Мне кажется, не всегда надо иметь ввиду
патологию, если речь заходит о навязчивости, с которой нас посещает
неприятное, главное, нежеланное состояние, от которого потеют руки,
холодеет в груди или вовсе становится невмоготу. Во-первых простое
волнение не стоит считать навязчивым состоянием, а во-вторых, не
всякое навязчивое состояние требует непременного вмешательства со
стороны.
Один мой старый знакомый в юности покрывался испариной
при встрече с девушкой, даже если все происходило в компании и можно
было спрятаться за спинами, "затеряться" в толпе. Природа одарила
его замечательной… или заметной… внешностью. Его сразу примечали
девушки и принимались строить глазки, а он тушевался, отчего начинал
ненавидеть себя, смотреть на нас, ожидая насмешек. Хотя никто так
серьезно, как он "рассчитывал", к нему не относился. Каждый надеялся
получить свое… Без всякого вмешательства со стороны психоаналитика
он лишился страхов и перестал испытывать "навязчивые состояния",
когда оказался в руках женщины постарше и, несмотря на протесты
матери его, женился. Я встретил его через несколько лет и был
приятно удивлен, когда после выпитой бутылки коньяка он предложил
мне съездить с ним на "хату к девочкам".
Вероятно к навязчивым состояниям следует отнести те психические
явления, которые имеют определенное содержание и многократно
возникают в сознании, сопровождаясь тягостным чувством
принудительности. Для навязчивого состояния "характерно
непроизвольное, даже вопреки воле, возникновение навязчивостей даже
при ясном сознании." При тесной связи с эмоциональной сферой,
навязчивости сопровождаются депрессивными эмоциями, чувством
тревоги. При этом нет значительного влияния на течение
интеллектуальной деятельности в целом. Разве что может ухудшится
работоспособность и продуктивность умственной деятельности. Наконец,
на всем протяжении переживаний к навязчивостям сохраняется
критическое отношение. Так стоит ли уделять внимание такому
незначительному дисбалансу в собственной психике, если все может
спонтанно пройти; если все это касается нас самих, а не нашего
ближнего, к которому мы испытываем нежные чувства, если не сказать
более того…
Я так часто рассказывал эту историю, что возможно в одной из
прошлых рассылок описал ее. Если так, то пропустите этот фрагмент:
просто из всего, что мог бы рассказать по этому поводу, самым
простейшим и замечательным мне видится этот случай.
Как-то мать привела на прием девочку – подростка лет 13, которая
могла начать плакать по любому поводу, а то и вовсе без повода –
просто так. Причем проявлялось это состояние настолько бурно, что
сторонний человек готов был бы заступиться или помочь чем бы смог,
глядя как убивается это ангельское создание.
Икать первопричину в ее прошлом и "там" предпринимать
какие-то действия я не стал не потому, что сразу нашел оригинальный
способ помощи, а из-за откровенного "наезда" со стороны матери –
откровенно истеричной особы. Женщина заявила, что пришла ко мне
только по настоятельной просьбе ее родственницы (со стороны мужа);
что на исцеление дочери от "такой шизофрении" она не рассчитывает;
наконец, что если я причиню ее ребенку вред, мне "мало не
покажется". Естественно, что первой реакцией с моей стороны было
"навязчивое желание" поговорить немного с человеком, чтобы помочь
ему понять свои слова лучше – глубже проникнув в "скрытое"
содержание угрозы, чтобы единственный раз быть последовательной и
уйти… Но мне показалось, что я увидел мольбу в глазах девочки, или
если без помпезности, мне привиделось, что девочка с надеждой
посмотрела на меня, может быть с просьбой о помощи.
Разговаривал я с ребенком около пятнадцати минут, при этом из
всех сил сдерживаясь, оттого что мама постоянно производила ртом
странные звуки, характерные для жителей южных регионов страны, когда
недовольство выражается не членораздельной речью, а
нечленораздельными звуками. Затем я переключился на мать и построил
разговор так, что ей пришлось оставить нас на пять минут. За это
время мы быстренько договорились с девочкой, что по дороге обратно
она попросит мать купить кассеты с записями мелодий самых
отвратительных для подростка групп – "Энигмы" и "Эры". А дома, как
только ей захочется плакать, надо будет всего лишь включить эту
мелодию и прослушать сторону кассеты до конца, ни в коем случае не
нарушая нашего уговора – не прекращая рыдать. И наоборот, если
долгое время ее не будет посещать это навязчивое состояние, надо
непременно поставить кассету и поплакать… "одну сторону"… Девочку
такая затея удивила, но не отняла доверия ко мне.
Мать вернулась в комнату и я попросил ее позвонить мужу. Она
повиновалась и отцу семейства я повторил свои рекомендации. Человек
на другом конце провода оказался чутким и несколько более
сообразительным, чем мама… Зато маме я дал телефон, диктуя его вслух
так, чтобы и отец мог записать номер. Мы расставались не глядя друг
другу в глаза – врагами с женщиной и "заговорщиками" с девочкой…
Появились они очень скоро – снова вдвоем. Мать смотрела на меня
иначе, но не с любовью. Девочка рассказала то, что я уже знал от ее
отца.
Поначалу она впадала в сильную тоску и рыдала, сколько могла,
пока не закончится сторона кассеты. Этого оказывалось мало и тогда
ставилась другая сторона. Но больше, чем две стороны, ей невмоготу
было плакать. А потом стали происходить странные изменения в ее
реакции. Да, вначале слезы вместе с музыкой быстро вызывали у нее
знакомое состояние, однако под конец кассеты вместо изнеможения
наступал… смех. А потом это стало происходить все чаще. Мать
позвонила тому психиатру, у которого лечили девочку раньше. Ей было
приказано немедленно прекратить все эти издевательства над больным
ребенком. Но девочка стала слышать мелодию каждый раз, когда ей
хотелось плакать… и смеяться спустя непродолжительное время…
Вот теперь можно было поговорить с девочкой подольше – без
"свидетельских" ушей заботливой мамы. Выяснилось, что в принципе ей
всегда больно, когда кого-то обижают и кто-то страдает.
-Мне жалко бабушку, когда на нее мама кричит, жалко маму, когда на
нее кричит папа. Но я плачу, когда вдруг вспоминаю об этом, но не
когда вижу…
-А почему сейчас смеешься? Над чем?
Она пожала плечами, посмотрела внутрь себя, вероятно что-то
вспомнила.
-Картинки сами меняются. Все происходит как-то быстрее…
В последний раз она пришла с папой – где-то через год. Мы с ним
долго говорили о девочке – в ее присутствии и дали потом ей слово,
чтобы поправить наши догадки. Вот она и сказала:
-Вы единственный, кто разрешил мне плакать столько, сколько хочу. Я
и сейчас плачу, когда в кино мучают, обижают. Но папа не замечает… -
и как-то смущенно улыбнулась.
-А мама? – спросил я.
Они переглянулись и отвечала девочка:
-Я к маме в гости езжу… раз в неделю…
Меня аж оторопь взяла – я представил, чем бы кончилась моя работа
по этому случаю, если б я решил "копать глубоко",.. "анализируя
это"…
