В четверг Всеволод Чаплин (глава синодального Отдела по взаимоотношениям Церкви и общества ) заявил корреспонденту «Интерфакс-Религия» что решение суда, это, конечно, хорошо (речь о признании экстремистской книги «Мольба к Богу»), но есть мол, такие книги, которые независимо от содержания, не могут подпадать под запрет…
Он пытается объяснить это как древностью таких книг:
«Решение суда есть решение суда, его нельзя не уважать. Но не случайно данный вердикт вызвал такую тяжелую дискуссию. Древние священные тексты были даны людям в то время, когда никто не пытался оспорить высший авторитет религиозной нормы для человека и общества. И, наверное, стоит подумать о каком-то моратории на объявление экстремистскими текстов, созданных триста, пятьсот и более лет назад»
,
так и тем, что пропаганда превосходства одной религии над другой:
«У нас запрещена пропаганда превосходства человека или группы лиц по религиозному признаку, но не запрещены и не могут быть запрещены утверждения о том, что чья-то религия лучше или является единственно правильной. Если запретить такие утверждения, то это поставит в непреодолимое противоречие религиозное мировоззрение и светские решения и установления»
якобы не способствует ражиганию религиозной ненависти и, соответственно, не подпадает под действие статьи 282 УК РФ.
Нужно отметить, что при этом он не отрицает некоторой… нетолерантности в содержании тех или иных религиозных произведений:
«В конце концов, Нагорная проповедь — это весьма и весьма радикальный текст».
Но вот что лично мне непонятно: можно ли из его слов сделать вывод о том, что экстремизм следует делить на хороший и плохой, на обоснованный и необоснованный? На память сразу приходит фраза: «Сомоса, конечно, сукин сын, но это наш сукин сын». С чего бы это? И кто, в таком случае, будет определять какой экстремизм, условно говоря, «добро», а какой «зло»? Чаплин? Или всё-таки суд?
