Три инициации в "женских" волшебных сказках

Вторая инициация. Переход в стадию продуктивности

Итак, девочка стала девушкой, отделилась от родителей и, согласно сказке, имеет теперь право на свою собственную территорию, на потребности и их удовлетворение. Морозко наградил ее сундуком с добром, и теперь она сыта. Что дальше? На этом многие сказки заканчиваются. Но многие имеют продолжение, в котором героиня; какое-то время понаслаждавшись добытой свободой, неизменно теряет все. И тогда ее ждут новые испытания.

В "длинных" сказках типа "Амур и Психея" девушку также уводят из дома собственные родители, оставляя на пустынной скале в ожидании жениха по имени Смерть. Своей красотой и кротостью (главное - кротостью, принятием своей печальной судьбы и готовностью пройти испытание, а не попытками избежать его) девушка привлекает Амура, который переносит ее в "рай земной", где ей не нужно ни о чем заботиться. Короткие сказки, как мы уже сказали, на этом заканчиваются, потому что вот он, счастливый конец. Но в длинных сказках мы узнаем, что ждет героиню дальше.

Итак, условие, при котором девушка живет "в раю", в сказках типа "Красавица и чудовище" всегда оговаривается мужем: она не должна видеть его и задавать вопросов о том, кто он такой. В "Аленьком цветочке" за ней ухаживают невидимые слуги, любое желание тотчас исполняется, но диалог с хозяином этого благословенного места она ведет, читая написанные огненными буквами его ответы на свои реплики, потому что он не хочет напугать ее своим видом и голосом. В "Эросе и Психее" супруг обещает Психее за ее послушание, что у нее родится божественный сын, а если она ослушается, то родится смертная девочка. До поры до времени ее это устраивает. Но у нее есть старшие сестры (более развитые слои сознания), которые однажды подговаривают ее узнать, с кем она живет. И она подчиняется этим уговорам, потому что они совпадают с ее собственной потребностью -знать эту тайну. Мы помним, что знают тайну только посвященные. Муж - знает тайну, он - бог. Она - простая смертная, читай: непосвященная.

Если первая инициация была спровоцирована мачехой - именно благодаря ей девушка вынуждена менять привычный образ жизни, - то вторая инициация происходит из-за любопытства девушки, символически олицетворяемого в сказке ее старшими сестрами. Послушание героиню более не устраивает, она хочет нарушить условие, которому она подчинилась, и увидеть, с кем она делит кров и ложе. Однако, увидев мужа, она тут же его теряет и вынуждена снова идти на испытания, чтобы вернуть его.

Кажется, что она не приобретает ничего нового, но это не так. В сказке "Аленький цветочек" героиня обретает мужа-человека вместо зверя и статус его официальной жены, а не гостьи в его доме. В сказке это называется "воцарение", у Юнга - "восамление", а в психологии развития Э.Эриксона - переход в фазу продуктивности. В фазе продуктивности мы создаем, творим новые вещи, идеи, детей, а главное - самих себя как индивидуумов, уникальных личностей. Если в первой фазе брака, который можно назвать браком "вслепую", героиня зависит от мужа из-за условий, которые он выдвинул, то во второй фазе они становятся равными партнерами.

Что же произошло? Когда-то основатель гештальт-терапии Фриц Перлз на вопрос, почему у него получается так здорово работать, ответил: "Потому что у меня есть глаза и уши, и я не боюсь". Эти же слова можно отнести к героине: она не боится больше пользоваться глазами и ушами, потому что теперь она и сама может справиться с самыми трудными испытаниями. На место страха пришла созидательная любовь, принимающая вещи и людей такими, каковы они есть, во всей противоречивой полноте. Она узнает, что своей любовью может сотворить чудо. В "Аленьком цветочке" муж обязан героине своим освобождением от чар колдовства. В сказке "Амур и Психея" в поисках утраченного мужа героиня выполняет то, чего не может выполнить ни одна смертная, за это Зевс награждает ее бессмертием и поселяет на Олимпе. Она становится богиней, а следовательно, равной богу, который является с этих пор ее супругом.

По Юнгу, это этап, когда женщина обретает свой анимус, который дает ей ощущение целостности, андрогинность. Это означает, что индивидуум достиг еще одной ступени целостности, которая реализуется в рождении чего-то нового. В сказке "Амур и Психея" у Психеи рождается дочь по имени Наслаждение.

Если искать аналогий с реальными инициациями, то материал для размышлений дает нам Элиаде. Он пишет о нескольких степенях посвящения у женщин. Так, начатый когда-то в пубертате обряд посвящения завершается лишь тогда, когда у женщины рождается" первенец. Это значит, что она достигла творческой стадии своей жизни.

А что потом? А далее по логике развития взрослой женщины дети ее вырастут, героиня автоматически превратится в "мачеху", чтобы выполнить до конца свое материнское предназначение и помочь детям отделиться от родительской семьи, сама же окажется перед кризисом середины жизни.

Третья инициация. Кризис середины жизни

Если мы обратимся к периодизации жизни женщины по Юнгу, то можем изобразить ее в виде следующей таблицы:

В ней последовательно изображены четыре этапа жизни женщины, отграниченные друг от друга: 1) девочка; 2) девушка; 3) женщина 4) старуха.

Между этими четырьмя периодами есть границы, или пороги. Всего получается три порога, не считая рождения и смерти, что тоже является порогами, через которые человеку приходится переходить в течение жизни. В данной работе нас интересуют только переходные периоды взрослой жизни. Заканчивая проживание одной стадии жизни, человек не может беспрепятственно и естественно шагнуть в следующий по нескольким причинам.

Про одну из них мы говорили в связи с теорией Юнга: человек цепляется за предыдущий период, боясь неизвестности новой жизни. Но если бы он даже рвался вперед, то это не так-то просто. Вторая причина сложности переходных периодов в том, что в социуме это "место" уже занято. Так, если в семье есть подросшая дочь, то неизбежен ее конфликт со взрослой же матерью, так как в семье предусмотрено только одно "вакантное место" для такой женской роли, как хозяйка, мать, сексуальная партнерша отца. Таким образом, девушка не имеет возможности выполнять эти роли, а мать не спешит отказываться от них, так как они дают ей монопольную власть.

Каковы перспективы этой ситуации? На какое-то время возрастные этапы матери и дочери перекрывают друг друга, обе находятся в стадии продуктивности, только дочь на входе, а мать - на выходе, у одной сил еще пока мало, у другой - есть и силы, и опыт. Очень напоминает революционную ситуацию: низы хотят, но пока не могут взять власть, а верхи не хотят ее терять, но уже не могут удержать. Однако неизбежен переход стареющей матери в третью стадию, и она испытывает такие же "пороговые" ощущения, что и взрослая дочь.

Пока мать и дочь находятся в различных жизненных периодах, конфликт существует латентно: "Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?" - спрашивает пушкинская героиня, уверенная в своей монополии на женскую власть. И до поры до времени зеркальце успокаивает ее: "Ты, конечно, спору нет". Но уже в этом ответе есть намек на грядущую драму: это слово "спор". Спору нет, но его пока нет.

"Но царевна молодая, /Тихомолком расцветая, /Между тем росла, росла, /Поднялась - и расцвела"... И вот здесь-то мы сталкиваемся со следующей закономерностью: как только девочка вошла в пубертат, она автоматически начинает теснить мать с ее "площадки", вытеснять ее из детородного периода в "старухи". Вот за что борется мать - за сферу влияния! "Как тягаться ей со мною! /Я в ней дурь-то успокою. /Вишь какая подросла! /<...>/ Но скажи: как можно ей /Быть во всем меня милей? / Признавайся: всех я краше, /Обойди все царство наше, /Хоть весь мир; мне равной нет./ Так ли?" Зеркальце в ответ: / "А царевна все ж милее, / Все ж румяней и белее"...

Вот она, старая как мир драма между стареющей матерью, теряющей свою женскую силу, и подрастающей дочерью, дерзкой в своей юности и притязаниях на материнское место. Эта драма не только женская. Если мы рассмотрим так называемые "мужские сказки", то увидим то же самое. Так, в "мужской" сказке "Кощей бессмертный" Кощей, обладающий неограниченной властью, забирает женщину Ивана-царевича, инфантильного героя, не ведающего, какое сокровище досталось ему под личиной лягушки. Ему остается либо оставаться без партнерши, то есть в детском, асексуальном состоянии, либо перестать быть послушным мальчиком и сразиться с врагом, который всемогущ, грозен и, как кажется на первый взгляд, бессмертен. Его смерть какая-то особая, нужно отыскать и сломать иглу, на конце которой смерть Кощея. В психоанализе иглы, веретена, гребни - это те предметы сказочной атрибутики, которые являются фаллическими символами и иносказательно намекают на сферу секса. Сломать иглу Кощея = лишить его мужской силы, кастрировать, занять его место, став мужчиной. Смерть его - освобождение площадки, которую занимает новый, более молодой и сильный "самец". При этом поверженный властитель не обязательно умирает физически, он может умереть метафорически, то есть становится асексуальным, "умирает" как мужчина в продуктивной фазе, уступив свое место более молодому.

Для иллюстрации третьего кризиса возьмем сказку, которую мы уже цитировали выше. В переложении Пушкина она больше известна как "Сказка о мертвой царевне и семи богатырях" (хотя речь в нашей статье идет о народных сказках, Пушкин весьма экологично сделал переложение народной сказки "Волшебное зеркало" в стихотворную форму, не повредив при этом функциональной структуры, в чем и кроется народность гения). Здесь нам хочется сделать акцент на второстепенной героине, мачехе.

Во время анализа "женских" сказок у нас возникло следующее наблюдение. Поскольку жизненный путь человека не заканчивается на зрелости, а предполагает и старость, то мы предположили, что должны быть сказки с главными героями стариками и старухами. Оказалось, что мы не можем вспомнить таких сказок. Возможно, они и есть, но не так популярны, как сказки о молодых девушках и юношах. Сказка знает героя-ребенка ("Мальчик-с-пальчик", "Гуси-лебеди), героиню -девушку, героиню - зрелую женщину ("Василиса Прекрасная"), однако старуха или старик могут быть только второстепенными персонажами, причем либо помогающими главному герою, либо мешающими ему. Почему так? Если в сказке "закодированы" жизненные стратегии, то как она могла проигнорировать такой огромный отрезок жизни, как старость?

Одно из предположений заключается в том, что выйдя из возраста продуктивности, женщина перестает быть главным персонажем как в жизни, так и в сказке. У руля власти в жизни, а, следовательно, в сказке, стоят люди в фазе средней зрелости. Перевалив за рубеж этой фазы, человек должен осознать утрату своей власти в социуме и углубиться внутрь своей индивидуальности.

Так, мачеха в "Сказке о мертвой царевне", будучи вытеснена из собственной возрастной зоны подросшей падчерицей, подошла к кризису второй половины жизни, который предполагает смену экстравертированности на интровертированность. Царица не захотела принять этого факта, продолжая соревноваться в красоте и юности с молодой царевной, пытаясь повернуть время вспять и продлить иллюзию своей молодости путем устранения соперницы (вспомним иронию Юнга по поводу того, что в современном западном обществе женщина должна быть похожа на младшую сестру своей дочери). В социуме женщина изначально ориентирована на привлекательность в коммуникации, куда включена и внешняя привлекательность (героиня в сказке всегда "красавица писаная"). Однако мачеха в сказке практически всегда предстает старухой, сварливой и злой. Всегда в сказках она наказывается либо посрамлением и смирением, либо посрамлением и смертью.

Возвращаясь к теме инициации, мы можем сказать, что роль мачехи в женской сказке в том, чтобы дать представление еще об одном кризисе - кризисе середины жизни, который протекает ничуть не проще кризиса юности. В "мужских" сказках за попытку вернуть молодость старый царь наказывается тем, что сваривается в котле с молоком, в то время как молодой герой в результате этой же самой процедуры выскакивает из кипящего котла "удалым добрым молодцем". В "женских" сказках, например, в "Снегурочке", бездетная старушка пытается повернуть время вспять, "родив" снежную дочку, однако это, что называется, "мертворожденное" дитя, не способное к жизни... Подобные эпизоды в сказках соответствуют прохождению психосоциального кризиса поздней зрелости с отрицательным исходом по Э.Эриксону: на каждую задачу есть свое время, и его не наверстаешь в другой фазе, потому что в ней человека будут ждать свои, другие задачи.

Итак, старухи и старики в сказках являются не главными, а второстепенными героями, потому что их время ушло. Но это предположение касается только тех персонажей сказки, которые соответствуют реальным людям, например, злой мачехе. Есть еще один тип из семиперсонажной схемы Проппа, в роли которого может выступать пожилая женщина - это так называемый "даритель". Это персонаж, который оценивает прохождение героем испытаний и награждает его либо наказывает. В сказках это Баба Яга, Госпожа Метелица, фея, добрая старушка, помогающая девушке, и другие персонажи - именно они являются проводниками главных героев в инициациях. Эти герои не являются главными в сказке по той причине, что им не нужен путеводитель в виде сказки, они сами сочиняют сказки, шифруя те самые коды для молодых. Согласно Эриксону, социальная роль пожилых людей заключается в сохранении и трансцендировании мудрости, и во все времена самые главные тайны племени, государства, людского сообщества охраняются стариками.

Если говорить о реальных инициациях в традиционном понимании, то третья сказочная инициация (переход в последнюю жизненную стадию) соответствует второму типу инициации. Напомним, что речь идет о "специализированных инициациях", которым подвергаются определенные личности в связи с трансформацией их человеческого состояния. В данном случае происходит творение не человека, "а некоего сверхчеловеческого существа, способного общаться с Божествами, Предками или Духами. Подобные инициации были предназначены для избранных. Простые смертные (типа мачехи в сказке) доживают свой век в отчаянии, если вообще доживают.

Поскольку старость - самая не исследованная из всех стадий жизни (хотя бы потому, что люди стали жить так долго не так уж и давно), нам хочется проанализировать еще одну сказку - "Спящая красавица" Ш.Перро. Она необычна тем, что в ней нет мачехи, а есть добрые любящие родители, и все же главная героиня успешно проходит свою первую взрослую инициацию, и помогают ей в этом две старушки.

В этой сказке, как мы помним, героиня впервые появляется не в пубертате, а во время рождения. Злая старая фея, обиженная на то, что ее не пригласили на праздник, пророчит, что когда новорожденная вырастет, то умрет, уколовшись веретеном. Другая фея "смягчает приговор": ты всего лишь уснешь на сто лет, пока не придет избранник. Тогда можешь растрачивать дары юности.

Затем сразу же следует кульминация: девушке уже 15-16 лет, и пророчество сбывается, она укололась веретеном, и это обозначает, что метафорически речь, безусловно, идет о первом сексуальном опыте, дефлорации. В этой сказке другие феи (в разных вариантах их от шести до двенадцати, не считая злой феи) сделали множество подарков, олицетворяющих богатство и прелесть юности. К сожалению, кроме этого роскошного приданого, в юности таится и "смертельная опасность", о которой не обмолвилась ни одна из добрых фей. Эту тяжкую и неблагодарную обязанность берет на себя пожилая (читай: пожила на свете) мудрая женщина. Терять девственность до замужества для девушки почему-то смертельно опасно. И сказка дает ей сто лет для того, чтобы она "созрела" до принятия на себя этой социальной ответственности.

В.Я.Пропп считает, что то, о чем рассказывается в сказке, было реальностью при родовом строе, то есть ищет исторические корни сказки. Мы, обращаясь к этнографическому материалу, также убеждаемся, что девочек, подобно спящей красавице, при наступлении первых месячных изолировали иногда на несколько дней, иногда -месяцев, а иногда - лет. Причем, чем знатнее семья девушки, тем дольше срок изоляции.

Вот как описывает Маргарет Мид жизнь девушек таупоу в возрасте на выданье: "Этих девушек благородного происхождения тщательно охраняют. Не для них тайные свидания по ночам или же встречи украдкой днем. Если родители низкого социального ранга благодушно безразличны к похождениям своих дочерей, то вождь хранит девственность своей дочери так же, как честь своего племени, свое право председательствовать на вечерних церемониальных распитиях кавы*, как любую из своих прерогатив, данных ему его высоким положением. Он поручает какой-нибудь старой женщине из своего семейства быть ее постоянной компаньонкой, дуэньей. Таупоу не должна ходить в гости, ее нельзя оставлять одну по ночам. Рядом с ней всегда спит какая-нибудь женщина постарше. Ей категорически запрещено ходить в другую деревню без сопровождения. В ее собственной деревне односельчане ревниво хранят ее неприкосновенность, когда она предается будничным делам - работает на огороде, купается в океане. Риск стать жертвой какого-нибудь моетотоло (насилие над спящей) для нее мал, так как рискнувший покуситься на ее честь в прежние времена был бы просто убит, а сейчас ему пришлось бы бежать из деревни".

А теперь сравним текст сказки Ш.Перро с приведенным отрывком о жизни самоанской принцессы: "Все так и вздрогнули, узнав, какой страшный подарок припасла для маленькой принцессы злая колдунья. Никто не мог удержаться от слез". Однако король решил все же попытаться уберечь принцессу от несчастья, которое предсказала ей старая злая фея. Для этого особым указом он запретил всем своим подданным под страхом смертной казни прясть пряжу и хранить у себя в доме веретена и прялки. Прошло пятнадцать или шестнадцать лет. Как-то раз король с королевой и дочерью отправились в один из своих загородных дворцов. Принцессе захотелось осмотреть древний замок, и, бегая из комнаты в комнату, она наконец добралась до самого верха дворцовой башни. Там в тесной каморке под крышей сидела за прялкой какая-то старушка и преспокойно пряла пряжу. Как это ни странно, она ни от кого ни слова не слыхала о королевском запрете..." И так далее. То, чего не смогла сделать с принцессой одна старушка, доделала другая. Событие, которое должно случиться, в сказке обязательно произойдет. Причем злая фея, можно сказать, делает большое одолжение, предупреждая о нем заранее. Говорят: кто предупрежден, тот вооружен, однако можно это делать по-разному. Король инфантильно пытается оберегать дочь-девственницу от "укола", - и в этом подход молодого мужчины-отца. А пожилые женщины знают, что выход в другом - выход в проживании опыта, предназначенного каждой женщине самой жизнью. Одна фея, отжившая свое и вышедшая из детородного периода, жестоко называет вещи своими именами: ЭТО обязательно произойдет и будет смертельным опытом, лишением. Вторая - молодая добрая фея - в расцвете молодости и силы, и она знает, что этот опыт, хотя и является тяжелым испытанием, но не смертелен. Наконец, третья женщина вносит свою лепту - ей "плевать" на приказы и запреты короля, она их и не слыхала. Есть вещи, над которыми не властны люди, какого бы высокого ранга они ни были. Кларисса Пинкола Эстес прекрасно выразила разницу отношения к жизни молоденьких девушек и старух с помощью образа: "Работая с девушками старше шестнадцати лет, которые убеждены, что мир хорош, если правильно с ним обращаться, я всегда чувствую себя старой седой собакой. Мне хочется прикрыть глаза лапами и застонать, потому что я вижу то, чего не видят они, и знаю, особенно если девушки упрямы и своевольны, что они хотя бы раз с бездумной храбростью пойдут навстречу хищнику, пока потрясение не заставит их пробудиться. На заре жизни наш женский взгляд очень наивен, и это значит, что эмоциональное понимание скрытого еще очень слабо. Но как женщины, все мы начинаем с этого. Мы наивны, и язык заводит нас в какую-нибудь очень щекотливую ситуацию. Быть непосвященной в этих делах значит, что мы в той поре жизни, когда склонны видеть только явное, и это делает нас уязвимыми".

Заключение

В заключение хочется еще раз сказать, что инициация прежде всего связана со знанием трансцендентного порядка, знанием, которое ведет к новому, высшему способу существования. Это знание на каждом из этапов жизни новое, но у опытов всех трех описанных нами инициации один общий знаменатель: они выводят человека за пределы его обыденной жизни, поскольку имеют духовную природу. В результате принятия нового опыта у человека меняется онтологичекий статус - он становится открыт для мира Духа. В сказках, как мы видели, эта метаморфоза сопровождается превращением героини в волшебницу, царевну, богиню и т.п. Сказка содержит также альтернативные стратегии героинь, ведущие к стагнации, краху, смерти. Таким образом, в волшебных "женских" сказках отражаются показательные ситуации для духовного развития женщины независимо от времени и места, в котором она живет.

Источник: сборник "Российский гештальт".- вып.4.- М.,Новосибирск: 2003. - с. 18 - 37. Полностью статья здесь.