет: «У меня вопрос следующий. Есть люди, которые не верят в Бога, но всегда стараются делать людям добро, и даже стараются исполнять законы Божьи, считая их правильными. Скажите пожалуйста, они такие же простые грешники как и те, которые, например, не делают добро людям ?»
     #Мир Вам, брат Владимир!
     Давайте немного порассуждаем на эту тему. Бог бесконечно велик, силен и могуществен. А человек – слаб и бессилен. Большой ошибкой было бы считать, что дело спасения всесильный Бог не взял бы на Себя, а возложил целиком на слабого человека, устроив ему, таким образом, своеобразное испытание, сомнительный эксперимент на выживание.
     «В том любовь, что не мы возлюбили Бога, но Он возлюбил нас и послал Сына Своего в умилостивление за грехи наши.» (1Иоан.4:10)
     Поэтому решающим моментом в деле спасения становится встреча человека с Богом. (Сейчас я говорю не образно, а буквально. По понятным причинам человек не может видеть Бога в момент этой встречи, но сомнений в том, что Господь открылся человеку не возникает.) Что представляет собой человек до этой встречи – неважно, главное то, каким открывается ему Бог. Разбойник, распятый вместе с Иисусом, всю жизнь грабил, убивал, притеснял слабых. Но в распятом Спасителе он увидел всю благость Божию, и через это стал причастен к праведности самого Иисуса. Ведь не собственная праведность, а праведность и святость Бога будет окружать спасенных в вечности:
     «…И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо слава Божия осветила его, и светильник его - Агнец. Спасенные народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою. Ворота его не будут запираться днем; а ночи там не будет.» (Откр.21:23-25)
     Конечно, это не значит, что человек не должен прилагать усилий для того, чтобы избавиться от греха. Но желание грешить отпадает сразу же, когда начинаешь понимать святость и силу любви истинного Бога – столь сильна в данном случае мотивация у человека:
     «Всякий, пребывающий в Нем, не согрешает; всякий согрешающий не видел Его и не познал Его.» (1Иоан.3:6)
     «Всякий, рожденный от Бога, не делает греха, потому что семя Его пребывает в нем; и он не может грешить, потому что рожден от Бога.» (1Иоан.3:9)
     Почти каждый из нас задумывается над тем, спасутся ли его знакомые, друзья, родственники. И очень часто мы сомневаемся в возможности их спасения. Чтобы не согрешить в этой опасной ситуации, осудив ближнего, нужно поступать так, как поступал здесь Иисус. Он не судил никого (Иоан.8:15, Иоан.12:47). Естественно, Он говорил слова осуждения, часто пользуясь довольно нелицеприятными метафорами, но никогда не выносил вердикт, как это делаем мы. Бог до последнего момента верит в возможность спасения человека, постоянно напоминая ему о Себе. Я считаю, что Иисус омыл ноги своим ученикам на последней вечере главным образом ради одного из них – ради Иуды, ставшего предателем. Зная замыслы Иуды, Иисус в последний раз пытался остановить его. Но это откровение не подействовало на Иуду, и Иисусу оставалось лишь сказать: «Что делаешь, делай скорее».(Иоан.13:27)
     При чтении евангельского рассказа о последних днях земной жизни Иисуса кажется, что Его пытался спасти Понтий Пилат. Но на самом деле все обстояло как раз наоборот – Иисус Христос прилагал усилия к спасению прокуратора. Давайте вспомним, каким был Пилат. Человек, без видимых причин устроивший кровавое побоище в Храме (Лук.13,1: В это время пришли некоторые и рассказали Ему о Галилеянах, которых кровь Пилат смешал с жертвами их.), стоял на краю духовной гибели. Именно в этот момент сам Бог оказался рядом с Ним. И то усердие, которое Пилат, равнодушный к человеческой жизни, проявил в деле Иисуса, свидетельствует о том, как велики были возможности спасения прокуратора Иудеи.
     Даже умирая на кресте, Иисус молился за своих палачей. Что могло тогда оправдать их? Иисус же несмотря ни на что, желал их оправдания. Но страстное желание Бога спасти грешника остается нереализованным, если человек сам не хочет этого. Зачем тогда Богу нужны наши добрые дела? Мы не желаем встать на Его сторону, и поэтому в нашем мире вольготно чувствует себя сатана, опираясь на молчаливую поддержку равнодушных. Как только сатана будет повержен, Бог Сам сможет сотворить столько добра, сколько будет необходимо.
     
     Если человек делает добро, то далеко не всегда это является достоинством. Ведь добрым быть намного лучше, чем злым, и счастлив тот, кто это понимает.Добрыми делами можно достигнуть большого успеха в этой жизни. Но не в вечности.
     Поэтому те, кто не верит в Бога, имеют весьма сомнительные шансы на спасение, вне зависимости от их поведения. Примерно такими же шансами обладают и те, кто верит в Бога, но не любит Его. Ведь бесы тоже верят в Бога – их никак нельзя назвать атеистами. Но по характеру своему они весьма далеки от Бога, любящий же Бога уподобляется Ему и становится пригоден для вечной жизни:
      «И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем.» (1Иоан.4:16)
     
      ------------------------------
     
     
     3.781 Вячеслав (levin.yakut@???.ru) пишет: «Здравствуйте! Спасибо за Ваш ответ о Крестителе. В продолжение вопроса - есть ли более точная дата возникновения обычая крестного знамени? И, если можно, еще: когда, где и на каком основании христианскими законотворцами было решено перенести субботу (шабат) на воскресенье; и отказаться от завета обрезания. В самом Новом Завете даже намека на нужность подобных изменений не нашел.»
     # Мир Вам, Вячеслав.
     В трудах Отцов Церкви часто упоминается «знамение креста». Но судя по контексту - это вовсе не осенение себя крестом. Пожалуй, этот обычай хотя и вполне мог появится еще в ранней церкви, но скорее всего, его следует датировать византийским периодом.
     В апостольские времена вопрос об обрезании стоял в церкви достаточно остро. Окончательно он решен был на апостольском соборе в Иерусалиме, о чем рассказывается в 15 главе книги Деяний. Вот его решение.
     «Посему я полагаю не затруднять обращающихся к Богу из язычников, а написать им, чтобы они воздерживались от оскверненного идолами, от блуда, удавленины и крови, и чтобы не делали другим того, чего не хотят себе. Ибо [закон] Моисеев от древних родов по всем городам имеет проповедующих его и читается в синагогах каждую субботу.»
     (Деян.15:19-21)
     Здесь нужно особо отметить, что фраза «…чтобы не делали другим того, чего не хотят себе» не является повторением Золотого Правила:
     «Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки.»(Матф.7:12) В тексте Деяний же употреблена его обратная форма.
     Чтобы почувствовать разницу, рекомендую прочесть небольшую статью с нашего сайта: «Золотое правило в вариациях» http://biblestudy.ru/info/gold.shtml
     С субботой все гораздо сложнее. Если в посланиях Павла отрицание обрезания вылилось в достаточно обширную тему, то об изменении библейской субботы в писаниях Нового Завета нет ни слова.
      Долгое время ранняя христианская церковь продолжала хранить субботу. Даже после того как обычай праздновать воскресенье прочно закрепился в Церкви, соблюдение субботы еще долгое время оставались в церкви. Византийский историк Сократ Схоластик (5 век х.э.)писал: «почти во всех церквах по всему миру Тайная Вечеря совершается по субботам каждую неделю» («Церковная история» 5. 22.) Другой историк – Созомен, его соверменник, тоже затрагивает этот момент: «народ в Константинополе и почти повсеместно собирается как в субботу, так и в первый день недели, но это никогда не наблюдалось в Риме или в Александрии». («Церковная история» 7, 19) Сократ Схоласт также подтверждает это: «хотя почти все церкви по всему миру совершают святые таинства [Вечерю Господню] каждую субботу, христиане в Александрии и в Риме перестали делать это, основываясь на некоторых древних преданиях»
     Среди иудео-христиан вопрос о субботе не вызывал сомнений, однако нормативный иудаизм сразу же повесил на христиан ярлык нарушителей субботы (по мнению иудеев, Христос постоянно нарушал субботний покой, в чем Его неоднократно обвиняли). И христиане это обвинение не только не опровергли, но и наоборот, приняли, взяв себе популярный в римской империи митраистский обычай празднования дня Солнца. Практически из тех же соображений, много веков позже, другая религия, имеющая иудейские корни – ислам, взяла себе в качестве священного дня пятницу, оставшуюся ближайшим к субботе днем.
     И хотя многие области христианского мира продолжали хранить субботу вплоть до раннего средневековья, в трудах большинства Отцов Церкви говорится именно о «первом дне», «восьмом дне», «дне Солнца». Из знакомства с ранней патристикой вообще может сложиться впечатление, что отказ от субботы был повсеместным. Но объясняется это очень просто: в краях, где продолжали соблюдать субботу, не было сильного античного языческого влияния. А значит, не было сильной античной философской традиции, не было необходимости полемики с серьезным, логически мыслящим оппонентом. (Если большинство апостолов Иисуса Христа были рыбаками, то Отцы Церкви в большинстве своем являлись адвокатами.) Поэтому в этих местах не возникли такие яркие личности, как Отцы Церкви, и, соответственно, не оставили для потомков подробностей своего богословия.
     Возникает вопрос: как можно было изъять из вероучения церкви целую заповедь Декалога? Такова была общая тенденция. Ранняя церковь пережила еще большие потрясения, о возможных последствиях которых мы можем только догадываться.
     Известный еретик Маркион вообще отказался от всего Ветхого Завета целиком, разделив богов Ветхого и Нового Заветов. Церковь сразу же осудила новое учение, но это не помешало Маркиону приобрести множество последователей.
     Тем, кому хотелось какой-то экзотической мистики, учение христиан казалось слишком простым. Таковым пришлось по душе таинственное учение гностиков – предков современных оккультистов. Увлечение гностицизмом долгое время угрожало церкви. Даже Блаженный Августин в юности принадлежал к гностикам-манихеям. Об истинном гнозисе (знании) много пришлось написать Клименту Александрийскому в своих «Строматах». Кстати, именно оттуда пошла известное определение объекта христианской гносеологии – «Писание и предание». Если извлечь его из контекста, в котором оно была выведена Климентом, его можно принять за антипод протестантскому подходу «Sola Scriptura». Дело в том, что во времена Климента упоминание предания было просто необходимо, так как канон Нового Завета был еще очень далек до своего окончательного сложения, и во многих областях Ближнего Востока на самых ранних этапах традиция устного предания была предпочитаема письменным свидетельствам (потому что поголовное большинство населения было неграмотным). Тем более, Климент Александрийский говорил о «преданиях, которые идут от Господа» (Strom. VII. 104. 2) Сегодня к их числу мы можем отнести, не покривя душой, лишь канонические Евангелия, что, после принятия церковью канона, сводит справедливую формулировку Климента лишь к одному элементу – Писанию.
     Позже, когда христианство уже стало государственной религией, пресвитер Ария отказал Иисусу в праве называться Богом. Чтобы увидеть в Иисусе, распятом на кресте, Бога, нужен духовный подвиг, тогда как признать Иисуса лишь хорошим и умным проповедником может каждый. Естественно, ересиарх Арий приобрел нимало сторонников, в том числе и среди владычествующих особ – императора Константина крестил на смертном одре арианский епископ Евсевий Никомедийский. Сын Константина –будущий император Констанций вообще был ревностным сторонником арианинства. И скоро в восточной церкви вообще не осталось ни одного православного епископа. Не известно, какая опасность угрожала бы церкви, если бы против арианства тогда не выступил Афанасий Александрийский (вспомните Афанасьевский символ веры). Но даже когда с арианством было покончено, различные христологические споры еще долго терзали церковь. Не утихли они и до сих пор, примером чему, в частности, являются армянская и сирийская монофизитские церкви.
     Первое, что бросается в глаза при взгляде на историю ранней церкви, это то, что церковь гонимая, поставленная Римом вне закона, отражала все натиски ересей, только обогащая этим свою богословскую мысль. Под напором ересей она сумела выстоять, оставляя в себе возможность нести людям истину. Церковь не лишилась наследия Ветхого Завета, не унизила Воплотившегося Бога – Иисуса Христа до уровня простого странствующего проповедника или посланца из духовного мира, направленного, чтобы передать тайный гнозис. И необходимость в соблюдении библейской субботы, как неотъемлемого атрибута верности Богу, ощущалась в ранней церкви всегда, хотя в определенные моменты стремление к самоидентификации оказывалось сильнее.
     Когда же христианство стало официальной религией Римского мира церковь превратилась в политический институт и начала впитывать в себя заблуждения как губка.
     Поэтому одно из ранних отклонений в церковном учении – отказ от субботы, стал знамением силы государственной церкви, подчеркивающей её власть. Шутка ли - изменить закон данный Самим Богом! Католическая Церковь до сих пор очень гордится этим. Как сказал один из архиепископов на Тридентском соборе, созванном, чтобы осудить Реформацию: "Таким образом, о власти Церкви, можно судить на примере отношения к Священному Писанию. Ибо если, с одной стороны, она предлагает его для чтения, называя Божественным то, с другой - та же власть отменила законные предписания, данные Господом в Священном Писании Суббота, самый славный день в законе был изменен на день Господень Эти и другие подобные указания не были отменены учением Христа, Который пришел не нарушить закон, но исполнить, а были изменены властью Церкви"
     Однако власть церкви не может распространяться на столь важные вещи. Бог дал людям очень гармоничную и уравновешенную возможность общения с Ним – седьмая часть нашего времени отводится Богу, а шесть седьмых, нашим повседневным делам. При этом человек имеет возможность прокормить себя, но и сохранен от опасности в повседневных заботах забыть о Боге. Но так как субботнего покоя в церкви больше не было, а люди жаждали освобождения от мирской суеты, как следствие этого появились предпосылки для появления крайней формы посвящения себя Богу - монашества.
     Традиция монашества пришла в христианскую церковь из мистических культов востока, в основном – от пустынников египетского культа Изиды. По началу монашество приняло именно тот, свойственный восточным культам изуверский характер. Это хорошо видно в описании ранней монашеской общины, которое дает Иоанн Лествичник в Слове Пятом своей «Лествицы»:
     «У иных видны были языки воспаленные и выпущенные из уст, как у псов. Иные томили себя зноем; иные мучили себя холодом. Некоторые, вкусивши немного воды, переставали пить, только чтобы не умереть от жажды. Другие, вкусив немного хлеба, далеко отвергали его от себя рукою, говоря, что они недостойны человеческой пищи, потому что делали свойственное скотам…У них видимы были колена, оцепеневшие от множества поклонов; глаза, померкшие и глубоко впадшие; вежды, лишенные ресниц; ланиты, уязвленные и опаленные горячестию многих слез; лица, увядшие и бледные, ничем не отличавшиеся от мертвых; перси, болящие от ударов, и кровавые мокроты, извергаемые от ударений в грудь. Где там было приготовление постели? Где одежды чистые или крепкие? У всех они были разорванные, смердящие и покрытие насекомыми. Что в сравнении с ними злострадания беснующихся, или плачущих над мертвецами, или пребывающих в заточении, или осужденных за убийства? Поистине невольное мучение и томление оных ничто, в сравнении с произвольным страданием сих. И молю вас, братия, не подумайте, что повествуемое мною - басни.»
     Еще более сильное описание быта монахов дается в «Житии Симеона Столпника». Симеон Столпник, основатель особого вида монашества – столпничества, плотно обмотал себя веревкой и ходил так больше года. «Веревка въелась в мясо и глубоко ушла в загнившую плоть праведника. И от злосмрадия веревки никто не мог стать рядом… Постель же Симеона кишела червями.» Подобные практики были естественны как для раннего монашества, так и для более позднего. Затворничество в Киево-Печерской Лавре, приводящее к скорой смерти от истощения, долгое время являлось примером высшей монашеской добродетели для наших предков.
     Господь сравнил своих последователей с солью, а соль должна смешиваться с тем, что она призвана сдобрить. Поэтому Бог не желает, чтобы люди удалялись от мира, то есть, от человеческого общества, чтобы быть едиными с Ним. Поэтому покой в субботу удовлетворяет все духовные потребности христианина, служа знамением его единства с Богом и водворяя мир в его душе, не требуя тяжелого монашеского аскетизма. В определенный момент же явный перегиб с монашеством чуть не привел к реставрации язычества, преданного уже забвению стараниями раннего христианства. Я думаю, вы догадались, что я говорю о об эпохе Ренессанса. Кто знает, чем бы закончилась эта невинная с первого взгляда эстетическая революция, если бы не ревнители христианского ригоризма, вроде Савонаролы, и наступившей вскоре протестантской Реформации. Здесь важно заметить, что именно антикизирующий гуманизм ( а точнее, ностальгия по язычеству), а не Реформация, которая почти не затронула восточных христиан, стала главным противовесом нормативного церковно-монашеского христианства. Антикизирующий гуманизм был не только в католических странах, но и в Византии, где были сильны античные традиции. Именно в Византии мы находим самый характерный его результат – неоязыческий культ Плифона, попытавшегося возродить поклонение Зевсу. Правда, Плифон наделил Зевса некоторыми чертами трансцендентного христианского Бога, что, впрочем, не играло особой роли.
     Если взглянуть на монашество объективно, то следует заметить, что оно представляло угрозу для церкви, истощая духовную жизнь человека, заставляя его искать выход из безрадостного аскетического окружения. Но, тем не менее, монашество всегда трактовалось как духовный резерв. Гибнущее под угрозой окатоличивания и мусульманского вторжения византийское христианство на некоторое время было оживлено новым мистическим направлением – исихазмом (или молчальничеством). По мнению последних византийских Отцов, путь исихазма открывал людям доступ к особым духовным радостям, которые, впрочем, не поддаются словесному описанию. По этой причине, Отцам-исихастам приходилось верить на слово. В любом случае, споры исихастов представляли собой размышления теоретиков, а не практиков.
     Наступившая через несколько столетий эпоха протестантской Реформации открыла христианскому миру множество забытых истин. Большинство их них было намного значимее, чем вопрос о дне покоя. Но в определенный момент настал черед и для этой вести. Причем, адвентисты седьмого дня были здесь далеко не первыми и не единственными.
     
      ------------------------
     
     
     3.782 Ieronim (bis@???.ru) пишет: «К вопросу о вечной душе и загробной жизни. Разве не сказал Иисус раскаявшемуся преступнику \"..НЫНЕ ЖЕ будешь со мною в
     царствии Отца моего..\"? Почему же Вы говорите о том, что праведники ЖДУТ своего воскрешения до времени?»
     # И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю. (Лук.23:43)
     Смысл этого текста определяет запятая. Как в известном примере – «казнить нельзя помиловать». Если поставить её иначе, то получиться: : «истинно говорю тебе ныне..». Дело в том, что в древнем оригинальном тексте запятых (ровно как и заглавных букв) вообще не было. Поэтому точное значение фразы определить нельзя – в Синодальном переводе запятая поставлена так, чтобы значение текста соответствует традиционному убеждению о бессмертии души и существованию загробной жизни.
     А есть еще иной вариант перевода: «Истинно говорю тебе ныне, в раю ты будешь со Мной». Но он менее предпочтителен.
     В принципе, в Библии много мест, где значение текста можно толковать двояко. Приведу первый пример, пришедший мне на память:
     «Когда это послание прочитано будет у вас, то распорядитесь, чтобы оно было прочитано и в Лаодикийской церкви; а то, которое из Лаодикии, прочитайте и вы.» (Кол.4:16) Здесь не ясно, о каком послании говорится – о послании Павла к Церкви Лаодикии, или о неком послании из Лаодикии, написанном, по всей видимости, членами этой церкви. Мы знаем, что до нас дошла далеко не вся переписка Павла, но в любом случае, послания Павла к Лаодикийцам нет, хотя в каноне Муратори упоминается некое послание, содержащее в себе маркионову ересь. В конце III века кто-то написал короткое «послание Лаодикийцам», представляющее собой вольную компиляцию из текстов Павловых посланий, главным образом – послания к Филлипийцам. Но это послание, тем не менее, входило в канон Вульгаты (Латинской Библии) почти тысячу лет.
     
      ----------------------------------