Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Интеллект: инструкция по применению

Рассылка закрыта

Вы можете найти рассылки сходной тематики в Каталоге рассылок.

←   Июнь 2010   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
Автор
Tarantul

Статистика

13.875 подписчиков
-4 за неделю
←   Все выпуски   →

Интеллект: инструкция по применению Последняя исключительность


Выпуск 96

 Последняя исключительность

9 июня 2010

Последняя исключительность

Здравствуйте!

В этом выпуске мы опять поговорим о ловушке исключительности. Если для вас эта ловушка еще незнакома, то вы можете посмотреть мое выступление здесь.

В списке литературы, которую я рекомендую прочитать каждому, на первом месте идет повесть Льва Николаевича Толстого "Смерть Ивана Ильича". Это самая важная повесть, потому что говорит о ловушке последней исключительности:

- Я настолько исключителен, что никогда не умру. Другие, конечно, умрут. Но ведь я - не другие. Я - исключителен!

Попадая в эту ловушку, человек перестает жить сейчас, а все время откладывает жизнь на потом. Сейчас можно убивать время, смотреть сериалы, обсуждать чужую жизнь, ходить на нелюбимую работу, тосковать и чего-то ждать. Ждать, что когда-то потом придет совершенно другая жизнь, в этой другой жизни будет все прекрасно и сложится само собой. Вот тогда и буду жить, а пока надо погодить.

Недавно в книге американского психотерапевта Ирвина Ялома "Экзистенциальная психотерапия" я прочитал замечательный комментарий к повести Толстого, подтвержденный профессиональным опытом автора. Этот комментарий показался мне настолько важным, что я привожу его целиком.

Глубокая иррациональная вера в нашу собственную исключительность никем не описана с такой силой и выразительностью, как Львом Толстым, который устами Ивана Ильича говорит:

"В глубине души Иван Ильич знал, что он умирает, но он не только не привык к этому, но просто не понимал, никак не мог понять этого. Тот пример силлогизма, которому он учился в логике Кизеветера: Кай - человек, люди смертны, поэтому Кай смертен, казался ему во всю его жизнь правильным только по отношению к Каю, но никак не к нему. То был Кай человек, вообще человек, и это было совершенно справедливо, но он был не Кай и не вообще человек, а он всегда был совсем, совсем особенное от всех других существо, он был Ваня с мамa, с папa, с Митей и Володей, с игрушками, кучером, с няней, потом с Катенькой, со всеми радостями, горестями, восторгами детства, юности, молодости. Разве для Кая был тот запах кожаного полосками мячика, который так любил Ваня? Разве Кай целовал так руку матери и разве для Кая так шуршал шелк складок платья матери? Разве он бунтовал за пирожки в правоведении? Разве Кай так был влюблен? Разве Кай так мог вести заседание? И Кай точно смертен, и ему правильно умирать, но мне, Ване, Ивану Ильичу, со всеми моими чувствами, мыслями, мне это другое дело. И не может быть, чтобы мне следовало умирать. Это было бы слишком ужасно".

Каждый из нас знает, что по отношению к конечным данностям существования ничем не отличается от остальных. На сознательном уровне никто этого не отрицает. Однако в самой глубине души мы, подобно Ивану Ильичу, верим, что другие, конечно, смертны, но уж никак не мы. Иногда эта вера прорывается в сознание, заставая нас врасплох, и тогда мы изумляемся собственной иррациональности. Например, недавно я посетил своего офтальмолога, жалуясь на то, что мои очки помогают мне уже не так хорошо, как прежде Он обследовал мои глаза и спросил возраст. Я сказал. "Сорок восемь" и получил ответ "Да, как по расписанию". Откуда-то из глубины меня поднялась и зашипела мысль: "Какое еще расписание? Для кого расписание? Расписание может быть для тебя или других, но определенно не для меня".

Когда человек узнает, что болен серьезной болезнью, например раком, его первой реакцией обычно становится некоторая форма отрицания. Отрицание - это попытка справиться с тревогой, вызванной угрозой жизни, но оно также является функцией нашей глубокой веры в свою исключительность. Для воссоздания воображаемого мира, который остается с нами всю жизнь, необходима большая психологическая работа. Когда защита по-настоящему подорвана, когда человек по-настоящему осознает. "Боже мой, я ведь и вправду умру", и понимает, что жизнь обойдется с ним так же грубо, как с другими, - он чувствует себя потерянным и, неким странным образом, преданным.

Работая с пациентами, смертельно больными раком, я наблюдал огромные индивидуальные различия в готовности людей знать о своей смерти. Многие пациенты в течение некоторого времени просто не слышат своего врача, когда он говорит об их прогнозе. Чтобы это знание могло быть удержано, необходимо значительное внутреннее реструктурирование. Некоторые пациенты знают о своей предстоящей смерти и испытывают тревогу смерти в режиме стаккато: краткий момент осознания, краткий взрыв ужаса, отрицание, внутренняя переработка и затем готовность к дальнейшей информации. К другим осознание смерти и сопутствующая тревога приходят подобно бурному потоку наводнения, целиком и разом.

Поразительна история разрушения мифа исключительности у одной из моих пациенток, Пэм, двадцативосьмилетней женщины с раком шейки матки. После диагностической лапаротомии ее посетил хирург, сообщивший, что состояние пациентки действительно серьезно и что ей остается жить около шести месяцев. Час спустя к Пэм пришла команда радиологов, явно не переговоривших с хирургом, которые сказали ей, что планируют облучать ее и "рассчитывают на излечение". Пэм предпочла поверить вторым визитерам, но, к сожалению, хирург без ее ведома побеседовал с ее родителями, находившимися в комнате ожидания, которые, таким образом, получили первое из двух сообщении - что дочери осталось жить шесть месяцев.

Следующие несколько месяцев выздоравливающая Пэм провела в родительском доме, в самом нереальном из возможных окружений. Родители обращались с ней так, как если бы она должна была умереть в ближайшие шесть месяцев. Они изолировали от Пэм и себя, и весь остальной мир; контролировали телефонные звонки, чтобы исключить беспокоящие контакты. Короче говоря, они следили, чтобы ей было "спокойно". В конце концов Пэм потребовала, чтобы ей объяснили, что, собственно, происходит. Родители рассказали о беседе с хирургом, Пэм в ответ адресовала их к радиологам, и недоразумение было вскоре прояснено.

Однако Пэм осталась глубоко потрясена. Разговор с родителями сделал то, что не смог сделать смертный приговор, полученный от хирурга: заставил понять, что ее жизнь действительно взяла курс на смерть. Комментарий, сделанный Пэм в то время, многое раскрывает для нас: "Мне вроде становилось лучше, и все уже было не так мрачно, но они начали обращаться со мной так, словно я уже не жилец, и тут меня обожгла эта ужасная мысль, что они уже приняли мою смерть. Из-за ошибки и недоразумения я уже была мертва для своей семьи, и очень трудно было различить где-то передо мной границу, которая отвечает на вопрос, мертва я или жива?"

Пэм по-настоящему поняла, что значит умереть, не из слов своих докторов, а в результате сокрушительного осознания того факта, что ее родители будут жить без нее и в мире все будет как раньше - как она сама выразила это, хорошие времена будут продолжаться без нас. Для другой пациентки с метастатическим раком на поздней стадии аналогичный момент наступил, когда она писала письмо детям, инструктируя их о разделе каких-то личных вещей, представлявших эмоциональную ценность. До того она вполне механически выполнила другие печальные формальные обязанности умирающей, написала завещание, купила участок земли на кладбище, назначила душеприказчика. Но именно личное письмо детям сделало смерть реальной для нее. Осознание простого, но ужасного факта, что когда ее дети прочитают это письмо, она уже не будет существовать и не сможет ответить им, видеть их реакции, направить их. Они будут, а она станет ничем.

Другая пациентка, после месяцев оттяжек, приняла болезненное решение поговорить со своими сыновьями подростками о том, что у нее поздняя стадия рака и жить си осталось недолго. Сыновья были удручены, но в своей реакции проявили мужество и самодостаточность. Для нее лучше было бы, если бы мужества и самодостаточности оказалось чуть поменьше. В отдаленном уголке сознания она ощутила даже некую гордость - она сделала то, что должен сделать хороший родитель, и они устроят свою жизнь в том русле, которое она для них проложила, - но они слишком хорошо справились с ее смертью; она ругала себя за неразумие, но все же была расстроена тем, что они будут существовать и процветать без нес.

Еще одна пациентка, Джен, страдала раком груди, распространившимся в мозг. Врачи предупредили ее о параличе. Она слышала их слова, но в глубине ее души было самодовольное ощущение, что ее это не коснется. Когда наступила непреодолимая слабость и затем паралич, Джен внезапно осознала, что ее "исключительность" была мифом. Она поняла, что исключении нет. Рассказав об этом на встрече терапевтической группы, она добавила, что на прошлой неделе открыла для себя могущественную истину, которая заставила задрожать землю под ее ногами. Она размышляла сама с собой о том, сколько хотела бы прожить - семьдесят было бы то, что надо, восемьдесят могло бы быть слишком - и внезапно поняла: "Когда доходит до старения и потом до смерти - мои желания оказываются здесь совершенно ни при чем".

Может быть, эти клинические иллюстрации дали какое-то представление о различии между знанием и подлинным знанием, между обыденным знанием о смерти, которое есть у нас всех, и полномерной встречей с "моей смертью". Принятие личной смерти означает конфронтацию и с рядом других неприятных истин, каждая из которых порождает свое силовое поле тревоги:

  • мое существование ограничено во времени;
  • моя жизнь действительно подойдет к концу;
  • мир будет существовать и без меня;
  • я - лишь один человек из многих, не более и не менее,
  • вся моя жизнь была связана с опорой на ложные гарантии;

и наконец - определенные, совершенно непреложные параметры существования находятся вне моей власти. Собственно говоря, то, чего я хочу, "здесь совершенно ни при чем".

Далее Ялом пишет:

Многие люди думают: если бы они только знали, по-настоящему знали, они прожили бы свою жизнь по-другому.

Но может быть не стоит дожидаться клинического диагноза, чтобы начать жить по-другому уже сейчас?


Ещё про исключительность

Тема "последней исключительности" подробнее всего раскрыта в аудиокурсе "Ледокол-1", который является одним из самых популярных моих курсов.

Кстати, если Вы хотите узнать:

  • как не боятся всего нового, а с удовольствием нырять в него
  • как не расплескать всю энергию до начала какого-то дела, а перенести ее на реализацию
  • как остановить внутренний диалог перед началом нового дела и начать его делать

я дам вам такую возможность… совершенно бесплатно! Вы получите бонусный каст "Сомнения при начале нового дела", записанный для моей мастер-группы в подарок при покупке аудиокурса "Ледокол-1". В нем я ответил на эти и многие другие вопросы.

Как я уже сказал, этот бонусный каст вы получите бесплатно, но только при заказе до 15 июня, затем он будет убран из списка файлов.

Архив рассылки вы можете посмотреть здесь:
http://www.sheremetev.info/content/blogsection/9/55/

С уважением,
Константин Шереметьев
info@sheremetev.info
www.sheremetev.info

Не отвечайте на это письмо - оно до меня не дойдет.
Пишите на адрес info@sheremetev.info

Copyright 2010 Константин Шереметьев
В избранное