РЕАБИЛИТАЦИОННЫЙ ЦЕНТР ЛАМАР, ШТАТ МАССАЧУСЕТС 2012 г.

В начале Рождества, когда Вик МакКуин находилась в реабилитационном центре, отбывая свои двадцать восемь дней, Лу приехал к ней вместе с мальчиком. Елка в комнате отдыха сооружена была из проволоки и мишуры, и они втроем ели посыпанные сахарной пудрой пончики из супермаркета.

- Здесь все сумасшедшие, да? - спросил Уэйн без какой-либо робости - ее в нем никогда не было.

- Здесь все пьяницы, - сказала Вик. - Сумасшедших держали в прошлом заведении.

- Значит, это улучшение?

- Вертикальная мобильность, - сказал ему Лу Кармоди. - У нас в семье все отличаются вертикальной мобильностью.

ХЭВЕРХИЛЛ, ШТАТ МАССАЧУСЕТС 2012 г.

Вик выпустили в середине января, впервые в своей взрослой жизни просохшую, и она приехала домой, чтобы посмотреть, как умирает ее мать, стать свидетельницей героических попыток Линды МакКуин завершить свою жизнь.

Вик помогала, покупала маме сигареты "Вирджиния Слимс", которые ей нравились, и курила их вместе с ней. Линда продолжала курить, даже когда у нее осталось только одно легкое. Рядом с кроватью стоял помятый зеленый баллон с кислородом, на боку которого над изображением красных языков пламени значилось слово ОГНЕОПАСНО. Линда прикладывала к лицу маску, чтобы глотнуть воздуха, затем опускала ее и затягивалась сигаретой.

- Все в порядке, верно? Тебя не тревожит... - Линда многозначительно ткнула пальцем в кислородный баллон.

- Что? Что ты разрушишь мою жизнь? - спросила Вик. - Слишком поздно, мама. Тебя опередили.

Вик ни дня не провела в одном доме с матерью после того, как навсегда ушла отсюда тем летом, когда ей исполнилось девятнадцать. Ребенком она не осознавала, как темно было внутри дома ее детства. Он стоял в тени высоких сосен и почти совсем не получал естественного освещения, так что даже в полдень приходилось включать свет, чтобы видеть, куда, черт возьми, ты идешь. В нем воняло сигаретами и мочой. К концу января ей отчаянно хотелось бежать. Темнота и нехватка воздуха заставляли ее думать о бельепроводе в Санном Доме Чарли Мэнкса.

- Нам надо поехать куда-нибудь на лето. Мы могли, как раньше, снять домик у озера. - Ей не нужно говорить: у озера Уиннипесоки. Оно всегда было просто озером, как будто не было никакого другого водоема, достойного упоминания, так же как город всегда означал Бостон. - Деньги у меня есть.

Не так уж много, собственно говоря. Она умудрилась пропить изрядную часть своих заработков. То же, что не пропила, было съедено судебными издержками или выплачено различным учреждениям. Но было еще достаточно, чтобы она оставалась в лучшем финансовом положении, чем среднестатистический выздоравливающий алкоголик с татуировками и судимостями. Да и будет больше, если она сможет закончить очередную книжку "ПоискоВика". Иногда ей казалось, что здоровой и трезвой она стала лишь для того, чтобы закончить очередную книжку, да поможет ей Бог. Она должна была сделать это ради сына, но все было не так.

Линда ответила хитрой и ленивой улыбкой, говорившей об известном им обеим обстоятельстве: до июля она не протянет и этим летом будет отдыхать в трех кварталах отсюда, на кладбище, где похоронены ее старшие сестры и родители. Но вслух сказала:

- Конечно. Захвати своего мальчика у Лу, возьми его с собой. Я хотела бы провести какое-то время с этим малышом... если ты не думаешь, что это пойдет ему во вред.

Вик возражать не стала. Она достигла восьмого этапа своей программы и приехала в Хэверхилл, чтобы загладить вину. Много лет она не хотела, чтобы Линда общалась с Уэйном, была частью его жизни. Она с удовольствием ограничивала контакты своей матери с мальчиком, чувствовала, что обязана защищать Уэйна от Линды. Сейчас ей хотелось, чтобы нашелся кто-то, кто защитил бы Уэйна от нее самой. Ей надо было загладить вину и перед ним.

- Ты могла бы и отца своего познакомить с его внуком, пока то да се, - сказала Линда. - Он там же, ты знаешь. В Довере. Это недалеко от озера. По- прежнему занимается взрывами. Знаю, он будет рад познакомиться с мальчиком.

Вик не возразила и на это. Нужно ли ей было загладить вину и перед Кристофером МакКуином? Иногда она думала, что да... А потом вспоминала, как он промывал под холодной водой ободранные костяшки пальцев, и отбрасывала эту мысль.

Всю весну шли дожди, держа Вик внутри хэверхиллского дома наедине с умирающей женщиной. Иногда дождь лил так сильно, что это было все равно что оказаться запертой внутри барабана. Линда отхаркивала в резиновую плевательницу жирные сгустки испещренной красным мокроты и на слишком большой громкости смотрела "Пищевую сеть". Уход - выход - стал казаться чем-то отчаянно необходимым, вопросом выживания. Закрывая глаза, Вик видела плоскую протяженность озера на закате и стрекоз размером с ласточек, скользящих над поверхностью воды.

Но она не решались ничего там снять, пока однажды ночью из Колорадо не позвонил Лу и не предложил, чтобы Уэйн и Вик провели лето вместе.

- Малышу нужна его мама, - сказал Лу. - Ты не думаешь, что пора?

- Я бы хотела этого, - сказала она, изо всех сил стараясь, чтобы голос у нее звучал ровно. Было больно дышать. Прошли добрые четыре года с тех пор, как они с Лу перестали жить вместе. Она не могла переварить, что он так безоглядно ее любит, а она так скудно на это отвечает. Ей приходилось выдавать себя по кусочку.

Но одно дело было порвать с Лу, и совсем другое - перестать общаться с мальчиком. Лу сказал, что малышу нужна мать, но Вик думала, что ей Уэйн нужен больше. Мысль провести с ним лето - начать снова, сделать еще одну попытку стать матерью, которой заслуживает Уэйн, - вызывала у Вик вспышки паники. И вспышки ярко мерцающей надежды. Ей не нравилось испытывать чувства такой силы. Это напоминало ей о безумии.

- А ты-то сам не против? Доверить его мне? После всего того дерьма, что я натворила?

- Ой, чуня, - сказал он. - Если ты готова вернуться на ринг, то и он готов залезть на него вместе с тобой.

Вик не стала напоминать Лу, что когда люди поднимаются вместе на ринг, то обычно затем, чтобы выколачивать друг из друга дерьмо. Может быть, это была не такая уж плохая метафора. Бог свидетель, у Уэйна было много веских причин для желания адресовать ей несколько раундхаусов. Если Уэйну нужна боксерская груша, Вик готова принимать удары. Это даст ей возможность загладить свою вину, переменить все к лучшему.

Ей хотелось таких перемен... Как же она любила это слово. Ей нравилось улавливать в его звучание некоторое сходство со словом аминь.

Она начала лихорадочно подыскивать место, где провести лето, которое соответствовало бы картинке у нее в голове. Если бы у нее по-прежнему был ее "Роли", она, возможно, нашла бы прекрасное место за несколько минут, за одну быструю поездку через Краткопуток и обратно. Конечно, теперь она знала, что никаких поездок по мосту "Короткого пути" никогда не было. Она узнала правду о своих поисковых вылазках, пока пребывала в Колорадской психиатрической больнице. Здравый рассудок представлялся ей хрупкой вещицей, бабочкой, обхваченной ладонями, которую она носит с собой повсюду, опасаясь того, что случится, если она ее отпустит - или окажется небрежной и раздавит ее.

Без "Короткого пути" Вик приходилось полагаться на Гугл - так же, как и всем остальным. Только к концу апреля она нашла то, что хотела, - уединенный коттедж с фасадом длиной в сто футов, собственным причалом, плотом и каретным сараем. Все находилось на одном этаже, поэтому Линде не придется подниматься по лестницам. К этому времени Вик отчасти по-настоящему верила, что мать поедет с ними, что перемены к лучшему произойдут. Для инвалидного кресла Линды даже имелся пандус, шедший вокруг задней части дома.

Риелтор прислал ей с полдюжины полноформатных глянцевых проспектов, и Вик забралась на постель матери, чтобы посмотреть их вместе с ней.

- Видишь каретный сарай? Я там приберусь и устрою рисовальную студию. Спорить готова, там здорово пахнет, - сказала Вик. - Наверняка там пахнет сеном. Лошадьми. Странно, что у меня никогда не было конного периода. Думала, это непременный этап для избалованных девочек.

- Ни Крис, ни я никогда особо не старались избаловать тебя, Вики. Я боялась. Теперь я даже не думаю, что родитель в состоянии это сделать. Избаловать ребенка, я имею в виду. Я ничего не замечала, пока не стало слишком поздно. У меня вроде никогда не было большой склонности к воспитанию. Я настолько боялась поступить как-то не так, что почти никогда не поступала правильно.

Вик опробовала у себя в голове несколько разных ответов. И у меня то же самое, звучал один. Ты сделала все, что могла... а это больше, чем я могу сказать о себе, гласил другой. Ты любила меня изо всех сил. Я бы все отдала, чтобы вернуться и любить тебя сильней, утверждалось в третьем. Но у нее куда-то пропал голос - перехватило горло, - а потом миг был упущен.

- Во всяком случае, - сказала Линда, - лошадь тебе была не нужна. У тебя был велосипед. Быстрейшая из Машин Виктории МакКуин. Он увозил тебя дальше, чем всякая лошадь. Знаешь, я его искала. Пару лет назад. Думала, твой отец засунул его в подвал, и у меня возникла мысль, что я могла бы передать его Уэйну. Всегда думала, что это велосипед для мальчика. Но он пропал. Не знаю, куда он мог исчезнуть. - Она была спокойна, держала глаза полузакрытыми. Вик слезла с кровати. Но, прежде чем она успела добраться до двери, Линда сказала: - Ты не знаешь, что с ним случилось, а, Вик? С твоей Быстрейшей из Машин?

В ее голосе было что-то хитрое и опасное.

- Пропал, - сказала Вик. - Это все, что я знаю.

Мать сказала:

- Мне нравится этот коттедж. Твой дом у озера. Хорошее ты нашла место, Вик. Я так и знала, что у тебя получится. У тебя всегда это получалось. Находить.

Руки у Вик покрылись гусиной кожей.

- Отдохни, мама, - сказала она, направляясь к двери. - Я рада, что дом тебе нравится. Надо будет съездить туда в ближайшее время. Когда подпишу бумаги, он будет наш на все лето. Надо его опробовать. Провести там пару дней, вдвоем.

- Конечно, - сказала мать. - На обратном пути заглянем в "Террис Примо Субс". Возьмем молочные коктейли.

В комнате, и без того мрачной, быстро темнело, словно на солнце надвигались тучи.

- Фраппе, - грубым от волнения голосом сказала Вик. - Если хочешь молочный коктейль, надо поехать куда-нибудь в другое место.

Мать кивнула.

- Верно.

- В эти выходные, - сказала Вик. - Поедем туда в эти выходные.

- Тебе придется заглянуть в мой календарь, - сказала мать. - Может, у меня что-то запланировано.

Дождь прекратился на следующее утро, и вместо того чтобы в предстоящие выходные отвезти мать на озеро Уиннипесоки, в первый ясный и теплый день мая Вик отвезла ее на кладбище и похоронила.

Позвонив Лу в час ночи по восточному времени, то есть в одиннадцать по горному, она сказала:

- Как ты думаешь, чем он захочет заниматься? Впереди два месяца. А я не знаю, смогу ли развлекать Уэйна хотя бы два дня.

Лу, казалось, был совершенно сбит с толку ее вопросом.

- Ему одиннадцать. С ним просто. Я уверен, что ему понравится все то, что нравится тебе. Тебе что нравится?

- "Мейкерс Марк".

Лу издал жужжащий звук.

- Знаешь, я, кажется, больше склоняюсь к теннису.

Она купила теннисные ракетки, не зная, умеет ли Уэйн играть. Она сама так долго не играла, что даже забыла, как там ведется счет. Помнила только, что даже если у тебя ничего нет, при тебе все равно остается любовь.

Она купила купальники, шлепанцы, солнечные очки, фрисби. Купила лосьон для загара, надеясь, что ему не захочется проводить много времени на солнце. В перерыве между сумасшедшим домом и центром реабилитации Вик полностью покрыла себе руки и ноги татуировками, а избыток солнца делал их чернила ядовитыми.

Она предполагала, что Лу прилетит на восточное побережье вместе с сыном, и удивилась, когда Лу дал ей номер рейса, которым летит Уэйн, и попросил ее позвонить, когда тот доберется

- Он когда-нибудь летал один?

- Он вообще никогда не летал, но я об этом не беспокоюсь. Чуня. Малыш вполне может за себя постоять. Чем уже какое-то время и занимается. Ему, типа, можно дать хоть двенадцать, хоть пятьдесят. По-моему, он больше радуется самому полету, а не тому, куда прилетит. - За этим последовало неловкое, смущенное молчание. - Прости. Получилось совсем уж безмозгло, я не хотел.

- Да ладно, Лу, - сказала она.

Ее это не задело. Ни Лу, ни Уэйн не могли сказать ничего такого, что бы ее огорчило. Она все это заслужила. Долгие годы ненавидя собственную мать, Вик никогда не думала, что сама будет еще хуже.

- Кроме того, он на самом деле отправится не один. Он поедет с Хупером.

- Хорошо, - сказала она. - Но он-то что ест?

- Обычно все, что лежит на полу. Пульт дистанционного управления. Нижнее белье. Коврик. Он вроде тигровой акулы из "Челюстей". Той, что Дрейфус скрывает в подвале рыбака. Вот почему мы зовем его Хупером. Помнишь ту тигровую акулу? У которой в желудке обнаружили номерной знак?

- Я "Челюсти" ни разу не видела. Нарвалась только на какой-то сиквел по ТВ, когда была на реабилитации. На тот, что с Майклом Кейном.

Снова последовало молчание, на этот раз исполненное благоговейного ужаса и недоумения.

- Господи. Неудивительно, что долго мы не протянули, - сказал Лу.

В шесть утра тремя днями позже она стояла у окна на цокольном этаже аэропорта Логан, глядя, как "Боинг-727" Уэйна выруливает через стоянку на взлетно-посадочную полосу. Пассажиры выходили из туннеля и устремлялись мимо нее безмолвными группами, катя за собой ручную кладь. Толпа редела, а она старалась не подпускать к себе никакого беспокойства - где же он, черт возьми? Может, Лу напутал с номером рейса? Уэйн еще даже не под ее опекой, а она уже облажалась... как вдруг малыш наконец вышел, обхватив свой рюкзак, словно это был его любимый плюшевый мишка. Он бросил его на пол, а Вик обняла его, засопела в ухо, стала хватать его губами за шею, пока он со смехом не крикнул, чтобы она его отпустила.

- Понравилось летать? - спросила она.

- Так понравилось, что я заснул, как только мы взлетели, и все пропустил. Десять минут назад я был в Колорадо - и вот я здесь. Разве это не безумие? Вдруг ни с того ни с сего так далеко перенестись?

- Так и есть. Совершенное безумие, - сказала она.

Хупер сидел в собачьей переноске размером с детскую кроватку, и им обоим пришлось немало потрудиться, чтобы стянуть его с ленточного транспортера. Изо рта у здоровенного сенбернара свисала слюна. Внутри клетки возле его лап лежали остатки телефонной книги.

- Что это было? - спросила Вик. - Обед?

- Он любит что-нибудь грызть, когда нервничает, - сказал он. - Совсем как ты.

Они поехали обратно в дом Линды, чтобы перекусить сэндвичами с индейкой. Хупер полакомился банкой собачьих консервов, одной из новых пар вьетнамок и теннисной ракеткой Вик, еще не вынутой из полиэтиленовой обертки. Даже при открытых окнах в доме пахло сигаретным пеплом, ментолом и кровью. Вик не терпелось отправиться в путь. Она собрала купальники, листы бристольского картона, свои туши и акварели, усадила в машину собаку и мальчика, которого любила, но - как она боялась - не знала или не заслуживала, и они нацелились на север, чтобы провести там лето.

"Вик МакКуин пытается быть матерью, часть II", - подумала она.

Их ждал "Триумф".

ОЗЕРО УИННИПЕСОКИ 18 июня

В то утро, когда Уэйн нашел "Триумф", Вик сидела на причале с парой удочек, лесок которых никак не могла распутать. Эти удочки она обнаружила в чулане коттеджа - тронутые ржавчиной мощи восьмидесятых с монофильными лесками, спутавшимися в клубок размером с кулак. Вик вроде бы видела коробку со снастями в каретном сарае, и она отправила Уэйна поискать ее.

Она, сняв туфли и носки и опустив ноги в воду, сидела на краю причала и сражалась с узлом. Пробавляясь коксом - да, было у нее в жизни и такое, - она могла счастливо сражаться с каким-нибудь узлом целый час, наслаждаясь этим не меньше, чем сексом. Она играла этот узел, словно Слэш, выдающий соло на гитаре.

Но через пять минут она это дело бросила. Нет смысла. В коробке со снастями найдется нож. Надо знать, когда имеет смысл стараться что-то распутать, а когда эту дрянь лучше просто разрезать.

Кроме того, от вспышек солнца на водной поверхности у нее болели глаза. Особенно левый. Левый глаз казался твердым и тяжелым, словно был не из мягких тканей, а из свинца.

Вик распростерлась на жаре, ожидая возвращения Уэйна. Ей хотелось подремать, но каждый раз, начиная засыпать, она вдруг вздрагивала и пробуждалась, услышав у себя в голове песенку сумасшедшей.

Впервые Вик услышала песню сумасшедшей, находясь в психиатрической больнице в Денвере, куда попала после того, как спалила таунхаус. В песне сумасшедшей было всего четыре строки, но ни Боб Дилан, ни Джон Леннон, ни Байрон и ни Китс - никто и никогда не снизывал вместе четырех строк в такой глубоко проницательный и эмоционально точный стих.

Коль пою я эту песню, то никто здесь не уснет! Я сегодня в настроенье - ночь петь буду напролет! Вик жалеет, что не может, сев на байк, умчаться прочь! А ведь точно так могли бы сани Санты ей помочь!

Эта песня разбудила ее в первый же вечер в клинике. Ее пела неизвестная женщина в какой-то палате строгой изоляции. И пела она ее не просто для собственного удовольствия, но обращалась с ней непосредственно к Вик словно с серенадой.

Сумасшедшая визжала-вопила свою песню по три-четыре раза в ночь, как правило, именно тогда, когда Вик погружалась в сон. Иногда сумасшедшая начинала так сильно смеяться, что не могла воспроизвести мелодию от начала до конца.

Вик тоже приходилось кричать. Она кричала, чтобы кто-нибудь заткнул эту мразь. Начинали вопить другие, всю палату охватывали крики, все кричали, требуя соблюдать тишину, дать им поспать, прекратить это безобразие. Вик кричала до хрипоты, пока не приходили черные мужчины в белых халатах, чтобы скрутить ее и вставить ей в руку иглу.

Днем Вик сердито рассматривала лица других пациенток, ища в них признаки вины и усталости. Но они все выглядели виноватыми и усталыми. На сеансах групповой терапии она внимательно прислушивалась к другим, думая, что полуночная певица выдаст себя хриплым голосом. Но хриплые голоса были у всех - из-за тяжелых ночей, плохого кофе и сигарет.

В конце концов наступил вечер, когда Вик перестала слышать сумасшедшую с ее сумасшедшей песней. Она решила, что ту перевели в другое крыло, в кои-то веки проявив заботу об остальных пациентках. Вик уже полгода как вышла из больницы, когда наконец узнала голос и поняла, кто был той сумасшедшей.

- Тот мотоцикл, что в гараже, - он наш? - спросил Уэйн. И, прежде чем она успела разобраться с этим вопросом, сказал: - Что это ты поешь?

Она не замечала, что напевает ту песенку себе под нос, вплоть до самого этого мига. Исполняемая мягким голосом, она звучала гораздо лучше, чем раньше, когда Вик, заходясь смехом, визжала ее в психушке.

Вик села, потирая лицо.

- Не знаю. Ничего.

Уэйн окинул ее темным сомневающимся взглядом.

Он вышел на причал семенящим, затрудненным шагом, а Хупер, ссутулившись, брел позади него, как ручной медведь. Уэйн нес большой побитый желтый ящик с инструментами, ухватившись за ручку обеими руками. Когда он одолел треть пути, хватка его разжалась и ящик с грохотом упал. Причал содрогнулся.

- Вот, нашел коробку со снастями, - сказал Уэйн.

- Это не коробка со снастями.

- Ты же сказала - поискать коричневую коробку.

- А это желтый ящик.

- Здесь есть коричневые пятна.

- Это ржавые пятна.

- Ну? И что? Ржавчина же коричневая.

Он открыл защелку ящика с инструментами, откинул крышку, хмуро посмотрел на содержимое.

- Запросто можно ошибиться, - сказала она.

- Может, это для рыбалки? - спросил он, вытаскивая любопытный инструмент. Он походил на лезвие тупой миниатюрной косы, достаточно маленькое, чтобы поместиться у него в ладони. - Форма как у крючка.

Вик знала, что это такое, хотя много лет ничего подобного не видела. Потом до нее наконец дошло, что сказал Уэйн, впервые ступив на причал.

- Дай-ка я посмотрю, что это за ящик, - сказала Вик.

Повернув его, она увидела набор, состоявший из ржавых плоскогубцев, манометра давления и старого ключа с прямоугольной головкой, на которой было выдавлено слово ТРИУМФ.

- Где ты это нашел?

- Лежало на сиденье того старого мотоцикла. Мотоцикл - он же вместе с домом?

- Покажи мне, - сказала Вик.

КАРЕТНЫЙ САРАЙ

В каретном сарае Вик была только раз, когда впервые осматривала дом и постройки. Она говорила матери, что приберется там и превратит его в студию. Пока, однако, ее карандаши и краски не продвинулись дальше шкафа в спальне, и каретный сарай оставался таким же загроможденным, как в день их приезда.

Это было длинное, узкое помещение, настолько заваленное разнообразным хламом, что по прямой линии до задней стены добраться было невозможно. В нескольких стойлах там когда-то держали лошадей. Вик очень нравился запах сарая - аромат бензина, земли, старого сухого сена и дерева, прокаленного и состаренного восьмьюдесятью периодами летней жары.

Будь Вик ровесницей Уэйна, она бы жила там в стропилах, среди голубей и белок-летяг. Но Уэйн, казалось, не был склонен к чему-то подобному. Уэйн не взаимодействовал с природой. Он снимал ее на свой айфон, а затем склонялся над экраном и тыкал в него пальцем. В озерном доме ему больше всего нравилось наличие Wi-Fi.

Не то чтобы он не хотел выходить под открытое небо. Он хотел оставаться в своем телефоне. Тот служил ему мостом, уводившим от мира, в котором его мама была сумасшедшей алкоголичкой, а папа - автомобильным механиком весом в триста фунтов, который недоучился в средней школе и, согласно комиксовым конвенциям, в Хэллоуин надевал костюм Железного Человека.

Мотоцикл стоял в задней части каретного сарая, и, хотя на него был накинут забрызганный краской брезент, очертания его оставались вполне различимы. Вик заметила его, как только ступила через порог, и недоумевала, как могла не обратить на него внимания, когда просунула сюда голову в прошлый раз.

Но недоумение ее продлилось всего лишь миг. Никто лучше Вик МакКуин не знал, как легко может что-то важное затеряться среди обильного визуального беспорядка. Весь этот сарай походил на сцену, которую она могла бы нарисовать для одной из книжек серии "ПоискоВик". Найти свой путь к мотоциклу по лабиринту хлама - не задевая растяжек-ловушек, - и улизнуть! В самом деле, неплохой замысел, есть над чем подумать, что обтесать. Ни одну стоящую идею она не могла себе позволить игнорировать. Разве кто-нибудь другой смог бы?

Уэйн взялся за один угол брезента, она - за другой, и они вдвоем его откинули.

Байк был покрыт слоем грязи и опилок толщиной в четверть дюйма. Руль и приборы были затянуты паутиной. Передняя фара свободно свисала из своего гнезда на проводах. Запыленный бензобак в форме слезы был цвета клюквы и серебра, с вытисненным на нем хромом словом "Триумф".

Он походил на мотоцикл из старого байкерского фильма - не из байкерского фильма, полного голых сисек, размытых красок и Питера Фонды, но из какого-нибудь более старого, более прирученного мотоциклетного фильма, черно- белого, в котором много гонок и разговоров о Человеке. Вик уже его полюбила.

Уэйн провел рукой по сиденью, посмотрел на серый пушок у себя на ладони.

- Мы можем взять его себе?

Как будто он был приблудным котом.

Конечно, они не могли взять его себе. Он не был их собственностью. Он принадлежал старушке, сдававшей им этот дом.

И все же.

И все же Вик чувствовала, что он в некотором роде уже принадлежит ей.

- Сомневаюсь, чтобы он хотя бы ездил, - сказала она.

- Ну и что? - спросил Уэйн с небрежной уверенностью двенадцатилетнего мальчишки. - Почини его. Папа мог бы объяснить тебе, что да как.

- Твой папа уже объяснил мне, что да как.

Семь лет она пыталась быть девушкой Лу. Это не всегда было хорошо и никогда не было легко, но у них в гараже случались счастливые дни, когда Лу чинил байки, Вик раскрашивала их аэрозольными красками, по радио звучал "Звуковой сад", а в холодильнике стояли холодные бутылки пива. Она вместе с ним ползала вокруг мотоциклов, светила ему и задавала вопросы. Он рассказывал ей о свечах, тормозных тросах, коллекторах отработанных газов. Тогда ей нравилось находиться рядом с ним и почти нравилось быть самой собой.

- Значит, ты думаешь, мы можем его взять? - снова спросил Уэйн.

- Он принадлежит старой даме, которая сдает нам дом. Я могу спросить, не продаст ли она его.

- Готов поспорить, что она согласится, - сказал он и написал слово "НАШ" на пыльном боку бензобака. - Какая старушка захочет втаскивать свою задницу на такую рухлядь?

- Такая, что стоит рядом с тобой, - сказала она, протягивая рядом с ним руку и стирая ладонью слово "НАШ".

Пыль вспорхнула в столб солнечного света раннего утра и заметалась в нем золотистыми хлопьями.

Ниже того места, где было слово "НАШ", Вик написала "МОЙ". Уэйн поднял свой "айфон" и сделал снимок.

ХЭВЕРХИЛЛ 28 июня

Каждый день после обеда у Зигмунда де Зута имелся час для себя, который он посвящал раскраске своих крошечных солдатиков. Это был его любимый час дня. Он слушал Берлинский оркестр, исполнявший секстет Фробишера, "Облачный атлас", и раскрашивал гуннов, одевая их в каски XIX века, шинели с фалдами и противогазы. На листе фанеры размером шесть на шесть футов у него была устроена миниатюрная диорама, представлявшая собой акр земли под Верденом: протяженность пропитанной кровью почвы, сожженных деревьев, запутанных кустарников, колючей проволоки и трупов.

Зиг гордился тем, как тщательно он работает кисточкой. Он рисовал золотую тесьму на эполетах, микроскопические латунные пуговицы на шинелях, пятна ржавчины на касках. У него было такое чувство, что если его человечки будут хорошо раскрашены, то обретут живость, создающую впечатление, что они в любой миг могут начать двигаться по собственному усмотрению и атаковать линию французской обороны.

Он работал над ними в тот день, когда это наконец произошло, в тот день, когда они наконец начали двигаться.

Он раскрашивал раненого гунна, человечка, схватившегося за грудь, раскрыв рот в безмолвном крике. На конце кисточки у Зига была капелька красной краски, которой надо было нанести всплеск красного вокруг пальцев немецкого солдата, но когда он протянул руку, гунн попятился.

Зигмунд уставился на дюймового солдатика под ярким светом лампы на шарнирной стойке. Он снова потянулся кончиком кисти, а солдатик опять уклонился.

Зиг попытался в третий раз - да стой же ты тихо, маленький ублюдок, подумал он, - и совсем промахнулся, даже близко не попал, оставив взамен алую черточку на металлическом щитке лампы.

И теперь двигался не только один этот солдатик. Теперь все они начали двигаться. Они подавались друг к другу, колеблясь, как огоньки свечей.

Зигмунд провел рукой по лбу, почувствовал там горячий и скользкий пот. Он глубоко вздохнул и уловил запах пряников.

"Инсульт, - подумал он. - У меня случился инсульт".

Только он подумал это по-нидерландски, потому что английский сейчас ускользал от него, хотя он говорил на английском как на родном, начиная с пятилетнего возраста.

Он потянулся к краю стола, чтобы подняться на ноги, - но промахнулся и упал. Зиг ударился об пол грецкого ореха правым боком и почувствовал, как что-то треснуло у него в бедре. Это что-то сломалось, как сухая палка под немецким сапогом. Весь дом содрогнулся от того, с какой силой он упал, и он подумал - по-прежнему по-нидерландски: "Жизель услышит и придет".

- Hulp! - крикнул он. - Ik heb een slag [На помощь! У меня инсульт (нидер.)]. - Это звучало как-то не так, но ему потребовалось время, чтобы понять, почему. Нидерландский. Она не поймет по-нидерландски. - Жизель! Я упал!

Она не приходила и никак не отзывалась. Он пытался понять, чем таким она могла заниматься, что не слышит его, потом подумал, не вышла ли она на улицу вместе с мастером по кондиционерам. Этот мастер, приземистый человечек по имени Бинг Имярек, заявился к ним в замызганном жиром комбинезоне, чтобы произвести гарантийную замену конденсационного змеевика.

Здесь, на полу, в голове у него вроде немного прояснилось. Когда он сидел на табурете, воздух начал казаться сырым и медленным, перегретым и немного приторным, с этим внезапным запахом пряников. Но здесь, внизу, он был прохладнее, и жизнь, казалось, налаживалась. Он увидел отвертку, которую не мог найти несколько месяцев, устроившуюся среди залежей пыли под верстаком.

Бедро у него было сломано. Он был уверен в этом и ощущал перелом, как горячую проволоку, вставленную под кожу. Но думал, что если бы смог встать, то сумел бы воспользоваться своим табуретом как импровизированным костылем, чтобы пробраться через всю комнату к двери и выйти в прихожую.

Возможно, ему удастся добраться до двери и позвать этого мастера по кондиционерам. Или Вик МакКуин, через улицу. Нет, это исключено: Вики уехала куда-то в Нью-Гемпшир с этим своим мальчиком. Нет - если он доберется до телефона на кухне, то просто позвонит в экстренные службы и будет надеяться, что Жизель найдет его до приезда неотложки. Он не хотел шокировать ее больше чем надо.

Зиг дотянулся своей длинной рукой до табурета и с трудом поднялся на ноги, стараясь, чтобы тяжесть не приходилась на левую ногу. Она все равно болела. Он слышал, как щелкает кость.

- Жизель! - снова крикнул он, и на этот раз его голос обратился в хриплый рев. - Gott dam, Жизель!

Он оперся на табурет, держа обе руки на его краю, сделал долгий дрожащий вдох - и снова обонял рождественский пряничный запах. Он чуть не вздрогнул, настолько сильным и отчетливым был этот аромат.

Инсульт, снова подумал он. Вот что происходит, когда у человека инсульт. Мозг дает осечку, и ты ощущаешь запахи, которых нет, меж тем как мир вокруг скукоживается и тает, словно грязный снег под теплым весенним дождем.

Он повернулся лицом к двери, до которой было не больше двенадцати шагов. Дверь в его мастерскую была широко открыта. Он не мог себе представить, как Жизель, находясь хоть где-нибудь в доме, могла не слышать его криков. Она либо снаружи, рядом с шумным кондиционером, либо отправилась за покупками, либо мертва.

Он еще раз перебрал этот список возможностей - снаружи, рядом с шумным кондиционером, отправилась за покупками, мертва, - и встревожился, найдя третий вариант не вполне нелепым.

Приподняв табурет, он передвинул его вперед, опустил и кое-как шагнул вслед за ним. Теперь, когда он стоял, голова у него снова начинала кружиться, а мысли витали, как гусиные перья в теплом ветре.

В голове у него снова и снова прокручивалась какая-то песенка, застряв в идиотском цикле. Старушка проглотила мушку, приняв, наверно, за горбушку. За жизнь той взбалмошной старушки не дам теперь я и полушки. Только песенка становилась все громче, нарастала и нарастала, пока не стало казаться, что она звучит уже не у него в голове, но в воздухе вокруг него, доносится из прихожей.

- Старушка выпила слегка и проглотила паука- тот ерзает, щекочется, а ей загнуться хочется, - пел этот голос, высокий, фальшивый и на удивление глухой, словно слышимый издалека, через вентиляционную шахту.

Зиг поднял взгляд и увидел человека в противогазе, двигавшегося мимо открытой двери. Человек в Противогазе держал Жизель за волосы и тащил ее по коридору. Жизель, казалось, не возражала. На ней было аккуратное голубое льняное платье и в тон ему голубые туфельки на шпильках, но, пока Жизель волочили, одна из туфелек сползла и упала с ноги. Человек в Противогазе намотал себе на кулак ее длинные каштановые волосы, тронутые сединой. Глаза у нее были закрыты, а узкое, худое лицо оставалось безмятежным.

Человек в Противогазе повернул голову и посмотрел на него. Зиг никогда не видел ничего более ужасного. Это было как в том фильме с Винсентом Прайсом, где ученый скрестил себя с насекомым. Его голова была черной резиновой грушей с блестящими линзами вместо глаз и уродливым клапаном вместо рта.

Что-то не так было в мозгу у Зига, что-то, может быть, худшее, чем инсульт. Может ли инсульт вызывать галлюцинации? Это же один из его раскрашенных гуннов, вышедший прямо из его диорамы мясорубки под Верденом, похищал его жену. Может, поэтому Зиг изо всех сил пытался удержаться на ногах. Гунны вторгались в Хэверхилл и обстреливали улицы снарядами с горчичным газом. Хотя пахло не горчицей. Пахло пряниками.

Человек в Противогазе поднял палец, давая понять, что скоро вернется, затем пошел дальше по коридору, таща Жизель за волосы. Он снова запел.

- Одна старушка не со зла, - пел Человек в Противогазе, - однажды слопала козла. Открыла пасть - и все дела, взяла да слопала козла. Так жадность сучку довела!

Зиг осел на табурет. Ноги - он не чувствовал своих ног. Подняв руку, чтобы утереть пот с лица, он ткнул пальцем себе в глаз.

По полу мастерской протопали сапоги.

Зигу потребовалось усилие воли, чтобы поднять голову. Было такое чувство, словно на макушке у него балансирует большая тяжесть, двадцатифунтовая чугунная чушка.

Уперев руки в бока, Человек в Противогазе стоял над моделью битвы при Вердене, глядя на испещренные воронками руины, переплетенные колючей проволокой. Зиг наконец узнал одежду этого типа: на нем был промасленный комбинезон мастера по ремонту кондиционеров.

- Человечки, маленькие человечки! - сказал Человек в Противогазе. - Люблю мелюзгу! Ни в скалы, что открыты, ни в чащи, где ни зги, на зверя не ходи ты - побойся мелюзги. - Он посмотрел на Зига и добавил: - Мистер Мэнкс говорит, что я рифмующий демон. А я говорю, что я просто поэт, а раньше этого не знал. Сколько лет вашей жене, мистер?

У Зига не было намерения отвечать. Он хотел спросить, что этот ремонтник сделал с Жизель. Но вместо этого он сказал:

- Я женился на ней в 1976 году. Моей жене пятьдесят девять. Она на пятнадцать лет моложе меня.

- Ну и хват же вы! Ограбили колыбельку. Детей нет?

- Нет. У меня в голове мурашки.

- Это севофлуран, - сказал Человек в Противогазе. - Я закачал его через ваш кондиционер. Я и так вижу, что у вашей жены никогда не было детей. Такие твердые маленькие сиськи. Я их потискал и могу доложить вам, что у рожавших женщин этаких сисек не бывает.

- Зачем вы это делаете? Почему вы здесь? - спросил Зиг.

- Вы живете через улицу от Вик МакКуин. И у вас есть гараж на две машины, но всего один автомобиль, - объяснил ему Человек в Противогазе. - Мистер Мэнкс вот-вот вернется, и у него будет место для парковки. Колеса у "Призрака" крутятся, крутятся, колеса у "Призрака" крутятся день- деньской.

Зиг де Зут начал замечать последовательность звуков - шипение, царапанье и глухой удар, - повторяющуюся снова и снова. Он не мог понять, откуда они исходят. Казалось, они пребывают у него в голове, как раньше какое-то время казалось, что пение Человека в Противогазе раздается у него в его голове. Шипение, царапанье, глухой удар - это теперь заменяло ему мысли.

Человек в Противогазе смотрел на него сверху вниз.

- А вот у Виктории МакКуин, похоже, парочка настоящих материнских сисек. Вы их видели лично. Что вы думаете об ее сиськах?

Зиг уставился на него. Он понимал, о чем спрашивает Человек в Противогазе, но не мог сообразить, как ответить на такой вопрос. Вик МакКуин было всего восемь лет; в сознании Зига она снова стала ребенком, девочкой с мальчишеским велосипедом. Время от времени она заходила к нему раскрашивать фигурки. Приятно было наблюдать за ее работой - она раскрашивала человечков с тихой преданностью, сузив глаза, как будто щурилась, заглядывая в длинный туннель и пытаясь увидеть, что там, на другом конце.

- Это же ее дом вон там, через улицу, верно? - спросил Человек в Противогазе.

Зиг не хотел ему говорить. Не хотел идти на коллаборационизм. Ему в голову пришло именно слово "коллаборационизм", а не "сотрудничество".

- Да, - услышал он собственный голос. Потом добавил: - Почему я вам это сказал? Почему я отвечаю на ваши вопросы? Я не коллаборационист.

- Это тоже севофлуран, - сказал Человек в Противогазе. - Вы не поверите, какие вещи порой говорили мне люди, которым я давал подышать добрым старым пряничным дымом. Одна старушка, которой, самое меньшее, было шестьдесят пять лет от роду, сказала мне, что кончила всего раз в жизни, когда ей засадили в задницу. Шестьдесят пять лет! Тьфу, да же? Будешь ли нежить, будешь ли тешить в шестьдесят пять лет! - Он захихикал - это был невинный, захлебывающийся смех ребенка.

- Это сыворотка правды? - сказал Зиг. Ему потребовалось основательное усилие, чтобы озвучить этот вопрос: каждое слово было ведром с водой, которое приходилось с трудом доставать из глубокого колодца вручную.

- Не совсем, но этот газ, конечно, высвобождает подсознание. Размягчает его для внушения. Подождите, вот скоро ваша жена начнет приходить в себя. Станет лакомиться моим членом, словно это ее обед, а она пропустила завтрак. Она просто будет считать, что так и надо! Не беспокойтесь. Я не заставлю вас смотреть. К тому временем вы будете мертвы. Слушайте: где Вик МасКуин? Я целый день наблюдал за домом. Там, похоже, никого нет. Она что, уехала на лето, да? Это была бы досада. Для головы и зада!

Но Зигмунд де Зут не ответил. Он отвлекся. До него наконец дошло, что такое он слышал, что производило это шипение, это царапанье, этот глухой стук.

Это было вовсе не у него в голове. Это была пластинка, которую он слушал, секстет "Облачный атлас" в исполнении Берлинского оркестра.

Музыка кончилась.

ОЗЕРО УИННИПЕСОКИ Конец июня

Когда Уэйн отправился в дневной лагерь, Вик начала работать над новой книжкой... и "Триумфом".

Ее редактор полагал, что, возможно, пришла пора для "ПоискоВика" на праздничную тему, и считал, что большим спросом могло бы пользоваться рождественское приключение. От этой мысли поначалу несло запахом скисшего молока, из-за чего Вик морщилась, испытывая к ней рефлекторное отвращение. Но, несколько недель так и этак повертев ее в уме, она поняла, каким беспощадно коммерческим окажется такой выпуск. Кроме того, она представляла себе, как мило будет выглядеть ПоискоВик в полосатой, как леденец, шапке и с таким же шарфом. Ей ни разу не пришло в голову, что у робота, созданного на основе двигателя мотоцикла "Вулкан", никогда не возникнет потребности в шарфе. Это будет правильно выглядеть. Она была рисовальщицей, а не инженером; реальностью можно было пренебречь.

В дальнем углу каретного сарая она расчистила место для своего мольберта и положила начало новой книжке. В первый день она проработала три часа, простым синим карандашом рисуя озеро с раскалывающимся льдом. ПоискоВик и его маленькая подруга Бонни хватаются друг за друга на плавающей льдине. Безумный Мебиус Стрипп подобрался к ним снизу, на подводной лодке, сработанной под Кракена, чьи щупальца выбрасывались вокруг них. По крайней мере, ей казалось, что она рисует щупальца. Вик, как всегда, работала, включив музыку и отключив сознание, склоняя в задумчивости голову набок. Пока она рисовала, лицо у нее было гладким, лишенным складок, как у ребенка. И таким же безмятежным.

Она корпела над рисунком, пока у нее не свело руку, затем оставила работу и вышла на дневной свет, потянулась, заведя руки за голову, и прислушалась к хрусту в позвоночнике. Вошла в коттедж, налила себе стакан чая со льдом - об обеде Вик не беспокоилась, она вообще почти не ела, когда работала над книгой, - и вернулась в каретный сарай, чтобы обдумать, чему будет место на второй странице. Решила, что если она тем временем будет возиться с "Триумфом", то обдумыванию это не повредит.

Она собиралась ухлопать на мотоцикл час или около того, а затем вернуться к "ПоискоВику". Вместо этого она проработала три часа и забрала Уэйна из лагеря на десять минут позже срока.

После этого она стала заниматься книгой по утрам, а мотоциклом - после полудня. Она приучилась ставить будильник, чтобы всегда забирать Уэйна вовремя. К концу июня она накопила целую стопку эскизных страниц и разобрала "Триумф" вплоть до двигателя и голой металлической рамы.

За работой она пела, хотя редко это осознавала.

- Коль пою я эту песню, то никто здесь не уснет! Я сегодня в настроенье - ночь петь буду напролет! - пела она, когда работала над мотоциклом.

А работая над книгой, она пела:

- К Рождеству везет нас папа - сани Санты ждут там нас. К Рождеству везет нас папа, чтобы день прошел, как час.

Но это была одна и та же песня.

ХЭВЕРХИЛЛ 1 июля

Первого июля Вик с Уэйном поместили озеро Уиннипесоки в зеркало заднего вида и поехали обратно к дому ее матери в Массачусетсе. Теперь это был дом Вик. Она все время об этом забывала.

Лу летел в Бостон, чтобы провести четвертое вместе с Уэйном и впервые в жизни увидеть фейерверк в большом городе. Вик собиралась провести выходные в доме матери - теперь в своем доме - и постараться не пить, разбирая вещи мертвой женщины. У нее была мысль продать дом осенью и вернуться в Колорадо. Это стоило обсудить с Лу. Над "ПоискоВиком" она могла работать где угодно.

В коридоре маршрута 1, ведшем в Хэверхилл, движение было из рук вон плохим. Они застряли на дороге, под отдающимся головной болью небом с низко клубящимися облаками. Вик чувствовала, что никто не должен мириться с вот таким небом, оставаясь холодно трезвым.

- Тебя сильно тревожат призраки? - спросил Уэйн, пока они стояли на холостом ходу, ожидая, когда поедут автомобили перед ними.

- А что? Тебя пугает, что мы остановимся на ночь в доме бабушки? Если ее дух еще там, он не причинит тебе никакого вреда. Она тебя любила.

- Нет, - безразличным тоном сказал Уэйн. - Просто я знаю, что призраки любили с тобой поговорить, вот и все.

- Уже нет, - сказала Вик, меж тем как поток машин наконец поредел, и ей удалось проехать по правой полосе до поворота. - Уже все, малыш. Твоя мама повредилась умом. Вот почему мне пришлось лечь в больницу.

- Они были ненастоящими?

- Конечно, нет. Мертвые остаются мертвыми. Прошлое - это прошлое.

Уэйн кивнул.

- Кто это? - спросил он, глядя через двор, когда они свернули на подъездную дорогу.

Вик, задумавшись о привидениях, не обратила внимания на его вопрос и не заметила женщины, сидевшей у нее на крыльце. Когда Вик загнала машину на стоянку, посетительница поднялась на ноги.

На гостье были застиранные джинсы, распадающиеся на нити на коленях и бедрах, причем совсем не в соответствии с модой. В одной руке она держала сигарету, испускавшую бледную струйку дыма. В другой руке у нее была папка. У нее был тягучий, нервный взгляд наркоманки. Вик ни с чем не могла ее сопоставить, но была уверена, что знает ее. Она понятия не имела, кто это, но как-то чувствовала, что уже много лет ожидала появления этой женщины.

- Твоя знакомая? - спросил Уэйн.

Вик помотала головой. На какое-то время она лишилась дара речи. Большую часть последнего года Вик провела, крепко держась за здравомыслие и трезвость, словно старушка, сжимающая пакет с продуктами. Глядя во двор, она чувствовала, что дно у пакета начинает рваться.

Наркоманка в расползшихся джинсах "Чак Тейлор" вскинула руку в нервном, ужасно знакомом коротком взмахе.

Открыв дверцу машины, Вик вылезла и обошла капот, чтобы оказаться между Уэйном и этой женщиной.

- Могу я чем-то помочь? - прохрипела Вик. Ей требовался стакан воды.

- Надею с-с-сс-ссс... - Голос у нее звучал так, словно она вот-вот чихнет. Лицо у нее потемнело, и она выдавила: - сь, да. Он с-с-су-свободен.

- О чем вы говорите?

- О Приз-з-зраке, - сказала Мэгги Ли. - Он с-с-снова разъезжает п-п-по дорогам. Я думаю, ты должна вос-с-спользоваться с-с-своим мос-с-стом и попытатьс-с-ся найти его, Вик.

Она слышала, как Уэйн вылез из машины позади нее, как захлопнулась его дверца. Он открыл заднюю дверцу, и с заднего сиденья спрыгнул Хупер. Она хотела сказать ему вернуться в машину, но тогда она выдала бы свой страх.

Женщина улыбнулась ей. Ее лицо было отмечено невинностью и простой добротой, что для Вик очень живо ассоциировалось с сумасшествием. В психиатрической больнице она достаточно часто видела такие лица.

- Из-з-зз-звини, - сказала гостья. - Я не хотела начинать с-с-с-с... - Теперь голос у нее звучал так, как будто ее могло вырвать. - ...с- СС-с этого. Я Ммм-мм-мм- о боже. Ммм-МММ-мм-мммм-МЭГГИ. С-с-сильно з-з-з- заикаюсь. Из-з-вини. Однажды мы с-с тобой пили чай. Ты поц-ц-царапала колено. Давно. Ты была не намного с-с-старше, чем твой с-су-сс-сс... - Она замолчала, глубоко вздохнула, попробовала еще раз. - Мальчик. Но, думаю, ты точно долж-ж-жна это помнить.

Ужасно было слушать, как она пытается говорить, - все равно, что смотреть, как безногая женщина перетаскивает себя по тротуару. "Раньше она не заикалась так сильно", - подумала про себя Вик, в то же время оставаясь убежденной, что эта наркоманка - невменяемая и, возможно, опасная незнакомка. Оказалось, она в состоянии совмещать эти два понятия, совсем не чувствуя, что противоречит сама себе.

Наркоманка коснулась руки Вик, но ладонь у нее была горячей и влажной, и Вик быстро отстранилась. Вик посмотрела на руки девушки и увидела, что их испещряют множественные блестящие шрамы, похожие на оспины, - ожоги от сигарет. Некоторые из них были лиловато-розовыми, недавними.

Мэгги бросила на нее краткий взгляд, в котором смущение граничило с болью, но, прежде чем Вик смогла что-то сказать, Хупер, протиснувшись мимо, уткнулся носом в промежность Мэгги Ли. Мэгги засмеялась и оттолкнула его морду.

- Ой, ну и ну! У тебя ес-с-сть свой Йети. Какой милый, - сказала она. Она посмотрела поверх собаки на сына Вик. - А ты, должно б-б-быть, Уэйн.

- Откуда вы знаете его имя? - хриплым голосом спросила Вик, в голову которой пришла сумасшедшая мысль: "Фишки "Эрудита" не могут сообщать ей настоящих имен".

- Ты посвятила ему свою первую ис-с-с-с... книгу, - сказала Мэгги. - Раньше все они были у нас в библиотеке. Я тебя обож-жжжжжжжжжала!

- Уэйн? Отведи Хупера в дом, - сказала Вик.

Уэйн свистнул, щелкнул пальцами, прошел мимо Мэгги, и собака неуклюже затрусила вслед за ним. Уэйн плотно закрыл дверь за ними обоими.

Мэгги сказала:

- Я всегда думала, что ты напишешь. Ты обещала. Гадала, подашш-ш-шь ли ты весточку, когда арестовали М-М-МУ-мммМэнкса, но потом подумала, что ты решила вычеркнуть его из своей жизни. Несколько раз я ч-ч-чуть тебе не написала, но с-с-сначала боялась, что твоя с-с-су... твои родные с-с-станут рас-с-с-с- спрашивать тебя обо мне, а потом подумала, что ты, м-мм-может быть, хочешь вычеркнуть из с-своей жизни и меня.

Она снова попыталась улыбнуться, и Вик увидела, что у нее недостает зубов.

- Мисс Ли. По-моему, вы что-то путаете. Я вас не знаю. И ничем не могу вам помочь, - сказала Вик.

Вик пугало именно ощущение, что все было ровно наоборот. Мэгги ничуть не путалась - лицо у нее так и блестело от сумасшедшей определенности. Если кто и путался, так это сама Вик. Она видела все это перед своим мысленным взором: темную прохладу библиотеки, пожелтевшие фишки "Эрудита", разбросанные на столе, бронзовое пресс-папье, похожее на пистолет.

- Если ты меня не знаешь, то откуда тебе известна моя фамилия? Я ее не называла, - сказала Мэгги, только с сильным заиканием - на то, чтобы вывести эту фразу наружу, потребовалось около полуминуты.

Вик подняла руку, требуя тишины, и отмела это заявление как нелепое. Конечно, Мэгги упомянула свою фамилию. Она назвала ее, когда представлялась, Вик в этом не сомневалась.

- Вижу, однако, что вам кое-что обо мне известно, - продолжала Вик. - Поймите, мой сын ничего не знает о Чарльзе Мэнксе. Я никогда не говорила ему об этом человеке. И я не позволю, чтобы он услышал о нем... от посторонней. - Она чуть было не сказала от сумасшедшей.

- Конечно. Я не хотела п-п-пугать тебя или с-с-с-с...

- Тем не менее вы это сделали.

- Н-н-н-но, Вик...

- Прекратите называть меня так. Мы не знаем друг друга.

- Если бы я называла тебя П-п-п-пацанкой, тебе бы больше понравилось?

- Я не хочу, чтобы вы хоть как-то меня называли. Я хочу, чтобы вы ушли.

- Н-н-но тебе надо узнать о мм-мм- ммм... - От отчаянного желания выдавить нужное слово она едва не стонала.

- Мэнксе.

- Спасибо. Да. Нам надо решить, что с ним делать.

- С чем что делать? Что значит - Мэнкс снова разъезжает? Условно- досрочного он не получит вплоть до 2016 года, а последнее, что я о нем слышала, - он лежит в коме. Даже если бы он проснулся и его освободили, ему было бы лет двести. Но его не выпускали, потому что в противном случае меня бы уведомили.

- Он не настолько стар. Попробуй сссс-с-с... - Она словно имитировала звук горящего фитиля. - ...сто пятнадцать!

- Господи Боже. Я не обязана выслушивать эту чушь. У вас есть три минуты, чтобы убраться, леди. Если после этого вы еще будете на лужайке, то я вызову полицию.

Вик сошла с дорожки в траву, собираясь обойти Мэгги и достичь двери.

Она этого не сделала.

- Тебя не уведомили, что его отпустили, потому что его не отпускали. Подумали, что он умер. В конце мммм-мм-мая.

Вик застыла на месте.

- Что значит - подумали, что он умер?

Мэгги протянула папку.

На внутренней стороне обложки Мэгги записала телефонный номер. Взгляд Вик задержался на нем, потому что первые три цифры, шедшие после кода зоны, были собственным ее днем рождения, а следующие четыре цифры были вовсе не четырьмя цифрами, но буквами ФУФУ, своего рода непристойным заиканием из самих себя.

В папке содержалось около полудюжины распечаток из разных газет, сделанных на листах бумаги с надписью ТУТСКАЯ ПУБЛИЧНАЯ БИБЛИОТЕКА - ТУТ, ШТАТ АЙОВА. Бумага была в пятнах от воды и сморщенной, коричневатой по краям.

Первая статья была из газеты "Денвер Пост".

ПРЕДПОЛАГАЕМЫЙ СЕРИЙНЫЙ УБИЙЦА ЧАРЛЬЗ ТАЛАНТ МЭНКС УМИРАЕТ, ВОПРОСЫ ОСТАЮТСЯ

Там была миниатюрная фотография, сделанная при аресте: худое лицо с выпученными глазами и бледным, почти безгубым ртом. Вик пыталась прочесть статью, но текст расплывался у нее перед глазами.

Она вспомнила бельепровод - и как слезились у нее глаза, как полны были дыма легкие. Она вспомнила лишающий мыслей ужас, сопровождаемый мотивом "Веселого Рождества".

Она выхватывала отдельные фразы из статьи: дегенеративное заболевание, подобное болезни Паркинсона... прерывистая кома... подозревается в десятке похищений... Томас Прист... перестал дышать в два часа ночи.

- Я не знала, - сказала Вик. - Никто мне не сообщил.

Она была слишком выведена из равновесия, чтобы продолжать сосредоточивать свою ярость на Мэгги. Она просто думала: он умер. Он умер, и теперь ты можешь о нем забыть. Эта часть твоей жизни завершена, потому что он мертв.

Эта мысль не принесла с собой никакой радости, но она чувствовала возможность чего-то лучшего: облегчения.

- Не знаю, почему мне не сообщили, что его не стало, - сказала Вик.

- Ммм-мм. Спорить готова: потому что растерялись. Посмотри на следующей странице.

Вик устало подняла взгляд на Маргарет Ли, вспомнив ее слова о том, что Мэнкс снова разъезжает по дорогам. Она подозревала, что сейчас они подойдут к собственному сумасшествию Мэгги Ли, тому безумию, что заставило ее проделать весь путь из Тута, штат Айова, в Хэверхилл, штат Массачусетс, чтобы просто передать Вик эту папку.

Вик перевернула страницу.

ТРУП ПРЕДПОЛАГАЕМОГО СЕРИЙНОГО УБИЙЦЫ ИСЧЕЗАЕТ ИЗ МОРГА ДЕПАРТАМЕНТ ШЕРИФА ОБВИНЯЕТ "ВАНДАЛОВ-ИЗВРАЩЕНЦЕВ"

Вик прочла первый абзац, затем закрыла папку и протянула ее обратно Мэгги.

- Псих какой-то тело украл, - сказала Вик.

- Н-н-не думаю, - сказала Мэгги. Папку она не приняла.

Где-то ниже по улице взревела, оживая, газонокосилка. Вик только сейчас заметила, как жарко было во дворе. Даже сквозь пасмурную дымку солнце пекло ей голову.

- Значит, вы думаете, что он имитировал свою смерть. Да так ловко, что провел двух врачей. Каким-то образом. Пусть даже они уже приступили к вскрытию. Нет. Подождите.Вы думаете, что он действительно умер, но потом, сорок восемь часов спустя, вернулся к жизни. Вылез из своего ящика в морге, оделся и вышел.

Лицо Мэгги - все ее тело - расслабилось, выражая глубокое облегчение.

- Да. Я п-проделала такой п-п-ппппуть, чтобы увидеть тебя, Вик, потому что знала, п-п-просто знала, что ты мне п-п-поверишь. Теперь посмотри следующую статью. Там об одном-м-м типе из Кентукки, который исчез-з-з из своего дома на старинном "Роллс-Ройсе". На "Роллс-Ройсе" М-м-м-мэнкса. В статье н-н-не говорится, что он принадлежал М-м-мэнксу, н-н-но если ты п-п- посмотришь на ф-ф-фото...

- Я не собираюсь смотреть на это дерьмо, - сказала Вик, швыряя папку ей в лицо. - Пошла вон с моего двора, сука сумасшедшая.

Рот у Мэгги открывался и закрывался, точь-в-точь как у большого старого карпа, кои в аквариуме, который был главной достопримечательностью ее маленького офиса в Тутской публичной библиотеке, о чем Вик прекрасно помнила, пусть даже никогда там не была.

Ярость Вик наконец вскипела, и она хотела ошпарить ею Мэгги. Дело было не просто в том, что она преграждала Вик дорогу к двери, не в том, что своим безумным лепетом она угрожала подорвать у Вик ее собственное понимание правды... украсть у Вик ее с трудом обретенное здравомыслие. Дело было в том, что Мэнкс умер, действительно умер, но эта сумасшедшая не давала Вик располагать этим фактом. Чарли Мэнкс, похитивший Бог знает сколько детей, похитивший, терроризировавший и едва не убивший саму Вик, - этот Чарльз Мэнкс лежал в земле. Вик наконец сбежала от него. Только Маргарет, чтоб ее, Ли хотела вернуть его, выкопать его, заставить Вик снова его бояться.

- Захвати эту хрень, когда пойдешь, - сказала ей Вик.

Она наступила на кое-какие из бумаг, обходя Мэгги и направляясь к двери. Она постаралась не задеть ногой грязную, выцветшую на солнце фетровую шляпу, лежавшую на краю нижней ступеньки.

- С ним н-н-не покончено, Вик, - сказала Мэгги. - Вот почему я хотела - надеялась, - что ты попытаеш-ш-шься найти его. Я знаю, я говорила тебе н-н-не возвращаться, когда мы впервые встретились. Но ты тогда была слишком маленькой. Ты не была готова. Теперь, думаю, ты единственная, кто м-м-может его найти. Кто м-м-может его остановить. Если ты еще знаешь, как это сделать. Потому что, если ты этого не сделаешь, боюсь, он с-с-сам попытается тебя найти.

- Я собираюсь найти только телефон, чтобы вызвать полицию. Меня здесь не будет, когда они появятся, - сказала Вик. Затем, обернувшись и глядя прямо в лицо Мэгги Ли, она сказала: - Я ВАС НЕ ЗНАЮ. Убирайтесь со своим сумасшедшим бредом куда-нибудь в другое место.

- Н-н-но, Вик, - сказала Мэгги, подняв палец. - Разве ты не помнишь? Я п- п-п-подарила тебе те сережки...

Вик вошла в дом и захлопнула дверь.

Уэйн, который стоял всего в трех шагах и, наверное, все это слышал, подпрыгнул. Хупер, находившийся сразу позади него, съежился, тихонько заскулил, повернулся и затрусил прочь в поисках какого-нибудь более благополучного места.

Вик повернулась к двери, прислонилась к ней лбом и глубоко вздохнула. Прошло полминуты, прежде чем она стала готова открыть глаза и посмотреть через глазок в передний двор.

Мэгги как раз распрямлялась над крыльцом, осторожно и с определенным достоинством надевая на голову свою грязную фетровую шляпу. Она бросила на входную дверь дома Вик последний несчастный взгляд, затем повернулась и, прихрамывая, пошла по газону прочь. У нее не было машины, и ей предстояла долгая, в шесть кварталов, прогулка по жаре до ближайшей автобусной станции. Вик смотрел на нее, пока та не скрылась из виду, - смотрела и бесцельно поглаживала серьги, что были у нее в ушах, любимые с детских лет сережки, пару фишек из "Эрудита": Ф и У.

Когда через полчаса Уэйн вышел, чтобы прогулять Хупера - нет, вычеркивается, чтобы оказаться подальше от матери и ее концентрированно горестного настроения, - папка лежала на верхней ступеньке и все бумаги были снова аккуратно в нее вложены.

Он глянул через плечо в еще открытую дверь, но мать была на кухне, пила чай со льдом и думала выпить чего-нибудь покрепче. Он предполагал, что она думает именно об этом. Она все время посматривала на шкаф над холодильником, где ба держала джин, когда они с Вик еще выпивали. Его мать не пила после реабилитации прошлой зимой, а ба бросила это дело самым простым способом - умерев.

Уэйн закрыл дверь. Наклонился, поднял папку, открыл ее и посмотрел на тонкую стопку распечаток. Предполагаемый серийный убийца. Вандалы- извращенцы. Исчезновение инженера компании "Боинг".

Сложив стопку бумаг вчетверо, он положил ее в задний карман шорт. Пустую папку сунул за живую изгородь, росшую вдоль фасада дома.

Уэйн не был уверен, что хочет просмотреть эти статьи; будучи всего двенадцати лет от роду, он еще не осознавал себя настолько, чтобы понять, что уже решил взглянуть на них, что принял это решение в тот миг, когда спрятал папку за изгородью. Он пересек лужайку и сел на бордюр. Ему казалось, что в заднем кармане у него лежит нитроглицерин.

Он посмотрел через улицу, на лужайку с увядшей, пожелтевшей травой. Старичок, который там жил, по-настоящему запустил свой двор. У старичка было забавное имя - Зиг де Зут - и полная комната игрушечных солдатиков. Уэйн забрел туда в день похорон ба, и старик любезно показал их ему. Он рассказал Уэйну, что когда-то очень давно его мать, Вик, раскрасила несколько его фигурок. "У твоей матери даже тогда была тонкая кисть", - сказал он с акцентом, как у нациста. Потом его добрая старушка-жена подала Уэйну запотевший стакан чая со льдом и кусочками апельсина, у которого был почти райский вкус.

Уэйн думал, не пойти ли снова посмотреть на солдатиков старичка. Там он укрылся бы от жары и отвлекся бы от распечаток в своем заднем кармане, на которые ему, вероятно, не следовало смотреть.

Он даже зашел настолько далеко, что поднялся с бордюра и приготовился перейти улицу, - но потом посмотрел на свой дом и снова сел. Матери не понравится, если он убредет, не сказав, куда пошел, и он не думал, что уже можно вернуться в дом и спросить разрешения. Так что он остался, где был, глядя на увядающую лужайку через дорогу и скучая по горам.

Однажды Уэйн видел оползень, не далее чем прошлой зимой. Они с отцом прибыли в какое-то место над Лонгмонтом, чтобы отбуксировать "Мерседес", соскользнувший с дороги в кювет. Семья, ехавшая в машине, была потрясена, но цела и невредима. Это была нормальная семья: мама, папа, двое детей. У девочки даже были светлые косички. Вот настолько они были нормальными. Уэйн с первого взгляда понял, что эта мама никогда не лежала в психиатрической больнице, а в шкафу у этого папы не висел бронежилет имперского штурмовика. Он догадался, что у этих детей были нормальные имена, вроде Джона и Сью, в противоположность именам, взятым из комиксов. На крыше "Мерседеса" у них были лыжи, и отец спросил у Лу, может ли он расплатиться карточкой "АмЭкс". Не "Американ Экспресс". "АмЭкс". Через несколько минут после встречи с ними Уэйн полюбил всю эту семью с необъяснимым жаром.

Лу велел Уэйну спуститься с насыпи с крюком и тросом лебедки, но когда мальчик подобрался к машине, с высоты донесся звук: раскалывающийся треск, громкий как выстрел. Все посмотрели через сосны на снежные вершины, на зазубренные края Скалистых гор, возвышавшихся над ними.

У них на глазах оторвалось и заскользило вниз белое полотнище снега размерами с футбольное поле. Это было в полумиле к югу, так что им ничто не угрожало. После первого треска, с которым оторвался оползень, они даже едва его слышали. Он был не громче низких перекатов отдаленного грома. Хотя Уэйн его чувствовал. Он воспринимался как легкое постукивание в земле под ногами.

Этот огромный шельф снега проскользил несколько сот ярдов, ударился в линию деревьев и взорвался белой вспышкой, приливной волной снега в тридцать футов высотой.

Отец с картой "АмЭкс" поднял своего мальчика и усадил его на себе плечи, чтобы тому было видно.

- Вот она, дикая природа, малыш, - сказал он, меж тем как акр горного леса удушался под шестьюстами тоннами снега.

- Черт знает что, да? - сказал Лу и посмотрел с насыпи на Уэйна. Лицо его отца сияло от счастья. - Можешь вообразить, что ты под ним? Можешь представить, что все это дерьмо наползает на тебя?

Уэйн мог - и представлял, все время. Он думал, что это лучший способ умереть: быть стертым сверкающим обрушением снега и света, когда мир вокруг ревет и разрывается на части.

Брюс Уэйн Кармоди так долго был несчастен, что перестал обращать на это внимание. Иногда Уэйн чувствовал, что мир уже долгие годы разрывается на части у него под ногами. Он все еще ждал, чтобы тот утащил его вниз, похоронил его наконец.

Его мать какое-то время была сумасшедшей, верила, что звонит телефон, когда никаких звонков не было, вела разговоры с мертвыми детьми, которых не существовало. Иногда у него было чувство, что с мертвыми детьми она разговаривала больше, чем когда-либо говорила с ним. Она сожгла их дом. Провела месяц в психиатрической больнице, вышла оттуда для явки в суд и выпала из жизни Уэйна почти на два года. Некоторое время она провела в книжном туре, посещая книжные магазины по утрам и местные бары ночью. На шесть месяцев она зависла в Лос-Анджелесе, работая над мультипликационной версией "ПоискоВика", которая не сдвинулась с мертвой точки, и привычкой к кокаину, которая благополучно развилась. Какое-то время она потратила на рисование крытых мостов для выставки в галерее, на которую никто не ходил.

Отец Уэйна устал от пьянства Вик, от ее блужданий и безумств - и ушел от нее к даме, которая сделала ему большую часть татуировок, девушке по имени Кэрол, у которой были длинные волосы и которая одевалась так, словно на дворе по-прежнему стояли 80-е годы. Только у Кэрол был другой приятель, и они украли паспорт Лу и сбежали в Калифорнию, где наворотили десять тысяч долларов долга на имя Лу. Лу до сих пор разбирался с кредиторами.

Брюс Уэйн Кармоди хотел любить своих родителей и радоваться им, что время от времени и делал. Но они мешали ему в этом. Вот почему он чувствовал, что бумаги у него в заднем кармане подобны нитроглицерину, бомбе, которая еще не взорвалась.

Он решил, что если есть возможность отсрочить этот взрыв, то надо посмотреть, прикинуть, какой урон он может причинить и как лучше всего от него защититься. Он вытащил бумаги из заднего кармана, в последний раз украдкой посмотрел на свой дом и расправил страницы у себя на колене.

В первой газетной статье давалось фото Чарльза Таланта Мэнкса, мертвого серийного убийцы. Лицо у Мэнкса было таким длинным, что казалось, будто оно немного растаяло. У него были выпученные глаза, неправильный глупый прикус и лысый выпуклый череп, имевший сходство с яйцом динозавра из мультфильма.

Этого Чарльза Мэнкса арестовали у Ганбаррела почти пятнадцать лет назад. Он был похитителем, который перевез неназванного несовершеннолетнего через границы штатов, а затем сжег человека за попытку остановить его.

Никто не знал, сколько ему было лет, когда его посадили. В тюрьме у него не заладилось. К 2001 году он лежал в коме в больничном крыле "Супермакса" в Денвере. В этом состоянии он пробыл десять лет, прежде чем скончаться в мае месяце.

После этого в статье шли, главным образом, кровожадные домыслы. У Мэнкса имелся охотничий домик за Ганбаррелом, где деревья были увешаны сотнями рождественских украшений. Пресса окрестила это место "Домом Саней", из чего произвели пару каламбуров, ни один из которых не был удачен. В статье содержался намек, что он похищал детей и убивал их там на протяжении многих лет. Лишь мимоходом упоминалось, что никаких тел на территории так никогда и не нашли.

Какое отношение имело все это к Виктории МакКуин, матери Брюса Уэйна Кармоди? Никакого, насколько мог видеть Уэйн. Возможно, если он взглянет на другие статьи, то сможет в этом разобраться. Он продолжил.

Следующая статья называлась "Труп предполагаемого серийного убийцы исчезает из морга". Кто-то проник в больницу Св. Луки в Денвере, ударил охранника и убежал с мертвым старым Чарли Мэнксом. Кроме того, похититель трупа угнал "Транс-Ам" с парковки на другой стороне улицы.

"К сожалению, - заявил детектив Тед Адамс, - таковы времена, в которых мы живем. В прошлом году один тип напал на Санта-Клауса из Армии Спасения, чтобы украсть одиннадцать долларов. Вам ненавистна сама мысль о том, что кто-то похищает тело известного детоубийцы и совершает нападение просто ради удовольствия, но некоторые люди просто упыри".

Следующая заметка была взята из газеты, выходящей в Луисвилле, штат Кентукки, и не имела ни мало-мальского отношения к Чарльзу Мэнксу.

Она называлась "Исчезновение инженера компании "Боинг": местная загадка беспокоит полицию и Федеральную налоговую службу". Ее сопровождала фотография загорелого и жилистого человека с густыми черными усами, который опирался на старый "Роллс-Ройс", положив локти на капот.

Брюс хмурился, читая эту историю. Натан Деметр был объявлен пропавшим без вести своей несовершеннолетней дочерью, которая, вернувшись из школы, обнаружила, что дом не заперт, гараж открыт, недоеденный обед стоит на столе, а старинный "Роллс-Ройс" ее отца исчез. В ФНС, казалось, думали, что Деметр мог скрыться, чтобы избежать уголовного преследования за неуплату налогов на доходы. Его дочь не верила в это и говорила, что он либо похищен, либо мертв, но никоим образом не мог скрыться, не сообщив ей, зачем и куда направляется.

Как все это связано с Чарльзом Талантом Мэнксом, Уэйн не понимал. Он подумал, что, может, что-то пропустил, подумал, что надо вернуться к началу и перечитать все еще раз. Он как раз собирался перейти к первой распечатке, когда заметил Хупера, присевшего во дворе через дорогу и ронявшего в траву какашки размером с банан. Цветом они тоже походили на бананы: зеленые.

- Ой, нет! - крикнул Уэйн. - Ой, нет, здоровяк!

Он уронил бумаги на тротуар и начал переходить улицу.

Его первой мыслью было утащить Хупера со двора, пока никто не увидел. Но в одном из окон фасада дома через улицу дернулась занавеска. Кто-то наблюдал - то ли добрый старичок, то ли его добрая старушка-жена.

Уэйн решил, что лучше всего будет пойти туда и обратить это в шутку, спросить, не найдется ли у них пакета, которым он мог бы воспользоваться, чтобы навести порядок. Старик с этим его нидерландским акцентом, казалось, готов был посмеяться чему угодно.

Хупер поднялся, перестав горбиться. Уэйн зашипел на него: "Фу! Фу на тебя". Хупер завилял хвостом, радуясь тому, что привлек внимание Уэйна.

Уэйн уже собирался взойти на крыльцо к входной двери дома Зигмунда де Зута, когда заметил тени, мерцавшие вдоль нижнего края двери. Когда Уэйн посмотрел на глазок, ему показалось, что различает пятно цвета и какое-то движение. Кто-то стоял в трех футах от него, сразу за дверью, наблюдая за ним.

- Эй? - крикнул он, застыв у крыльца. - Мистер де Зут?

Тени под дверью шевельнулись, но никто не отозвался. Отсутствие ответа встревожило Уэйна. Тыльные стороны рук покрылись гусиной кожей. Ой, перестань. Что за глупость, ты просто начитался этих страшных историй о Чарли Мэнксе. Поднимись и позвони в звонок.

Уэйн отбросил беспокойство и начал подниматься по кирпичным ступеням, протягивая руку к дверному звонку. Он не заметил, что дверная ручка уже начинает поворачиваться, потому что человек с другой стороны готовился ее распахнуть.

ПО ТУ СТОРОНУ ДВЕРИ

Бинг Партридж стоял у дверного глазка. Левой рукой он держался за дверную ручку. В правой руке у него был пистолет.

- Мальчик, мальчик, уходи, - тонким и напряженным от насущности своей просьбы голосом прошептал Бинг. - Наша встреча впереди.

У Бинга был план, простой, но рискованный. Когда мальчик достигнет верхней ступеньки, он распахнет дверь и втащит его в дом. В кармане у Бинга была банка с пряничным дымом, и он мог бы отключить ребенка газом, как только тот окажется внутри.

А если малыш начнет кричать? Если малыш закричит и будет вырываться?

В конце квартала кто-то устраивал барбекю, дети во дворе бросали фрисби, взрослые слишком много пили, слишком громко смеялись и загорали. Возможно, Бинг не был самым острым ножом на кухне, но не был он и дураком. Бинг полагал, что человек в противогазе и с пистолетом в руке может привлечь какое-то внимание, борясь с кричащим ребенком. А еще была собака. Что, если она бросится? Это был сенбернар, большой, как медвежонок. Если он просунет свою медвежью голову в дверь, Бинг никогда не сможет выставить его обратно. Это было бы все равно что пытаться удержать дверь закрытой перед стадом крупного рогатого скота.

Мистер Мэнкс знал бы, что делать... но он спал. Он спал уже больше суток, отдыхал в спальне Зигмунда де Зута. Когда он бодрствовал, он был старым добрым мистером Мэнксом, но когда задремывал, иногда казалось, что он никогда не проснется. Он сказал, что ему будет лучше, когда он поедет в Страну Рождества, и Бинг знал, что это правда... но никогда не видел мистера Мэнкса таким старым, и когда он спал, то походил на мертвеца.

А что будет, если Бинг затащит мальчика в дом? Бинг не был уверен, что сможет разбудить мистера Мэнкса, когда он вот такой. Как долго смогут они здесь скрываться, прежде чем Виктория МакКуин выйдет на улицу и станет кричать, зовя своего ребенка, прежде чем полицейские пойдут от одной двери к другой? Это не то место и не то время. Мистер Мэнкс ясно дал понять, что сейчас они только наблюдают, и даже Бинг, который не был самым заточенным карандашом на столе, понимал, почему. Эта сонная улица не была достаточно сонной, и у них будет только один заход за этой шлюхой с ее шлюшьими татуировками и лживым шлюшьим ртом. Мистер Мэнкс не высказывал никаких угроз, но Бинг знал, как много это для него значит, и понимал, какое наказание его ждет, если он все испортит: мистер Мэнкс никогда не возьмет Бинга в Страну Рождества. Никогда, никогда, никогда, никогда, никогда.

Мальчик поднялся на первую ступеньку. И на вторую.

- Желанье загадать хочу, что звездам будет по плечу, - прошептал Бинг, закрыл глаза и приготовился действовать. - Желанье нынче таково: пошел вон, маленький ублюдок. Мы еще не готовы.

Он проглотил резиновый на вкус воздух и взвел курок на большом пистолете.

А потом кто-то появился на улице и крикнул мальчику:

- Нет! Уэйн, нет!

Нервные окончания у Бинга начали пульсировать, и пистолет едва не выскальзывал из его потной руки. По дороге катился большой серебристый автомобиль, похожий на лодку, и солнечный свет вспыхивал на его дисках, как спицы. Он остановился прямо перед домом Виктории МакКуин. Окно было опущено, и водитель высовывал из него обвисшую толстую руку, помахивая малышу.

- Привет! - снова крикнул он. - Привет, Уэйн! - Привет, а не нет. Бинг был в таком нервном напряжении, что ослышался. - Что случилось, чувак? - крикнул толстяк.

- Папа! - крикнул ребенок. Он забыл, что собирался взойти на крыльцо и позвонить в дверь, повернулся и побежал вниз по тропинке, а его чертов медвежонок поскакал рядом.

Бинг, казалось, лишился костей, ноги у него подгибались от облегчения. Он подался вперед, упершись лбом в дверь, и закрыл глаза.

Когда он открыл их и посмотрел в глазок, ребенок был в объятиях отца. Водитель был патологически жирным великаном с обритой головой и ногами вроде телеграфных столбов. Это, должно быть, был Луи Кармоди, отец мальчика. Бинг читал об их семье в Интернете, имел общее представление, кто есть кто, но никогда не видел фотографии этого типа. Он был поражен. Он не мог представить, как Кармоди и МакКуин занимались сексом - жирный зверь расколол бы ее на две части. Бинг и сам не был вполне атлетом, но рядом с Кармоди он сошел бы за чертову звезду стадиона.

Он недоумевал, чем таким располагал этот тип, чтобы побудить ее к сексу с ним. Возможно, они поладили в финансовом плане. Бинг долго разглядывал эту женщину и не удивился бы. Все эти татуировки. Женщина может сделать любую татуировку, которая ей понравится, но все они говорят то же самое. Все они - вывеска с надписью СДАЕТСЯ.

Ветер подхватил бумаги, которые перед этим рассматривал мальчик, и унес их под автомобиль толстяка. Когда Кармоди опустил своего ребенка на землю, мальчик оглянулся и заметил их, но не опустился на четвереньки, чтобы их достать. Эти бумаги тревожили Бинга. Они что-то означали. Они были важны.

Эти бумаги принесла покрытая шрамами костлявая наркоманка, которая пыталась всучить их МакКуин. Бинг наблюдал за всем этим из-за занавески в передней комнате. Виктории Маккуин эта наркоманка не нравилась. Она кричала на нее и корчила ей рожи. Швырнула в нее бумаги. Их голоса доносились не очень хорошо, но Бинг сумел расслышать, как одна из них сказала "Мэнкс". Бинг хотел разбудить мистера Мэнкса, но его невозможно было разбудить, когда он бывал вот таким.

"Потому что на самом деле он не спит", - подумал Бинг, а затем засунул эту неудачную мысль куда подальше.

Однажды он заглянул в спальню, чтобы посмотреть на мистера Мэнкса, лежавшего поверх простыней в одних боксерских трусах. На груди у него был большой Y-образный разрез, удерживаемый закрытым грубыми черными нитками. Тот частично зажил, но оставался блестящим каньоном в его плоти, из которого сочились гной и розовая кровь. Бинг простоял несколько минут, прислушиваясь, но не услышал, чтобы он хоть раз вздохнул. Рот у мистера Мэнкса был приоткрыт, источая слегка приторный, слегка химический запах формальдегида. Глаза у него тоже были открыты, тусклые, пустые, уставившиеся в потолок. Бинг подобрался вплотную, чтобы коснуться руки старика, и она была холодной и жесткой, холодной и жесткой, как у всякого трупа, и Бинга охватила тошнотворная уверенность, что мистер Мэнкс скончался, но затем глаза у него шевельнулись, совсем легонько, повернулись и задержались на Бинге, уставились на него, не узнавая, и Бинг ретировался.

Теперь, когда кризис миновал, Бинг позволил своим шатким, слабым ногам доставить его в гостиную. Он снял противогаз и сел с мистером и миссис де Зутами, чтобы посмотреть вместе с ними телевизор, потому что ему требовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Он взял старую миссис де Зут за руку.

Он смотрел игровые передачи и время от времени оглядывал улицу, следя за домом МакКуин. Незадолго до семи он услышал голоса и стук захлопывающейся двери. Он вернулся к входной двери и посмотрел в глазок. У неба был бледный оттенок нектарина, а мальчик со своим карикатурно жирным отцом шли по двору к взятому напрокат автомобилю.

- Если понадобимся, мы в отеле, - крикнул Кармоди Виктории МакКуин, которая стояла на крыльце дома.

Бингу не нравилось, что мальчик уезжает с отцом. Мальчик и женщина проходили вместе. Мэнкс хотел заполучить их обоих... как и Бинг. Мальчик предназначался для Мэнкса, но женщина была угощением для Бинга, кем-то, с кем он мог позабавиться в Доме Сна. От одного взгляда на ее худые голые ноги у него пересыхало во рту. Одна последняя забава в Доме Сна, а потом в Страну Рождества с мистером Мэнксом, в Страну Рождества на веки веков.

Но нет, никаких причин обливаться потом не было. Бинг просмотрел всю почту в почтовом ящике Виктории МакКуин и нашел счет за дневной лагерь в Нью- Гемпшире. Малыш был зарегистрирован там по август. Это правда, Бингу, вероятно, было далеко до клоуна в цирке, но он не думал, чтобы кто-то стал устраивать своего ребенка в лагерь, который стоит восемьсот долларов в неделю, а затем просто решил на это наплевать. Завтра будет Четвертое июля. Отец, вероятно, приехал сюда, чтобы просто повидаться с ребенком в праздник.

Отец и сын уехали, оставив здесь нечестивый призрак Виктории МакКуин. Бумаги под машиной - те самые, которые Бингу так хотелось посмотреть, - подхваченные воздушным потоком "Бьюика", закувыркались вслед за ним.

Виктория МакКуин тоже собиралась уезжать. Она вернулась в дом, но оставила дверь открытой, а через три минуты вышла с ключами от машины в одной руке и пакетами для продуктов в другой.

Бинг наблюдал за ней, пока она не исчезла, и затем еще немного понаблюдал за улицей и наконец вышел наружу. Солнце зашло, оставив на горизонте лучащуюся оранжевую дымку. Несколько звезд прожгли отверстия в темноте над землей.

- Человечек с пистолетом надевал противогаз, газ, газ, - тихонько напевал сам себе Бинг, что бывало с ним, когда он нервничал. - В Вик МакКуин стрелял он метко и попал ей между глаз, глаз, глаз.

Он ходил взад-вперед вдоль обочины, но смог найти только один лист бумаги, измятый и запятнанный.

Он ожидал чего угодно, но только не распечатку заметки о человеке из штата Теннесси, который прибыл на "Призраке" в дом Бинга месяц назад, за два дня до самого мистера Мэнкса. Мистер Мэнкс, бледный, с горящими глазами, истощавший и окровавленный, приехал на "Транс-Аме" с сиденьями под зебру, с большим серебристым молотком, лежавшим рядом с ним на пассажирском сиденье. К тому времени Бинг уже поставил на "Призрак" прежние номерные знаки, и NOS4A2 был готов в путь.

Человек из Теннесси, Натан Деметр, провел совсем немного времени в маленькой подвальной комнате в Доме Сна, прежде чем продолжить свой путь. Бинг предпочитал девушек, но у Натана Деметра был замечательно подвешен язык, и к тому времени, как Бинг с ним покончил, у них произошло много долгих, значительных и мужественных разговоров о любви.

Бинг был потрясен, снова увидев Натана Деметра на фотографии, сопровождавшей заметку под названием "Исчезновение инженера компании "Боинг". У него от этого заныло в животе. Он под угрозой смерти не мог вообразить, зачем та наркоманка пришла к Виктории МакКуин с такой вещью.

- Вот черт, - прошептал Бинг, раскачиваясь. Он машинально начал напевать снова: - Человечек с пистолетом надевал противогаз, газ, газ...

- И не так, и не так, - сказал слабый, писклявый голос у него за спиной.

Бинг повернул голову и увидел маленькую белобрысую девочку на розовом велосипеде с дополнительными колесиками. Ее занесло сюда от барбекю в конце улицы. Взрослый смех раздавался в теплом и влажном вечернем воздухе.

- Папа читал мне этот стишок, - сказала она. - Жил-был маленький охотник, пуль к ружьишку он припас. Он стреляет в утку, верно? А кто такой человечек в противогазе?

- О-о-о, - сказал ей Бинг. - Он хороший. Все его любят.

- Ну а я его не люблю.

- Полюбишь, когда узнаешь.

Она пожала плечами, развернула велосипед по широкому кругу и пустилась обратно по улице. Бинг посмотрел ей вслед, затем вернулся к де Зутам, сжимая в руке статью о Деметре, распечатанную на бланке какой-то библиотеки штата Айова.

Час спустя Бинг сидел перед телевизором с де Зутами, когда из спальни вышел мистер Мэнкс, полностью одетый, в шелковой рубашке, в сюртуке и в остроносых туфлях. Его изможденное лицо кадавра нездорово поблескивало в мерцающей темноте.

- Бинг, - сказал Мэнкс. - Кажется, я говорил тебе перенести мистера и миссис де Зутов в свободную комнату!

- Да ладно, - сказал Бинг. - Они же никому не причиняют вреда.

- Конечно, они никому не причиняют вреда. Они мертвы! Но это все равно не причина, чтобы они болтались здесь под ногами! Ради всего святого, зачем тебе сидеть здесь вместе с ними?

Бинг очень долго смотрел на него. Мистер Мэнкс был самым умным, самым наблюдательным, самым думающим человеком, которого когда-либо знал Бинг, но иногда он не понимал самых простых вещей.

- Это же лучше, чем вообще без общества, - сказал он.

БОСТОН

Лу с малышом сняли номер на верхнем этаже отеля "Хилтон" при аэропорте Логан - одна ночь там стоила столько же, сколько Лу зарабатывал в неделю, ему не карману, но да черт с ним, так проще всего тратить, - и не ложились, пока не кончился "Вечерний Леттерман". Передача шла до часу ночи, и Лу был уверен, что Уэйн уснул, поэтому не был готов к тому, чтобы ребенок заговорил - громким в темноте голосом. Он сказал всего девять слов, но этого хватило, чтобы сердце Лу прыгнуло ему в горло и застряло там, словно ком, которого не проглотить.

- Этот тип, Чарли Мэнкс, - сказал Уэйн. - Он что, такой уж крутой?

Лу стукнул кулаком меж своими большими грудями, и его сердце упало на место. Лу не очень-то ладил со своим сердцем. Оно так уставало, когда ему приходилось подниматься по лестнице. В тот вечер они с Уэйном прошагали по Гарвардской площади и по набережной так много, что он дважды вынужден был останавливаться, чтобы отдышаться.

Лу говорил себе: это потому, что он не привык находиться на уровне моря, его легкие и сердце приспособлены к горному воздуху. Но он не был глупцом. Он не собирался становиться таким жирным. То же самое случилось и с его отцом. Последние шесть лет своей жизни тот провел, разъезжая по супермаркету в одном из этих маленьких гольф-карах для людей, которые слишком толсты, чтобы стоять. Лу скорее снес бы свои слои жира бензопилой, чем залезать в супермаркете в один из этих чертовых скутеров.

- Мама что-нибудь о нем говорила? - спросил Лу.

Уэйн вздохнул и немного помолчал: этого хватило, чтобы Лу понял, что он, сам того не желая, ответил на вопрос малыша.

- Нет, - сказал наконец Уэйн.

- Тогда где ты о нем услышал? - спросил Лу.

- Возле маминого дома сегодня была одна тетка. Какая-то Мэгги. Она хотела поговорить с ней о Чарли Мэнксе, и мама просто взбесилась. Я думал, мама надает ей по заднице.

- Ну и ну, - сказал Лу, гадая, кто такая эта Мэгги Какая-то и какое отношение имеет она к Вик.

- Его посадили за убийство какого-то парня, да?

- Это та женщина, Мэгги, которая приходила к твоей матери? Это она сказала, что Мэнкс убил человека?

Уэйн снова вздохнул. Он перевернулся в постели, чтобы посмотреть на отца. Его глаза блестели в темноте, словно кляксы.

- Если я скажу тебе, откуда я знаю, что сделал Мэнкс, то мне не достанется? - спросил он.

- Только не от меня, - сказал Лу. - Искал о нем в Гугле или еще где?

Глаза Уэйна расширились, и Лу понял, что он даже не думал искать о Чарли Мэнксе в Гугле. Теперь, однако, подумает. Лу хотелось хлопнуть себя ладонью по лбу. Так держать, Кармоди. Так держать, чтоб тебе. Жирный и безмозглый.

- Та тетка оставила папку с газетными статьями. Я их вроде как прочел. Мама, наверное, не хотела бы, чтобы я их видел. Ты ведь не расскажешь ей об этом, да?

- Что за статьи?

- О том, как он умер.

Лу кивнул, подумав, что начал понимать, что к чему.

Мэнкс умер, когда не прошло трех дней после того, как скончалась мать Вик. Лу услышал об этом в тот же день, по радио. Вик всего три месяца как вышла из центра реабилитации, всю весну наблюдала, как чахнет ее мать, и Лу не хотел ей ничего говорить, опасаясь, что это выбьет почву у нее из-под ног. Он хотел рассказать ей, но возможности никак не представлялось, а потом, в какой-то точке, ворошить это стало невозможным. Он слишком долго тянул.

Мэгги Какая-то, должно быть, узнала, что Вик была девушкой, убежавшей от Чарли Мэнкса. Единственным ребенком, спасшимся от него. Может, Мэгги. Какая- то была журналисткой, может, описывала подлинные преступления и работала над новой книгой. Она заглянула ради комментария, и Вик выдала ей таковой: явно непечатный и, вероятно, связанный с гинекологией.

- Мэнкс не стоит того, чтобы о нем думать. Он не имеет с нами ничего общего.

- Но зачем кому-то говорить о нем с мамой?

- Об этом тебе надо спросить у мамы, - сказал он. - Мне точно ничего не надо об этом говорить. В противном случае мне самому достанется. Понимаешь?

Потому что таков был уговор, его сделка с Викторией МакКуин, которую они заключили, когда она узнала, что беременна, и решила, что хочет иметь ребенка. Она позволила Лу назвать малыша; она сказала Лу, что будет с ним жить; сказала, что будет заботиться о ребенке, а когда ребенок будет в постели, они вдвоем смогут повеселиться. Она сказала, что будет ему женой во всем, кроме названия. Но мальчику ничего не полагалось знать о Чарли Мэнксе, если она не решит рассказать ему о нем.

В то время Лу согласился, все это казалось достаточно разумным. Но он не ожидал, что эта договоренность не позволит его сыну узнать единственную хорошую вещь о своем отце. Что его отец однажды преодолел свой страх и на мгновение дотянулся до подлинного героизма Капитана Америки. Он втащил красивую девушку на седло своего мотоцикла и умчал ее от монстра. А когда монстр догнал их и поджег человека, именно Лу бросился гасить пламя... правда, слишком поздно, чтобы спасти жизнь, но намерения у него были чисты, и он действовал, совсем не думая о риске, которому подвергался.

Лу очень не нравилось все то, что вместо этого знал о нем его сын: что он был ходячим жирным анекдотом, что он кое-как сводил концы с концами, вытаскивая людей из снежных завалов и ремонтируя трансмиссии, что он не был в состоянии удержать при себе Вик.

Он мечтал получить еще один шанс. Ему хотелось спасти кого-то еще, чтобы Уэйн это видел. Он был бы рад воспользоваться своими жировыми отложениями, чтобы остановить пулю, если бы Уэйн стал этому свидетелем. Тогда он мог бы истечь кровью в дымке славы.

Существует ли человеческое стремление более жалкое - или более сильное, - чем желание получить еще один шанс для чего-либо?

Сын вздохнул и повалился на спину.

- Ладно, расскажи мне о своем лете, - попросил Лу. - Что на сегодня самое лучшее?

- Что никто не лежит в реабилитации, - сказал Уэйн.

Продолжение следует...