Рассылка     "Советую прочитать"

                   Выходит     2-3    раза   в месяц

              Выпуск   215  23 декабря     2013   года

                               ПОСЕТИТЕ   МОЙ САЙТ                                                                         

Обучающие информационные продукты  - Эффективные обучающие продукты ( редкостный набор ссылок)

              Прогулки  с Путиным. Этюд шестой

              (2-я   беседа   о Евразийстве  )                 

  Но   прежде,  чем   обращаться к    современному евразийству, крайне    полезно, на  мой  взгляд,   остановиться  на  одном  варианте  конструктивной  критики  классического   евразийства -  на  попытке обосновать  последовательно  евразийскую    его концепцию .  Такую  попытку предпринял В. Малявин( 1 ) -   на  вопрос " для   чего  евразийство ?"  он  отвечает   уже не  из узкой степной  полосы,  вытянувшейся  вдоль  50  параллели  от  Карпат до  Малого  Хингана,  а  из  Евразии  в целом ... 

По  его  мнению  евразийское  движение  в  его  классическом  варианте было  обречено, потому,  в  частности,  что  истинное ,  не  зацикленное  на  географические  сущности евразийство  не  возможно   без  понимания   сути    Азии. Без понимания  того, что  " евразийская      общность – реальность иного      порядка, нежели национальная политика, государственный суверенитет или даже хозяйственно-культурный  тип"; что "Евразия – пустыня,      все      вмещающая      и     ничего не удерживающая, не     имеющая самообраза и потому не перерабатывающая актуальные события в идеологические дискурсы"; что  " Евразия ...это  вселенский проходной  двор  "  с его  уникальной  возможностью: " и идеям,    и целым народам с легкостью      перемещаться во всех направлениях, то враждуя, то сотрудничая, но в любом случае свободно общаясь и смешиваясь  "  ;  что , наконец, "подлинная стихия Евразии –      забвение...", которое  "возвращает к жизни в ее непостижимом многообразии и потому      превосходит  все  фантазии."...

Все   это подается  В. Малявиным  как    безусловные   -  абсолютные,  мистические  -   качества  Евразии.

 Принимать  в  качестве  первичных - постулируемых -  принципов  евразийской  концепции  можно, конечно, разное,  в   том  числе  и  сущностную безусловность   перечисленных выше  особенностей.  Но     ничто  не  мешает    допустить  и иное:  все  эти  таинственные  для  европейца  свойства  являются лишь   свидетельствами   ранних стадий     социального формирования.  И такое  допущение  не   будет   рецидивом европоцентризма..  Да, мы   имеем  дело  с  чем-то  специфическим, движущимся  к  своему, не  похожему  на  европейский   пределу,  но    находящимся, в  отличии от  зрелого (стареющего) европейства,   все-таки   на  стадии  то ли позднего  детства,  то  ли  раннего  отрочества.  И следовательно,  Евразия -  это  ареал  не только  иных,  но   и более   юных, чем  европейская, цивилизаций. Речь  тут  идет, естественно,  не    о  возрасте, выраженном    в годах.

   Ведь "пустыня,   все    вмещающая      и      ничего не удерживающая,  не      имеющая самообраза и потому не перерабатывающая актуальные события в идеологические дискурсы"  вполне   может  рассматриваться    и как модель мировосприятия  подростка,  сформировавшегося  к  тому  же в  условиях    дефицита  идеального , а значит,    при малонадежной  защите  от инстинктов.   Неизжитый инфантилизм, сильная подверженность влияниям,  показная асоциальность...  Это - болезни   детства, это -  нормальные  особенности   бытия, еще не раскристаллизовавшегося, которое только  еще  выклёвывается   из хаоса   -  находится   во власти   культа рациональности,   интуиции  и сладкоголосого экстатического  говорения -  шаманства .

Ничто, конечно,   не  мешает   подать   естественный   мировоззренческий идеализм неструктурированного миросозерцания    как  сущностную   особенность.  И утверждать, что   "отрицание оппозиции разума     и материи, духа и тела, субъекта и объекта не есть примитивизм и дикость"...  а, наоборот, является "   условием духовного бодрствования".   И  принять представление  о   "   живом теле, или телесном      сознании"  как  о " подлинном  содержании      чистого опыта" " . И смириться  с  наличием   реальности, которая, увы,"  опознается только интуитивно, непосредственным образом" - соотносится   " с  пустотой      чистого зеркала", которое   "не опускается"   до выявления  содержания   мышления, а   постигает         эту  реальность  в целом  -   в ее  исконном   состоянии.

 Но подержите до  отрочества  ребенка, наделенного от природы   быстрым  умом и живым воображением,  в  условиях  жесткого дефицита  информации,  а  затем предъявите этому  "чистому  зеркалу"  реальность во  всей ее красе.  И понаблюдайте  за     встречей   " открытости сознания с открытостью  бытия"   -   за  этим  непосредственным опознанием  реальности...  

    Жесткое   противопоставление   "чистого   зеркала"  Востока  и  «зеркала разума»   Запада    вряд ли  окажется  продуктивным,  поскольку  два эти  зеркала  разделяет лишь  уровень  структурированности  мышления,    и  граница  между ними, похоже, не сущностная,  а  возрастная.  И целостность  восточного  восприятия  -  детская, наивная. Ему под  давлением   реальности   еще  предстоит  пройти стадию  дифференциации,  без   которой оно  будет вырождаться и умаляться    в  каждой   из очередных своих   форм, оставляя   о  себе   память лишь в  представлениях  о  мистической евразийской  пустынности,  являющейся,  скорей  всего,  все-таки   следствием,  а  не  причиной,  результатом,  а  не предпосылкой. Если  не   сумеет   подняться  -   развиться,  организоваться  -   до   целостности  иного  качества,  основанной не  на  неведении, а на  глубоком  знании(2).  

     В  своих  построениях В.  Малявин не  ограничивается одними только экстатическими    импровизациями, но  и  старательно выстраивает  метафизику  своего   евразийства  -  целеустремленно разворачивает  его  в  область    сугубо азиатских  религиозных практик.

    Центральная в  азиатском  мышлении "философема недуальности"( одновременная "нетождественность и нераздельность  сознания и бытия")  как  раз  и определяет суть   и  целостность евразийского  миросознания -  реализуясь  в  представлении  о  "преемственности  «человеческого» и «небесного» начал":   "небесное начало есть      предел, полнота человеческого  и  наоборот".

   Но  такая  преемственность   свидетельствует прежде  всего  о  языческой  закваске, что В.Малявиным, кажется, и  признается:  во  всяком  случае,  он  считает  нужным   напомнить,  что  Восток  " не знает      идеи  трансцендентного  божества "...     Чем  очередной  раз  указывает на  отроческую   специфику    азиатского  миросозерцания -  первичные   формы  целостности,   неразделенности      распространяются  здесь и на  самые  экзотические   области   бытия.

 Эта " встреча-невстреча"  небесного  и  человеческого   , по  мнению В. Малявина, составляет "подлинную сердцевину  евразийского  миросознания".

  Именно неразделенность   определяет,  судя  по  всему,   и  особенности  творческого   начала в Евразии,   в  основе которого, как подчеркивается, лежит  не  европейское    активное  взаимодействие  с   реальностью,   а "следование      изначально  заданной  реальности"  , которое " снимает оппозицию истинного и      ложного".Разделение,  таким образом, отсутствует   и   на  уровне  истина- ложь...     

      "Творческая двусмысленность"... «свободно конвертируемые отношения».       Чувствуете  постмодернистское  амбре?...    И ничего   удивительного  -  крайности сближаются.  Слабо дифференцированное  мировосприятие  перекликается с  восприятием   предельно дифференцированным...    А   можно  и так:  предельно  индивидуализированное впадает  в   детство .   ...  Этот  образ  -впадение  в  детство, -  похоже,  наилучшим  образом  и   передает  суть   постмодерна.

  Но  главной  темой исследования  В. Малявина   является, видимо,  тема "евразийство и  власть".

       Власть  в  Евразии - это  тайна, поскольку" она воплощает      самоскрывающуюся  явленность вселенского События"...     Из  этого  тщательно  скрывающего  свой  смысл  определения  выводится  далее   и "ничем  не  ограниченное      самовластье, и     самоподчинение  власти   "принципу следования и уступания"  с   заложенным  в  него  отказом  от  конфронтации  и прямых воздействий.  Последний  же  принцип  восходит  к еще  более таинственным  сущностям -  таким, как  " всевместительность  самоотсутствия"...  Именно в  единстве      всевместительности и   самоотсутствия ,  власть    " точно  соответствует общему для всех религиозных традиций Восточной      Азии и... самому специфически евразийскому понятию  «таковости» "  (3)

   Специфика  азиатского  властвования  разобрана  достаточно  подробно  с     многочисленными ссылками на мудрости даосизма и  выходом в  конце концов  на  истинно  евразийское  понимание  политики "как управления, недоступного пониманию управляемых"...   Раскрывается  же   суть этого  экзотического  управления в   таком   сочетании  слов  и  звуков,  что от  мысли: именно  так  и поют  сирены,  избавиться  нет  никакой  возможности.  

" Политическое в строгом смысле      относится  к  неустранимому      зазору, извечной трещине между данностью мира и открытостью миру. Его невозможно      ни определить, ни выразить, ни      даже обозначить, эта трещина      бытия охватывает собой, растворяет в себе всякий порядок      существования.  Но  как  раз      поэтому делает возможной человеческую социальность."

   Оспаривать   это   перенасыщенное  образами  мышление, эту  поэму   от  геополитики -  дело бесполезное. Хорошо, хоть   не  гекзаметром  все  записано...(4)

  Понятно,  что  к  неопределяемому-невыразимому-необозначаемому  политическому   очень легко пристегивается "макиавеллистская... нравственно      обязывающая  без-принципность   политики",  с     признанием  и принятием  которой  В.  Малявиным   в  итоге  и  связывается  будущее   сосуществование  " двух очень разных по своим      историческим посылкам и антропологическим основаниям,    но все же дополняющих друг    друга глобальных содружеств      Европы и Азии."

  Они   засвидетельствуют "бытийную всевместительность." А  их сосуществование  может   стать " основой реальной и   справедливой в некоем метацивилизационном  смысле  глобальности?   

     Такая   изысканная    сущность,  как  евразийство ,   делает  ,видимо, неизбежным  появление   самых  изысканных  импровизаций.  И  среди  них версия   В.  Малявина   интересна  прежде  всего   тем,  что  Россия,  как   таковая,  в его   экстраполяциях  отсутствует  полностью. Получается,  что  ей предстоит выбор  между  Азией  и  Европой  - ее  спасение , надо полагать,  только в   последней.  На  фоне  системы   евразийства, развернутой В.  Малявиным, этой  его высокохудожественной  апологии по-детски простому целому, нераскристаллизованному, до-индивидуальному,  теории Л.  Гумилева, экзерсисы   А.  Дугина  и  планы  В.  Путина   предстают  невинными   шалостями.  Именно  на  этом  фоне выглядят  совершенно естественными, оправданными  и  неистовые   речи  Е. Чудиновой,  и  набеги на  евразийство  национал-демократов,  и    подвижническое стояние  Е.  Холмогорова  у  вечевого колокола: "Орда   идет  на Русь!"

  Потому  что, если к  человеку   с  длинной  волей  добавить  еще  и  человека  с  длинным ... воображением,  то  Европе - конец, как  западной,  так  и русской.   И  России,  если  она,  изгнав   правителей из  числа средних европейцев и  обзаведясь лидерами-подвижниками,    вознамерится выбраться  из  глобалистских  лабиринтов  21-го  века, придется закрыться. Чтобы ,  с  одной  стороны,  уберечь  себя от  гнилостных испарений  разлагающегося  Запада,  а  с  другой - чтобы  не  позволить  наивной  сложности Востока  раскристаллизовываться и  расти,  паразитируя  на  европейском. Как  это   когда-то хорошо  получалось  у  людей    длинной  воли ( 5).

Прогноз  В. Малявина  нельзя, конечно  же,  рассматривать  в  качестве   безусловного.   Поскольку трудно  даже  предположить, в каких  формах  реализуется      самопроизвольное,   нерегулируемое  и идущее в  поле  технических  достижений   Запада  развитие    на Востоке, -  какой  будет  его  зрелость, во  что   выльется   вся  эта"  полнота  типового  существования"," пред-бытийная нераздельность  сущего и      не-сущего,  трансцендентного  и  имманентного,  божественного и человеческого."  Итог самопроизвольного усложнения этой    возвышенной,  плохо  раскристаллизованной   сложности, которая  подается как  высшая сложность, может  оказаться  еще  более  ужасающим, чем   западноевропейский.

  Евразийство  рассмотрено В.  Малявиным     сквозь  оптику  Востока,   усиливающую   все  неструктурированное, хаотичное, допонятийное .  Здесь   парадоксальным  образом  сближаются  язычество, припудренные   феноменологией   восточные учения  и европейский  постмодернизм - в изящных,  вполне  европейских  выражениях, на  вполне  метафизической  основе.    Россию  не  просто   уводят  из Европы, ее  -     старательно заталкивают под   Восток.    И  делается  это  по  существу     через   осторожное,   вкрадчивое   выстраивание альтернативы   православному христианству.

    Жизненная  философия  православного христианина   может  быть  описана  приблизительно  так:   иди   и  живи;  стесняй  себя - готовь к  вечной  жизни, но   стесняй   ради   других. Восток   также  требует   стеснения:  отрешись  от  мира, погрузись  в  себя  -  в   самом  себе   найди  совершенство.  Очевидно,  что  самостеснение  здесь  совершенно  иного  качества: оно   -  "само-опустошение, само-оставление,  оно -  ради    себя.   Обращай  рефлексию " не на  себя, а на преодоление  себя, а следовательно  на  свое  отношение  к  миру"...  Но  чтобы  это  действительно следовало ,  в  обращение на  себя надо   заложить   внешнюю мотивацию -  ради  других. В  христианстве это  и  закладывается  через любовь,  через  высшее  ее  проявление: через  жертву  Бога своим Сыном.   Восточный    же  тип  самостеснения   с   его " любовью      как  бдением",    с  этой "пустотой  любящего,  в      уединении  бдящего  сердца,      которое  сотворило,  со-зиждило себя тем, что опустошилось, раз-делалось с собой" ,  крайне  неустойчив и  имеет  склонность   вырождаться   в   примитивное  презрение  к миру.  Оно  может быть демонстративным, скрытым,  но оно  неизбежно.

Примечания

1.   В.  Малявин Для чего Евразия? О евразийстве, пустынничестве

и макиавеллизме в политике
http://www.intelros.ru/readroom/razvitie-i-ekonomika/r6-2013/20140-dlya-chego-evraziya.html

2.В  этом  отношении целостное  азиатское  мировосприятие ничем, в  части   перспектив и устойчивости, не   лучше предельно  дифференцированного   мировосприятия  Европы.  Разве  что  у  последнего    период  полураспада длиннее,  и отходов, грохота    при   исчезновении  будет значительно больше.

3. Такова природа  вещей ,  и потому  - от  винта: отбросьте    весь  этот европейский  бред  о дифференциациях   и  структурированиях...

4.  Приложение  о евразийском (татаро-монгольском)  нашествии  могло  бы начинаться, ну, скажем,  так:

"Гнев,   богиня,  воспой Батыя, Чингизова  внука,

Грозный, который руссам тысячи бедствий соделал..."

5. Они, подпитываясь  европейским,  продляли  время существования своих  короткоживущих культурно-историческиз  типов. Ненадолго, конечно, -  в  отрочестве  и  вымирали. 

Этюд первый  http://vsurikov.ru/clicks/clicks.php?uri=2013/2013p1026pput1.htm

Этюд второй http://vsurikov.ru/clicks/clicks.php?uri=2013/2013p1026pput2.htm

Этюд третий http://vsurikov.ru/clicks/clicks.php?uri=2013/2013p1104pput3.htm

Этюд четвертый

 http://vsurikov.ru/clicks/clicks.php?uri=2013/2013p1107pput4.htm

Этюд пятый

 http://vsurikov.ru/clicks/clicks.php?uri=2013/2013p1215pput5.htm