Литература для всех

Новости рассылки

Новости Межвузовского литературного форума "Осиянное слово"
Финал Международного конкурса рассказа

Проза

Поэзия

Мне тебя никогда не забыть. Лирика
То ли зверь, то ли волк

Новости рассылки

Новости Межвузовского литературного форума "Осиянное слово"

На сайте http://osiyannoye-slovo.ru участники могут оставлять заявки. Прием заявок на VII Форум уже начат; естественно, мы ждем заявок и от подписчиков Вашей рассылки. Кроме
традиционной финальной части в Переделкине, у нас запланировано многое. В первую очередь, это, конечно, Фестиваль авторской песни, поэзии и прозы "Господин Ветер", который пройдет под Москвой в Коломенском районе 9-12 июля. Подробности можно узнать на сайте фестиваля http://gospodin-veter.ru. Участие в фестивале свободное; мы очень рады будем видеть авторов-подписчиков рассылки.

С уважением,
Д.Меркушов
Ответственный секретарь Оргкомитета
Межвузовского литературного форума

Наверх

ФИНАЛ МЕЖДУНАРОДНОГО КОНКУРСА РАССКАЗА В РАМКАХ ПРОЕКТА «ЛИТЕРАТУРНЫЕ МОСТЫ»

7 мая в Союзе Писателей Азербайджана на торжественном заседании Ассоциации «ЛУЧ» оргкомитет Международного конкурса рассказа в рамках проекта «Литературные мосты», объявленного в январе 2010 года Ассоциацией деятелей Культуры Азербайджана «ЛУЧ» и газетой «КАСПiЙ» при информационной поддержке газет – «Зеркало», «Неделя», «Комсомольская правда», «Хяфтя ичи», ИА «Тренд» и ИА «Татар-информ» объявил победителей Конкурса---

Лауреатами Международного Конкурса рассказа стали:---

I место: Най Светланин. «Проходящий поезд» (США);---

II место: Сара Огуз Назирова. «Мужчина старой закалки» (Азербайджан);---

III место: Александр Титов. «Мы больше не встретимся» (Россия);---

Три поощрительных места заняли дипломанты Конкурса:---

Бесо Хведелидзе. «Мышиный вкус» (Грузия);---

Елена Ивченко. «Такая теплая лава» (Бельгия);---

Давид Сеглевич. «Фрида» (Канада);---

Помимо рассказов шести победителей Конкурса, Оргкомитет наметил опубликовать в итоговом сборнике проекта Литературные мосты, названного по одноименному рассказу победителя конкурса Ная Светланина (США) - «Проходящий поезд» - еще 6 высоко оцененных работ конкурсантов. В их числе:

1. Антия Ираклий. «Минимализм» (Израиль);
2. Василенко Александр. «Библиотека» (Германия);
3. Нур Магсад. «Оркестр Василия Даниловича» (Азербайджан);
4. Северная Наташа. «Между небом и землей» (Украина);
5. Томах Татьяна. «Время человека» (Россия);
6. Шакир а-Мил. «Повесть о любви» (Казахстан);

На конкурс было подано 283 заявки из 17 стран мира: Австрия, Азербайджан, Алжир, Беларусь, Бельгия, Болгария, Германия, Грузия, Израиль, Казахстан, Канада, Кыргызстан, Молдова, Россия, США, Украина, Эстония.
Лидером по количеству присланных работ является Россия. За ней следуют Азербайджан и Украина.

Проект «Литературные мосты» был основан Ассоциацией деятелей Культуры Азербайджана "ЛУЧ" в 2008 году в целях укрепления дружбы, сотрудничества и взаимопонимания между народами. Первой «ласточкой» проекта является азербайджанско-грузинский Альманах «Красный мост», изданный в апреле 2008 года. Второй Альманах современной прозы – азербайджанско-российский «В зеркалах» - Ассоциация издала в июне 2008 года. Третьим сборником серии станет Альманах по итогам Международного конкурса рассказа, победители которого являются представителями разных стран мира.

Наверх

проза

Фарфоровый кубик-рубик

Автор - Полина Грушевская

Посвящается Джавидану Гулиеву и незабвенной подруге детства Агате

Таков был кубик-рубик, ломкий, изменчивый,
но вечно единый гексаэдр.
Т. Толстая «Круг»

Рассветная муть неохотно светлела, кофе, шипя, карабкался к потолку по стенкам турки, в ванной шумела вода, а горящие окна в доме напротив складывались в знаки, подозрительно похожие на суры Корана. Не выказывая непочтения к истинам пророка Мухаммеда, впрочем, как не изъявляя и желания их изучать, я обернулась к плите и сняла турку с огня. В коридоре раздался оглушительный грохот, вслед за ним сдавленные ругательства, потом снова что-то грохнуло, на этот раз тише. Грифоны на боках турки зловеще блеснули, словно соглашаясь с моим гневом…
- Агата! – вскрикнула скорее утвердительно, чем вопросительно, и вылетела в коридор.
Несчастная Агата лежала на полу лицом вниз в груде расчесок, заколок и резинок; я отметила, что Олиному крабу пришел однозначный конец. Ксюша сидела на корточках и собирала расчески. Особо ругать Ксю не имело смысла – с некоторых пор Агату роняют все, кому не лень, поэтому я глубоко вздохнула, стараясь успокоиться (Вот бестия! Обещала же быть аккуратнее!):
- Сама жива?
- Угу, - кивнула Ксю и замерла.
- Что?!
Вместо ответа Ксеня протянула мне на раскрытой ладони что-то маленькое и белое. Я покрутила штучку в руках. Что это? От какой-то заколки отвалилось? Или… Я с тревогой кинулась к Агате. Так и есть! Ксюша сломала ей палец! Ах, бедная Агата! До сих пор она отделывалась ушибами и испугом...
- Что же мы будем делать? – тихо спросила Ксюша, прижимая к груди расчески. В ее больших карих глазах – уже накрашенных, стоит сказать – плескалось беспокойство.
- Спокойствие и только спокойствие. Приклеим палец. Сима и не заметит, - я старалась сохранять способность рационально мыслить. Конечно, Серафиму Ефимовну лучше не злить (от разъяренного гиппопотама не убежишь), но, думаю, палец сойдет нам с рук. Главное, больше ничего не сломать.
- Иди на кухню, завтрак уже готов, - сменила тему я, подбирая Агату на руки. Ксю положила расчески на трюмо и с обреченностью в глазах отправилась завтракать. Мы с Ольгой присоединились к ней уже через пять минут.
Услышав о происшествии, Ольга хмыкнула и придвинула к себе тарелку с бутербродами.
- Да ты везучая, Ксю. Я бы не удивилась, если бы у нее положим, щека откололась или лоб – она же на лицо упала, - тут мы зашикали на Олю, что есть сил (Типун тебе на язык! Как чинить тогда?! Накаркаешь еще!), - но как ты палец-то сломала?
- Я ей на руку расческу уронила, - покаянно сообщила Ксюша. – Сначала ее сронила, потом стала поднимать расчески и одну уронила.
- Поди гребень мой деревянный? – хрипло спросила Оля, отпивая кофе. Ксюша кивнула и с выражением вселенской печали на лице укусила бутерброд. Я вздохнула и предложила, выбирая себе яблоко пожелтее:
- Может, уберем ее от греха подальше?
Девочки завозмущались. Без Агаты было пусто. Да и пришлось бы искать новое место для расчесок.
- Мне кажется, что она так просит нас помочь, - мистическим тоном проговорила Ксюша из-за кружки.
- А в этом что-то есть, - кивнула Оля, впрочем, не без ехидцы в голосе. – Кукла, умоляющая не отдавать ее в музей… Ах, об этом можно мультик снять. Забьем баки «Истории игрушек»!
Я усмехнулась.
- Но Ксюша права. Сколько Агата висела спокойно, а как появилась эта Евдокия Варфоломеевна со своим музеем, стала падать постоянно. Явно не хочется Агате в музей.
- И что? Предлагаешь ее расколотить в качестве дружественной помощи? – саркастично спросила Оля, выуживая из пачки сигарету.
- Оля! – почти одновременно одернули ее мы, я возмущенно, Ксюша – порицая. Причем это восклицание относилось сразу и к ее попытке закурить, и к высказанному предложению.
Оля усмехнулась, но сигарету спрятала обратно в пачку.
- Ладно. С вами недолго и на работу опоздать. Давайте вечером об этом поговорим? Моть, спасибо за завтрак.
- Ага, - невнимательно отозвалась я, рассеянно глядя на календарь. – Оля! – вдруг закричала я, когда Ольга уже скрылась в своей комнате. – Оля! Сегодня среда! Двадцать пятое!
- И что? – невозмутимо спросила она из комнаты.
- Как что? Разве Кирилл не сегодня приезжает?!
- Кириииил? – лица у Ксюши и появившейся в проеме Оли вытягивались почти синхронно.
- Черт возьми! – хлопнула по столу Ксюша и чуть не перевернула на себя кружку с остатками кофе.
- Я совсем забыла… - Ольга запустила руку в белые кудри, сминая укладку. – Во сколько он должен приехать?
- В шесть тридцать, - отрапортовала я. Даже странно, что я не вспомнила раньше… Впрочем, еще не так уж и поздно.
- Но мне некогда! Я работаю до семи. Я не успею его встретить и тем более что-то приготовить, - безапелляционно заявила она и скрылась в коридоре.
- И мне некогда… - извиняющимся тоном сказала Ксюша, сжимаясь, словно пытаясь спрятаться за чашкой, хотя я в себе позывов к рукоприкладству не ощущала. Пока.
- Хорошо. Я отвезу зачетку, потом схожу на работу, потом приготовлю что-нибудь и встречу Кирилла. А в промежутке починю Агату, - покладисто согласилась я, надеясь, что ехидство в моем тоне достаточно заметно.
- Агату починю я. Я сломала, я и починю, - Ксюша встала из-за стола, не давая мне с ней поспорить – показывая, что настроена решительно. – А ты уж, пожалуйста, встреть Кирилла.
- Да, пожалуйста, - повторила Оля, снова появляясь в дверях, уже с палантином на плечах и в шляпе. – Я уехала.
- Пока, - отозвались мы.
- Матильдочка, спасибо за завтрак, - сказала Ксюша, складывая чашки в раковину.
- На здоровье. Я помою, - предупредила я, она кивнула и ушла одеваться.
В общем-то, ехидничала я для проформы. Из нас троих я была занята меньше всех.
Ольга работала в профессиональном салоне прически; отличный парикмахер, она вела прием по предварительной записи (в иные дни чуть ли не превосходящей длиной сводки переписи населения), рабочий день имела строго регламентированный и не могла отлучиться даже ради родного брата.
Ксюша занималась делом не менее интересным: она несла службу в городском историческом архиве. Со временем у нее было посвободнее, но совсем недавно архив переехал в новое здание, нужно было распаковывать и перекладывать папки, так что этим вечером Ксюта тоже была занята.
Обе мои подруги учились заочно, одна на историческом факультете, другая – на химическом. С чего вдруг имеющей уже одно образование Ольге понадобилось так знать химию, мне лично не очень-то понятно, но это дело не мое.
Моя же учеба проходила на очно-заочном отделении филологического факультета, а теперь (ах, блаженный конец июня!) был самый конец сессии, сданной, между прочим, весьма и весьма хорошо, оставалось только отдать зачетку на продление и счастливо отдыхать в каникулы. Работала я в городском дворце детского и юношеского творчества педагогом дополнительного образования. Если уйти пораньше, то к четырем я была бы уже абсолютно свободна, могла успеть с ужином и приехать на вокзал как раз к прибытию поезда.
Пока я мыла посуду и поливала цветы, Ксюша тоже успела уехать на работу.
Уже смирившись с предстоящим суматошным днем, я собралась и отправилась в университет. Время летело с энтузиазмом, спотыкаясь, будто первоклассник в столовую. Когда я ввалилась в коридор, увешанная пакетами с голубыми надписями «Спасибо за покупку!», на часах было пятнадцать пятьдесят две. Пожалуй, стоило поторопиться с ужином…
Что приготовить, если приезжает мужчина? Мясо. Иного ответа быть не может, ибо если он имеется, то к вам приезжает не настоящий мужчина.
Что еще должно быть на столе, если в доме три женщины? Конечно, сладкий десерт! Правда, особо усердствовать не стоит – страшный зверь по имени Диета караулит под столом .
Конечно, диетами никто из нас троих не увлекался, да и Кирилл под категорию мужчины подходил постольку поскольку – семнадцатилетнего брата Ольги я бы скорее назвала юношей… но, тем не менее, я приступила к приготовлениям под несущегося в открытые окна Моцарта.
В такси вскочила ровно в шесть, оставив дома аппетитно подрумяненную свинину в сливочном соусе и клубнику с творожным кремом. В шесть тридцать выскочила на перрон, как раз вовремя, чтобы увидеть приближающийся состав. Динамики над моей головой зазвенели переливами колокольчиков, усталый женский голос завел обычное:
- Поезд номер шестьдесят два Харьков-Владивосток прибывает на первый путь…
Номер вагона я, конечно же, не помнила, а искать письмо, в котором Кирилл предупреждал о своем приезде, у меня попросту не было времени, поэтому я благоразумно выбрала в качестве места ожидания выход в город. Кирилл появился со стороны головы поезда. Едва завидев меня, он замахал рукой и ускорил шаг, ловко лавируя среди людей. На малорослую природную блондинку Ольгу он был совсем непохож: очень высокий, если не сказать долговязый, с копной блестящих темно-русых волос. Правда, у брата и сестры были совершенно одинаковые голубые глаза и семейная ехидная усмешка. Именно ее я сейчас имела удовольствие созерцать на его загорелом лице.
- Я смотрю, прислали самую рыжую, - хмыкнул он, обнимая меня в качестве приветствия.
Да уж, попал в точку, из всех нас я действительно самая рыжая.
- Как переезд? Соседи нормальные были? – поинтересовалась я, забирая у него из рук какую-то сумку, не очень тяжелую на вид.
- А, нормальные, - пожал плечами Кирилл, и принялся рассказывать обо всем, что было. О поступлении, об экзаменах, о выпускном, о поездке к бабушке и дедушке, о двух днях в поезде… В общем, к тому времени, как мы добрались до дома, я была уже примерно в курсе всех относительно новых событий в его жизни.
- Пахнет едой!!! – завопил он, едва я успела открыть двери. Я засмеялась.
- Ну нет. Сначала сходишь в душ, расположишься, как раз девчонки подтянутся, тогда и будем ужинать.
- Эй, я умру от голода и от запаха! – запротестовал он, разуваясь.
- Вряд ли, - хмыкнула я. Набрала Ольгу. Резиново длинные гудки ползли в ухо; я насчитала их шесть, прежде чем Оля взяла трубку.
- Моть, быстро. Я занята, - не здороваясь, скороговоркой проговорила она.
- Кирилла встретила, все хорошо, - так же быстро сообщила я.
- Отлично, - удовлетворенно сказала Оля и отключилась.
- Эй, а кто убил Агату? – услышала я голос Кирилла из зала.
- Это Ксюша ее уронила, - пояснила я, входя в зал. – Ее в музей забрать хотят.
- Ксюшу? – ехидно переспросил Кирилл, сначала подмигнув мне. Значит – все понял, иронизирует. Обожаю этого мелкого поганца. Подмигнув ему, я ответила:
- Агату. Будешь спать у Насти, мы договорились с ней, - сменила тему я. – Белье я сменила, так что можешь отдыхать, когда захочешь.
- Ой, не надо так со мной обходиться! Мне не восемьдесят. Подумаешь, в поезде проехал. Что я, устал что ли? – скорчил гримаску Кирилл и расстегнул чемодан. – А где Настя?
- Уехала на семинар, какой-то крутой академик читает в Йобурге курс лекций по ее теме, - пояснила я, Кирилл кивнул.
- А что за музей? – вернулся к теме он.
- Точно сказать не могу. Какая-то приятельница Симы решила организовать выставку, экспонаты – вещи стариков из нашего дома. Вроде бы как набрала уже кучу всего, от ботинок до дореволюционных самоваров… Агата была бы шикарным экспонатом, сам знаешь.
- Знаю, - кивнул Кирилл, перекидывая через плечо полотенце. – Я мыться. Да здравствует мыло душистое и полотенце пушистое, - запел он, бодро шагая в сторону ванной.
Я улыбнулась. Трубка в моей руке завибрировала, готовясь разразиться мелодией, я предупредила ее:
- Алло?
- Мотенька? Солнышко, очень нужна твоя помощь.
На связи была старая подруга нашей семьи, Маша. Недавно родившая сыночка, она лишилась возможности возить свою старшую дочку в ледовый дворец спорта, что умоляла теперь делать меня. Ах, ну естественно, в те дни, когда я не смогу (тренировки с раннего утра), будут просить бабушек, но бабушки тоже работают – и прочие ахи и охи.
- Конечно, - кивнула я невидимой Маше. – Я помогу. Сонька знает, что куда надевать?
- Да, конечно… Только коньки нужно очень туго шнуровать. И вытирать лезвия после тренировки насухо, там сталь специальная, если этого не сделать, сразу заржавеет. Потом сушки на них наденешь, они пятнистые такие. Я буду давать Соне с собой сок, а кушать ей лучше не давать в течение 40 минут. Как раз пока до сада доберетесь, они пройдут, а придете – в саду как раз обед.
- Ага. Хорошо.
- Ой, Матильда, спасибо тебе огромное! Ты просто нас спасла! Тогда Денис завтра за тобой заедет… в семь двадцать, где-то так. Хорошо?
Денис – это ее муж.
- Да.
- Матильдочка! Спасибо. Ну, пока тогда?
- Не за что. Пока.
Я закрыла телефон и прислушалась. Кирилл пел в душе.
***
Ксюша починила Агату. Маленький белый пальчик был приклеен вечером того дня, когда приехал Кирилл; кукла сохла до вечера четверга, а затем Ксю еще и закрепила палец кусочком замазки – креатив ксютиной души нашел выход, и замазка вокруг скола напоминала перстень; пока она не подсохла, Ксюша прилепила стразик вместо драгоценного камня. Похоже, Агата не осталась в накладе. И к субботе она снова заступила на пост хранителя расчесок. Как оказалось, ненадолго.
Оля исправно ходила на работу, дымила, как пароход, ночами смотрела комедии и мелодрамы, резалась в карты с Кирей и Ксю.
Кирюша заслуженно отдыхал. Экзамены у мальчика кончились, а до результатов оставался без малого месяц, и этот месяц он намеревался провести, скрашивая «скучное» житье-бытье нашего женского монастыря.
Впрочем, к слову сказать, мы не были ни благочестивыми, ни смиренными, часто засматривались на противоположный пол, потолок и иногда – на стены; отчего часто делали ремонт, а значит – были взбалмошными неуравновешенными мирянками.
Ольге за это от Кирилла доставалось часто – в том смысле, что простой механизма в рабочее время он не одобрял, обвиняя сестру в саботаже; настоятельно требовал сестриного замужества и наше преступное бездействие в плане недостаточной воспитательной работы порицал.
Я ходила на работу, приближался выпуск номера; возила Софью на каток; и так прошла неделя с приезда Кирилла.
Стоял душистый летний вечер, когда я, наслаждаясь цветущими клумбами и сладким июльским маревом, неспешно гуляла в направлении дома. Со стороны остановки летела Ксюша. Летела не в смысле скорости, а в смысле душевного подъема, который, казалось, был так велик, что моя подруга почти не касалась сандалиями бульвара.
Глаза Ксенделя горели скрытым огнем, когда она поднимала тяжелые ресницы, в зрачках полыхало пламя, и я искренне удивилась, почему это прохожие не падают с ожогами.
В общем, подруга выглядела небесно-демонически и меня совершенно не замечала. Так мы и дошли до подъезда, и вошли в лифт.
- Вам на какой этаж? – спросила она, и только тут поняла, что перед ней я. – Ой, - сказала она и захихикала.
Влюбилась, констатировала я. Никак иначе.
У Оли был иной взгляд на случившееся.
- Это не любовь, а затянувшийся авитаминоз, - отрезала она, выпуская дым в потолок. Мы с Кириллом с вздохами переглянулись. И откуда она взялась в нашей компании, такая неромантичная?..
- Он… прекрасен… - Ксю, что называется, поплыла.
- И что же в нем прекрасного? – спросил Кирилл, искренне сочувствуя.
- Ах, - начала Ксюша, но Оля ее перебила.
- Давай сначала определимся, какой такой «он» мог образоваться у вас в архиве? Таракан что ли особо усатый приполз из соседнего отдела? – саркастично сказала она.
- Усатый? – похоже, Ксю вычленила из Олиной тирады только одно слово. – Нет, он тщательно выбрит. У него огромные карие глаза и ресницы…
- Тоже карие?
- Очень, очень длинные, - Ксю словно не слышала Ольгу. – А улыбка? Боже его улыбка… Но даже не это главное. Понимаешь, если у него ничего не получается, он все равно находит в себе силы улыбаться…
- Подожди, я выкристаллизую из твоего бреда крупицы информации, - продолжала издеваться вредная Ольга. – То есть он неудачник, которому единственное, что удается в жизни – это красиво улыбаться?
В нашу зловредную блондинку полетели сразу две подушки и один гневный взгляд.
- Я не буду ничего рассказывать, - обиделась Ксюша.
- Нет, расскажи, - попросила я. – Это восхитительно, встретить человека, сильного духом, да еще и красивого!
- А еще он потрясающе талантлив! Он историк, - воодушевилась Ксю, обнаружив-таки благодарных слушателей. – И писатель. К нам в архив приехал по работе, но заодно – совместить полезное с приятным, поискать документы для свого нового романа!
- О… да он, оказывается, крутой перец… Красный стручковый, - не упустила своего Оля.
Но мы уже избрали свою позицию, поэтому никто на выпад не отреагировал. Мы с Кирькой заохали, завосхищались, и Ксю продолжала рассказывать и рассказывать; конечно, мы засиделись до поздней ночи, поэтому утром, вставая в шесть пятнадцать для того, чтобы везти Соню на каток, я уже не чувствовала былой приязни к властителю Ксюшиных мечтаний.
Стоит открыть еще один момент: Софья ненавидела лед, ненавидела по-детски изощренно и полно. Заняться фигурным катанием посоветовали врачи; а Маша была из тех, кто держит дома целый шкаф медикаментов и никогда не перепутает, какой препарат от чего принимают, поэтому к решению врачей отнеслась с рвением. Конечно, это лишало Софью путей отступления, так что ей оставалось лишь совершенствовать свою изобретательность.
Теперешняя ее стратегия именовалась «развязался конек», а так как я опыта в шнуровке коньков не имела, то возилась с ними долго. Допуская, что могу неправильно затянуть их, я по два-три раза за тренировку перешнуровывала, а Соньке того и надо – чем дольше я вожусь, тем меньше остается кататься!
Этим утром было то же самое: я, стирая пальцы, затягивала шнурки, Соня неумолчно болтала, сидя на лавочке и играя с пластмассовыми чехлами своих друзей, которые к этому времени уже были на льду.
Шнурки вели себя, как хотели, выскальзывали из-под моих истерзанных пальцев.
- Ты только и второй тоже завяжи, ладно? А то, когда мне один делают потуже, мне кажется, что второй расслабился, - жизнерадостно трещала Софи.
Я горестно вздохнула, понимая, что она из меня веревки вьет, но и не чувствуя себя вправе протестовать – а вдруг действительно недостаточно туго зашнуровано?
- Давайте, я помогу? – раздалось участливое справа.
- Давайте, - распрямилась я, пряча руки за спину. Пальцы болели, к тому же, лопнула мозоль на безымянном пальце, которую я натерла еще в прошлый четверг.
Неожиданный помощник оказался парнем в коньках, чем очень меня удивил. Хоккеисты уже откатались, значит, к их команде он не имеет отношения. Да и он не в форме. Нет на нем и специальной синей куртки, в которых ходят тренеры. Раньше я никогда не видела на льду взрослых, самым старшим фигуристам лет по десять…
В скобках отметим кое-что касательно его внешности. По мне, так он сошел с экрана, по которому шла японская дорама . Ну, корейская в крайнем случае. У него было красивое азиатское лицо, на голове – полудлинный жгуче-черный ажиотаж, словом, у фанаток японской культуры он явно вызвал бы стабильно яркое пламя МОЭ .
Парень ловко справился с одним коньком, натянул на него черный чехол, застегнул пуговку на штанине. С той же ловкостью он одолел и другой конек и выпрямился.
- Готово.
Соня смотрела на него, не отрывая глаз.
- Спасибо, - кивнула я.
Мое белокурое несчастье медленно встало с лавочки и направилось к дверце, по-прежнему не выпуская из по-детски цепкого внимания парня.
- Соня! Чехлы сними, - одернула ее я.
Ребенок смутился, быстро стащил белые пластиковые чехлы с лезвий и спрыгнул на лед.
- Чудовище! – с нежностью сказала я, глядя вслед уезжающей к тренеру Соне, и сама удивилась. Я никогда особенно не любила Соню…
- Ты бы попросила у врача пластырь, - сказал парень. Я спохватилась – обернувшись к Соне, я оказалась спиной к парню, он и заметил мои натертые руки в сукровице. – Это сто второй кабинет, знаешь?
Я кивнула.
- Спасибо еще раз.
- Ага, - кивнул он и сошел на лед.
Выходя в раздевалку, я заметила, как он мастерски выполняет вращения и то, что я с моими скудными знаниями о фигурном катании классифицировала бы как «улитку».
Соня пришла вся мокрая, но вряд ли от того, что так усердно занималась, скорее потому, что постоянно падала.
- Похоже, присутствие молодого человека на льду плохо на тебя повлияло, - ехидно заметила я, вытирая лезвие конька.
- Да я на него всего два раза посмотрела, - досадливо отмахнулась Соня, стягивая костюм.
- Ай-ай-ай, Софья Денисовна, - лукаво улыбнулась я. Меня тоже заинтересовал таинственный фигурист, но я, умная взрослая, благоразумно наблюдала за ним из-за стеклянной двери раздевалки, так что ни Соня, ни он сам не смогли бы меня уличить. Оказалось, он «подкатывал» двух девочек лет 12-13, но большего я не узнала.
Конечно, фигурист стал достоянием нашего вечернего разговора, ибо не одной же Ксюше страдать из-за Олиных подколов.
Впрочем, особо подкалывать меня повода не было, влюбиться в него с первого взгляда я не успела. Ольга только съехидничала относительно его телосложения: на ее, весьма объективный, надо отметить, взгляд все азиаты чересчур худосочны; так что фигурист удостоился звания Хироши-куна , и на том мы оставили его в покое.
Вечер был слишком уж хорош, поэтому я потеряла бдительность и совершила ужасную глупость.
После ужина мы перешли в зал, где открыли окна и собрались насладиться мороженым с корицей. Какой черт дернул меня принести еще корицы? Вот она, причина всех несчастий в мире – жадность! В общем, возвращаясь с пакетиком в зал, я умудрилась запутаться в ногах и рухнуть на пол. Но ладно бы просто рухнуть! В полете я попыталась ухватиться за что-нибудь, этим что-нибудь оказалась – ну кто бы сомневался?! – Агата! Кукла осталась висеть на крючке, я упала, держась за оглушительно трещащий отрывающийся карман… Хлоп, хлоп, крак! – посыпались на меня расчески. Но самое забавное, что я не проронила ни крупинки корицы.
- Матильда!
- Ты как?
- Живая? – Бросились ко мне ребята.
- Живая, - констатировала я, потирая ушибленные места. – Вот черт…
Нет, конечно, Агата подлежала ремонту. И даже без полной замены тела – нужно было только пришить с той и с другой стороны по полоске тесьмы. Это сузило бы карманы, но незначительно, сантиметра на два с каждой стороны, поэтому поломка отнюдь не являлась критичной. Но факт оставался фактом – Агату скоро заберут в музей, а мы явно задались целью, выражаясь Олиными словами, «расколотить ее в качестве дружественной помощи»…
- Не расстраивайся. Только не расстраивайся, - предупредила меня Оля, собирая расчески. Зазвонил телефон. Мы переглянулись, Ксюша взяла трубку…
- Да. Спасибо, хорошо. Конечно. Нет-нет, все отлично. Никаких проблем. Да. До свидания…
Ксюша белела с каждой репликой собеседника, из чего не очень глупые мы поняли, что это Серафима Ефимовна.
- Она… сказала… - Ксюша опустила трубку в гнездо, - сказала, что послезавтра придут работники Евдокии Варфоломеевны, мы их опознаем по оранжевой униформе и по фото Агаты. Мы должны им отдать ее…
Мы скорбно замолчали. И вовсе не потому, что я только что порвала куклино платье, а оттого, что с Агатой не хотелось расставаться даже Олиному брату, не говоря уж о нас. Агата соскользнула с крючка и упала на Кирю.
***
Я привела Агатино платье в порядок в тот же вечер, в порыве чувств еще и смастерила из кружев шляпку, которую прикрепила к волосам куклы шпильками. Вешать Агату не стала – все равно ее скоро заберут… На работу шла в растрепанных чувствах в преддверии расставания.
Я шагала по коридору к кабинету, где находился наш пресс-центр, когда оттуда вылетела незнакомая мне девочка. Стремительно прогрохотав каблуками мимо меня, она свернула на лестницу и была такова. Я с удивлением потянула на себя двери.
В кабинете с удрученно-раздосадованным выражением лица сидел мой верстальщик, Егор. Для своих тринадцати лет он делал большие успехи в освоении строптивого Page Maker-a, а так же имел очень удобный характер, за что мы все его очень любили. К нам в редакцию он попал странным способом: посланные для привлечения новых членов девочки утащили его портфель и заперли его в коридоре, когда же Егор довольно резко и окончательно заявил им о своем нежелании участвовать в создании газеты, девчонки выбросили ему портфель с патетичным «Казаков – бездарность!». Ну, вы понимаете, ему не оставалось ничего иного, как явиться пред светлые очи главного редактора, меня то есть. Мы общими усилиями опровергли заявление о его бездарности, выяснив, что он обладает чувством стиля – так он у нас и прижился.
И вот теперь Егор сидел в глубокой печали на парте.
- Что случилось? – аккуратно поинтересовалась я.
Но ответить он мне не успел, в кабинет вбежали девчонки с блокнотами и флешками, все тут же загудело от их щебета, Егор тронул мышку, компьютер ожил, и закипела работа.
Разговор мы продолжили по пути домой. Егор по бульвару шел на остановку, а мне было по пути. Со своими подопечными я находилась в дружеских отношениях, поэтому Егор сам захотел поведать мне, что же его сегодня так раздосадовало. Ответ лежал на поверхности – дела сердечные. Та роковая красотка, что днем привела меня в замешательство, как оказалось, была влюблена в нашего неотразимого верстальщика, а он сегодня оповестил ее о том, что его данное обстоятельство не колышет по причине сердечной занятости. Еще я выяснила, что со своей возлюбленной он имел неосторожность поссориться, что удручало его вдвойне.
Едва не роняя слезы умиления (по собственной ушедшей юности в том числе), я прочитала Гору лекцию на тему «Вера в себя и успехи в амурных делах: взаимосвязь и взаимовлияние».
Дальнейшие события были весьма неожиданными.
Навстречу нам по летнему бульвару шагала парочка. Первой моей мыслью было отстраненное замечание: ощущение, будто мы отражаемся в кривом зеркале. Слева иду я, справа Егор, а напротив нас парень моего возраста и девочка примерно одних лет с Егором.
Далее же…
- Лена!
Егор бросился к девочке (большие голубые глаза и высокая рыжая челка, веснушчатый носик и две толстых косы за спиной), на лице парня, шагавшего рядом с ней, отразилось бескрайнее удивление. Пока влюбленные дети объяснялись, я успела узнать в нем таинственного фигуриста.
- Матильда! – вдруг услышала я и увидела Ксюшу, почти бежавшую с остановки. – Он приедет в гости, - сообщила она, останавливаясь возле меня.
- Он – это кто? Перец? – уточнила я, получив горящий взгляд в качестве ответа. Прозвище, данное Ольгой, моментально приклеилось к Ксюшиному историку. Ксю кивнула.
Похоже, Егор и Лена пришли к положительному результату, потому, что девочка улыбнулась фигуристу, обнимая моего верстальщика:
- Извини, Асхад. Я позвоню тебе.
- О! – Ксю указала пальцем на Асхада. – Хироши-кун?
Я кивнула и хихикнула, попутно похвалив себя: похоже, я делаю вполне сносные описания, раз Ксю узнала его, ни разу до этого его не видев.
У Хироши-куна, и впрямь походящего на пособие по биологии – без толстого свитера это заметнее – на красивом азиатском лице была написана неподдельная квазимодинская печаль. Мне даже на секунду показалось, что он сейчас заведет небезызвестное «Dieu, que le monde est injuste ». Неужели бедный фигурист питал чувство самое утреннее к Лене? Впрочем, не мое это дело… Он никак не отреагировал на наши с Ксюшей о нем разговоры, занятый воркующими Егором и Леной. Он стоял чуть в стороне от них, не смотря на то, что с ним уже попрощались, почему-то не уходил.
- Пока, Матильда, - помахал мне рукой Егор и подмигнул.
- Пока, Гор! – жизнерадостно улыбнулась я ему и обернулась к Ксю. – Когда Перца ждать?
- Должен завтра приехать… Что будем готовить?
- Уммм… давай решим в магазине, - предложила я, и, взявшись за руки, мы зашагали в сторону супермаркета.
***
Вечером следующего дня все было готово в срок. Дома на этот момент находились только мы с Кириллом, Ольга ехала с работы, Ксюша и Перец тоже были на пути из архива.
Я выдала Кириллу свежую светло-зеленую футболку и велела подстричь ногти. В ожидании гостей я сама проверяла детали, как то: салфетки бумажные и полотняные, зубочистки, вазу для цветов, пепельницу, лопаточки для пирога и прочие нужные мелочи, которые могут все испортить, не оказавшись под рукой. Тут же позвонила Настя, и я, чтобы не прерывать своего занятия, разговаривала с ней по громкой связи.
- Где мозги?!!! – вдруг завопила Настя посреди разговора.
- Какие мозги? – удивилась я, не прекращая закреплять полотняные салфетки специальными кольцами. – Нет никаких мозгов.
- Да в холодильнике были, в банке с голубой крышкой!
- Ааа… Надеюсь, они не очень тебе были нужны. Я выкинула их, - кивнула я.
- Уф, хорошо, - с облегчением сказала Настя. – Я боялась, они вам все провоняют…
- Ага. А как вообще у тебя дела?
- Да, как дела… трупов не хватает, - на полном серьезе сообщила Настя. - Можешь себе представить, трупы все древние, мышцы почернели сто лет назад! Несправедливо, что теперь нельзя бомжей невостребованных использовать. По-моему, на той руке, по которой Нельф-Черный нам лекции читал, еще Авиценна учился…
Я, привычная, хмыкнула и имела неосторожность обернуться. На пороге кухни стоял молодой человек – он был явно шокирован.
- О… - протянула я.
- Что там у тебя? – поинтересовалась Настя.
- А, кажется, Перец…
- Что? – не поняла подруга.
- Я перезвоню, - предупредила я и отключилась.
- Здравствуйте, - вежливо кивнула я мужчине.
- Здравствуйте… - он еще не вышел из ступора. Ну, я представляю, насколько странными мы с Настей ему показались.
- О, не обращайте внимания. Настя – медик, у нее своеобразное отношение к трупам и мозгам, - попыталась объяснить я, мы замолчали, а потом оба засмеялись. – А где Ксюша?
- Беседует с какой-то дамой на площадке, - пояснил Перец и протянул мне бутылку в оригинальном мешочке. – Это вам.
- Благодарю, - кивнула я и ужаснулась, этак мы на средневековый этикет перейдем…
Ксю влетела в квартиру счастливая до неприличия.
- Привет, - улыбнулась она мне. – Как дела?
- Отлично, - ответила я. – Только Оли еще нет.
- Ну ладно… Давайте, я вас познакомлю… Эмин, это Матильда, моя подруга. Матильда, это Эмин.
- Очень приятно, - чуть поклонилась я.
- Взаимно.
На тыльной стороне моей ладони был запечатлен до невозможности этикетный поцелуйчик. Ну, Ксюша не обманула. Улыбался он потрясающе: так улыбаются дети, когда им дарят большую книжку сказок с картинками.
Я тут же влюбилась в его глубокий голос и большие глаза цвета очень спелых черешен в оправе пушистых стрельчатых ресниц.
Кириллу Эмин тоже понравился, за исключением одного момента. Киря покосился на Ксюшу и Эмина, входивших в зал, и театральным шепотом возмутился:
- Но он же старый?..
Ребята этого не услышали, зато услышала Ольга, которая приехала не в самом хорошем расположении духа.
- Значит, ты считаешь меня старой?! – истерично прошипела она и, не дожидаясь извинений нетактичного братца, закрылась в ванной под предлогом немытых рук. Ольга и Эмин действительно были ровесниками, и сказанное об Эмине Ольга приняла и на свой счет тоже, но Кирилл и не думал смущаться: он только пожал плечами. Мы собрались ужинать.
Люди перемещались по квартире в каком-то хаотическом порядке, Эмин и Ксюша зачем-то вернулись в кухню, Киря же наоборот удрал в зал…
- Эмин, будьте добры, откройте вино, - попросила я.
- Конечно, - кивнул он и взял в руки штопор.
Пока я отнесла окольцованные салфетки в зал, он успел сделаться очень виноватым. Кроме того, рядом с ним появился не менее виноватый Кирилл.
- Матильда… извини, мы тут кое-что испортили…
Увидев облитую вином Агату, я истерически засмеялась…
- Ну и когда я ее починю? – чуть не плача в истерике, спросила я, принимая из рук встревоженного Эмина стакан воды. – Тут же все тело менять надо… А они могут появиться с минуты на минуту…
- Успокойтесь, все будет хорошо, - попытался утешить неуравновешенную меня ничего не понимающий Эмин.
- Не будет, - я запустила руки в волосы.
- Не будет, - согласился Эмин. А что, правильно, с сумасшедшими нельзя спорить…
В довершение всего зазвонил телефон. Наверное, Кирилл предпочел бы, чтобы трубку снял кто угодно, только не я, но я успела раньше всех.
- Что проис… - спросила появившаяся в коридоре Ксюша, надевающая клипсы, но осеклась, увидев, что я разговариваю по телефону.
- Да?! – представляю, как невежливо прозвучал мой тон, но мне было не до вежливости.
- Мотенька?
- Да, бабушка Сима… - Я зажмурилась, предполагая худшее.
- Матильда, не отдавайте Агату! – выпалила Сима.
- Что?! – снова не очень вежливо спросила я, отпустив свои волосы.
- Дуська эта – нечестная мерзкая аферистка! Решила заграбастать себе все мало-мальски исторически ценные вещи! Придет – не отдавай. Нету у нее права силой забрать, а ты не отдавай. Поняла?
- Поняла, - растерялась я. – Хорошо.
- Ну ладненько. Пока, Матильдочка. Всем привет.
Я отложила трубку и сделала большой глоток воды.
- Что случилось? – почти одновременно спросили Эмин, Кирилл и Ксюша.
- Она сказала… Агату не отдавать.
- Как? – удивилась Ксюша.
- Это же здорово! – обрадовался Кирилл.
Я обернулась к Эмину.
- Извините нас, пожалуйста. У вас, наверное, ощущение, что вы попали в палату для буйнопомешанных…
- Я, конечно, ничего не понимаю, но рассчитываю на занимательную историю, - безупречно вежливо ответил он. Я рассеянно кивнула.
- Обязательно… Но давайте уже ужинать.
После третьей смены блюд мы объявили Эмину о его праве задавать нам вопросы обо всем, что случилось на кухне.
- Кто такая Агата? – спросил он заинтересованно.
Ксюша молча принесла залитую вином куклу.
Эмин внимательно оглядел Агату.
Он последовательно переводил взгляд с ее слежавшихся кудряшек, выглядывающих из-под кружевной шляпки, на нарисованные на гладком фарфоре глаза, на полные кукольные губки, на место, где фарфоровая шея крепилась к проволочному каркасу, на который была натянута ткань, на карман, теперь отделанный кружевом, на фарфоровые руки и «колечко» на безымянном пальце правой руки.
- Это не просто кукла, и не просто практичный элемент интерьера, - пояснила Ксюша.
- Эта квартира принадлежит моей бабушке, Серафиме Ефимовне, - начала длинный рассказ я. – Агата когда-то была куклой, которой играла моя прабабушка. Когда же фарфоровая кукла в кружевном платье стала выбиваться из общей обстановки, предприимчивая моя прабабка сделала из нее примерно то, что она представляет собой сейчас: держатель для гребней и лент. Конечно, тело, ну, карман, перетягивали пару раз, но… фарфор этот – голова и руки Агаты – конца XIX века.
Эмин удивленно поднял брови и жестом попросил разрешения взять Агату в руки. Ксюша передала ее, отчаянно покраснев, когда их руки случайно коснулись. Он же, похоже, ничего не заметил. Ксюша продолжила мой рассказ, чтобы отвлечься:
- Не так давно приятельнице Серафимы Ефимовны Евдокии Варфоломеевне пришла в голову идея сделать выставку из вещей, принадлежащих пожилым людям, которые живут в этом доме. Идея, надо отметить, не так уж и плоха, это интересно, поглядеть на самовар дореволюционный. Или – вот тоже интересный экземпляр – фантики от советских конфет… Агата должна была пополнить эту коллекцию, но теперь… Что случилось-то Моть?
- Не знаю, - пожала плечами я. – Наверное, они поругались из-за чего-нибудь. Сима велела не отдавать Агату, назвала Евдокию Варфоломеевну аферисткой… Ну, это их дела, не маленькие девочки, слава богу. Сами разберутся…
Вечер закончился хорошо – похоже, мы исчерпали резерв происшествий на сегодня.
Эмин был очень обходителен, внимателен и вообще производил положительное впечатление. В нем присутствовала покоряющая чистота, причудливо сочетающаяся с ярко выраженной маскулинизированностью. Общался со всеми очень вежливо, никого не выделяя. Большой эрудит, он непринужденно поддерживал любую тему, на которую заходил разговор.
Всем, кроме Ольги, он очень понравился, поэтому, естественно, он засиделся, а мы, как радушные хозяева, уговорили его остаться. Он – замечательный гость! – помог нам с посудой, вместе с Кириллом унес стол.
Пока Ксеня носилась с чистым бельем, я зашла в комнату к Ольге, курившей на кровати.
- Мини-мини-мен? – без предисловий спросила я.
- Закрой свой третий глаз и иди спать, - без энтузиазма съехидничала она.
Я обняла старшую подругу.
- Бог велел делиться.
Она вздохнула и погладила меня по руке.
- Будешь хватать на себя чужие проблемы, надорвешься.
- Все, чем я занимаюсь – мой крест, а каждый имеет ношу по себе, - парировала я.
- Да ничего особенного, - сдалась все-таки Ольга. – Он по-прежнему хочет свадьбу и детей, а мне по-прежнему кажется, что я создана не для этого.
- А для чего? – спросила я ровным голосом, не для того, чтобы поспорить, а чтобы заставить Ольгу размышлять.
- Я легко управляюсь с ножницами и расческами, но не уверена, что смогу с тем же успехом заниматься семьей… - не очень уверенно сказала она. – Муж – это большая ответственность. Тем более – дети…
- Ножницы не согреют тебе постель, а расчески не принесут воды, - пожала плечами я. – Щипцы для завивки не скажут тебе, что они тебя любят, а бритва не назовет мамой… Впрочем, жизнь твоя. Спокойной ночи, - я чмокнула подругу в макушку и вышла.
- Как она? – спросил Кирилл вполголоса, когда я вошла в зал. Ксюша взбивала подушку Эмину.
- Как обычно после сезонного обострения у Мини-мини-мена, - пожала плечами я.
Вообще-то Ольга пыталась с ним жить – три раза. И ровно трижды она возвращалась к нам. Она была на одиннадцать лет старше меня, на девять старше Ксюши и на семь – Насти, но наше общество она раз за разом предпочитала обществу Мини-мини-мена (на самом деле его звали Костей, а прозвище свое он получил от Оли же за свой невысокий рост).
- Это уже глупо, - покачала головой Ксюша.
Вошедший Эмин тактично воздержался от вопросов.
- Спокойной ночи, - вежливо попрощался с ним Кирилл.
- Спокойной ночи, - в тон ему ответил Эмин.
Мы оставили Эмина почивать на диване в зале, Киря отправился к Насте, а мы с Ксюшей ушли в мою спальню. Ксю явно очень хотела поговорить. Но мне разговаривать никак не хотелось, тем более на тему Эмина – который, даже не в одном с нами доме, а прямо за стенкой! – так что я отправила Ксю спать.
Утром я, душа в себе душераздирающие зевки, выползла на кухню. Судя по двум чашкам в раковине, Ксюша и Оля уже уехали на работу. Не успела я поставить кофе, как раздался относительно бодрый голос Кирилла:
- Доброе утро, Матильда.
- Злое, злое утро, - потянулась я. – Кофе будешь?
- Буду… Что будем делать с Ольгой? – спросил он, усевшись за стол и положив голову на скрещенные на столешнице руки.
- Доброе утро… - раздалось из коридора, где Эмин, потягиваясь всем своим большим телом, зашел в ванную.
- Эй, ты чего на него так смотришь? – понизил голос Кирилл.
Я фыркнула и вернулась к теме:
- А нужно что-то делать?
Я оперлась на подоконник и выглянула в окно. Нежные солнечные лучики расцветили дом напротив и часть площадки, не скрытую тенью, в теплые цвета; день, похоже, будет ясным и жарким.
- Конечно! Или тебе все равно, что она сама измучилась и Мини-мини-мена извела? – Кирилл был настроен решительно.
- Оля – не маленькая девочка…
- Вот именно!
- Кирилл… - начала было я, готовая произнести потрясающую по силе и убедительности речь, но сдалась под его умоляюще-укоряющим взглядом. – И что ты предлагаешь?
- Мы должны спасти Олю от ее собственных глупостей! - с энтузиазмом выдал Киря, выпрямляясь на стуле. - Нужно разработать спасательную операцию!
- Чип-Чип-Чип-Чип и Дейл! – захохотала я.
- А можно я буду Рокфором? – спросил Эмин, прислоняясь к дверному косяку. – Сыррррр!!!!
Мы засмеялись, а потом потребовали объяснений.
- Извините, конечно. Это не очень вежливо, но я услышал ваш разговор. Вы же о той грустной блондинке? – уточнил он. Мы кивнули с пораженными лицами: грустной?! Да она должна была ему показаться по меньшей мере стервой!
- Она произвела на меня большое впечатление, - продолжал объяснять удивительный Эмин. – Мне показалось, что она весьма умная, сильная, но чем-то очень опечаленная девушка. Мне бы хотелось помочь хорошему человеку, если я смогу быть чем-нибудь полезным.
Кофе, шипя, предпринял попытку сбежать, но я ловко подхватила турку в последний момент.
- Отлично. Есть у меня одна идея… Матильда, у тебя есть знакомые, у которых маленькие дети?
- До шестисот, - кивнула я.
- Так много? – искренне удивился Эмин.
- Как вам, конечно же, известно, буква «хер» в кириллице обозначала цифру 600, - пояснила я, он просек фишку и захохотал. Кирилл, пребывающий в курсе наших дежурных шуток, только улыбнулся.
- А в чем заключается твоя идея? – обернулась я к Кириллу.
- Сейчас. Только на работу никто не идет, - предупредил он.
Эмин, подумав, кивнул. Я сбросила смс-ку Егору, и мы принялись за дело.
***
- Что это такое?! – громко спросила Ольга, выходя из комнаты с чем-то скомканным светло-зеленого цвета. Был вечер того же дня.
- А? – отозвалась я, чувствуя неприятный холодок под грудью. Пока подруга преодолевала расстояние до зала, где сидели мы все, я сглотнула и попыталась привести лицо в порядок. Кирилл глубоко вдохнул, а губы Эмина дрогнули в легкой улыбке. Ксюша подняла брови. Мы не успели ее предупредить.
- Я спрашиваю: Что. Это. Такое? – предельно четко повторила Ольга, настолько спокойно, что было заметно ее раздражение.
- Ты так это скомкала, что невозможно понять, что это, - невозмутимо заметил Эмин. Ольга нервно встряхнула вещь – это оказалось милое кружевное платьице на девочку около года.
- Это… ммм… платье, - пожала плечами Ксюша, все еще не понимающая происходящего. – Оля, ты ничего не хочешь нам сказать?..
- Ничего, - не задумываясь, отрезала Ольга, а потом до нее дошел подтекст, и она повторила жестче, поджав губы, - ничего! Идите все со мной.
Мы повиновались.
Комната Ольги напоминала магазин. Или детскую перед тем, как ребенку идти на утренник – везде детские вещи, а на кровати разложены три платьица, будто мать выбирала, во что нарядить дочку.
Чепчик с кружевами и вышитой клубничкой.
Маленькие алые ботиночки.
Погремушки – бабочка, ярко-желтая кошка и цветок.
Игрушка для детей, у которых режутся зубки – резиновая голубая ракушка с неровной поверхностью, идеально для массажа десен.
Высокий стульчик для кормления.
Поилка с солнышком.
Банты.
И платья – платья! Очарование, которое присуще только детской одежде.
На кровати сидел резиновый пупс, наряженный в ползунки и рубашечку в мелкого осьминожка, и смотрел на Ольгу пронзительно-голубыми кукольными глазами.
- Как это понимать? – спросила Ольга, но строгость момента разрушила непосредственная Ксюша, которая с восторгом кинулась к детским штучкам, начала их перебирать, рассматривать и восхищаться.
- То, что ты не понимаешь, можешь понимать как угодно. Кто-то там, не помню точно, может быть, Паланик, - улыбнулась я, следуя стратегии «ничего не отрицай, ни с чем не соглашайся».
- Ма-ма, - сказал пупс, когда Ксюша нажала ему на правую ладошку. – Ма-ма.
Кто-то позвонил в дверь, настойчиво и несколько истерично. Все шло по плану.
- За Агатой что ли пришли? – испуганно сказала Ксюша, поднимаясь с Олиной кровати.
- Я открою, - выскочила я в коридор.
- Привет, - вполголоса сказал Мини-мини-мен, заходя. Он тоже видимо нервничал. – Как дела? Оля дома?
- Дома, Костя. Заходи, - сказала я и подмигнула ему. Он улыбнулся и кивнул.
- Привет, - поздоровался он со всеми, входя в Олину комнату. В ответ ему раздался нестройный хор приветствий. Мини-мини-мен оглядел обстановку и шокировано выдавил, - Оля…
- Это не то, что ты думаешь, - заявила Ольга с непередаваемой смесью чувств на лице. – Идем отсюда!
Она направилась к выходу, так и комкая зеленое платье в руках, потом спохватилась и сунула его Кириллу. Пробегая мимо трюмо, она задела лежащую на нем Агату, кукла снова шлепнулась на пол, но Ольга и не обернулась.
Я подняла Агату, отстраненно отметив, что теперь кроме замены тела нужно еще подклеить ей кончик носа. Ольга сражалась с застежкой на босоножках, мы молча наблюдали за ней, я прижимала многострадальную Агату к груди.
Когда за Олей и Мини-мини-меном захлопнулась дверь, мы выдохнули.
- Видела, как ее перекосило из-за куклы? – на эмоциях засмеялся Кирилл. – Хорошая была идея, Эмин!
Пупса купил Эмин, мы с ним полчаса носились по магазину, выбирая. Взгляды на нас бросали подозрительные (мы походили на парочку, подыскивающую подарок ребенку, ну а о нашей разнице в возрасте я уже упоминала), но нас это нисколько не смутило.
- Фирма веников не вяжет, - улыбнулся он, а я подумала, что еще чуть-чуть, и гроб будет нелишним.
- Ну что, собираем? – Кивнула я на вещи. – Девчонки, конечно, не настаивали на скором возвращении, но я думаю, что дольше их тут держать смысла нет.
- Стоп, - громко произнесла Ксюша, привлекая внимание. – Хотя бы мне вы объясните, что это было?
- Тебе можно, - доверительно сказал Кирилл и открыл ей тайну спасательной операции «Чип, Дейл и Рокфор».
- Здорово! – захлопала в ладоши Ксюша. – А можно я буду Гайкой?
- Но операция закончилась, - возразил Кирилл.
- Думаю, еще нет, - запротестовала Ксю, так ей хотелось побыть мышкой-механиком.
- Думаю, уже да, - вставил свое веское слово Эмин. – Мы не имеем права решать за нее, мы можем только ее подтолкнуть к выбору. То, что сейчас произошло, было серьезным эмоциональным и моральным пинком, но на этом стоит остановиться, чтобы не испортить действие.
И мы прислушались к мудрому старшему товарищу.
Собирая платья в пакет, я задумчиво произнесла:
- А лучший друг Рокфора был Вжик.
Ребята посмотрели на меня, но только один Эмин смотрел с пониманием. Я решила про себя поговорить с ним о Ксюше.
Ольга не пришла ночевать. Из этого мы сделали вывод, что даже если она на нас обиделась, то ситуация все равно разрешилась положительно. Может быть, Мини-мини-мен не упустит шанс, и все кончится хорошо. Впрочем, что я понимала под «не упустит шанс», я и сама не смогла бы объяснить. Он должен вести себя как-то правильно, но как конкретно?.. Но это была уже его головная боль (а по мне, так хроническая мигрень), и я постаралась отвлечься.
Я занялась Агатой. Стоит сказать, что до белошвейки мне далеко, так что первые три попытки сделать выкройку для тела с треском провалились. Мне попыталась помочь Ксюша, но ее попытка провалилась вслед за моей, треща не менее громко. Ксю поспешно ретировалась под предлогом развлечения Эмина (то, что он снова остался у нас, подразумевалось само собой, после «спасательной операции» мы объяснимо быстро подружились).
В полночь было еще совсем светло, мигал единственным зеленым оком фумигатор, травя ненасытных кровососов, было расслабленно тепло, и занавеска колыхалась от легкого ночного ветерка… а я, истыкав все пальцы иглой, заканчивала карман для Агаты. Ребята уже разбрелись спать. Ольга соизволила написать смс-ку; она осталась у Мини-мини-мена (нет, блин, ночует на работе), на нас злится, но не очень.
Дверь моей комнаты едва слышно открылась, в косяк постучал Эмин.
- Не спишь? – полушепотом спросил он.
- Сплю. Разве ты не слышишь мой храп? – съехидничала я, впрочем, беззлобно.
- Можно я с тобой посижу? Не спится что-то.
- Можно. И мне не спится. Наверное, перенервничали из-за Оли, - я вдохнула вкусный воздух, опуская Агату на колени.
- Ага. Как работа? Почти закончила? – Эмин присел на мою кровать.
- Ну, - кивнула я. – А нос, наверное, замазкой подправим… Это Ксенделя попрошу. У нее неплохо получается…
- Ты сегодня про Вжика сказала… - вспомнил он, - ты это серьезно?
Я тихо захихикала. Весьма забавно выглядит это: большой дяденька сидит, обняв свои колени, и без шуток спрашивает про героя детского мультика… Но я, естественно, серьезна. Эмин – не Ксюшин принц, а она не его Вжик, а только Гайка. Хороший товарищ, боевая подруга, но не Вжик… И я сказала об этом вслух:
- Конечно. Пожалуй, даже Агата своей фарфоровой головкой понимает, что происходит… - я погладила куклу по слежавшимся кудрям.
- И что же происходит? – тихо спросил Эмин.
- Ты очень ей нравишься. А она для тебя… ммм… - я замялась, спрашивая себя, кто дал мне право копаться в чужих личных жизнях.
- Она робкая, а мне некогда – так и будем дружить, - чуть цинично улыбнулся Эмин. – А если без шуток, то я не из тех, кто хватается за первую попавшуюся – притом, что я прекрасно сознаю, сколько мне лет. Мне кажется, что я обидел бы Ксюшу, если бы поступил иначе. Она достойна настоящего чувства.
Я улыбалась, не поднимая взгляда от иголки, аккуратно клала стежок за стежком, пришивая воротничок, призванный скрыть место стыка каркаса и фарфоровой шеи. Это откровение Эмина вызвало у меня чувство умиления и восхищения, даже несколько грубая фраза «мне некогда» не испортила впечатления. Эмин ощущался цельным, настоящим человеком. Мне было очень приятно сидеть с ним этой ночью и говорить, говорить, говорить…
Мы встретили рассвет на балконе, снова выпили кофе (по-моему, пятый или шестой раз за ночь), я попросила его передать Ксюше мою просьбу относительно Агатиного носа и стала собираться – этим утром следовало везти Соню на тренировку.
Из-за бессонной ночи мир воспринимался обостренно ярко, я с некоторым удивлением рассматривала пыльные разводы на листьях деревьев во дворе, из-за них крона казалась мраморной, я глядела на дрожащие солнечные блики на машинах и окнах с чувством, будто я вошла в этот мир, когда Бог складывал инструменты, только что закончив сотворение.
Приехал Денис, я села в машину рядом с сонно-вредной Соней, на голове у которой красовался привычный оранжевый бант. Я отстраненно разглядывала лежащие на руле противно-холено-(наверняка – холодно)-белые кисти Дениса, невнимательно слушала «Чудесоведение с Ниагарой Петровной», кошмарно-познавательную программу на Детском радио.
Бесконечная пауза переодевания, полная окриков «Соня, одевайся!», «Соня, поторопись!», «Соня, да сколько можно!», «Соня!!!!!!!!» на этот раз промелькнула незаметно. Голоса сплетничающих мамочек слились в гул, который будто доносился издалека, и всю хореографию я просидела, в оцепенении уставившись на свои пальцы. И снова переодевания: я машинально застегнула молнию на костюме Софы, зашнуровала коньки, натянула чехлы – мое белокурое чудовище довольно быстро скрылось за дверью раздевалки, я вышла ко льду тоже, отслеживая в смешении раскатывающихся детей ядерно-оранжевый бант. К середине тренировки я решила выпить чего-нибудь. Кофе меня не вдохновил – сказалась кофейная ночь – и я остановила свой выбор на горячем шоколаде.
У автомата стоял Асхад, скучая в ожидании чая.
- Доброе утро, - улыбнулся он, скользнув взглядом по моему (наверняка серому) лицу.
- Привет.
- Как дела?
«Какая трогательная вежливость,» - подумала я чуть раздраженно.
- Хорошо, спасибо. А ты как?
- О, просто прекрасно. Мои девчонки скоро на сборы едут. А твоя? – спросил он, несмотря на то, что его чай уже был готов, и он мог бы идти.
- Моя, если ты не заметил, жуткая лентяйка, - улыбнулась я. Софья меня умиляла. – Может, она бы и достигла значительных результатов, но это только в том случае, если бы ей нравилось кататься. А так, на мой взгляд, это пустая трата времени – и моего в том числе – денег и нервов тренера.
- А зачем тогда ее сюда записали? – поднял аккуратные брови Асхад.
- Это все врачи. Знаешь, для укрепления организма прописывают гимнастику или бассейн, а ей прописали коньки, - пожала плечами я. – Ну, и потом, это… ммм… ну, скажем так: прикалывает ее маму. Ну, типа дочка-спортсменка, все такое. Хотя, на мой взгляд, лучше бы ее отдали заниматься на любительском уровне. Больше пользы и восторга.
- О, да! Восторг! Коньки – это именно восторг. Ты сама катаешься?
Я отрицательно покачала головой.
- Я была на катке единственный раз, под Рождество, в глубоком детстве. Так что сомневаюсь, что вообще стоять на льду смогу, - объяснила я, вытаскивая из автомата свой шоколад
- Попробуй! – с энтузиазмом агитировал Асхад. – Это ни с чем не сравнимое удовольствие!
Я засмеялась. Мы прошли на лавочку у льда, продолжили разговор там; остаток Сониной тренировки Асхад развлекал меня байками про фигуристов и быличками про здешнюю малышню. Потом появились его девчонки (Лена поздоровалась со мной), он вышел с ними на лед, а я забрала Соню и мы поехали домой.
Софи, похоже, надулась на меня из-за Асхада, но я сделала вид, что не замечаю этого, и ей надоело изображать обиженную.
После того, как я завела Соню в сад, мой путь лежал во Дворец Творчества. Недавно Егор привел в редакцию Лену, девочка оказалась весьма инициативной и талантливой – не только на льду, но и на бумаге, так что мы с радостью приняли ее в группу, согласившись с пропусками из-за тренировок. Был долгий день – выходил номер. Мы торжественно складывали страницы по порядку, после было распространение. Потом мы с ребятами собрались на чаепитие по поводу того, что номер был двухсотым, юбилейным.
Когда я вернулась домой, девчонок еще не было, Кирилл сидел в комнате и смотрел «Кислород». Я уже его видела, поэтому решила заняться ужином. Я меланхолично резала лук для поджарки, когда в дверь позвонили. В квартиру ввалились смеющиеся Ольга, Костя, Ксюша и Эмин (оказалось, что ребята заехали за Ольгой к Мини-мини-мену, а потом решили прихватить и его самого). Мне стало очень хорошо, в доме сразу стало будто бы светлей, умиротвореннее. Галдя, ребята втолкнулись в кухню, наперебой стали предлагать помощь, Ольга крепко обняла меня со спины и чмокнула в затылок, высунулся из-за компьютера Кирилл, Мини-мини-мен рассыпал специи, по дому разлился пряный аромат… Я улыбалась суматохе, мне было очень хорошо.
Снова затрещал звонок. Мы притихли и переглянулись: все были уже дома, кто же это пришел?
- Я открою. Ксю, помешай, чтобы не пригорело, - кивнула я на сковородку и вышла в коридор.
Я заглянула в глазок. На площадке стояла молоденькая девушка с волосами, стянутыми в хвостик на затылке, на ней была одета ярко-оранжевая жилетка. В моей голове промелькнули ассоциации с железнодорожниками и Сониным бантом, пока я отпирала замки.
- Да?
- Здравствуйте, я от Евдокии Варфоломеевны. Мне нужна вот эта кукла, - сказала девушка, показав мне фото Агаты. Я внимательно на него посмотрела, улыбнувшись: теперь Агату и не узнать. Плюс ко всем починкам Ксюша расчесала ее кудри (рискуя выдрать половину, между нами говоря), и заплела их в строгий пучок на затылке.
- Извините, но ее у нас нет, - пожала плечами я. – Ее забрала хозяйка, еще три дня назад.
- А вот я вижу что-то такое… - заглянула она через мое плечо в коридор, где на самом видном месте висела Агата. Моя душа ушла в пятки, обещая вернуться не раньше следующего лета.
- Что там, Моть? - Выглянула в коридор Ольга.
- Да, вот… - замялась я, кивая на девушку в униформе.
- Покажите мне, пожалуйста, эту вот куклу, - настаивала она.
Ольга невозмутимо сняла Агату с крючка и поднесла. В ответ на мой отчаянный взгляд, она кивнула: «Все пучком!»
- Ну-ка, ну-ка, - приблизила куклу к лицу девушка из музея.
Лицо ее менялось. Чехол не тот, прическа не та. Кольца у куклы не было… Да и лицо другое… в общем черты те же, но вот нос на фото другой… Да и выглядит она как-то… не на конец девятнадцатого века, а в лучшем случае на середину двадцатого… Мы почти увидели ее решение – пусть хозяйки разбираются.
Она протянула нам Агату.
- Это не та кукла… Извините за беспокойство.
Недовольная девушка спускалась по лестнице, а мы с Ольгой обнялись, стиснув между собой Агату – спасена!
По этому случаю было решено устроить большой праздник, мужчины были посланы в магазин, Агату усадили на высокий детский стульчик, который мы еще не успели отдать Маше (мы брали его для «спасательной операции»). Агата должна была восседать во главе стола.
На приготовление ужина ушло в два раза больше времени, чем мы предполагали. Мы мешали друг другу, нас было слишком много на кухне, но по крайней мере было весело, мы все время шутили, смеялись – и еще больше мешали друг другу… Когда мы, наконец, сели за стол, было девять вечера.
- Итак, спасена! – провозгласила Ольга, когда все наполнили бокалы. – Кампай!
- За Агату! – добавила Ксюша. – Кампай!
- За случай! Если бы не наши неуклюжие случайности, может быть, мы бы лишились Агаты! – продолжил Кирилл. – Кампай!
- За нас! За нашу спонтанную спасательную операцию! – сказала я, и, не сговариваясь, мы с Эмином запели:
- Чип-Чип-Чип-Чип и Дейл!
Все засмеялись, а потом соединили бокалы:
- Кампай!
Но выпить мы не успели, снова – о, господи, снова! – зазвенел звонок.
Это оказалась Сима. Она обвела взглядом нашу компанию, увидела Агату во главе стола (Агату, совсем непохожую на прежнюю Агату!) и схватилась за сердце.
- Что вы с ней сделали? – спросила наша старушка. – Кто убил Агату?!
- Мы. Все вместе, - сказала Ольга, беря куклу за прохладную гладкую руку. Сима оглядела нас убийственно-вопросительным взглядом.
Мы вздохнули и повинились.
Мы рассказали все: как Ксюша уронила ее и отбила ей палец, как я упала с ней и оторвала карман, как Кирилл и Эмин облили ее вином, как Ольга сколола нос… и как это все помогло нам ее спасти.
Сима мрачно молчала. Мини-мини-мену явно было неуютно, он попал на чужую вечеринку, где был не у дел. Мы ждали выговора и карательных мер.
Вдруг моя бабушка улыбнулась во все свои вставные зубы.
- Ну и чего сидите? Матильда? Бокал мне. Ну же!
Я, чуть шокированная, принесла бокал, Кирилл налил Симе клубничного вина.
- Вы еще не выпили? Тогда – за обновление. Всем бы старушкам такой апгрейд!
- Кампай! – воодушевленно поддержали мы.
Теперь все было правильно.
Надо сказать, что бабушка у меня удивительная, позитивная и молодая – душой. Она органично вписалась в нашу компанию, шутила и веселилась наравне со всеми. Ее присутствие нисколько не сковывало нашего общения, даже наоборот. Она вовсю плясала, ее попеременно приглашали Кирилл и Эмин, пока мы с девчонками чинно сидели за чаем, и непонятно было, кому в нашей компании восемьдесят.
После танцев речь зашла о современной литературе. Ольга была настроена негативно, утверждая, что литература выродилась в антиутопию и сюрреализм, доходящий до откровенного абсурда, Эмин и Сима спорили с ней.
Дошло едва ли не до рукоприкладства, Ольга высилась над тортом, потрясая Сорокиным (я лично была против, от «Сердец четырех» сливки в торте могли скиснуть). Сима извлекла из сумки свой вещдок в защиту – некую рукопись (то есть, конечно, печатный вариант), этакую стопочку листов в пятьсот, такой убить не убить, но шишку поставить точно можно.
- Вот, - сказала Сима, довольная собой. – Помнишь Вячеслава Игоревича? – обратилась она ко мне, я кивнула. Есть у нас такой семейный знакомый. – Он держит свой издательский дом, специализирующийся на работе с молодыми авторами, - объяснила она всем. – Чаще всего это ребята-школьники, победители творческих секций – он печатает их сборники стихов, прозу тоже… Вот эта рукопись принадлежит какому-то взрослому автору, но начинающему. Надо сказать, весьма занятное произведение: и по стилистике, и по сюжету, и по системе образов… Исторический роман. Серьезная работа. А ты говоришь – антиутопия и сюрреализм. Между прочим, у него хеппи-энд!
- Но его не возьмут! – запальчиво сказала Ольга. – Потому, что ему тридцать, потому, что неформат или еще бог знает почему! Да, такие вещи пишут, но до широкой аудитории они попросту не доходят!
- Нет, возьмут. Я уже замолвила свое слово Славе.
- Это всего один роман! Что он изменит? – не сдавалась Ольга.
- Почему один? – возразил Эмин. – Я тоже пишу исторические романы. И кроме меня еще есть очень много людей, я начинающий, а кто-то уже авторитетный мастер. Ты зря так говоришь, Ольга. Серафима Ефимовна, позвольте взглянуть? Мне интересно как автору, работающему в том же направлении.
Сима протянула Эмину стопочку, он с минуту на нее смотрел, а потом растерянно сказал:
- Но это же мой роман…
***
Всю ночь лил дождь. Ксюша и Оля уехали на работу, Кирилл спал, а мы с Эмином молча завтракали. Через несколько часов у Эмина был поезд, я вызвалась его провожать. Пасмурное небо дрожало, смутно отражаясь на медных грифонах турки. Эмин был грустен, мы все привязались к нему, а он – к нам, ему не хотелось уезжать, но работа была окончена и командировка подошла к концу… Эмин попрощался с Агатой, подержав куклу за маленькую фарфоровую ручку (мы торжественно поместили Агату на прежнюю должность, теперь уже, надеюсь, надолго).
Мы выехали заранее, нужно было заехать в гостиницу, выписаться оттуда. Для отчета Эмину нужны были эти квитки из гостиницы, так что он держал за собой номер, несмотря на то, что несколько дней там не появлялся. Я удивилась, как ему это удалось, но он сказал, что договорился с администрацией.
Мы приехали на вокзал заранее. Девчонки одна за другой написали Эмину смс-ки с пожеланиями удачной дороги. Позвонил Кирилл, за ним Сима. Сима трещала в трубку дольше всех, все желая и желая что-то Эмину. Я смотрела на мокрую улицу через стекло, кутаясь в плащ, и пила мелкими глоточками минералку.
Пришел поезд, Эмин прошел контроль, отнес чемодан в купе и вернулся на платформу попрощаться.
- Пока, Чип, - сказал он, обнимая меня за плечи. – Обещай писать!
- Обязательно, Рокфор! – улыбнулась я. – А ты приезжай в гости! И надеюсь увидеть твой роман в магазине в скором времени.
- Спасибо! Пока.
- Пока. Удачи!
Скоро поезд стал медленно отъезжать. Я еще немного прошла по перрону, Эмин махал мне в окно. Вот он и уезжает, чей-то очень прекрасный принц. Снова начал накрапывать дождь, я открыла зонт и повернула к выходу.
- Матильда! – услышала я. Сколько у вас знакомых Матильд? Я обернулась, уверенная, что зовут меня. По перрону ко мне быстрым шагом шел Хироши-кун – без зонта.
- Асхад! Ты что тут делаешь?
- Говорил же, мои девчонки едут на сборы, - улыбнулся он, прячась под мой зонт. – Провожал. А ты как тут оказалась?
- Тоже провожала. Друг приезжал в командировку.
- Тебе сейчас куда? – спросил он, когда мы шагали к выходу в город.
- Домой, - ответила я, не задумываясь. Он улыбнулся. Я спохватилась – он ведь не знает, где я живу… - Это возле Дворца Творчества. Помнишь, где мы тогда встретились.
- Помню. Я на колесах. Тебя подвезти?
Я подумала, потом – еще чуть-чуть подумала и согласилась.
Машина тряслась на трамвайных рельсах, в ней тряслась я, а во мне тряслись минеральные пузырьки. Сидя на заднем сидении, я внимательно рассматривала его смуглые по-азиатски тепло-желтые руки с красивыми овальными ногтями.
***
Все сложилось как нельзя лучше.
Ольга и Константин оформили отношения осенью того же года, у них родилась дочь. Они назвали ее Агатой.
На свадьбу приезжал Эмин. К слову сказать, выход книги Эмина не остался незамеченным общественностью, роман вызвал бурную критику и не менее бурные восторги – и выдержал семь переизданий за год. Эмин почти закончил вторую часть. Думаю, теперь ему будет значительно проще найти издательство для сотрудничества.
Серафима Ефимовна помирилась с подругой, однако, не без условия: никаких вещей в собственность музея она передавать не будет.
Ксения записалась на курсы скалолазания и влюбилась в инструктора. Кажется, они счастливы вместе.
Матильда научилась стоять на коньках, даже более того. В ее попытках совладать со льдом и собственными ногами ей охотно помогает Асхад. К слову сказать, он переехал к девушкам на место Ольги, которая уехала к мужу.
Софья победила маму и оставила фигурное катание, но предприимчивая Маша записала дочь на теннис.
Кирилл поступил в Транспортную Академию, все им очень довольны. Ну а он доволен сестрой и своим новым статусом.
Я рада, что попала именно к ним. И мне нисколько не жаль, что на мою долю выпало столько поломок и неурядиц. Этот дом – живой, изменчивый, но вечно единый организм, поэтому все, кто в него входит, связаны между собой. Неважно, это приезжий историк, фарфоровая кукла или девушки, у которых неладно с личной жизнью, все связаны, все – одно целое. Поэтому никто не может остаться со своими проблемами тет-а-тет, каждый, кто оказался в затруднительном положении, может надеяться на помощь и поддержку. Это – закон жизни, если хотите. Это мир, мир такой, каким он должен быть.
Мне хорошо с ними, с этими взбалмошными веселыми людьми. Я счастлива, что связана с ними.
Любите друг друга. Будьте счастливы.

Наверх

Любовь с первого взгляда. Из романа "Одинокая звезда"

Автор - Ирина Касаткина

А Маринка в это время грызла ручку, мучаясь над Диминым заказом. Заказные стихи у нее обычно получались плохо. Фразы были какими-то плоскими — не образы, а штампы. Стихи рождались неживыми, они не трогали душу, хотя заказчикам обычно нравились. Но ведь это был заказ Димы, значит, надо было постараться - тем более, что песня конкурсная. А ему так хотелось победить.
Юноша объясняется девушке в любви. В первый раз. Он ни в чем не уверен. Потому что, когда он уверен, то... уже можно и не волноваться. Можно даже и не объясняться - а сразу приступать к делу. Тогда и писать не о чем. Нет, он ни в чем не уверен, и потому в его словах и боль, и страх, и преклонение - перед ее красотой. Да, она знает, какой будет эта песня. Все заслушаются. И он победит на этом конкурсе, обязательно победит.
Вдохновение, наконец, нахлынуло на нее, и она принялась быстро писать. Мысли опережали руку, поэтому она стала записывать только обрывки слов — потом разберется. Строки свободно рождались в мозгу. Она писала, наслаждаясь созданными ею образами, рифмами, самими словами, которые предстояло озвучить ее любимому.
Позвонил Дима:
— Мариночка, ты что делаешь?
— Пишу для тебя стихи. Объяснение в любви.
— Ну и как? Ты там побольше — люблю, люблю, люблю! Слово такое красивое! Ласковое.
— Нет, Дима, этого слова здесь вообще нет. Но объяснение пропитано любовью и страхом потерять любимую. Тебе понравится. И жюри, думаю, тоже.
— Можно, я приду, посмотрю?
— Приходи, я уже заканчиваю. Сейчас начисто перепишу, а то тут такие каракули! Когда напечатаешь на принтере, один экземпляр — мне. Хорошо?
— Да хоть десять! Так я бегу.
Стихотворение привело его в бурный восторг. Он даже запрыгал на месте. И сейчас же унесся домой подбирать к нему музыку.
Даже не поцеловал, как следует, — грустно отметила Маринка, — только чмокнул в щеку и все. А я так старалась! Неужели он ко мне стал остывать?
Действительно, после того случая... понятно, какого... они стали реже целоваться и не так страстно. Ведь инициатива всегда исходила от Димы. Она и представить себе не могла, что можно первой его обнять и тем более поцеловать. А он стал... каким-то... не таким, как прежде. Сделают они вместе уроки, погуляют, поцелует он ее на прощание — и все.
Нет, он относился к ней по-прежнему хорошо. Но что-то в этом отношении стало иным - более спокойным, что ли. А она? Она любила его все сильнее и сильнее. И он, конечно, это чувствовал. Но больше никаких попыток не предпринимал. А она не решалась дать ему понять, что уже - не против близости. В ее душе чувство любви созрело до такой степени, что ее постоянно тянуло к нему. Усилием воли она удерживалась, чтобы не прикоснуться к его руке, не прильнуть к груди. И когда он обнимал ее, замирала от счастья. Но это случалось все реже и реже.
Дима и сам чувствовал, что в его отношении к Марине что-то надломилось. Его любовь к ней как будто побывала в зените и, не засияв во всю мощь, стала клониться к закату. Но у него и в мыслях не было порвать с ней. В его планах они оканчивали школу, поступали вместе в институт. Потом? Потом видно будет.
И никто из них даже не догадывался, даже представить себе не мог, как круто обойдется с ними судьба.
Декабрь на южном Дону совсем не похож на декабрь срединной России. Там это обычно самый студеный месяц - тогда как на юге в декабре случаются такие денечки, когда начинает казаться, что весна перепутала месяцы и явилась задолго до срока. Хотя через неделю Новый год.
Таким выдался и тот день. Облака, много дней скрывавшие небо, вдруг разошлись, и солнышко принялось дарить горожанам чисто апрельские улыбки. Оно растопило остатки снега, и на термометре установилось плюс пятнадцать. Вовсю зазеленели почки на сирени, а из земли полезли обманутые теплом ростки травы.
Маринка встретила утро этого дня в самом радужном настроении. Накануне они с Димой испытали настоящий триумф. На бардовском фестивале "Объяснение в любви" Димина песня на Маринкины слова завоевала всеобщее признание, войдя в призовую тройку.
Как он пел! Его бархатный голос проникал в самые души слушателей. Никакая подковерная борьба вокруг жюри не помешала его песне стать призовой. Еще бы! Ведь Маринка писала ее не рукой, а сердцем.
Как им хлопали! Как целовал он ее на глазах у всех! Ему вручили замечательный приз — стереомагнитофон. Роскошный, черный, с цветными лампочками, мигавшими в такт музыке. И он тут же подарил его Маринке. Во-первых, без ее слов не было бы и самой песни. Во-вторых, у него дома уже был точно такой же - а у нее вообще никакого не было. Кроме того, одна фирма взялась выпустить диск с лучшими песнями фестиваля и уже обсудила с авторами условия контракта. Выходило очень даже неплохо — вполне приличные денежки.
По окончании концерта Диму отловил известный в городе музыкант.
— Кто автор стихов? — спросил он.
— Моя девушка, — ответил Дима. — А что, нравятся?
— Нет слов! Познакомь.
— Фиг тебе! Она только для меня пишет.
— Да ладно! А то я у жюри не узнаю.
— Смотри, не соглашайся ни на какие уговоры, — убеждал Дима Маринку. — Наобещает тебе с три короба. Помни, ты мой автор, только мой.
— Конечно, Димочка! — клялась счастливая Маринка. — Ты у меня один. Все мои будущие стихи — только твои.
Вот в таком замечательном настроении шла она солнечным декабрьским утром в школу. Шла, не спеша, времени до звонка было предостаточно. Совершенно весенняя погода так подействовала на нее, что в голове сами собой стали рождаться строчки:

— Декабрь, а почки зеленые,
Трава молодая растет,
По Пушкинской бродят влюбленные,
Растаял на солнышке лед.

Она остановилась, достала тетрадь по алгебре и записала их на последней странице. Сама собой пришла следующая строфа:

— Декабрь. Сквозь тучи виднеется
Далекая голубизна.
Декабрь. А сердце надеется,
Что может быть это — весна.

Совсем неплохо, — решила Маринка. — Надо позвонить тому редактору — может, напечатает в своей газете. Но сначала Диме покажу.
На фестивале она познакомилась с редактором "Домашней газеты", предложившим ей постоянное сотрудничество. Правда, Дима охладил ее радость, напомнив, что без его согласия она не должна никому отдавать свои стихи, чтобы их не перехватили другие композиторы.
А Дима в этот день в школу вообще не пошел. Его пригласили на телевидение, и мама-завуч без слов разрешила ему пропустить уроки. Раз такое событие!
На телевидении было здорово. Он спел им свои лучшие песни. Все — на Маринкины слова. Его долго расспрашивали о нем самом и об авторе стихов, потом снимали. Пообещали подарить запись видеосъемки. Сказали, когда покажут по телевизору. А под конец попросили передать автору стихов, что жаждут с ней встречи в три часа дня.
Дима покинул телестудию в начале второго. Уроки у Маринки заканчивались четверть третьего, а в студию ей надо было к трем, - поэтому он решил заскочить к ней в школу и уговорить отпроситься с последнего часа, чтоб она успела сбегать домой поесть и привести себя в порядок, ведь ее тоже будут снимать.
Когда он примчался в ее школу, там только что закончилась перемена. Он влетел в класс. Ребята рассаживались по местам, а учителя еще не было. Рыская глазами по рядам в поисках Маринки, Дима вдруг зацепился взглядом за девушку, сидевшую у окна. Девушка задумчиво смотрела на небо. Вот она перевела взгляд на Диму - и два осколка синевы переместились с неба в класс.
Дима поразился разом наступившей тишине. Как будто он очутился под невидимым куполом, в центре которого находилась девушка с небесными глазами. Звуки почти не проникали внутрь купола. Откуда-то издалека до него донеслось слово "Готов!" и чей-то смех. А он все стоял и смотрел, ожидая, когда она снова поднимет на него взгляд. Вдруг ее заслонила какая-то фигура и стала размахивать руками. Он с досадой отмахнулся от нее -и тут до него дошел конец фразы " ...киньте класс, урок уже начался!"
Он пулей вылетел из класса и заметался по коридорам, еще не до конца понимая, чего, собственно, хочет. Там на него налетел пацан лет двенадцати — вероятно, выгнанный или сбежавший с урока.
— Отрок, встань передо мной, как лист перед травой! — скомандовал Дима, и тот замер. Помахав перед носом пацана денежкой, Дима строго спросил:
— Зришь, что это?
— Десять рублей, — зачарованно ответил отрок.
— Хочешь?
— Еще бы! А что надо?
— Девушка с синими глазами из одиннадцатого "А". Быстро отвечай: кто она, как ее зовут, где живет, с кем дружит, - в общем, все, что знаешь. И бабки твои.
— Зовут Лена, фамилия Джанелия-Туржанская. Дружит с Маринкой Башкатовой и живет с ней в одном доме. Но ты можешь губы на нее не раскатывать. Там рядом сидит Гена — человек Лены. Он таких - заинтересованных - к ней на пушечный выстрел не подпускает. Сразу отстреливает. И тебе не обломится — не надейся.
— А вот это не твоего ума дело! Получай заработанное и много не болтай. Если узнаешь ее телефон, получишь еще столько же.
— Да запросто! Приходи к концу урока. Я у врачихи посмотрю в журнале. Набрешу чего-нибудь.
Голова Димы лихорадочно заработала: — Туржанская! Туржанская! Где он слышал эту фамилию?
— Не знаешь случайно, кто ее родители? — спросил он напоследок.
— Знаю. Она наш класс опекает. Типа вожатой. Отца у нее нет, а мать профессор в Политехе. Ленка жутко умная, все годы круглая отличница. Но добрая — всем помогает. В школе нет парня, который бы в нее не влюблялся. Только это бесполезно. И тебе не советую.
— А совета у тебя никто не спрашивает. Значит, через сорок минут во дворе. И никому ни слова!
Вот откуда мне знакома эта фамилия, — понял Дима.— Кафедра информатики и кафедра математики соседи, на одном этаже в Политехе. Ее мать там преподает. Ну, конечно, она профессор кафедры математики - он даже видел ее. Невысокая, худенькая, светлые волосы. Но дочь совсем непохожа. Джанелия — что-то грузинское. Наверно, фамилия отца.
Живет в одном доме с Мариной. Подруги! Никогда Марина не говорила, что у нее есть такая подруга. И этот тип рядом с ней. Ага, значит, это с ней, Леной, он тогда целовался в парке. Ну и что? Он, Дима, тоже целовался. И с Мариной, и с другими девушками. Как они все теперь от него далеки! Их всех заслонила она — девушка с синими глазами. Она врезалась в его сердце сразу и навечно. Она поразила его, как молния поражает путника.

Звездой Cозвездия Гонцов
Горит во мне твое лицо.

Как точно Марина отразила это в их песне. Именно то, что он чувствует сейчас. Ее лицо горит в его душе, и этот огонь негасим. Нет такой силы, которая бы его погасила.
Да, теперь ему все понятно. Марина боялась знакомить его с Леной. Правильно боялась.
Но от судьбы не уйдешь.
Он совершенно забыл, зачем приходил в эту школу. То есть, как зачем? Чтобы увидеть ее — Лену. Чтобы встретить, наконец, свою судьбу, заглянуть ей в глаза.
Получив через сорок минут из рук пацана бумажку с номером телефона, он услышал звонок с урока и, зайдя за угол школьного здания, стал ждать. Он видел, как вышла из школы Марина. Поникшая, она пересекла школьный двор и скрылась за воротами. Он от души пожалел ее. Да, он виноват перед ней, страшно виноват.
Но он - не виноват. Он же не знал, что на свете есть девушка по имени Лена. И так близко! Ему бы встретить ее раньше Марины - и все встало бы на свои места. С Мариной они были бы добрыми друзьями. Она писала бы свои стихи, а он сочинял к ним музыку. И пел бы Лене эти песни.
Вдруг все мысли разом вылетели у него из головы — он увидел ее. И снова поразился наступившей в его душе тишине. Она неспешно шла по школьному двору, излучая видимое только ему сияние. Старый клен тянул к ней свои ветки, и воробьи прыгали по ним, стремясь оказаться к ней поближе. И дворовый асфальт стелился под ее ногами, счастливый, что она ступает по нему.
Потом он увидел Гену — человека Лены — и задрожал от радости: они шли порознь, хотя и направлялись в один дом. Значит, между ними ничего нет, пацан ошибся.
Он вышел из-за угла и пошел за ними, стараясь не попадаться на глаза "этому типу". На его счастье тот зашел в продуктовый магазин рядом с их двором. Тогда Дима, быстро догнав девушку, преградил ей дорогу.
— Все больше небо серое, все меньше небо синее, — торопливо заговорил он, боясь, что она уйдет. — Люди гадают: что происходит с их небом? А оказывается одна девушка небесной синевой себе глазки подкрашивает.
Она остановилась, посмотрела на него и неожиданно улыбнулась.
— Небо серое оттого, что зимой люди часто хмурятся и печалятся, — ответила она, приветливо глядя на него своими бесподобными глазищами. — Потому что им сыро и холодно. Вот если бы они почаще улыбались, и небо было бы светлее.
— Тогда я буду улыбаться день и ночь, — пообещал он. — Чтобы вам всегда было светло. И всех кругом уговорю делать то же самое.
Они стояли под кленом, росшим посреди двора. Как раз на том месте, где полтора месяца назад дождливым вечером он в первый раз поцеловал Марину. Но если бы ему сейчас об этом напомнили, он бы очень удивился. Марина? Какая Марина? Он не знает никакой Марины. То есть, он, конечно, знает, что есть такая девушка, - она живет в этом же доме и пишет хорошие стихи. Неужели он с ней целовался? Как жаль!
Лена смотрела на молодого человека и поражалась самой себе. Почему она не уходит? Она никогда не вела на улице разговоры с незнакомыми мужчинами. Вдруг она вспомнила, где видела его. Ну да — это тот парень, что залетел к ним в класс перед последним уроком. И замер, уставившись на нее. Она тогда еще отметила про себя, что он похож на белого медвежонка с бархатными глазами. На очень симпатичного медвежонка!
Какое у него лицо... домашнее, — думала девушка. — Как будто я его знаю давным -давно. Интересно, зачем он приходил в наш класс?
Она хотела спросить его об этом, но не успела.
— Наш пострел везде поспел! — услышала она за спиной сдавленный от ярости голос Гены. И увидев, как напряглось лицо молодого человека, с удивлением поняла, что они знакомы. И крепко ненавидят друг друга.
— Гена, иди домой! — приказала она, уперев в него взгляд. — Слышишь? Иди! Иди!
Этот взгляд развернул Гену на девяносто градусов, уперся в спину и заставил войти в подъезд. Он не хотел оставлять их вдвоем, но противиться ее взгляду не мог.
— Здорово выдрессирован! — восхитился Дима. — Я, было, уже приготовился к бою. Неприятный тип. И почему-то очень хочется его побить.
— Не советую, — быстро заметила Лена. — Не связывайтесь с ним. Вам его не одолеть. Он владеет самбо лучше, чем вы авторучкой.
— Подумаешь, самбо! Чихал я на его самбо! Я тоже не из хлюпиков — разряд имею. Он вам кто?
— Друг детства.
— Ну, если друг детства, тогда пощажу. Леночка, а чего мы тут стоим всем на обозрение? Давайте вашу сумку, да пойдемте-ка отсюда. Тут неподалеку есть неплохое кафе. Вы после уроков — устали, проголодались. Посидим, поедим пельменей, попьем кофе. Заодно и познакомимся поближе.
— А откуда вы меня знаете? И кто вы вообще?
— Вот там я вам все и расскажу. Не бойтесь, мне можно доверять — я хороший человек.
И Лена, не переставая поражаться самой себе, без слов отдала ему сумку с книгами, позволила взять себя под руку и пошла рядом, чувствуя на своей спине cверлящий Генин взгляд из окна.
— Ну рассказывайте, — потребовала девушка, когда они, усевшись за столик, сделали заказ. — Только правду и ничего, кроме правды. Я врунов не люблю. Узнаю, что соврали — все! Доверие потеряете раз и навсегда.
— А вам что — никогда не приходилось врать?
Она стала вспоминать. Вспоминала долго.
Господи! — испугался Дима. — Неужели такая святая? С ангелами я еще не имел дела. Вспоминает совершенно натурально. Бедняжка — всю жизнь говорить только правду. Как же, наверно, это тяжко!
— Может, и приходилось, — наконец, отозвалась она, — но сейчас не могу вспомнить. Нет, я согласна, иногда обманывать необходимо. Например, можно сказать больному, что его болезнь излечима, хотя на самом деле она смертельна. Или ребенку, что не будет больно, когда доктор сделает укол. Хотя, ребенку лучше говорить правду, а то он перестанет верить взрослым. В общем, соврать можно, но только, если это во благо.
— Так ведь все и врут во благо. Себе или другим.
— Я имею в виду: только другим. Если не ради собственной выгоды.
— А что, собственная выгода это плохо? Я вот недавно читал — в "Комсомолке", между прочим — что человек, который не любит себя, не может любить других.
— Н-не знаю, — она задумалась над его словами. Потом спохватилась. — Но вы мне зубы не заговаривайте. Ишь, куда увели! Рассказывайте, кто вы и откуда меня и Гену знаете.
Боже, как она прекрасна! — думал Дима, поедая ее глазами. — Да, придется сказать всю правду. Иначе, когда она ее узнает от других... про нас с Мариной... может... может быть плохо. Мне.
— Как на духу! — заговорил он. — Меня зовут Дмитрий Рокотов, я учусь в сорок седьмой школе, тоже в одиннадцатом. В отличие от вас не отличник, но хорошист. Победитель областной олимпиады по информатике.
И тут он обрадовано увидел, как в ее глазах появился повышенный интерес. Неужели и она компьютером увлекается? Вот было бы здорово! Общие интересы — это так сближает.
— У вас есть компьютер? — спросила она.
— Еще какой! И лазерный принтер в придачу. Отец обещал еще сканер купить. А вы этим делом тоже увлекаетесь?
— Да, мы недавно с мамой "Пентиум" купили. Правда, принтера у нас нет.
— Считайте, что уже есть.
— Спасибо. Но вы не уходите от темы. Так откуда вы меня знаете?
— Я и не ухожу. Я часто торчу на кафедре информатики в Политехе. Я туда уже фактически поступил - как победитель олимпиады. Достаточно все трояки на вступительных получить — и уже студент.
— А я, если медаль получу, буду только математику сдавать. Но ближе к делу.
— Как вы, наверно, знаете, там кафедры информатики и математики на одном этаже. А ваша мама, Ольга Дмитриевна Туржанская - профессор кафедры математики, и мне не раз приходилось с ней встречаться. Очень приятная женщина, и студенты ее любят, — ляпнул он наугад, чтобы подлизаться. И с удовольствием увидел, что попал в точку, - на ее лице мелькнула довольная улыбка.
— Понятно, — кивнула она. — А в наш класс зачем приходили? Если, конечно, не секрет.
— Какие от вас могут быть секреты? Приходил сказать вашей подруге Марине Башкатовой, что ее сегодня в три часа дня ждали на телевидении. Понимаете, она пишет хорошие стихи, а я к ним подбираю музыку и пою под гитару. Мы с ней вчера стали победителями фестиваля. Даже приз получили.
— Ну и что, сказали?
— Нет, — виновато признался Дима, — забыл. Увидел вас - и забыл. Каюсь. Понимаете, Лена, я встречался с девушками до того... до того, как вас увидел. И в любви им объяснялся. И даже целовался. В том числе и с Мариной. Я искренне считал, что ее люблю, - пока вас не встретил. Вы меня осуждаете?
— Ничуть. Это вы с ней тогда, месяц назад, под дождем целовались?
— Вы видели? Да, это я.
— Я тоже целовалась. С Геной.
— С другом вашего детства? Я видел. В парке. Мы мимо с Мариной шли, и он ей кулак показал, чтобы не мешала.
— Выходит, мы с вами давно знакомы - заочно. Но она мне про вас ничего не рассказывала. Она вообще в последнее время как-то отдалилась. А раньше мы с ней были ; не разлей вода.
— Она не хотела, чтобы я вас увидел. Боялась. Представляете, какое у нее вещее сердце.
— Да. Бедная Маринка! Она вас очень любит?
— Думаю, да. Но ей придется меня разлюбить. Ничего, я же смог. Правда, теперь я понимаю, что и не любил ее по-настоящему.
— А за что вас Гена ненавидит?
— Мы с ним как-то сцепились. Он принес на наше с Мариной свидание ее тетради со стихами. Сказал, что хранил их дома, чтобы заучивать наизусть, - мол, так сильно влюблен в ее стихи.
— Они у меня лежали на лоджии. Я их записывала. Стихи у нее и вправду хорошие. Он тогда их забрал и вам отнес.
— Да. Я сразу понял, что он врет. И он был весь такой... шерсть дыбом. Сразу на меня окрысился. Ну, и я тоже... его не полюбил. А теперь... когда он нас вместе увидел, воображаю всю силу его ненависти. Он же знает, что я с Мариной встречался.
— Да, знает. Он вас тогда тоже видел... во дворе. Прибежал, чтобы мне сказать. Помню, я так Маринке позавидовала. Сглазила ее.
— Не упрекайте себя, Леночка. Это судьба. Нам суждено было встретиться. Мы же все время ходили рядом - и вот, наконец, встретились. Я знаю, что он вас очень давно и сильно любит. Но ему придется смириться, — я вас ему не отдам.
— Да, любит. Я ему стольким обязана. Он меня всю жизнь оберегал. Мы с ним еще в детстве договорились быть братом и сестрой. И он на правах брата до последнего времени был постоянно рядом.
— Вот пусть и остается... братом. Только оберегать вас теперь буду я. Объясните ему это.
— Попытаюсь. Только он не согласится. У него другие намерения относительно меня.
— Придется ему от них отказаться. Не поймет по-хорошему, поговорю с ним иначе.
— Дима, вы его не знаете. Он на все способен. Он вас просто уничтожит.
— Лена, вы меня тоже не знаете. Не уничтожит. Я тоже способный - на все и даже больше. Не беспокойтесь, я с ним справлюсь.
Тут Дима заметил, что она бросила взгляд на часы, и ее лицо стало озабоченным.
— Вам домой надо? — забеспокоился он.
— Да, мама должна вот-вот прийти. Она всегда просит говорить, где я. Увидит, что меня нет дома, и позвонит Гене - а он, конечно, скажет, что меня увел куда-то незнакомый тип. Она будет очень волноваться.
— Тогда пойдемте, я вас провожу. Правда, расставаться ужасно не хочется. Можно, я вам позвоню?
— Конечно. Дать вам мой телефон?
— Не надо, у меня есть.
Он довел ее до дома. Она показала ему освещенные окна своей квартиры ; в них виднелся женский силуэт.
— Мама ждет. Я побегу, ладно? — Она коснулась его руки. — Позвоните мне.
— Леночка, у вас случайно нет с собой фотокарточки? Мне тяжело будет вас долго не видеть. — Он почувствовал, что у него не хватит сил покинуть этот двор. Хотелось просидеть под ее окнами до утра.
— Я сейчас принесу.
Она убежала. В окне на пятом этаже маячила высокая фигура Гены. Дима боялся взглянуть на окна соседнего подъезда - он был уверен, что Марина тоже видит его.
Через несколько минут Лена вынесла фотокарточку. На ней она была запечатлена в голубом платье с букетом колокольчиков в руках. Такая же красивая, как в жизни.
— Позвони мне. — Она пожала ему руку и убежала.
Он еще немного постоял, глядя на ее окно, в надежде, что она догадается подойти к нему. И она подошла. Помахала ему рукой: мол, не надо стоять, иди домой. Тогда он с трудом повернулся и побрел со двора, преодолевая сильное желание вернуться.
За пределами ее двора стало легче, будто его притягательное действие ослабло, как в законе всемирного тяготения. И тут в его мозгу сформировалась замечательная идея. Он понесся со всех ног домой, и на его счастье мама оказалась дома.
— Ну, как было на телевидении? — встретила она сына.— Когда тебя на экране увидим?
— Мама, я влюбился! — не слыша ее вопроса, заорал он с порога. — Я влюбился по уши совершенно безумно! На всю жизнь! Теперь все зависит от тебя. Мне срочно нужна твоя помощь.
— Я очень рада за тебя, сынок. Она прелестная девушка. Но к чему такие эмоции? Что-то случилось?
— Случилось, случилось! И ты должна мне помочь.
— Конечно, я все для тебя сделаю, сынок. Не надо так переживать. Что произошло? Мариночка ребенка ждет?
— Какая Мариночка? При чем здесь Мариночка? Как тебе такое в голову взбрело?
— Я думала... что у вас уже далеко зашло. Не понимаю.
— Ничего такого у меня с ней не было! — нетерпеливо закричал он. А сам подумал: "О, потекший нос, какое великое тебе спасибо! Как вовремя ты захотел чихнуть."
— Дима, ты хочешь сказать — это не Марина? — У Натальи Николаевны подкосились ноги, и она попыталась сесть - но стул оказался далеко, и ей пришлось прислониться к стенке.
Видя, что мать сейчас упадет, Дима подскочил и пододвинул к ней стул.
— Мамочка, тебе плохо? Может, валокордин?
— Да, накапай немножко.
Морщась, она выпила горькое лекарство и подождала немного, прислушиваясь к себе.
— Кажется, прошло. Ну, сынок, ты даешь! Значит, речь идет не о Марине? Ты что, уже в другую влюбился? И давно?
— Сегодня. Два часа назад.
— Постой, ты не заболел? Дай, я тебе лоб пощупаю.
— Мама, какое заболел! Я влюблен, безумно влюблен! Это такая девушка! Ты себе не представляешь!
— Дима, как так можно? Такое непостоянство! Вчера ты любил Марину, в любви ей объяснялся. Тоже, небось, клялся, что на всю жизнь. Не думала я, что ты такой легкомысленный.
— Мама, я ошибался! Господи, ну как тебе объяснить? Можно подумать, что ты никогда не ошибалась.
— Ошибалась, конечно, но не до такой же степени. Кто хоть она — эта девушка? Где ты с ней познакомился?
— В Марининой школе. Я прибежал туда сказать Марине, что ей надо на телестудию. И увидел ее. Она сидела у окна и глядела на небо. А потом перевела взгляд на меня. И я погиб.
— Дима, ты спятил. Завтра проснешься и поймешь, что все это чепуха. Мариночка тебе настоящий друг. И девушка чудесная. Любит тебя. Чего тебе еще надо?
— Мама, ты ничего не поняла! Нет никакой Мариночки и никого другого! Есть только она, она одна! И я не могу без нее жить! Понимаешь?! — Он чуть не заплакал.
— Ладно, ладно, успокойся, — Наталья Николаевна вдруг почувствовала, что сын на грани нервного срыва. — Возьми себя в руки и рассказывай спокойно: кто она, как ее зовут, что ты о ней знаешь.
— Зовут ее Лена. У нее потрясающая фамилия! Двойная: Джанелия-Туржанская.
— Постой, постой, откуда мне знакома эта фамилия? Где-то я ее слышала.
— Ее мать — профессор в Политехе.
— А, точно! Она заведовала там кафедрой математики. И не раз выступала на августовских совещаниях. Я ее хорошо помню. Принципиальная! Так это ее дочь?
— Да. Мамочка, если бы ты ее увидела, ты бы меня поняла. У нее такие глаза... небесные! У нее лицо... нет, это невозможно описать, нет слов!
— Ну, красота — это еще не все.
— Да она круглая отличница, начиная со второго класса! Потому что в первом не училась — ей там нечего было делать. Сразу пошла во второй. Ее в школе все обожают. Потому что у нее такой характер. Просто, святая! Представляешь, она никогда не врет!
— Откуда ты все это знаешь? Ты что, уже успел с ней познакомиться?
— Ну, конечно! После уроков пошел за ней и в их дворе ее перехватил. Подошел к ней и заговорил. Представляешь, она никогда с незнакомыми на улице не разговаривала, а мне ответила. И даже улыбнулась. Боже, какой я счастливый! Я сейчас умру от счастья!
— Погоди, не умирай. Итак, она тебе ответила. А дальше что было?
— Дальше? Дальше мы пошли в кафе, и я ее угостил пельменями и кофе с пирожным.
— Сколько тебе говорить: не ешь ты эти пельмени во всяких забегаловках. Там мясо — из ушей, хвоста и одного места. Отравиться хочешь? Еще и девушек туда водишь. Как же она согласилась? С незнакомым парнем — в кафе. Смелая девушка.
— Ну, не совсем незнакомым. Я знаю ее мать, и она меня, наверно, помнит. Я же там часто околачиваюсь. Кроме того, — ты сейчас упадешь! — она лучшая подруга Марины еще с детсадовского возраста. И Марина никогда мне ее не показывала. Как чувствовала! Лена знает про нас с Мариной — я ей все рассказал.
— И как она к этому отнеслась?
— Ты знаешь, спокойно. Я даже сам удивился. Она поняла, что я Марину не люблю. Что я люблю ее. И мне кажется: я ей тоже понравился. Я видел однажды, как она с одним парнем целовалась, - месяца полтора назад. Правда, лица ее я тогда не видел. А так жаль! Если бы Марина нас тогда познакомила, все было бы иначе. Но тот парень показал Марине кулак, и мы прошли мимо. Мама, мне совершенно все равно, что у нее было до нашей встречи. Тот парень ее любит с детства, а она его — нет.
— Джанелия-Туржанская, — задумчиво повторила Наталья Николаевна. — С этой девушкой была связана какая-то неприятная история. Да, вспомнила. Из-за нее в прошлом году ее одноклассник выбросился с балкона. Во всех школах обсуждали это происшествие.
— Его можно понять. Если она меня не полюбит, я тоже выброшусь. Но я ей понравился, точно понравился! И она меня обязательно полюбит!
— Ой, мамочка! — вдруг вспомнил Дима. — Я же у нее фотокарточку выклянчил. Сейчас покажу.
Наталья Николаевна надела очки и долго смотрела на фотографию, протянутую сыном. Да, в эту девушку можно влюбиться с первого взгляда. И на всю жизнь.
Бедный, бедный ее Димка! С ней его ждет или огромное счастье, или огромное горе. При всей нежной прелести этого лица в нем было что-то роковое — Наталья Николаевна и сама не могла понять, что. Слишком все в нем совершенно. Просто — за сердце хватает.
"Потому что нельзя быть красивой такой" — вспомнила она слова из известного шлягера. Правильно, нельзя. Среди обыкновенных людей. Нет, лучше бы это была Марина. Прожил бы он с ней свою жизнь спокойно и счастливо. Но от судьбы не уйдешь.
— Так чего тебе от меня надо? — спросила она сына. — Хочешь, чтоб я о ней побольше узнала?
— Нет, я и так о ней все, что нужно, знаю. Мама, переведи меня после каникул в ее школу. В одиннадцатый "А". Умоляю!
— Ты с ума сошел? Выпускной класс, последнее полугодие. Кто тебе позволит? Нет, это невозможно.
— Мама, ты все можешь, я знаю! С твоими связями. Мамочка, умоляю, ну помоги мне! Иначе я вообще... не знаю, что сделаю. Представляешь, я буду ее видеть каждый день! Полдня в одной с ней комнате.
— Тебе тогда совсем ничего в голову лезть не будет. Марина тебя так хорошо подтянула — в отличники выбился. А тогда все пойдет насмарку. Ведь выпускной класс!
— Мамочка, клянусь, будут одни пятерки! Буду заниматься день и ночь. Она же отличница, мне же стыдно будет хуже ее учиться. Мамочка, ну сделай что-нибудь, умоляю! Ну, хочешь, на колени перед тобой встану? Чего ты хочешь, скажи? Буду каждый день пылесосить и всю посуду мыть. И обувь твою и отца чистить каждый вечер. Ну выполни эту мою просьбу, только одну! Больше никогда ничего у тебя просить не буду.
— Ненормальный. Хорошо, я попробую. Не представляю, что я буду говорить их директору. Он мужик тертый, любую брехню сразу разгадает.
— Скажи, что в этом классе очень хорошие учителя. Что хочешь, чтоб у меня знания были получше. Что у них высокая требовательность.
— Ну да, придумал! У меня, значит, плохие учителя и низкая требовательность. Очень умно!
— Ну... ну скажи тогда, что я спятил. Что хочу только в этом классе учиться или брошу школу. Вали все на меня. Скажи, у меня заскок.
— Ага, ему только ненормальных не хватало. А то у него своих мало. Ох, сынок, ну ты меня и озадачил.
— Мамочка, ну пообещай, что ты постараешься. Придумай что-нибудь — ты же у меня такая умница! Чтобы до каникул я мог жить с надеждой.
— Не подлизывайся. Надеяться ты можешь. А вот, что выйдет из этой затеи, сложно сказать. А что Марина? Как она все это восприняла?
— Не знаю. Но она, конечно, все поняла. Я видел, как она шла из школы... такая потухшая. Как неживая. Мама, мне ее очень жаль. Но изменить ничего нельзя.
— Бедная девочка!
А бедная Маринка горько плакала у себя в комнате, уткнувшись в диванную подушку. Она где-то слышала, что если поплачешь, станет легче. Она рыдала уже два часа с небольшими перерывами - но легче не становилось. Время от времени звонил телефон, но она не поднимала трубку. Зачем? Зачем все разговоры, дела, планы, будущее - если в нем не будет Его? Никто ей не может помочь, никто! Нет в мире такой силы, которая вернула бы ей любимого. И от этой мысли Маринка заливалась еще горше.
Она поняла, что проиграла сразу, как только увидела Диму в дверях их класса. Он только искал ее глазами - но она уже знала, что все кончено. Сейчас он увидит Лену - и забудет обо всем на свете.
И он увидел ее. И замер. Его изменившееся лицо сказало Маринке — то, чего она боялась, как огня, произошло. И свет померк в ее глазах.
Как он смотрел на Лену! Как заблудившийся на огонек в ночи. Как приговоренный на своего спасителя. Он простоял бы так весь урок, если бы его не выгнала учительница.
А ведь он приходил к ней — Маринке. Наверно, хотел что-то сказать. Наверно что-то, связанное с фестивалем, что касалось и ее тоже. Но не сказал — забыл. Увидел Лену - и забыл. Забыл обо всем на свете! Так и ушел, ничего не сказав. Да и зачем? Любые его слова, любые фразы, обращенные к ней, Маринке, звучали бы теперь, как приговор.
— Я тебя не люблю! — вот как они звучали бы, что бы он теперь ни говорил.
Опять звонят. Не хочу никого видеть и слышать! Отец шаркает под дверью. Чего им всем нужно от нее?
Господи, ну почему нельзя исчезнуть, скрыться на необитаемом острове? Чтобы никто не трогал! И там сидеть и ждать, когда утихнет эта боль, разрывающая душу. Почему так больно в груди? Что может так болеть? Это не сердце, нет. Болит чуть выше — там, где по идее и болеть нечему.
Голос отца: — Дочка, к тебе Гена. Пустить?
Гена! Товарищ по несчастью. Зачем он пришел? Посочувствовать? Не нужно мне вашего сочувствия, мне нужен Дима Рокотов! Я хочу его сюда сейчас, сию минуту! А если вы не можете мне его дать, то убирайтесь — вы мне не нужны!
— Пусть уходит. Он мне не нужен.
— Мариночка, он настаивает. Говорит: на минуточку.
Теперь не отстанут. Сидеть и слушать пустые слова, бессильные что-либо изменить. Господи, куда деваться!
— Пусть войдет.
Она села зареванная на диване, с ненавистью глядя на дверь. Но увидев его лицо, почувствовала некоторое облегчение. Все-таки, когда не одной тебе так плохо, становится чуточку легче. Страдать за компанию — не то, что страдать в одиночестве.
Там, в классе, увидев Диму в дверях, он сразу посмотрел на нее. — Это все! — неслышно произнесли ее губы, но он понял. Понял, что все кончено. И для нее, и для него. И помертвел.
— Давай подумаем, что можно сделать, — сказал он, садясь рядом. — Нельзя же так сразу сдаваться.
— Ничего, — ответила она.
— Я поговорю с Леной. Может, она не знает, что у вас с ним было. У вас все было?
— Нет.
— Что же ты? А говорила, любишь.
— Струсила. Не готова была. Думаешь, это так просто? Но он хотел.
— Надо было решиться.
— Может, и надо было. Только, что бы это изменило?
— Ну, все-таки. Есть же у него совесть.
— При чем здесь совесть? Гена, все кончено! Они будут вместе. И мы ничего не можем сделать. Ничего!
И она снова зарыдала. Так горько, что у него от жалости заболело сердце. Он понял главное: она покорилась неизбежному. Она сдалась без боя. Но он еще поборется! Еще не известно, чья возьмет.
— Гена, уходи! — прорыдала Маринка, уткнувшись снова в мокрую подушку. — Не смотри на меня. Боже, как я хочу умереть! Исчезнуть, не быть! Ведь ничего не поправить, не вернуть. Уйди, прошу тебя!
— Сейчас уйду. Но прежде скажу. Послушай, что скажу. Я не знаю, что сделаю. Не знаю, как это сделаю. Но она с ним - не будет! Клянусь! Твоими слезами, подруга. Не плачь, Марина, я отомщу ему за тебя.
Она мгновенно перестала плакать и взглянула на него. И содрогнулась. Сочетание муки в его глазах и решимости, написанной на лице, заставило ее сразу поверить его страшной клятве.
— Но что ты можешь сделать? Только убить кого-нибудь из них. Или обоих. Другого способа их разлучить нет — я убеждена.
— Ты думаешь, она ему ответит?
— А ты думаешь, нет? Да она уже ответила. Я уверена на сто процентов. Я этого боялась с самого начала. Гена, это рок. Рок!
— Я видел, как они вместе куда-то пошли. Она отдала ему сумку, а он взял ее под руку. А мне приказала идти домой.
— Вот видишь! Видишь, насколько я права.
Он сидел с серым лицом, глядя в пустое небо. И как ни больно было Маринке, она вдруг почувствовала, что ему больнее во сто крат. Ведь она знала Диму каких-то два месяца - а он любил Лену всю жизнь, сколько себя помнил. Он просто не существовал отдельно от нее, она была его частью. Как оторвать от себя свою часть? Ведь истечешь кровью.
Тупик. Они оба в тупике. И выхода нет.
Они посидели молча некоторое время. Потом он встал.
— Завтра придешь в школу?
— Нет, не приду. Зачем? А ты?
— А я пойду. Я же сказал: без боя ее не отдам.
И он ушел. Зато вошла мать.
— Дочка, мне отец все рассказал. Может, сходить к нему, поговорить с его родителями? Он ведь говорил, что любит тебя, — я сама слышала. Может, они на него повлияют?
— Мама, не вздумай! Это ничего не даст. Только унизишь себя.
— Что делать будешь, деточка моя бедная?
— Не знаю. Не хочу завтра в школу идти.
— Не хочешь — не ходи. Все равно скоро каникулы. Уже небось за полугодие все выставили.
— Мне все равно.
— Нет, дочка, так не годится. Или жить, или не жить. Ты ведь не собираешься умирать?
— Хотелось бы. Нет, ты не бойся — руки я на себя не наложу. А вдруг Бог меня за это там накажет.
— Ну и слава Богу! А коль собираешься жить, значит, надо заканчивать школу и поступать в институт. У тебя есть две недели каникул, чтобы прийти в себя. Ничего, Мариночка, ты еще найдешь свое счастье. Ты же у меня умница и красавица. Еще встретишь парня получше этого.
— Нет, мама. Не встречу. Больше никого любить не буду. Это слишком больно. Больше не хочу.
— Пойдем ужинать. Ты же целый день не евши.
— Ужинайте без меня. Я лягу.
Мать вышла. Маринка постелила постель и улеглась. Плакать уже не хотелось. Боль в груди тоже прошла, оставив после себя пустоту и отупение. На удивление быстро она уснула.

Наверх

Вечная тьма

Автор - Bella Swan

Глава 1

Утро. Самое ненавистное и опасное время. Понятно, почему ненавистное. Нужно вставать, собираться и идти в школу. А вот опасное… Ну пока это не важно. Ариадна… И за что мне мама дала такое имя? Я часто думаю, почему не мы сами выбираем себе имя? А имя – это судьба. Так почему же судьбу нам выбирают родители? Почему не мы сами? Разве справедливо, что на судьбу влияют семья, традиции, да и просто случай!

Собираясь в школу, я думала. И эти странные и запутанные мысли роем беспокойных пчелок кружились в голове. Нет. У каждого судьба своя. Даже если имена и повторяются. Но изменить судьбу!? Для этого нужно обладать колоссальной силой. Силой воли. Или разума. Или сердца. А это доступно далеко не каждому.

Моя школа. О ней можно рассказывать много. Но это связано в основном с друзьями. Как храм знаний мою школу воспринимать просто невозможно. Но друзья друзьями. Моя школа находится не очень близко к дому. В целом, это неплохо. Но видеть каждый день по дороге сотни лиц… Тем более, что незнакомыми их не назовешь. Ты их уже видел когда-то, где-то. Но не запомнил. Просто не обратил внимания. Так всегда. Случайные лица, случайные фразы и движения не запоминаются. А иногда не мешало бы. Я когда-то давно тоже об этом думала. Но потом случилось то, о чем я до сих пор без дрожи не вспоминаю. Я начала запоминать лица, все оброненные случайно слова. И даже мысли. Без труда могу вспомнить, о чем думали пассажиры в автобусе, или покупатели в магазине. Даже если я специально их не запоминала… Да, я читаю мысли. Все. Абсолютно. Это иногда удобно, но вообще то сильно тяготит. Слишком много разочарований. Многое знаешь наверняка. И жить не интересно, как будто в шестой раз перечитываешь книгу. Все примерно помнишь, а неважные детали только обновляешь в памяти. Скучно… Иногда хочется запереться дома, никуда не ходить и только лежать и наслаждаться своими личными, никому не доступными мыслями. Но… В каменных джунглях одиночество это роскошь. Всегда кто-нибудь вторгнется в твое сознание. Соседи сверху подкинут своих будничных мыслишек, Родственники, да и просто проходящие мимо твоего дома люди. Это напрягает. Какая же иногда свалка царит в головах приличных с виду людей. Пришлось уговаривать родителей переехать за город. Уже полгода я живу в небольшом городке, хожу в местную школу. Возможно, тут не так интересно жить, но народу поменьше, свой собственный дом и больше шансов остаться наедине с собой.

А все только потому, что по неосторожности стала вампиром. Еще не до конца, нужно подождать какое-то время, но все же... Говорила мама, не верь чужим людям. Хотя какой же Он был чужой? Я Его любила. Когда-то. Хотя нет, не так уж и давно. Последние несколько месяцев тянутся мучительно долго. Даже думать страшно, как вампиры живут многие сотни лет. И меня это ожидает.

Я Его любила, а Он оказался вампиром. Настоящим. Который пил кровь. Иначе бы наступило истощение и вампир – нет, не умер бы – стал банальным маньяком. Начал убивать, терзать, мучить. Но Его семья старалась контролировать жажду. Человеческую кровь они заменяли на кровь животных. Они и животных не убивали. Кровь брали у мясника.

Но Он просто не мог сдержаться. Я была так маняще близко, завораживала дыханием и взглядом. Я позволила Ему укусить себя. Это почти не больно. А помочь любимому человеку – это радость. Но я то не понимала, что обрекла себя на вечное существование! Не такое, как у людей. А более совершенное, что ли? Более мучительное и приятное. Но в крови я пока не нуждаюсь. Потому что никогда не пробовала. Но придется когда-нибудь. Это страшно, но необходимо. Иначе я не вампир, а жалкое подобие. Еще один год… Даже не хочу думать об этом. Несмотря на мрачные мысли в школу я пришла в довольно-таки приличном настроении. Спать конечно хотелось, но жить можно. Тем более что первым уроком география.
Ну что еще сказать? Мне 17. Через год, а может и еще раньше, я стану настоящим вампиром. Тот, Кого я любила, уехал. Из-за меня. Потому что у его семью могли быть неприятности. И я абсолютно не знаю, что мне делать. Мои родные обычные люди, и им не следует знать, кто я на самом деле. Мне нужен кто-то, подобный мне. Кто подсказал бы, что делать. Вампир. Но осторожный и сдержанный вампир. Или кто-нибудь еще из ночных народов.

Боже, как мне все это надоело! Хочу вырваться отсюда, улететь куда-нибудь далеко-далеко. Не думать о том, что когда-нибудь мне придется стать настоящим монстром. Я сидела на уроке и смотрела в окно. Шёл обычный для конца сентября дождь. О недавнем солнце вспоминалось с трудом. Недели тянулись за неделями, а было все так же тяжело. От Него не было ни весточки, и иногда мне казалось, что те сладкие дни мне всего лишь приснились. Но маленький – не больше рисового зернышка – шрам на шее напоминал о случившемся. Шли дни. Незаметно пролетел октябрь. За ним мокрой кошкой прошмыгнул ноябрь. Неожиданно начался декабрь. Время от времени выпадал снег, но быстро таял. И в один в принципе прекрасный понедельник случилось неожиданное событие.

(Продолжение следует)

Наверх

поэзия

Мне тебя никогда не забыть. Лирика

Автор - Анна Остроухова

Я - из тысячи ломаных линий,
Мне тебя никогда не забыть,
Ты однажды согрел меня в ливень
И я вновь научилась любить.

Моя кожа из множества лезвий,
Я царапала душу твою…
По каким-то законам созвездий
Ты остался со мной на краю.

Мое сердце покрыто рубцами,
И свои синяки на душе…
Но однажды, целуя глазами
Ты заставил исчезнуть их все…

Я – из множества мелких осколков,
Мне тебя никогда не забыть.
Ты когда-то их склеил настолько,
Что мы стали друг друга любить.

Наверх

То ли зверь, то ли волк

Автор - Алина Панова

То ли зверь, то ли волк,
Я смотрюсь в твою душу.
Ни огонь, ни вода
Твой покой не нарушат.
Я смотрюсь в зеркала
Из изогнутых линий,
Ничего не дала,
Ничего не отнимешь.
Я в тебе утону,
Из меня ты не выйдешь,
Ночью я -
лабиринт
- из изогнутых линий.

2002 год

Наверх