Здравствуйте все,

Начну сегодня с ваших писем.

Одна из подписчиц прислала запрос на консультацию:

«Здравствуйте, Ирина!  Спасибо за информацию о комплексах и т.п.! она мне во многом помогла!

Сейчас мне особенно интересна ещё одна тема! Я не знаю, сможете ли вы мне помочь, но мне действительно нужна ваша помощь! Я даже не знаю, как это объяснить! Бывает же боязнь сцены?! Или как это называется по-другому? Ну, Вообщем, мне в скором времени предстоит выступать перед огромной аудиторией! Я буду играть на музыкальном инструменте, в группе! Т.к. у меня нет возможности оттачивать мастерство на этом инструменте, чтобы все было идеально! А просто репетиции только начались, меня постоянно посещают страхи! Что будет, если у меня не получится! От меня зависит звучание всей музыки в целом(всей группы) мой промах, будет как их! Единственное что мне мешает, это страх провалиться и много людей которые будут оценивать! Надеюсь на вашу помощь, мне будет полезна любая информация!

Катя»

Мой ответ:

«Здравствуйте, Катя,

Вот что хочу ответить:

1) Публично выступать БОЯТСЯ ВСЕ БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ - очень хорошо о страхе сцены написано в романе Сомерсета Моэма "Театр". Поэтому ваш страх - абсолютная психологическая норма.

2) Все - в том числе и вы - боятся наблюдателей - они же зрители - их много, они смотрят, оценивают, они деньги за удовольствие заплатили - вдруг плохо оправдаешь их ожидания?

В актерских техниках есть такая, на мой взгляд, замечательная вещь, как "четвертая стена". Когда выходишь на сцену - создайте воображаемую четвертую стену между собой и зрителями - ограничьте свое пространство тем, что происходит на сцене. Их нет, есть вы, ваша музыкальная группа, музыка, которую исполняете. На этом и концентрируйтесь. Потренируйтесь на репетициях, если они в зале со сценой происходят - абстрагироваться от пространства за чертой сцены.

3) По поводу того, как ваш инструмент будет звучать в ансамбле на вашем выступлении,  волноваться, по-моему, рано – сейчас надо как следует репетировать, выучить ноты:) - это я так шучу немножко, чтобы вас подбодрить:) - и, защищенная четвертой стеной, смело, с чуткостью к другим участникам, вы сыграете свою партию.

Удачи, я в вас верю,

Ира»

Если вам нужна человеческая и профессиональная поддержка в решении ваших сегодняшних задач, и я у вас – после полугода общения – «в доверии» - обращайтесь. Я в Москве, принимаю около метро Студенческая, а тех, кто из других стран и городов, могу консультировать по почте или по чату – я настроила персональный чат  на своей страничке. Захотите пообщаться со мной в режиме реального времени - смело жмите на зеленую кнопкуJJ

Присылайте свои запросы – по мере возможности буду вам отвечать. Условия работы on-line здесь: http://lopatuhina.psy-help.com/

Вернемся к изучению психологических защит? Сегодня предлагаю вам почитать еще об одной – материалы Нэнси Мак-Вильямс:

Проекция, интроекция

и проективная идентификация

Я соединяю вместе обсуждение двух самых примитивных защитных процессов, проекции и интроекции, поскольку они представляют собой две стороны одной психологической медали. И там, и здесь наблюдается недостаточность психологического разграничения собственной личности и окружающего мира. Как упоминалось выше, в нормальном младенчестве, прежде чем у ребенка развивается способность разделять ощущения, приходящие изнутри и извне, у него имеется обобщенное ощущение “самого себя”, равное переживанию “всего мира”. Вероятно, младенец, которого мучают колики, субъективно переживает это как “Боль!”, чем как “Что-то внутри меня болит”. Он еще не способен различать внутреннюю боль (колики) и происходящий извне дискомфорт, (давление слишком туго завязанных подгузников). На этом этапе недифференцированности начинают действовать процессы, которые позже в связи с их защитной функцией мы назовем проекцией и интроекцией. Когда эти процессы работают сообща, они объединяются в единую защиту, называемую проективной идентификацией.     

Проекция — это процесс, в результате которого внутреннее ошибочно воспринимается как приходящее извне. В своих благоприятных и зрелых формах она служит основой эмпатии. Поскольку никто не в состоянии проникнуть в чужую психику, для понимания субъективного мира другого человека мы должны опираться на способность проецировать собственный опыт. Интуиция, явления невербального синхронизма и интенсивные переживания мистического единства с другим человеком или группой связаны с проекцией собственного “я”, при мощной эмоциональной отдаче для обеих сторон. Хорошо известно, что влюбленные воспринимают состояния друг друга способами, которые сами не могут логически объяснить.

Проекция в своих пагубных формах несет опасное непонимание и огромный ущерб межличностным отношениям. В тех случаях, когда спроецированные позиции серьезно искажают объект или когда спроецированное содержание состоит из отрицаемых и резко негативных частей собственного “я”, возникают всевозможные проблемы. Кто-то может возмущаться тем, что их неправильно воспринимают. Если этим людям приписывают, например, предубежденность, зависть или преследование (эти качества чаще всего игнорируются у себя и приписываются другим), они платят тем же. Если для человека проекция является основным способом понимания мира и приспосабливания к жизни, можно говорить о параноидном  характере.

Интроекция — это процесс, в результате которого идущее извне ошибочно воспринимается как приходящее изнутри. В своих благоприятных формах она ведет к примитивной идентификации со значимыми другими. Маленькие дети вбирают в себя всевозможные позиции, чувства и формы поведения значимых в их жизни людей. Процесс этот столь тонкий, что кажется таинственным. Однако если его замечаешь, ошибиться невозможно. Задолго до того, как ребенок становится способным принять субъективное волевое решение быть таким, как мама или папа, он уже “проглотил” их в некоем примитивном смысле.

В своих не столь позитивных формах интроекция, как и проекция, представляет собой очень деструктивный процесс. Наиболее известные и впечатляющие примеры патологической интроекции включают в себя процесс, названный, если учитывать его примитивность, несколько неудачно — “идентификация с агрессором”.

Хорошо известно как из непосредственных наблюдений в естественных условиях, так и из эмпирических исследований, что в ситуациях переживания страха или плохого обращения люди пытаются овладеть своим страхом и страданием, перенимая качества мучителей. “Я не беспомощная жертва; я сам наношу удары и я могущественен” — людей неосознанно влечет к подобной защите. Понимание данного механизма критически важно для процесса психотерапии. Он не совпадает ни с какими диагностическими категориями, однако особенно ярко проявляет себя при характерологических предрасположенностях к садизму, взрывному характеру.

Другой путь, которым интроекция может приводить к патологии, связан с горем и его отношением к депрессии. Когда кого-то мы любим или глубоко к кому-то привязаны, мы интроецируем (забираем внутрь себя) этого человека, и его репрезентация внутри нас становится частью нашей идентичности, нашего «Я» (“Я сын Тома, муж Мэри, отец Сью, друг Дана” и так далее). Если человек, образ которого мы психологически «поглотили», умер, разлучен с нами или отвержен, мы чувствуем не только, что окружающий нас мир стал беднее, но также что мы сами как-то уменьшились, какая-то часть нашего собственного “я” умерла. Чувство пустоты начинает доминировать в нашем внутреннем мире. Кроме того, если, стремясь воссоздать присутствие любимого объекта, вместо того, чтобы его отпустить, мы чрезмерно поглощены вопросом о том, в результате какой нашей ошибки или греха он ушел от нас. Притягательная сила этого обычно неосознаваемого процесса основана на скрытой в нем надежде, что, поняв свою ошибку, мы вернем человека (еще одна манифестация инфантильного всемогущества). Таким образом, если мы пытаемся избежать горя, то взамен получаем бессознательные самоупреки. Фрейд прекрасно описал процесс горевания,  как постепенное примирение с ситуацией утраты,  в которой мы прощаемся с человеком как со своей частью.  Если же человек не в состоянии с течением времени внутренне отделиться от любимого существа, образ которого им интроецирован, и не может эмоционально переключиться на других людей (что и составляет функцию процесса горевания), он будет продолжать чувствовать себя “уменьшенным”, недостойным, истощенным и потерянным. Людей, систематически использующих интроекцию для уменьшения тревоги и сохранения целостности собственного “я” путем удержания психологических связей с неудовлетворительными объектами ранних лет жизни, можно со всем основанием рассматривать как характерологически депрессивных.

Мелани Кляйн — первый аналитик, описавший защитный процесс, который она постоянно обнаруживала у наиболее нарушенных пациентов и который она назвала “проективной идентификацией”. Огделл сжато охарактеризовал это соединение проективного и интроективного механизмов следующим образом:

“При проективной идентификации не только клиент воспринимает терапевта искаженным образом, обусловленным его ранними объектными отношениями (отношениями с матерью, отцом другими фигурами влияния из раннего детства). Кроме этого, на терапевта оказывается давление, чтобы он тоже переживал себя в соответствии с бессознательной фантазией клиента”.

Иными словами, клиент не только проецирует внутренние объекты, но и вынуждает человека, на которого он их проецирует, вести себя подобно этим объектам — как если бы у него были те же самые интроекты. Проективная идентификация — сложное понятие, вызвавшее массу споров в психоаналитической литературе (Finell, 1986). Одни исследователи утверждали, что проективная идентификация качественно не отличается от проекции, в то время как другие полагали, что введение этой концепции имеет огромное клиническое и теоретическое значение (Kernberg, 1975). В моем понимании она укладывается в следующие рамки: и проекция, и интроекция имеют целый континуум форм — от самых примитивных до самых зрелых (Kernberg, 1976). На примитивном конце спектра они слиты, поскольку в них смешано внутреннее и внешнее. Это слияние мы и называем проективной идентификацией.

Для того, чтобы проиллюстрировать отличия этого процесса от зрелой проекции, рассмотрим гипотетические высказывания двух молодых людей на предварительной беседе с терапевтом.

Клиент А (несколько извиняющимся тоном):

— Я знаю, что у меня нет причин считать, что вы меня осуждаете, но я все равно так думаю и ничего не могу с этим поделать.

Клиент  В (обвинительным тоном):

— Вы, психологи паршивые, все любите вот так сидеть в кресле и судить людей, но мне плевать,  что вы там думаете!

Предположим, что в реальности психотерапевт начинает сессию с каждым из этих клиентов, находясь в искренне дружественной, заинтересованной, безоценочной позиции. Судя по содержанию, клиентов беспокоит примерно одно и тоже: терапевт может принять по отношению к ним жесткую оценочную позицию. Оба пациента проецируют на терапевта интернализованный (принятый в себя) критикующий объект. Однако их коммуникации сильно различаются по следующим трем аспектам.

Во-первых, клиент А обнаруживает признаки наблюдающего Эго, части собственного “я”, которая может видеть, что его фантазия совершенно не обязательно соответствует реальности, в этом случае проекция Эго-дистонна (не является составной частью Эго и может быть рассмотрена клиентом как-бы «со стороны»). Клиент В, с другой стороны, переживает проецируемое как точное описание позиции терапевта; его проекция Эго-синтонна (неотделимая от Эго часть). Он настолько убежден в этом, что тут же предпринимает встречную атаку в ответ на нападение, которое, как он уверен, уже планирует терапевт. Здесь имеет место слияние когнитивных, аффективных и поведенческих измерений опыта, характерное для примитивных процессов.

Во-вторых, проективные процессы двух пациентов различаются в том, насколько они достигают защитной цели — избавления от неприятного чувства. Пациент А вывел вовне критическую позицию и испытывает облегчение, сообщая о ней. Пациент В проецирует и, в то же время, сохраняет ее. Он приписывает ее другому человеку, но это не избавляет его от того обстоятельства, что он чувствует себя осуждающим. Кернберг характеризует данный аспект проективной идентификации как “сохранение эмпатии” с проецированным содержанием.

Наконец, коммуникации пациентов имеют совершенно разное эмо­циональное воздействие. Терапевту легко симпатизировать клиенту А. Между ними должен быстро сформироваться рабочий альянс. С клиентом В терапевт столь же быстро начнет ощущать се­бя именно таким, каким тот его воспринимает: равнодушным, осуждающим и не собирающимся тратить энергию, необходимую для того, чтобы попытаться проявить заботу об этом пациенте. Ины­ми словами, перенос терапевта с первым клиентом бу­дет позитивным и мягким, со вторым — негативным и интенсивным.

Свойство проективной идентификации действовать как “самоактуализирующееся пророчество” однажды было мне объяснено Коэном (Cohen, личная беседа, февраль 1987) как естественный результат степени нарушений, достаточной для того, чтобы восприятие реальности основывалось на очень примитивных механизмах, но недостаточной для психоза. Женщина, бессознательно заинтересованная в том, чтобы укорениться в реальности, будет чувствовать себя не столь сумасшедшей, если вызовет в другом человеке проявление чувств, которые, как она убеждена, у него существуют. Истинно психотическую женщину не волнует, “подходит” ее проекция или нет, поэтому она не вынуждает других, чтобы те своими реакциями подтвердили адекватность ее проекции и, тем самым, ее нормальность.

Проективная идентификация — воздействие особо мощное и бросающее вызов способности терапевта к оказанию помощи. Все защиты, обсуждаемые в этой главе, считаются примитивными, однако эта, как и расщепление, которое мы обсудим позже, имеет для клиницистов особую репутацию источника мучений. Когда вы имеете дело с клиентом, абсолютно уверенным в “истинности” ваших чувств, с его неустанной борьбой за то, чтобы вы почувствовали именно это, — нужна ясная голова и железная самодисциплина для того, чтобы выдержать подобный эмоциональный напор. Более того, поскольку все мы — люди, внутри каждого из нас находятся любые эмоции, защита и позиция. Поэтому никогда нельзя сказать, что осуществляющий проективную идентификацию абсолютно неправ. На пике клинического взаимодействия действительно бывает очень трудно обозначить, где кончается защита клиента и начинается психика терапевта.

Однако этот процесс может проявляться в нашей обыденной жизни множеством тонких и вполне благотворных действий, без какой-либо психопатологии. Например, когда проецируемое и интроецируемое содержание вызывает чувства любви и радости, это может объединить группу благотворной эмоцией. Даже если это содержание негативно, но сам процесс не обладает качествами неумолимости, интенсивности и незатронутости со стороны других межличностных процессов более зрелого уровня, он совершенно не обязательно приводит к пагубным результатам»

На сегодня все. Надеюсь, продолжим через неделю.

Жду ваших откликов, вопросов и комментариев – постараюсь ответить в меру своей компетенции aleks2003@bk.ru

Ира

http://lopatuhina.psy-help.com/