Георгиевская проповедь  Патриарха Кирилла.

                                                     1.

     6 мая Патриарх Московский и всея Руси Кирилл совершил Божественную литургию в храме святого великомученика Георгия на Поклонной горе. Проповедь, произнесенная Патриархом  по  завершению  литургии  и посвященная  Победе в Великой Отечественной войне, полностью не публиковалась ( существует  лишь    десятиминутный  видеоролик    (http://www.mospat.ru/index.php?page=44857 ),  и  разными  изданиями  была дана лишь в  изложении -  естественно,  разном.

    Так, например, содержание  проповеди  передает пресс-служба  Московской Патриархии (http://www.patriarchia.ru/db/text/638407.html ):

«Святейший Патриарх Кирилл подчеркнул неслучайность совпадения церковной памяти святого великомученика и победоносца Георгия со днями победного завершения Великой Отечественной войны. Для православных людей сам факт схождения этих двух событий был знамением Божиим, наш народ своей кровью искупил грех богоотступничества, разрушения святынь, поругания всего святого и великого, но Господь, приняв эту жертву искупления, не допустил погибели нашей страны, заключил Предстоятель»

    А  вот  фрагмент  из  изложения  на Русской  линии (http://www.rusk.ru/newsdata.php?idar=182717):

 «Патриарх Кирилл отметил, что народ истекал кровью, потерял миллионы сограждан и при этом защитил столицу, потом начал наступление и победил врага. Но все это, как отметил Святейший Патриарх, нельзя связывать исключительно со способностью и доблестью полководцев и солдат. Предстоятель Русской Церкви указал на то, что теми великими потерями, которые понес наш народ в войне с фашистами, он тем самым искупил богоотступничество во времена большевиков».
     Наиболее  точно  смыслы  проповеди  Патриарха  передает официальный  Сайт  Православной  церкви(  там,  где  и размещен  видеоролик).   Если  бы  соответствующие    издания  посчитали  нужным опубликовать  текст  этой   проповеди   полностью,  то,конечно  же,  вероятность   появления   предвзятых,  тенденциозных  комментариев   существенно  понизилась  бы.  Но  полный  текст  отсутствовал,  а   изложения,  увы,  подталкивали  к  нелучшим   интерпретациям.

      Об  одной  из  них  далее  и пойдет  речь.  На  нее в общем-то  можно  было  бы  и  не  обращать  внимание -  принадлежи  она  какому-нибудь  безымянному подвижнику   интернета, гонимому единственной  жаждой:  хоть  в    чем-то    и  как-то утвердить   себя.   К  сожалению,  это  комментарий  написан А. Ашкеровым (http://ashkerov.livejournal.com/158462.html ),   интеллектуалом,  выпускником   МГУ,  учеником(  одно  время )  А.С.  Панарина   и  доктором  философии  -  подчеркивающему, к   тому  же,  свое  православное  вероисповедание, и,  кажется,   даже воцерковленному ( «я сам принадлежу к православному вероисповеданию и написал пост… вскоре после возвращения из Елоховского кафедрального собора» - http://ashkerov.livejournal.com/159326.html)

 Именно  поэтому     он(    комментарий )   и  перестает  быть   событием  частным   -   требует  пристального  рассмотрения.  Более  того,     как  это  ни  парадоксально,   в  определенном   смысле   реплика  А.Ашкерова   подверстывается  к    тем  идеям,  которые очень  осторожно  высказал   в  проповеди  Патриарх   -  подсвечивает их, скажем  так.    Это,  между  прочим,   дает  основание  с сочувствием   отнестись  к  развязанному,   местами почти  хамскому   тону        А.  Ашкерова.  Для  меня так  и  остались   до конца  непонятны истоки его тяги  к     стилистике выпускника  провинциального  ПТУ.  Возможно, это  всего   лишь  модный элемент современного стиля (вроде,  скажем,  каких-нибудь  вареных  джинсов  лет  двадцать  назад ), но,  скорей  всего,  - следствие     нервного  перенапряжения  или  даже  срыва…В любом  случае    все   лексические   разводы  у А.Ашкерова, типа  «патриарх Гундяев разразился комментариями по поводу победы в Великой Отечественной…»,  я   советую  просто   вышвыривать   за  скобки.

  Что  же  обнаружил  Андрей Ашкеров в  проповеди  Патриарха?

- «  Заявку  на   теократическую  власть»,

- «ставку на превращение(Церкви ) в партию, причём партию того самого молчаливого большинства, которое по давно известной традиции хотело бы продолжать безмолвствовать в наиболее ответственных ситуациях исторического выбора»

-  и  главное  жесткое  закрепление  тенденции, складывающейся  последние два-три  года :

«проблематику пресловутой "духовности", то есть, собственно говоря, светской этики, государство отдаёт на аутсорсинг церкви».  По  мнению  же   А.  Ашкерова,  отсюда   и  растут  политические,  властные  претензии  Церкви - «как только церковь начинает монопольно распоряжаться определением блага, долга, смысла, истины, целей, бескорыстия, ответственности и всего, что с этим связано, она обретает право не только на то, чтобы регламентировать человеческую повседневность. Нет, основное право, которое отвоёвывается церковью, это право определять содержание политики и играть в неё на правах "надмирного" игрока.»
    Можно,  конечно,   и  к  этим    впечатлениям   А.  Ашкерова   отнестись  как  к сугубо   рефлекторным  -   как  к    фрагменту  весьма  частного потока     переживаний,  весьма    условно  соотнесенных  с   проповедью  Патриарха.    Но Патриарх в  проповеди  6  мая,  пусть    очень   осторожно, но  коснулся  очередной раз  проблемы  стратегической   ориентации  России,  и  потому  демонстративное,  подчеркнуто  жесткое   противостояние   ему  со стороны  авторитетного интеллектуала и  почти  властителя   молодежных  дум,  действительно,  обретает  нешуточную   идеологическую  нагрузку.   Хотя    сам  доктор  философии      всячески,  по-моему, подчеркивает чисто  бытовой характер  своей  реплики (  обращает  на  себя  внимания  не характерная для  него рабоче-крестьянская    лексика)… 

                                                    2.

     Стратегическая  проблема,   которая  была  упомянута   выше, возможно   еще  не  вызрела.  Хотя,  если   разобраться,  генеральная   репетиция  ее  обсуждения   уже проведена  -  два года  назад   во время  дискуссии вокруг   письма  академика Гинзбурга  и  его  антитеистической  команды.  Сегодня эта  проблема  может  быть  поставлена    и   шире  и  глубже   -  не  только  в  формулировках «наука-религия, "знание- вера  но  и "как  проблема "секуляризированное  общество -  Церковь".

Она,  собственно,  уже    поставлена.  Как  в  проповеди  Патриарха  от  6 мая,  так    и  в  брезгливо- высокомерном   «фи»   доктора  философии Андрея   Ашкерова. 

      В  дискуссии  двухлетней  давности  тема  «светское  общество -Церковь»   хотя  и  обсуждалась больше  как  проблема «наука- вера», обсуждение  постоянно  выходило  за  рамки  этой формы. И во  многом,  благодаря  дьякону  А. Кураеву,  который, конечно  же, был в той  дискуссии  звездой  первой   величины 

     Диакон  Андрей Кураев категорически  отказался  тогда   (http://www.rusk.ru/st.php?idar=22790     от  чисто  корпоративного  подхода.   Корпоративизм -  наших  бьют! -  как  раз     и  демонстрировали    многие  участники   дискуссии, склоняясь  либо  к  идеи полнейшей   гармонии  веры  и  знания  либо, к представлениям  о  их  полной,  принципиальной  несовместимости.    А.  Кураев  же  разделил  научные   суждения  и  мировоззренческие  толкования  их.  При  таком   разделении  тип  системы  мировоззрения(  материализм,  идеализм )  переставал  быть   камнем  преткновения  и  превращался   в частность, определяемую  исключительно набором   принятых  на   веру  (и  в  том   и  в  другом  случае! )  начальных   постулатов.  Вера  же  и   знание,  религия  и  наука,  Церковь  и  светское государство   выходили  благодаря  этому    из  того клинча,    в  который загоняло   их чрезмерное  усердие  склонных  к  крайностям   толкователей.   И    появлялась  возможность    вести  речь  об  их мирном  и  взаимно полезном   сосуществовании  -  на  принципе  дополнительности.

      Как  же убийственно звучало  тогда   в  устах   диакона-гуманитария,  ведущего  спор  с   корифеями  физической   науки,  упоминание  этого философского,  несомненно,  принципа,  позволившего  когда-то  нобелевскому  лауреату Бору    удержать в  единстве  две, казалось бы,  пожиравших  друг  друга физические  сущности  -  частицу  и  волну. А  одновременно   и  мир  физиков,  которые, кто   знает,  может  быть,  надолго и расплевались бы в  те  времена - как  простые  биндюжники.    

    С   позиций  разделения  и сосуществования  А.Кураев  выходил  на  идею     разделенности     религиозного  и  культурологического  образования,  что  позволяло ему  сформулировать   те минимальные  требования,  при  выполнении  которых  многострадальный курс "  Основы  православной  культуры"     утрачивал    свою узко  конфессиональную   специфику  и  становился сугубо  культурологическим курсом,  лояльным  как  к  иным  конфессиям,  так и  к  напускным    строгостям  физической  науки.

         Мир  Толстого…  мир  Достоевского… мир православного христианина...  Другие    идеальные  сущности, национально ориентированные  по происхождению,  но  несущие  в  себе  и   на  себе  колоссальную   общечеловеческую - цивилизациоонную! - нагрузку....   В  таком   вот    ряду    оказывался школьный  курс "Основы   православной  культуры»  - благодаря  и в  соответствии   с  принципом  дополнительности.

         И  тем  не  менее   у   А.  Кураева   оставался   все-таки достаточно  открытым вопрос  о  необходимости   сосуществования    науки  и веры,  то  есть   о  содержательной  стороне   самого  принципа  дополнительности.  Хотя несколько  ранее   в  другой работе (Встреча с атеистом. Век XXI  http://www.moskvam.ru/2007/03/kuraev.htm ),    он  показал, что    июльский марш-бросок  десяти  академиков   в  2007  году не  был для него неожиданностью, и  что     методологию  опровержения воинствующего  анти-теизма  он  неплохо  отточил   загодя - на    заштатном утилитаризме   одного  белорусского  академика. Две  идеи из  числа  тех,  которых  А. Кураев  коснулся в  этой  статье,    определенно  работают  на  этот принцип.  
        Идея  первая:  христианская  религия  - как  основа    противостояния  идеологии  потребительства...  Попав  в  Старый  Свет   маршрутом,   обратным  маршруту  Колумба, эта идеология не  только занова открыла  Европу,  но и  фактически   уже заключила     в  резервации   последние  островки  христианского  идеализма. Эта едкая субстанция  с   самодовольным  урчанием    вкатилась   и  на    заповедные российские  пространства. И никаким научным свершениям  ее  не  остановить.  Уж  коли  сама религия  под воздействием потребительской "радиации"  начинает  мутировать    - превращаться  в"религию, которой не служат, а которую "потребляют». 

       Нет  слов,   религия, вера   в  рациональном  заинтересованы кровно - именно  они  помогают Церкви успешно  отбиваться   от  невежественных, субъективных толкований.   Однако, ничуть  не  лучшие  перспективы  и у науки, утилитаристки  приземлённой  и  лишенной   идеальной   поддержки.  Ее   в  таком  покинутом, неблагодатном  состоянии   быстро  оприходуют орды   астрологов  и  целителей.  Сначала ее,  а  потом  и  нобелевский  комитет...

         Но  кто  может    дать    науке     поддержку?  Искусство?  Литература?  Так   они    уж  давно  в  глубоком  окружении  и их удел -    мелкие партизанские   диверсии  против   главного триумфатора    идеологии   потребительства    -  постмодернизма.  Реальной   возможностью  остановить это  нашествие  обладает  сегодня только  одна  сила -  индивидуальность,  осознавшая необходимость  личного   самоограничения... Но    ведь уже  почти  две  тысячи  лет,  с того  самого  момента,  как была  произнесена  Нагорная  проповедь,  классическое -  евангельское -   христианство    было  и  остается   самым  верным   носителем  идеи   личного ( внутреннего) самостеснения.   Именно     этой  идеей  рождающееся  христианство противостояло иудаизму  и  выламывалось  из него.  Именно  эта  идея   по существу  сформировала    европейскую  цивилизацию,  европейские классические  литературу  и  искусство,  превратив  и  их  в своих эффективных  носителей. Именно  эту   идею  последовательно  добивают сегодня на  заокеанских  и   западно-европейских  пространствах.  Именно  она  является  предметом  вожделений  различных  юридических и  частных  лиц,  обдумывающих  технологию  вскрытия,  нет  не  государственной - цивилизационной -   границы  России.  Ведь в  своем  медицинском  заключении  о  смерти  Советского  Союза г-н Бзежинский был     безупречно   точен:  «теперь  у  нас  остался   единственный  и  последний  враг  -  русское  православие...».

     Идея  союза(  взаимодействия,  дополнительности)  светского  государства(  секуляризированного  общества, а  значит,  науки,   искусства,   литературы)     с   господствующей  конфессией    оказывается,  таким  образом,  не  просто  фигурой   неких отвлеченных  умозаключений  или  отражением   каких-то идеологических  пристрастий,  а   той,  если  угодно,  "иглой",  на  кончике   которой  сосредоточено  сегодня для  России  все  - ее  будущее,  ее  судьба.

                                           3

      Второе   направление, на  котором  возможна   активная    материализация  принципа   дополнительности,  может  быть  определено  следующим  образом:    религия  как реальная   возможность   "нравственного контроля над ходом и результатами научных открытий".  Наука  достигла   таких высот,  что использование  ее  открытий   требует  уже  сегодня,   а  точнее еще  вчера,   внешнего  контроля   - и  не  только     юридического,   но  и нравственного.   И  сегодня, по существу,  никто,  кроме  Церкви,  не  в  состоянии  обеспечить   авторитетную   нравственную  экспертизу  новейшего  научного   открытия   и, если  надо, выделить его,  как несущего  в себе  определенную  опасность для  цивилизации,    как  требующего    особо  жесткой  рефлексии  и обстоятельных  дополнительных   исследований.

      Однако  в  связи  с проблемой влияния   Церкви  и  веры  на  науку   речь  может  идти  и о более фундаментальных формах  контроля  - о  структурном контроле,  имея  в  виду ту упорядочивающую роль,   которую  играло    в  системе естественных  наук отвлеченное  мышление (  сначала  в  форме  теологии,  затем  в форме  новой  и  классической   философии)...  

       А.  Кураев   считает,  что  неизбежность      контроля   над    наукой   обусловлена  тем,  что,  успешно  отвечая  на  вопросы  "как"  и  даже  "почему",    занимающаяся   конкретными  исследованиями наука  никогда  не  ответит   на  вопрос "зачем". Это,  по  его  мнению, - епархия   этики  философии, мифа,  религии.  А  еще  лучше сказать  - отвлеченного  и  образного мышления.  Они,  и только  они,  обеспечивают   ценностную   ориентацию  деятельности   человека.  Религия же, по  Кураеву, - ведущая   среди  них...  Крушение классических форм  детерминизма  вполне можно  рассматривать  как главный источник  второго   дыхания религии,  вновь обретающей  прежнюю  структурирующую  функцию   в  познании, хотя, похоже,  и в совершенно   своеобразной  форме.  Неопределенность, действительно, все  больше   проступает  в  качестве   фундаментального  принципа научной  картины  мира,  и  последняя  уже   не  может  не    требовать  для  себя  каких-то  внешних  по  отношению  к  науке  гарантий.  Не  для конкретных  своих  разработок  и  открытий, естественно.  Науке ничто, конечно,   не  мешает  сегодня  пребывать  в уверенности, что  она   рано  или  поздно каким-то  блестящим своим  достижением  существенно  понизит уровень этой  неопределенности. И  даже  забывать  при этом,   что  платой    за это  уменьшение  будут  новые  вопросы, новые  проблемы - новая  порция  неопределенности...

       Внешние,   вненаучные  -  наднаучные  - гарантии  для  системы  естественных наук  были  по существу главной  заботой    философии Нового   времени.   И  великие  пантеисты той эпохи (  Спиноза, Гегель)  и  великие   деисты  ее (Декарт, Лейбниц, Кант)   своими  отвлеченными, транс-научными разработками и построениями как  раз  и  создавали  то  стабилизирующее -  мировоззренческое - поле,  в  котором    механическая  смесь  естественнонаучных  исследований       превращалась  в    устойчивую,  наделенную  смыслом систему  -  живую,  развивающуюся,  эффективную.  По  направленности своей  это поле  было  несомненно анти -теологическим,  ибо   оно  ограничивало  права  теологии  как  единственного генератора  мировоззренческих концепций.  Но  это  поле  было  вне-научным,  над- научным.  Он  было  держателем  смыслов -   оно  было  одного ранга  с   полем  теологическим.    Отвлеченные  идеи  и системы  идей   были  реальной,    всеми  признаваемой  силой  удерживающей систему естественно научных   знаний  в  относительно устойчивом  состоянии. Фрагментированное,  механистическое  по  характеру  основных  идей   естественнонаучное   знание  того  времени  легко  мирилось   с таким  своим  подчиненным  по  отношению   к    отвлеченным  формам  мышления  положением.  Высокомерие  "нобелевских лауреатов"  тех  времен   ограничивалось  исключительно  кругом  их  естественнонаучных  идей.   Ньютон   спокойно  публиковал  свои  теологические  работы,  и   никто в  связи  с этим   не  беспокоил   сильных  мира  сего   письмами  об  угрозе клерикализации.

       Поразительно,  но  успехи  естествознания  за последнюю  сотню  лет   сопровождались  такой же  по  интенсивности   деградацией   секулярных  форм  отвлеченного мышления.   Возможно,   что       эту  обратную  корреляцию  обеспечивали  одни  только   темпы  развития   естественных   наук:  рост ее костей  и  мышц( конкретные  открытия  ) явно  опережал развитие  ее  разума (мировоззренческое осмысливание  этих  результатов).  Но  неготовым к  столь  шустрому  росту  естествознания  оказалось  и  само  отвлеченное  мышление. Увы, но  в   нем  в  20  веке  взял  верх  французский   стиль...

       В Новые  времена  имело  хождение одно достаточно   едкое   суждение  о  трех  стилях   европейского  мышления.  На  вопрос о  том, что   такое  верблюд,  прагматичный англичанин  съездит в Африку,  убьет  верблюда, сделает    чучело,  поставит  его  около  камина  и  вопрос    о  верблюде   будет  для  него исчерпан.  Легкомысленный  француз  наймет   ландо,  прокатится  с  барышней   до  Булонского леса,  верблюда  там, естественно,  не  обнаружит  и  заключит, что  его вообще не   существует.    И  лишь  только  немец   начнет  конструировать   верблюда   из   глубин  собственного   духа...

       Эта  философическая  хохма  очень   хорошо фиксирует   это    немецкое   почтительное пред-стояние      пред  отвлеченным      мышлением,  предстояние, на котором в общем-то  и   держалось  до  определенного  времени  все  влияние   секуляризированной   философии  на  естествознание. В  20-м  веке тандем Гуссерль -  Хайдеггер   в  целом  поддержал  эту   великую  традицию,  но  они в  своих   отвлеченных изыскания      оказались  в  области (  само  бурно  и непредсказуемым    образом  развивающееся  естествознание,  видимо,  выталкивало  их туда), которая  требовала  исключительной    деликатности,   фантастической   ответственности   и запредельного  самоограничения... Близкая   к  немецкой по  духу  русская философская  школа, имей  она  возможность  развиваться свободно,  по    естественным   законам,   возможно и  смогла бы   оптимизировать   попытку  феноменологии   корректно учесть  влияние  познающего  на  результат  познания...  Но    русская  философская   школа  громилось   с  неменьшим  усердием, чем  уничтожались  храмы  и  монастыри,    и изыскания Гуссерля- Хайдегера  интерпретировались   в основном  в  булонских  лесах и   при  полностью  противоположных   установках- бесцеремонность,  безответственность,  полная раскрепощенность. 

       Философское  молчание  Германии  и  России   в  20-м   веке - в  период  интенсивнейшего  роста  естествознания -  обернулось  для   европейского  отвлеченного  мышления  катастрофой.  Познающий  субъект, спущенный  зарейнскими  поводырями  с цепи,     заявил  о  своих  правах  в  отвлеченном  мышлении  с  энергией  ничуть  не  меньшей той, с  которой  сегодня   заговорили  о  своих  правах сексменьшинства.  В  проран  на  месте  изящной  дверцы,  заложенной   для  познающего  субъекта  феноменологией,  хлынуло  такое,  что  область  высочайших  абстракций  и отвлеченности,  коей всегда  была  философия,   за  одно  буквально  поколение  превратилось в  торжище  -  в  место   свободных  понятийных  спекуляций    и  шаманских  подвываний.  Статус отвлеченного  мышления  резко  понизился.  А  Кураев  пишет  о  том,  что религия,  становясь  предметом  потребления,  вырождается  в  суеверие.  20-тый   век   превратил  в  предмет  потребления  и  результаты   отвлеченного  мышления  -  оно  вырождается  в  интеллектуальное  камлание.  

       Мировоззренческая  неопределенность  интенсивно  развивающегося   естествознания  и   пустота  там,  где  совсем  еще  недавно   высились  замки  трансцендентального...  Это  ситуация  в  Западной  Европе.  В  России   же    к  ней  добавилась  еще  и    зловещая  формулка: " жизнь  или  диалектический  материализм"...     Почва  для    разрастания   фанаберии  у    естествоиспытателей,   согласитесь, уникальная.  В  их  среде пренебрежение   к любому  ходу  мысли  от  общего  к частному      и  без  того  естественно, можно даже  сказать, инстинктивно. Причем  это  отнюдь  не  уровень  интеллекта(  кто  посмеет  усомнится  в интеллектуальной  нетривиальности   любого  "нобеля" ) Это  -   специфический тип  интеллекта.  Участвовавший  в  дискуссии проф.  Капица приводит   высказывание   Эйнштейна: "когда мне дают прочесть философскую диссертацию, создается впечатление, что меня просят что-то проглотить, не положивши ничего в рот".  Так  это  Эйнштейн,  первая  треть  20  века, когда Делез  с  Фуко еще  в  детский   садик   бегали...  Но    даже  тогда,  даже  у него не  возникает  мысль: речь здесь   нужно  вести не о  том,  что    глотать,   а  о  том,    чем   прожевывать.  Результаты  своих  исследований  и  индуктивных  конструкций. Чтобы  не подавиться.

       Понимание   и признание  всех  этих   особенностей,  сложившихся  во взаимоотношениях  естественнонаучного   и  отвлеченного  мышлений   с каждым  годом  все  больше  и  больше   будет  понуждать   нас   смириться  с  тем,   что    пустоту,  образовавшуюся в отвлеченном  мышлении,  вполне  могут  занять  православные   священники  и  архиереи.  И  не  только  смириться,  но  всячески  содействовать  им.   Иначе   внукам  и  правнукам   нашим, коли  они  не  соблазнятся   судьбой  эффективных  менеджеров  и    дернуться  в  естественные  науки,   ходить  придется  под   Гробовыми.  А  то  и  под  кем  похуже. Речь   не  идет,  конечно,  о  том, что    какой-нибудь   сельский   батюшка,  полистав,  скажем,   свежий номер  "Физрева"  или "ЖЭТФ"    в  очередной  своей  проповеди  перенесет  свое  внимание  с  сюжета  евангельского  на   какую-нибудь  коллизию  из  области  физики.  Современный   естественно-научный   утилитаризм  если  и  может  быть   чем-то  потеснен,  то  только  воспитанием     того,  что  тот  же  Эйнштейн   называл  "космическим  религиозным  чувством ".  Воспитания и  с   помощью    того  самого  школьного  курса - "Основы  православной культуры". Развивая   те  идеи  и  интуиции,  которые  успел   выбросить  в русское  сознание  наш  гениальный  соотечественник  Александр  Панарин.

                                                      4                                          

  Использование   принципа    дополнительности  при   анализе   коллизии   «наука -  вера»,    не является  эксклюзивом   Андрея Кураева.  И потому  не  будет  большим  преувеличением   утверждение,  что  по  существу  именно  этот  принцип  активно   использовался   А. Панариным,   причем   для  исследования  проблемы,  сформулированной   в  значительно  более  общей  постановке,   проблемы «Церковь -  секуляризированное   общество».                

     Реальную возможность  стабилизации  земного сообщества  А. Панарин ( http://www.patriotica.ru/actual/panar_strategy.html )связывал   исключительно  с возрастанием роли  людей  «согласных довольствоваться немногим и переставших мерить себя критериями успеха», что,  в  свою очередь, может  стать  возможным  лишь  под влиянием  той  духовной  традиции, которая   способна, умеет, научена  разводить  по  полюсам  достоинство  человека  и его успех. То есть  русской  духовной  традиции, - последней  средой,  в которой еще   можно   противостоять «умышленному, намеренно оскверняющему» примитивизму, избыточной приземленности, воинствующей  неидеальности.  Запад  же,  можно   считать, отказался от  возможности  развития  в интересах большинства, от перехода к  более  сложной ступени  демократического существования   и  предпочел,  зафиксировав     достигнутый уровень демократии, сыграть  на  понижение — вложить все в   потребительский  инстинкт. 

 Привязанность  к  идеальному, защита  идеального от  посягательств, сбережение  идеального  и  соответствие  ему. Все  это,  конечно  же,  легко свести    к отсутствию чувства  реальности. Но   здесь, как  ни  странно,  может  быть  и   шанс человечества,  поскольку постэкономическому человеку, настаивает  А. Панарин, как раз  и нужна   прежде  всего эта  установка русской культуры — дух выше материи. В  российском  смиренном и упрямом  предстоянии  пред  идеальным, возможно   и заключено  истинное   чувство реальности, та его   форма, с которой легкомысленно   разошелся  Запад, затравленный   либерализмом и поставивший на  «естественное состояние» человека—  поспешно объявивший все общественное «  химерами старого авторитарно-традиционалистского и тоталитарного сознания»,соблазнившийся   дурной  простотой интересов, отделенных от ценностей,  и   явно не видящий  страшных  последствий начавшегося вытеснения «свободы личности (разума) “свободой инстинкта’’».  

В  стремительном  укреплении на Западе позиций  естественного, асоциального   человека  не  последнюю( если  не  решающую) роль     сыграло, по мнению  А. Панарина, то  обстоятельство, что «на основе светского, религиозно-остуженного сознания экономические мотивы в конечном счете неизбежно торжествуют над альтруистическими ». Собственно  идея  ошибочности разведения государства, гражданского  общества  и Церкви  здесь  уже   высказана, хотя  пока  она  и может  еще   быть   воспринята как    отступление куда-нибудь  в  средние века.    Но панаринская  идея    порочности обвальной секуляризации   есть  идея просвещенческая  и основана она  на   мужественном  признании, что    надежды   интеллектуалов  на  некую «динамическую творческую общность»,  с ее « высшим духовным  синтезом»  в качестве  замены  Церкви  так  и не оправдались..  

 И  размышляя  именно   над  особой  ролью России в истории  цивилизации, А. Панарин  связывает возможность  сыграть  эту  роль   с     отказом  от «либеральной дихотомии — “гражданское общество — государство”»  и  возвращением   к     триаде: «церковь — государство — гражданское общество».  Очевидно,  что   это  возвращение  и  означает по  существу   реализацию  кураевского  принципа  дополнительности.

  Такую позицию  очень   легко представить как анахронизм. Но   ведь,    по  существу,  А. Панарин  утверждает  одно: осуществленная секуляризация   общества  была  не достижением,  а     социологическим  просчетом. Цивилизация попыталась освободиться от  власти трансцендентного, но  это  освобождение   было  чрезмерным —  оно  было  освобождением   подростковой,  по существу,   цивилизации, возомнившей  себя  взрослой.

 Панаринский  «анахронизм», превращается, таким  образом,   в    трезвую  оценку  нашей, запутавшейся  в  собственных  соплях  цивилизации:  освобождение  от  начал  мистических, от  власти запредельного    не  следует  торопить. И это  не  тактический  ход —  это признание цивилизационной  ошибки. И по существу — единственная  нормальная для  России реакция  на  сегодняшнее состояние цивилизации. Либо вместе  с ней медленно опускаться  на  четыре  лапы, либо… попытаться  развернуться  назад…

                             5.

   Итак,   20  век   с  очевидностью  продемонстрировал,  что  без Церкви  как   развитого  и авторитетного социального  института    цивилизации  не  выкарабкаться  из-под  груды  продуктов  собственной жизнедеятельности. Причем, неважно  с какой стороны  она будет  карабкаться  -  с   заматерело-социалистической  или   с    отпето-либеральной. Нет  сомнения,    Церковь по существу  переживает  свое второе рождение,   что  особенно     в  России  и  чувствуется.  Которой,  видимо,  и  предстоит   искать золотое   соотношение   Церкви  и  государства.

       Но любое  реальное   усиление взаимодействия  Церкви  и  государства,  всякое  стремление  к согласованному  и  совместному  решению  каких -либо  социальных  проблем    будет  сегодня   неизбежно, с  одной стороны, восприниматься  (где-нибудь  на  Чукотке,  а  то  и поближе)  как огосударствление   церкви,  а с  другой  -  как  демонтаж  светского государства,  как  "возведение Средневековья в норму жизни".     И в  дискуссии двухлетней давности,  когда  проблема   эта  еще  не выходила слишком  уж  далеко за рамки   «вера  - наука»,   уже  было  четко   обозначено   это  победное   завоевание   последних  времен,  эта  принципиальная     разделеннность  ( несовместимость)  церковного   и светского.  У того же     Андрея  Ашкерова (http://www.russ.ru/politics/lyudi/protiv_klerikalizma),   который все,  что  он  сбросил   в  интернет  после проповеди  Патриарха  от  6 мая,    в  общем-то уже  сказал   тогда, два  года  назад.

      В  той  своей  статье  А.  Ашкеров     явно  торопился  пометить еще только  формирующуюся  проблему,  когда  говорил  об  уже  состоявшемся         специфическом срастании   Церкви  и    светской власти  в  России:«православная церковь, при всех ее имеющихся неоспоримых достоинствах, чрезвычайно далека от рефлексии по поводу любых сколько-нибудь насущных светских вопросов … Высказывания церковных иерархов по этим и подобным вопросам представляют собой разбавленные цитатами из Писания указания кремлевского агитпропа. Тонкость заключается лишь в том, что, подкрепляя своим авторитетом эти ценные указания, Церковь автоматически делает их "бесценными". Он  видит   в  этом   реализацию принципа "заинтересованного невмешательства  Церкви ",  а в   самой  реализации  « новейшее решение проблемы разграничение сфер влияния Бога и Кесаря.»

   Смысл  этих    откровений   заключен,  видимо,  в  следующем:  возрождающаяся  в  России Церковь  обретает  одновременно  и   статус  политического  игрока;  и негласно,  неявно договаривается   с  государством  об  учреждении  некоторой очень узкой диффузной  церковно-государственной зоны ( или нейтральной  полосы)  совместного  ведения       ( освещенные авианосцы  и  ракеты,  президент  в  главном  соборе  со  свечкой   в  руках два  раз  в  год,  иные церемонии, некая социальная  программа    самой   церкви  и  т.д.)  А  в  остальном  -  каждый  сам  по себе и  при  своих  хозяйственно-экономических  интересах.  По А. Ашкерову  на   лето 2007  года    к  этому   и  сводится  все  взаимодействие   государства  и  Церкви, и ничего более  существенного   ожидать   не  приходится

     Именно  из  этого   чисто  технологического  сближения (  какое-либо  сущностное, определяемое дальними, цивилизационными,  задачами  взаимодействие  здесь   исключается полностью  - по  определению ),из  этого   эрзац-союза  А. Ашкеровым и  выводится  опасность «безбрежной клерикализации».    Принципиальное отсутствие  синергии,  соработничества  и  как  следствие   -  прожженное  политиканство  с обеих  сторон.  Так  надо,  видимо, понимать.

     Скорей всего,  именно  так. И без  всяких  видимо. Поскольку как раз через  призму технологизма и  рассматривалась  тогда А. Ашкеровым  основная проблема - «вера-наука».  И 10  академиков  превращались в  300  спартанцев,  удерживающих  последний  рубеж   цивилизации под натисксм клерикальных  орд…

                                        6.

       Представление  о чисто технологическом,  формальном сближении государства  и  Церкви, являясь опорным  в позиции  А.  Ашкерова,  скорей  всего, и  определяет  гневливый тон    его   реакции на  проповедь  Патриарха от  6 мая. Доктор   Ашкеров  просто  почувствовал, что   модель, вброшенная  им   в обращение два  года  назад,  -  несостоятельна,  что по  многим признакам,  особенно  с началом патриаршего  служения  Кирилла во  взаимодействии  российской  власти  и  Русской  Православной  Церкви  намечаются именно  сущностные    -  возвышенно - идеальные,  а  вовсе  не примитивно- жлобские точки  соприкосновения.    Понимание  этого  и  становится  причиной неконтролируемого  раздражения.    

       Мне  остается  показать,  что   пафос  проповеди  Патриарха   от  6  мая   вовсе  не  сводится    к  тем   простеньким  впечатлениям,  которыми поделился   с  читающей  публикой   А.  Ашкеров:  мол  никакого исторического процесса  не  существует  -  есть лишь  Божественная  наказывающая  и  спасающая   воля. Патриарх  Кирилл  и  в  этой  своей  проповеди предложил  очень  изысканный  текст  -  продемонстрировал виртуозное  владение   принципом  дополнительности.

 Да,  он говорит,  что победа  наша  в  той   войне   это  -   чудо,  считая    что ее  нельзя  свести только  к доблести людей  и  способностям      полководцев  - « в этом незримо присутствует рука Божия».  Бог   принял  от  народа «жертву  искупления,не допустил погибели нашей страны».  Но  главное  Патриархом  произносится  все-таки  чуть позже,  когда  он  речь  идет  о святом  великомученике  Георгие  Победоносце,  о  его  копье     и  его латах: «Господь дал нам это чудо святого великомученика Георгия, но оно совершалось реальными людьми – воинами, которые насмерть стояли, чтобы защитить Отечество, которые не считались с собственными жизнями, поднимались в атаку под шквалом огня».

   Об  это  «оно  свершалось   реальными  людьми»  и  разбивается,  по-моему,  вся   аргументация   доктора  Ашкерова. Нет  в  этой  проповеди    Патриарха ни   зявки на теократическую  власть, ни  ставки на превращение Церкви  в партию,  ни  попытки приватизировать светскую  этику.    А  вот жесткое,   резкое    напоминание  о    том,  что  не только железо,  мозги военноначальников   и  стойкость   солдат обеспечили  эту  победу,  но  и  исключительная,  невиданная  и  неповторимая, тяга  русских  к идеальному     -  вот  это   есть.

 6 мая  2009 года  Патриарх   Кирилл   произнес  не  просто  проповедь,  а   величественное слово  о  русском  идеализме.

 Оглянитесь   и  ответьте   на  этот простой   вопрос -  кто  кроме  Русской  Православной  Церкви   способен  возвысить    сегодня  свой голос  в  пользу  житейского  идеализма -  этого   необходимого  условия    человеческого  в  человеке.  Наследники Делеза ?   Ученики  Фуко?  Американский  президент?   Наш  премьер  министр?  Наш   президент,  наконец?    Последний,если  когда-нибудь   и  сподобится,  то исключительно   в  поле   Русского  Патриарха.   Любая  же   другая   среда  быстро  и  окончательно    обточит его по западным  лекалам.

Проповедь   Патриарха   от  6-го  мая   содержала  в  себе   и  важнейшую  стратегическую  установку  для  России, заключенную  в     удивительно  простую,  но  бездонную по  смыслу  формулу:  « Если Россия будет сочетать Божественное и человеческое, ей не будет равных». 

  Если  у  страны   надежды  на  ее  реализацию?  По  состоянию  на  сегодняшний  день -  исчезающее   мизерные  надежды.  И  вряд ли  следует  ожидать   здесь существенных  сдвигов   до  тех  пор,  пока   главное    властное место  в  России  не  займет  президент-идеолог.  И   самый    искусно  скроенный     тандем  с  Россией  не справится.    Собственно хозяйственное   и  идеологическое( то  есть совокупность  основных идей в  безопасности,  политике, экономике,  культуре,  просвещении)   должны  быть  разделены   между  премьером   и  президентом – завершив    тем  самым     межеумочную  эпоху  дуумвиров.   Пока  такого  рода   президент,    не   появится   в  Кремле,  Россия   так  и   будет  оглядываться   и    заискивающе   подмигивать   Западу.    То  в  связи  с    ВТО,  то  в  связи   с  Болонской системой   или  ЕГЭ,  то  в  связи  с  какой-нибудь  подметной  статьей    Европейской Социальной  Хартии. 

И   сдавать     вослед    Горбачеву  и  Ельцину   основные укрепрайоны   нашей цивилизационной   границы. Один  за  другим.