Скачать книгу

Лу Кларк знает, сколько шагов от автобусной остановки до ее дома. Она знает, что ей очень нравится работа в кафе и что, скорее всего, она не любит своего бойфренда Патрика. Но Лу не знает, что вот-вот потеряет свою работу и что в ближайшем будущем ей понадобятся все силы, чтобы преодолеть свалившиеся на нее проблемы. Уилл Трейнор знает, что сбивший его мотоциклист отнял у него желание жить. И он точно знает, что надо сделать, чтобы положить конец всему этому. Но он не знает, что Лу скоро ворвется в его мир буйством красок. И они оба не знают, что навсегда изменят жизнь друг друга.

Когда тебя катапультирует в совершенно новую жизнь — или, по крайней мере, с размаху прижимает к чужой жизни, словно лицом к окну,— приходится переосмыслить, кто ты есть. Или каким тебя видят другие.

За четыре короткие недели интерес родителей ко мне поднялся на пару-тройку пунктов. Я стала каналом в другой мир. Особенно для мамы, которая каждый день расспрашивала меня о Гранта-хаусе и его укладе, подобно зоологу, методично изучающему неизвестное науке существо и его привычки. «Миссис Трейнор пользуется льняными салфетками во время еды?» — спрашивала она, или: «Как по-твоему, они пылесосят каждый день, как и мы?», или: «А что они делают с картофелем?».

По утрам мама провожала меня строгими наставлениями выяснить, какую марку туалетной бумаги они используют и сделаны ли простыни из смеси полиэстера и хлопка. Как правило, она была глубоко разочарована тем, что я толком не помню. Мама втайне была убеждена, что аристократы живут как свиньи, с тех пор как в шесть лет я рассказала ей о школьной подруге с изысканным выговором, мать которой запрещала нам играть в гостиной, «потому что мы поднимем пыль».

Когда я возвращалась с отчетом, что да, собаке определенно позволяют есть на кухне, и нет, Трейноры не моют переднее крыльцо каждый день, мама поджимала губы, косилась на отца и кивала с тихим удовлетворением, будто я только что подтвердила все ее подозрения насчет неопрятности высших классов.

В силу зависимости от моего дохода или, возможно, того факта, что родители знали, как сильно мне не нравится эта работа, ко мне стали относиться с чуть большим уважением. Особых преимуществ это не принесло — в случае папы это означало, что он перестал называть меня «толстой задницей», а в случае мамы — что обычно по возвращении домой меня ждала кружка чая.

Для Патрика и моей сестры ничего не изменилось — на меня по-прежнему сыпались насмешки, объятия, поцелуи и кислые мины. Я тоже не ощущала перемен. Я выглядела так же, как и раньше, и одевалась, по выражению Трины, как после боя без правил в благотворительном магазине.

Я понятия не имела, что обо мне думает большинство обитателей Гранта-хауса. Уилл был непроницаем. Для Натана, вероятно, я оставалась всего лишь очередной наемной сиделкой. Он был достаточно дружелюбен, но близко не подпускал. Мне казалось, он сомневается, что я пробуду здесь долго. Мистер Трейнор вежливо кивал, когда мы встречались в прихожей, и время от времени спрашивал, нет ли на улицах пробок и хорошо ли я устроилась. Не уверена, что он узнал бы меня, если бы встретил в другой обстановке.

Но для миссис Трейнор — о боже!— для миссис Трейнор я, несомненно, была самым глупым и самым безответственным человеком на свете.

Это началось с фоторамок. Ничто в доме не ускользало от внимания миссис Трейнор, и я могла бы догадаться, что раздавленные рамки будут расценены как землетрясение. Она выспрашивала, как долго Уилл оставался один, что его спровоцировало, как быстро я устранила беспорядок. Она не то чтобы критиковала меня — она была слишком хорошо воспитана, даже чтобы просто повысить голос,— но все было предельно ясно по тому, как она медленно моргала, услышав мои ответы, и тихонько хмыкала в такт моим словам. Я ничуть не удивилась, когда Натан сказал, что она работает мировым судьей.

Она склонна думать, что мне лучше впредь не оставлять Уилла в одиночестве так долго, какой бы неловкой ни была ситуация. «Хм». Она склонна думать, что в следующий раз, протирая пыль, я не стану ставить вещи так близко к краю, что их можно будет случайно сбить на пол. «Хм». Похоже, она предпочитала верить, будто то была случайность. Миссис Трейнор выставила меня первоклассной идиоткой, и в результате я становилась первоклассной идиоткой в ее присутствии. Она всегда заходила, когда я что-нибудь роняла на пол или сражалась с кухонным таймером, либо стояла в коридоре со слегка недовольным видом, когда я возвращалась с улицы с дровами, как будто я отсутствовала намного дольше, чем на самом деле.

Как ни странно, ее отношение раздражало больше, чем грубость Уилла. Пару раз мне даже хотелось спросить напрямик, все ли в порядке.

«Вы сказали, что берете меня за бойкий нрав, а не за профессиональные навыки,— вертелось на языке.— Прекрасно, я порхаю с утра до вечера. Бодрая и жизнерадостная, как вы и хотели. Так в чем дело?»

Но Камилла Трейнор была не из тех женщин, с кем можно так разговаривать. К тому же во мне крепло подозрение, что в этом доме никто и никогда не говорит напрямик.

«У Лили, нашей предыдущей девушки, была прекрасная привычка жарить на этой сковороде два вида овощей одновременно», что означало: «Ты устраиваешь слишком много беспорядка».

«Как насчет чашечки чая, Уилл?» на самом деле означало: «Я понятия не имею, о чем с тобой говорить».

«Мне нужно разобрать бумаги» означало: «Ты был груб, и я намерена покинуть эту комнату».

Все это произносилось со слегка страдающим видом, и тонкие пальцы теребили цепочку с крестиком. Миссис Трейнор была такой сдержанной, такой отстраненной. Рядом с ней моя мама казалась Эми Уайнхаус. Я вежливо улыбалась, делая вид, что ничего не заметила, и выполняла работу, за которую мне платили. Или, по крайней мере, старалась.

—Какого черта вы пытаетесь накормить меня морковкой?

Я посмотрела на тарелку. Я разглядывала телеведущую и прикидывала, не выкрасить ли волосы в такой же цвет.

—Что? Ничего подобного.

—Нет, пытаетесь. Вы раздавили морковку и подмешали в подливку. Я все видел.

Я покраснела. Он был прав. Я сидела и кормила Уилла, и мы оба вполглаза следили за обеденным выпуском новостей. На обед был ростбиф с картофельным пюре. Мать Уилла велела положить на тарелку три вида овощей, хотя он четко сказал, что сегодня не хочет овощей. Кажется, вся еда, которую меня вынуждали готовить, была до отвращения сбалансирована по составу.

—Почему вы пытаетесь запихнуть в меня морковку?

—Я не пытаюсь.

—По-вашему, здесь нет морковки?

—Ну…— Я взглянула на крошечные оранжевые кусочки.— Есть…

Он ждал, подняв брови.

—Э-э-э… наверное, я думала, что овощи пойдут вам на пользу.

Отчасти я так ответила из уважения к миссис Трейнор, отчасти в силу привычки. Я привыкла кормить Томаса, пряча овощное пюре под горами картошки или внутри макарон. Каждый кусочек, который удавалось в него запихнуть, казался маленькой победой.

—Можно я уточню? Вы считаете, что чайная ложка морковки улучшит качество моей жизни?

Звучит и правда глупо. Но я привыкла не пугаться, что бы Уилл ни сказал или ни сделал.

—Я вас поняла,— спокойно ответила я.— Больше этого не повторится.

И вдруг Уилл Трейнор расхохотался. Прямо взорвался смехом, как будто сам не ожидал.

—Господь всемогущий,— покачал он головой. Я глядела на него.— Что еще вы запихали мне в еду? Сейчас вы попросите меня открыть тоннель, чтобы Мистер Поезд мог доставить немного кашицы из брюссельской капусты на чертову Станцию Язык?

Я обдумала его слова.

—Нет,— с непроницаемым видом ответила я.— Я знакома только с Мистером Вилкой. Мистер Вилка совсем не похож на поезд.

Так несколько месяцев назад заявил ее племянник Томас.

—Вас заставила моя мать?

—Нет. Уилл, прошу, извините. Я просто… не подумала.

—Тоже мне редкость.

—Ладно-ладно. Я уберу чертову морковку, если она вас так расстраивает.

—Меня расстраивает не чертова морковка. Меня расстраивает, что ее подмешала мне в еду сумасшедшая, которая называет столовые приборы Мистером и Миссис Вилкой.

—Я пошутила. Послушайте, давайте я уберу морковку и…

—Я больше ничего не хочу.— Он отвернулся.— Просто заварите чай. И не пытайтесь подмешать в него чертов цуккини!— добавил он в спину.

Натан вошел, когда я заканчивала мыть посуду.

—Уилл в хорошем настроении,— заметил он, когда я протянула ему кружку.

—Неужели?— Я ела свои сэндвичи на кухне.

На улице было невыносимо холодно, и почему-то в последнее время дом казался уже не таким негостеприимным.

—Он говорит, что ты пытаешься его отравить. Но он сказал это… ну, знаешь… в хорошем смысле.

Как ни странно, слова Натана мне польстили.

—Ну… ладно…— постаралась я скрыть радость.— Дай только срок!

—И говорит он чуть больше, чем раньше. Он мог неделями не проронить ни слова, но в последние дни слегка разговорился.

Я вспомнила, как Уилл сказал, что, если я не перестану свистеть, ему придется сбить меня креслом.

—Пожалуй, большая разница, кого назвать разговорчивым — его или меня.

—Ну, мы немного поболтали о крикете. И вот что я тебе скажу.— Натан понизил голос.— С неделю назад миссис Ти спросила, как мне кажется, хорошо ли ты справляешься. Я ответил, что, по-моему, ты очень профессиональна, но я знаю, она имела в виду другое. А вчера она зашла и сказала, что слышала, как вы смеялись.

Я вспомнила прошлый вечер.

—Он смеялся надо мной,— поправила я.

Уилла рассмешило, что я не знала, что такое песто. Я сказала ему: «На ужин макароны в зеленой подливке».

—Да какая ей разница. Он так давно ни над чем не смеялся.

Это правда. Мы с Уиллом вроде наконец-то поладили. Заключалось это в том, что он грубил мне, а я иногда грубила в ответ. Он утверждал, что я плохо выполнила его просьбу, а я отвечала, что, если бы ему было не все равно, он попросил бы как следует. Он бранил меня, называл «гвоздем в заднице», а я парировала, что пусть попробует обойтись без этого «гвоздя» и посмотрим, как долго он протянет. Все это было немного наигранно, но, похоже, устраивало нас обоих. Иногда даже казалось, что Уилл испытывает облегчение, оттого что кто-то готов нагрубить ему, возразить или заявить, что он ведет себя ужасно. Видимо, после аварии все ходили вокруг него на цыпочках… кроме, может быть, Натана, к которому Уилл, похоже, машинально относился с уважением и который был неуязвим для любых ядовитых замечаний. Натан был бронированным автомобилем в человеческом обличье.

—Просто постарайся, чтобы он чаще над тобой насмехался, хорошо?

—О, это не проблема.— Я поставила кружку в раковину.

Еще одной значительной переменой, не считая атмосферы в доме, было то, что Уилл уже не требовал так часто, чтобы я оставила его в покое, а пару раз даже предложил посмотреть с ним кино. Я охотно посмотрела «Терминатора», хотя уже видела все части, но, когда Уилл указал мне на французский фильм с субтитрами, мельком глянула на обложку и вежливо отказалась.

—Почему?

—Я не люблю фильмы с субтитрами,— пожала я плечами.

—Это все равно что не любить фильмы с актерами. Не будьте дурой. Что именно вам не нравится? То, что нужно читать, а не только смотреть?

—Просто я не люблю иностранные фильмы.

—Чертов «Местный герой» — последний неиностранный фильм. Или, по-вашему, Голливуд — пригород Бирмингема?

—Смешно.

Уилл не мог поверить, когда я призналась, что ни разу не видела фильма с субтитрами. Но по вечерам у нас дома на пульт дистанционного управления претендовали родители, а Патрика легче было заманить на вечерние курсы вязания крючком, чем на показ иностранного фильма. В мультиплексе ближайшего городка показывали только свежие боевики или романтические комедии, и залы были настолько переполнены улюлюкающими подростками в толстовках с капюшонами, что большинство окрестных жителей редко туда заглядывали.

—Вы должны посмотреть этот фильм, Луиза. Собственно говоря, я вам приказываю.— Уилл откатился назад и кивнул на обычное кресло.— Садитесь. И не двигайтесь, пока фильм не закончится. Ни разу не видела иностранного фильма! Боже праведный,— пробормотал он.

Это был старый фильм о горбуне, который унаследовал дом в деревенской глуши, и Уилл сказал, что он снят по знаменитой книге, о которой я никогда не слышала. Первые двадцать минут я никак не могла угомониться. Меня раздражали субтитры, и я гадала, рассердится ли Уилл, если я скажу, что мне надо в туалет.

А потом что-то случилось. Я перестала думать о том, как сложно одновременно слушать и читать, забыла о расписании приема таблеток и о том, что миссис Трейнор может подумать, будто я отлыниваю, и начала переживать из-за несчастного горбуна и его семьи, над которыми издевались бессовестные соседи. К тому времени, как горбун умер, я тихонько рыдала, промочив соплями рукав.

—Ну что ж…— Уилл появился рядом и лукаво посмотрел на меня.— Вам совсем не понравилось.

Я подняла глаза и с удивлением обнаружила, что на улице стемнело.

—Теперь вы будете злорадствовать,— пробормотала я, потянувшись за коробкой с салфетками.

—Немного. Я просто удивлен, как вы могли достигнуть столь преклонного возраста и… Кстати, сколько вам лет?

—Двадцать шесть.

—Вам двадцать шесть, и вы ни разу не видели фильма с субтитрами.— Он следил, как я промокаю глаза.

Я посмотрела на салфетку и обнаружила, что стерла всю тушь.

—Я не знала, что это обязательно,— проворчала я.

—Хорошо. И как же вы убиваете время, Луиза Кларк, если не смотрите фильмы?

—Хотите знать, чем я занимаюсь в нерабочее время?— Я скомкала салфетку в кулаке.

—Разве не вы хотели, чтобы мы поближе узнали друг друга? Ну так расскажите о себе.

Как обычно, по его тону нельзя было понять, не издевается ли он. Похоже, пришло время расплаты.

—Зачем?— спросила я.— Откуда такой внезапный интерес?

—Господь всемогущий! Тоже мне государственная тайна.— Похоже, он начал злиться.

—Не знаю…— начала я.— Выпиваю в пабе. Немного смотрю телевизор. Смотрю, как мой парень бегает. Ничего особенного.

—Вы смотрите, как ваш парень бегает.

—Да.

—Но сами не бегаете.

—Нет. Я для этого…— Я посмотрела на свою грудь.— Не приспособлена.

—Что еще?— улыбнулся он.

—В каком смысле еще?

—Хобби? Путешествия? Любимые места?

Уилл напоминал школьного консультанта по профориентации.

—У меня нет настоящих хобби.— Я пошевелила мозгами.— Немного читаю. Люблю наряжаться.

—Удобно,— сухо заметил он.

—Вы сами спросили. Нет у меня никаких хобби.— Как ни странно, я принялась защищаться.— Ничего я особо не делаю, ясно? Работаю и возвращаюсь домой.

—А где вы живете?

—По другую сторону замка. На Ренфру-роуд.

Уилл непонимающе смотрел на меня. Ну конечно! Две стороны замка — два мира.

—Это неподалеку от шоссе с двусторонним движением. Рядом с «Макдоналдсом».

Он кивнул, хотя вряд ли представлял, о чем я говорю.

—Отдых?

—Я съездила в Испанию с Патриком. Моим парнем,— добавила я.— В детстве мы не бывали дальше Дорсета. Или Тенби. Моя тетя живет в Тенби.

—И чего вы хотите?

—Чего я хочу?

—От жизни?

—Это вроде бы слишком личное,— заморгала я.

—Необязательно вдаваться в подробности. Я не прошу вас заняться психоанализом. Просто спрашиваю: чего вы хотите? Выйти замуж? Нарожать спиногрызов? Сделать карьеру? Объездить весь мир?

Последовала долгая пауза.

Наверное, я знала, что мой ответ его разочарует, еще до того, как произнесла:

—Не знаю. Никогда об этом толком не думала.

* * *

В пятницу мы отправились в больницу. Хорошо, что я не знала о визите Уилла к врачу до того, как пришла на работу, иначе не спала бы всю ночь, переживая из-за того, как повезу его туда. Я умею водить, это правда. Примерно так же, как говорить по-французски. Да, я сдала соответствующий экзамен. Но с тех пор использовала данный навык не чаще раза в год. Мысль о том, чтобы погрузить Уилла и его кресло в специальный микроавтобус и благополучно отвезти в соседний город и обратно, наполняла меня невыразимым ужасом.

Я неделями мечтала о том, чтобы вырваться из этого дома во время рабочего дня. Теперь же я была готова на что угодно, лишь бы никуда не ходить. Больничную карту Уилла я нашла среди папок с документами, имеющими отношение к его здоровью,— здоровенных толстых скоросшивателей с заголовками «Транспорт», «Страховка», «Как жить с инвалидностью» и «Врачи». Я вытащила карту и проверила — в ней стояла сегодняшняя дата. Во мне теплилась крошечная надежда, что Уилл ошибся.

—Ваша мать едет с нами?

—Нет. Она не ходит со мной по врачам.

Я не сумела скрыть удивления. Мне казалось, миссис Трейнор стремится контролировать все аспекты лечения своего сына.

—Раньше ходила,— пояснил Уилл.— Но мы заключили соглашение.

—А Натан едет?

Я стояла перед Уиллом на коленях. Я так нервничала, что заляпала его брюки едой, и теперь тщетно пыталась их вытереть, так что изрядная часть промокла насквозь. Уилл ничего не сказал, только попросил меня перестать извиняться, но я все равно продолжала дергаться.

—Зачем?

—Просто так.

Я не хотела, чтобы он знал, как мне страшно. Большую часть утра — обычно посвященную уборке — я читала и перечитывала инструкцию по эксплуатации кресельного подъемника и все же с ужасом ждала момента, когда мне придется взять на себя ответственность и поднять Уилла на два фута в воздух.

—Хватит, Кларк. В чем дело?

—Ладно. Просто… просто я подумала, что на первый раз было бы неплохо, если бы рядом был кто-то опытный.

—В отличие от меня,— сказал он.

—Я не это имела в виду.

—Потому что я не имею ни малейшего представления, как за мной ухаживать?

—Вы умеете управлять подъемником?— спросила я напрямик.— Сможете сказать мне, что именно делать?

Уилл спокойно глядел на меня. Если он готовился к драке, то, похоже, передумал.

—Разумно. Да, Натан едет. Лишняя пара рук не помешает. К тому же я решил, что вы будете меньше психовать, если он будет рядом.

—Я вовсе не психую,— возразила я.

—Ну конечно.— Он глянул на свои колени, которые я продолжала промокать салфеткой. Соус от пасты я убрала, но ткань оставалась мокрой.— Теперь мне припишут недержание мочи?

—Я не закончила.— Я включила фен в розетку и направила раструб ему в промежность.

Уилла обдало горячим воздухом, и он поднял брови.

—Ну да,— сказала я.— У меня тоже были другие планы на вечер пятницы.

—Вы и правда напряжены?— (Я чувствовала, что он изучает меня.)— Выше нос, Кларк. Это мне, а не вам дуют раскаленным воздухом на гениталии.

Я не ответила.

—Да ладно, что такого может случиться?— перекрыл гул фена его голос.— В худшем случае я окажусь в инвалидном кресле.

Возможно, это звучит глупо, но я невольно рассмеялась. Неужели Уилл пытается меня подбодрить?

* * *

Снаружи автомобиль выглядел совершенно нормально, но при открытии задней пассажирской дверцы сбоку до самой земли опускался пандус. Под присмотром Натана я направила уличное кресло Уилла — у него было отдельное кресло для поездок — прямо на пандус, проверила электрический тормоз-ограничитель и запрограммировала кресло на медленный подъем в машину. Натан сел на второе пассажирское место, пристегнул Уилла ремнями и зафиксировал колеса. Стараясь унять дрожь в руках, я сняла машину с ручного тормоза и медленно покатила по дорожке к больнице.

Вдали от дома Уилл словно стал меньше. На улице было морозно, и мы с Натаном закутали его в шарф и теплое пальто, но он все равно притих, выпятил подбородок и как-то съежился на открытом пространстве. Каждый раз, когда я поглядывала в зеркало заднего вида, то есть довольно часто, несмотря на то что Натан был рядом, я боялась, что кресло сорвется с креплений. Уилл с непроницаемым видом смотрел в окно. Даже когда машина глохла или резко тормозила, что случалось не раз, он только чуть морщился и ждал, когда я разберусь с управлением.

К тому времени, как мы добрались до больницы, я покрылась испариной. Я три раза объехала больничную парковку, подыскивая самый просторный участок, чтобы дать задний ход, пока не почувствовала, что мужчины начинают терять терпение. Наконец я опустила пандус, и Натан выкатил кресло Уилла на бетонированную площадку.

—Отличная работа!— Натан вышел из машины и хлопнул меня по спине, но мне было трудно ему поверить.

Некоторые вещи не замечаешь, пока не сопровождаешь человека в инвалидном кресле. Например, насколько ужасны почти все мостовые, пестрящие плохо заделанными дырами или просто неровные. Я медленно шла рядом с Уиллом, который ехал самостоятельно, и замечала, как он страдальчески дергается на каждом ухабе и как часто вынужден осторожно объезжать возможные преграды. Натан делал вид, что ничего не замечает, но я знала, что он тоже наблюдает. Уилл просто ехал с мрачным и решительным видом.

Другой неприятный момент — насколько эгоистичны почти все водители. Они паркуются напротив съездов с тротуара или так близко, что инвалидное кресло просто не сможет пролезть. Я была шокирована и пару раз едва не засунула какую-нибудь грубую записку под дворник, но Натан и Уилл, похоже, привыкли. Натан отыскал подходящее место, и мы наконец перешли через дорогу, охраняя Уилла по бокам.

Уилл не произнес ни единого слова, с тех пор как мы вышли из дома.

Сама больница оказалась невысоким сверкающим зданием. Безупречно чистая приемная больше напоминала современный отель, возможно свидетельствуя о частной страховке. Я держалась позади, пока Уилл называл секретарю свое имя, а затем последовала за ним и Натаном по длинному коридору. Натан нес большой рюкзак, в котором лежало все, что теоретически могло понадобиться Уиллу во время короткого визита, от стаканчиков до запасной одежды. Натан собрал его утром у меня на глазах, подробно описывая все возможные неприятности.

«Да, хорошо, что это бывает нечасто»,— сказал он, заметив мое потрясенное лицо.

К врачу я не пошла. Мы с Натаном сидели в удобных креслах у кабинета консультанта. Здесь не было больничного запаха, а в вазе на подоконнике стояли свежие цветы. Не какие-нибудь обычные цветы. Огромные экзотические штуковины, названия которых я не знала, искусно собранные в минималистические букеты.

—Чем они там занимаются?— спросила я через полчаса.

—Обычная полугодовая проверка,— оторвался от книги Натан.

—Проверяют, не стало ли ему лучше?

—Ему не становится лучше.— Натан положил книгу.— Поврежден спинной мозг.

—Но ты занимаешься с ним физиотерапией и прочим.

—Только чтобы поддерживать физическую форму, чтобы мышцы не атрофировались, из костей не вымывался кальций, кровь не застаивалась в ногах и так далее.— Когда Натан снова заговорил, его голос был мягким, как будто он опасался меня разочаровать.— Он никогда не будет ходить, Луиза. Чудеса случаются только в голливудских фильмах. Мы всего лишь пытаемся снять боль и сохранить ту скромную подвижность, которая у него есть.

—А Уилл делает то, что ты велишь? В смысле, физиотерапию? По-моему, он не хочет делать ничего, что я предлагаю.

—Делает, но, по-моему, вполсилы.— Натан сморщил нос.— Когда я поступил на работу, он был полон решимости. Реабилитация шла довольно неплохо, но после года без каких-либо улучшений, наверное, сложно верить, что дело того стоит.

—Как по-твоему, он не должен сдаваться?

—Честно?— Натан уставился в пол.— У него квадриплегия С 5/6. Это значит, что отсюда и ниже ничего не работает…— Он показал ладонью на верхнюю часть груди.— Спинной мозг пока не научились чинить.

Я смотрела на дверь, думая о лице Уилла, когда мы ехали под зимним солнцем, и о сияющем лице мужчины на фотографии с лыжного курорта.

—Но ведь медицина не стоит на месте? В смысле… в таких заведениях… должны постоянно над этим работать.

—Это неплохая больница,— ровным тоном ответил он.

—Пока живу — надеюсь, да?

—Конечно,— посмотрел на меня Натан и снова уткнулся в книгу.

* * *

В четверть третьего по настоянию Натана я отправилась за кофе. Он сказал, что визит может затянуться надолго, и пообещал удерживать форт, пока я не вернусь. Я немного потянула время в приемной, листая журналы в газетном киоске, изучая шоколадные батончики.

Разумеется, на обратном пути я заблудилась и несколько раз спрашивала у медсестер дорогу, причем две из них ничем не смогли мне помочь. Когда я со стынущим кофе оказалась на месте, в коридоре никого не было. Подойдя ближе, я заметила, что дверь кабинета консультанта приоткрыта. Я помедлила снаружи, но в ушах все время звучал голос миссис Трейнор, требующей, чтобы я не оставляла Уилла одного. Я снова не справилась.

—Итак, увидимся через три месяца, мистер Трейнор,— говорил голос.— Я изменил дозировку лекарств от спазмов, и вам обязательно сообщат по телефону результаты анализов. Возможно, в понедельник.

—Я могу купить их в аптеке внизу?— услышала я голос Уилла.

—Да. Вот рецепт. И эти тоже должны у них быть.

Женский голос:

—Забрать папку?

Я поняла, что дело близится к концу. Постучала, и кто-то велел мне войти. Ко мне повернулись две пары глаз.

—Прошу прощения,— приподнялся консультант со стула.— Я думал, это физиотерапевт.

—Я… сиделка Уилла,— сообщила я, топчась у двери. Натан в это время натягивал на Уилла рубашку.— Простите… Мне показалось, что вы закончили.

—Погодите минутку снаружи, Луиза,— раздался резкий голос Уилла.

Бормоча извинения, я с пылающим лицом попятилась.

Меня поразило не обнаженное тело Уилла, худое и покрытое шрамами. И не слегка недовольный вид консультанта — с таким же видом миссис Трейнор смотрела на меня день за днем, давая понять, что я все та же неуклюжая идиотка, сколько бы мне ни платили в час.

Нет, меня поразили синевато-багровые линии на запястьях Уилла, длинные неровные шрамы, которые невозможно было скрыть, как бы проворно Натан ни опустил рукава рубашки.

Снег пошел так неожиданно, что я вышла из дома под ясным синим небом, а менее чем через полчаса миновала замок, похожий на пряничный домик, густо залитый белой глазурью.

Я бесшумно брела по подъездной дорожке, не чувствуя пальцев ног и дрожа в слишком тонком китайском шелковом плаще. Вихрь крупных белых снежинок примчался из чугунно-серой дали, почти скрыв Гранта-хаус, заглушив звуки и неестественно замедлив мир. Машины за аккуратно подстриженной изгородью ехали с новообретенной осторожностью, пешеходы скользили и визжали на мостовых. Я натянула шарф на нос и пожалела, что не надела ничего практичнее балеток и бархатного короткого платья.

К моему удивлению, дверь открыл не Натан, а отец Уилла.

—Он в кровати,— сообщил мистер Трейнор, выглядывая из-под навеса крыльца. — Плохо себя чувствует. Я как раз думал, не позвонить ли врачу.

—А где Натан?

—У него выходной. И как назло, именно сегодня. Чертова медсестра из агентства явилась и умчалась ровно через шесть секунд. Если снег не прекратится, не знаю, что мы станем делать.— Мистер Трейнор пожал плечами, как будто и вправду ничего нельзя было поделать, и скрылся в коридоре, явно довольный, оттого что переложил ответственность на меня.— Вы же знаете, что ему нужно?— крикнул он через плечо.

Я сняла плащ и туфли и, поскольку знала, что миссис Трейнор в суде — она отметила соответствующие даты в расписании на кухне Уилла,— повесила мокрые носки на батарею. В корзине с чистым бельем нашлись носки Уилла. На мне они выглядели до смешного большими, но как же приятно было держать ноги сухими и в тепле! Уилл не ответил на мое приветствие, так что через некоторое время я приготовила ему попить, тихонько постучала и заглянула в дверь. В тусклом свете я с трудом разобрала очертания фигуры под одеялом. Он крепко спал. Я сделала шаг назад, закрыла за собой дверь и приступила к своим утренним обязанностям.

Моя мать, похоже, испытывала почти физическое удовлетворение от идеально прибранного дома. Я уже месяц пылесосила и убиралась каждый день, но до сих пор не понимала, что в этом хорошего. Наверное, я никогда не доживу до момента, когда буду рада свалить уборку на кого-нибудь другого.

Но в такой день, как сегодня, когда Уилл был прикован к постели, а внешний мир словно замер, мне удалось обнаружить своего рода созерцательное удовольствие в том, чтобы пройтись с тряпкой от одного конца флигеля до другого. Я протирала пыль, пылесосила и таскала за собой из комнаты в комнату радио, включив его совсем тихо, чтобы не потревожить Уилла. Время от времени я заглядывала к нему в комнату, просто чтобы удостовериться, что он дышит, и только к часу дня начала немного беспокоиться, когда он так и не проснулся.

Я наполнила дровяную корзину, отметив, что выпало уже несколько дюймов снега. Приготовила Уиллу свежее питье и постучала. Затем постучала еще раз, погромче.

—Да?— Голос был хриплым, как будто я его разбудила.

—Это я. Луиза,— добавила я, потому что он не ответил.— Можно войти?

—По-вашему, я тут танец семи покрывал танцую?

В комнате было темно, шторы до сих пор задернуты. Я вошла и подождала, пока привыкнут глаза. Уилл лежал на боку, одна рука согнута, словно он пытался приподняться, как и в прошлый раз, когда я заглядывала в комнату. Иногда было так легко забыть, что он не способен перевернуться самостоятельно. Его волосы торчали вбок, а одеяло было аккуратно подоткнуто. Запах теплого немытого мужского тела наполнял комнату — не то чтобы неприятный, но довольно странный для рабочего дня.

—Что-нибудь нужно? Хотите попить?

—Мне нужно сменить позу.

Я поставила питье на комод и подошла к кровати.

—Что… что я должна сделать?

Он старательно сглотнул, как будто ему было больно.

—Поднимите и переверните меня, затем поднимите спинку кровати. Смотрите…— Он кивнул, чтобы я подошла ближе.— Обхватите меня руками, сцепите кисти и тяните назад. Спиной прижимайтесь к кровати, чтобы не надорвать поясницу.

Разумеется, мне было не по себе. Я обняла Уилла, его запах наполнил мои ноздри, теплая кожа прижалась к моей. Сложно было быть еще ближе, разве что я начала бы покусывать его за ухо. При этой мысли мне захотелось истерично засмеяться, но я удержалась.

—Что?

—Ничего.

Я глубоко вдохнула, сцепила кисти и устроилась поудобнее. Он был шире, чем я ожидала, и почему-то тяжелее. Я сосчитала до трех и потянула назад.

—О боже!— фыркнул он мне в плечо.

—Что?— Я едва не уронила его.

—У вас ледяные руки.

—Ага. Если бы вы удосужились выбраться из кровати, то знали бы, что на улице идет снег.

Я наполовину шутила, но вдруг осознала, что его кожа горячая под футболкой — жар так и шел глубоко изнутри. Уилл слегка застонал, когда я уложила его на подушку, а ведь я старалась действовать как можно медленнее и осторожнее. Он указал на устройство дистанционного управления, которое должно было приподнять его голову и плечи.

—Только не сильно,— пробормотал он.— Голова кружится.

Не обращая внимания на вялые протесты, я включила прикроватную лампу, чтобы рассмотреть его лицо.

—Уилл… вы хорошо себя чувствуете?— Мне пришлось повторить вопрос дважды, прежде чем он ответил:

—Не лучший денек.

—Вам нужно обезболивающее?

—Да… и сильное.

—Как насчет парацетамола?

Он со вздохом откинулся на прохладную подушку.

Я подала ему стаканчик и проследила, чтобы он сделал глоток.

—Спасибо,— сказал он, и внезапно мне стало не по себе.

Уилл никогда меня не благодарил.

Он закрыл глаза, и некоторое время я просто стояла в дверях и смотрела на него. Его грудь вздымалась и опадала под футболкой, рот был слегка приоткрыт. Его дыхание было поверхностным и, возможно, чуть более затрудненным, чем в другие дни. Но я никогда не видела его не в кресле. Возможно, это как-то связано с давлением, когда он лежит на спине?

—Идите,— пробормотал он.

Я вышла.

* * *

Я прочитала журнал, поднимая голову, только чтобы посмотреть, как снег засыпает дом, ложится пушистыми сугробами на подоконники. В половине первого мама прислала эсэмэску, что отец не смог выехать на дорогу. «Позвони перед выходом»,— потребовала она. Интересно, что она собиралась сделать? Отправить папу навстречу с санками и сенбернаром?

Я прослушала по радио местные новости об автомобильных пробках, задержках поездов и временном закрытии школ, вызванных внезапным бураном. Затем вернулась в комнату Уилла и осмотрела его еще раз. Цвет его кожи мне не понравился. Он был бледен, а на скулах горели алые пятна.

—Уилл?— тихо окликнула я.

Он не пошевелился.

—Уилл?

Я начала испытывать легкие приступы паники. Я еще два раза позвала его по имени, громко. Ответа не было. Наконец я склонилась над ним. Его лицо было неподвижным, грудь, кажется, тоже. Дыхание. Я наверняка смогу почувствовать его дыхание. Я всмотрелась в его лицо, пытаясь уловить вдох. Ничего. Я осторожно коснулась его лица рукой.

Он вздрогнул, его глаза распахнулись всего в нескольких дюймах от моих.

—Простите,— отшатнулась я.

Он заморгал и оглядел комнату, как будто был вдали от дома.

—Я Лу,— сообщила я, когда мне показалось, что он меня не узнает.

—Я в курсе.— На его лице было написано легкое раздражение.

—Хотите супа?

—Нет. Спасибо.— Он закрыл глаза.

—Еще обезболивающего?

Его скулы чуть блестели от пота. Я пощупала одеяло, и оно показалось мне горячим и влажным. Я занервничала.

—Я могу чем-нибудь помочь? В смысле, если Натан не приедет?

—Нет… Все в порядке,— пробормотал он и снова закрыл глаза.

Я пролистала папку на случай, если что-то забыла. Открыла шкафчик с лекарствами, коробки с резиновыми перчатками и марлевыми повязками и поняла, что даже не представляю, как мне быть. Я позвонила по интеркому отцу Уилла, но звонок растворился в пустом доме. Его эхо гуляло за дверью флигеля.

Я собиралась позвонить миссис Трейнор, когда открылась задняя дверь и вошел Натан, закутанный и неуклюжий. Шерстяной шарф и шапка закрывали его голову почти целиком. Вместе с ним в дом ворвался порыв холодного воздуха и легкий вихрь снега.

—Привет!— Натан стряхнул снег с ботинок и захлопнул за собой дверь.

Казалось, дом внезапно очнулся от сна.

—Слава богу, ты здесь!— воскликнула я.— Уилл нездоров. Проспал большую часть утра и почти ничего не пил. Не представляю, что делать.

—Пришлось идти пешком.— Натан сбросил пальто.— Автобусы не ходят.

Я занялась чаем, а Натан пошел проведать Уилла. Он вернулся еще до того, как чайник вскипел.

—Он весь горит. Давно?

—Все утро. Я подозревала, что у него жар, но он сказал, что просто хочет поспать.

—О господи! Все утро? Разве ты не знаешь, что его тело не может регулировать свою температуру?— Натан протиснулся мимо меня и принялся рыться в шкафчике с лекарствами.— Антибиотики. Сильные.

Он схватил флакончик, выудил таблетку и принялся яростно растирать ее пестиком в ступке.

Я маячила у него за спиной.

—Я дала ему парацетамол.

—А почему не карамельку?

—Я не знала. Никто не сказал. Я закутала его потеплее.

—Все есть в чертовой папке. Послушай, Уилл не может потеть, как мы с тобой. Фактически он вообще не потеет от места повреждения и ниже. Это значит, что стоит ему чуть простудиться, и температура взмывает до небес. Сходи поищи вентилятор. Поставим в комнату, пока Уилл не остынет. И влажное полотенце, чтобы положить на затылок. Мы не сможем вызвать врача, пока не кончится снег. Чертова медсестра из агентства! Не могла отследить это утром!

Никогда не видела Натана таким злым. Он со мной даже толком не разговаривал.

Я бросилась за вентилятором.

Понадобилось почти сорок минут, чтобы сбить температуру Уилла до приемлемого уровня. Ожидая, пока подействует сверхсильное лекарство от жара, я положила полотенце ему на лоб, а второе обернула вокруг шеи, как велел Натан. Мы раздели Уилла, накрыли его грудь тонкой хлопковой простыней, направив на нее вентилятор. Без рукавов шрамы на его запястьях особенно бросались в глаза. Мы оба делали вид, что я ничего не замечаю.

Уилл сносил всю эту суету почти молча, односложно отвечая на вопросы Натана, иногда совсем неразборчиво, и мне казалось, будто он сам не понимает, что говорит. На свету стало очевидно, что он по-настоящему, ужасно болен, и мне было нестерпимо стыдно, что я этого не поняла. Я извинялась, пока Натана это не начало раздражать.

—Ладно,— сказал он.— Смотри, что я делаю. Возможно, позже тебе придется делать это самой.

Я не посмела возразить. Но все равно меня затошнило, когда Натан приспустил пижамные штаны Уилла, обнажив бледную полоску кожи, аккуратно снял марлевую повязку с маленькой трубочки в его животе, осторожно ее почистил и заменил повязку. Он показал мне, как менять пакет на кровати, объяснил, почему тот всегда должен находиться ниже тела Уилла, и я сама удивилась, как невозмутимо вышла из комнаты с пакетом теплой жидкости. Я была рада, что Уилл толком не смотрит на меня. Мне казалось: он бы тоже смутился, оттого что я стала свидетельницей столь интимного момента.

—Готово,— сказал Натан.

Наконец спустя час Уилл задремал на чистых хлопковых простынях и казался пусть и не вполне здоровым, но хотя бы не безнадежно больным.

—Пусть поспит. Но через пару часов разбуди его и влей стаканчик жидкости. В пять дашь лекарства от жара. В последний час его температура, наверное, подскочит, но до пяти ничего не давай.

Я все записала в блокноте. Боялась что-нибудь напутать.

—Вечером тебе придется повторить все самой. Сможешь?— Натан закутался, как эскимос, и вышел в снегопад.— Прочти чертову папку. И ничего не бойся. Если возникнут проблемы, просто позвони. Я все подробно объясню. И вернусь, если это действительно понадобится.

* * *

После ухода Натана я осталась в комнате Уилла. Я слишком боялась, чтобы уйти. В углу стояло старое кожаное кресло с лампой для чтения — наверное, из прошлой жизни Уилла,— и я свернулась на нем с книгой рассказов, которую достала из шкафа.

Комната казалась на удивление мирной. Сквозь щель в шторах виднелся внешний мир, неподвижный и прекрасный под белым покрывалом. В комнате было тепло и тихо, и лишь гул и шипение центрального отопления порой нарушали течение моих мыслей. Я читала, время от времени поднимая глаза, чтобы посмотреть, как безмятежно спит Уилл. Я поняла, что впервые в жизни просто сижу в тишине и ничего не делаю. В нашем доме с его безостановочным гулом пылесоса, бормотанием телевизора и воплями не могло быть и речи о тишине. В редкие минуты, когда телевизор был выключен, папа врубал на полную мощность старые записи Элвиса. В кафе тоже стоял сплошной шум и гам.

А здесь я могла слышать собственные мысли. Я почти слышала, как бьется мое сердце. Удивительно, но мне это понравилось.

В пять часов на мой мобильный пришло сообщение. Уилл пошевелился, и я вскочила с кресла и бросилась к телефону, чтобы не потревожить пациента.

Отменили поезда. Вы не могли бы остаться на ночь? Натан не может. Камилла Трейнор.

Неожиданно для себя я напечатала ответ:

Без проблем.

Я позвонила родителям и сказала, что остаюсь. Мать, похоже, испытала облегчение. Когда я добавила, что за ночевку мне заплатят, она развеселилась окончательно.

—Ты это слышал, Бернард?— Мама неплотно прикрыла трубку ладонью.— Ей платят за то, что она спит.

—Хвала Господу!— раздалось восклицание отца.— Она нашла работу своей мечты.

Я послала Патрику сообщение, что меня попросили остаться на работе и я позвоню ему позже. Ответ пришел через несколько секунд.

Сегодня вечером у меня снежный кросс. Отличная подготовка к Норвегии! Целую, П.

Я поразилась, как можно приходить в такой восторг от мысли бегать при температуре ниже нуля в тренировочных штанах и майке.

Уилл спал. Я приготовила себе поесть и разморозила немного супа, а вдруг он проголодается. Развела огонь на случай, если ему станет достаточно хорошо, чтобы выйти в гостиную. Прочитала очередной рассказ и попыталась вспомнить, как давно в последний раз покупала книгу. В детстве я любила читать, но с тех пор, похоже, читала только журналы. Трина — та любила читать. Словно я вторгалась на ее территорию, беря в руки книгу. Я подумала о том, что они с Томасом уедут в университет, и поняла, что до сих пор не знаю, радостно мне от этого или грустно… или нечто среднее, более сложное.

Натан позвонил в семь. Похоже, он обрадовался, что я останусь на ночь.

—Я не смогла разбудить мистера Трейнора. Я даже позвонила на домашний телефон, но он сразу переключился на автоответчик.

—Ага. Да. Его не будет дома.

—Не будет?

Я инстинктивно испугалась при мысли, что мы с Уиллом останемся одни на всю ночь. Я боялась совершить еще одну роковую ошибку, поставив под угрозу здоровье Уилла.

—Может, мне позвонить миссис Трейнор?

Короткая пауза в трубке.

—Нет. Лучше не надо.

—Но…

—Послушай, Лу, он часто… часто куда-нибудь уходит, когда миссис Ти ночует в городе.

До меня дошло только через минуту или две.

—Ой!

—Хорошо, что ты останешься, вот и все. Если ты уверена, что Уилл выглядит лучше, я вернусь рано утром.

* * *

Бывают здоровые часы, а бывают часы больные, когда время еле тянется и глохнет, когда жизнь — настоящая жизнь бурлит где-то вдалеке. Я посмотрела телевизор, поела и прибралась на кухне, бесшумно передвигаясь по флигелю. Наконец я позволила себе вернуться в комнату Уилла.

Он пошевелился, когда я закрыла дверь, и приподнял голову.

—Сколько времени, Кларк?— Подушка слегка приглушала его слова.

—Четверть девятого.

Уилл уронил голову и переварил услышанное.

—Можно попить?

В нем больше не было резкости, не было злости. Казалось, болезнь наконец сделала его уязвимым. Я дала ему попить и включила прикроватную лампу. Затем присела на край кровати и пощупала его лоб, как, наверное, делала моя мать, когда я была ребенком. Лоб все еще был слишком теплым, но не шел ни в какое сравнение с тем, что было.

—У вас руки холодные.

—Вы уже жаловались.

—Правда?— похоже, искренне удивился он.

—Хотите супа?

—Нет.

—Вам удобно?

Я никогда не знала, насколько ему в действительности неудобно, но подозревала, что он делает хорошую мину при плохой игре.

—Хотелось бы перевернуться на другой бок. Просто перекатите меня. Сажать не надо.

Я перелезла через кровать и повернула его на другой бок, как можно осторожнее. От него больше не веяло зловещим жаром — только обычным теплом тела, согретого одеялом.

—Что-нибудь еще?

—Разве вам не пора домой?

—Все в порядке,— ответила я.— Я остаюсь.

На улице давно погасли последние отблески света. Снег за окном продолжал сыпаться. Отдельные снежинки купались в меланхоличном бледном золоте фонаря на крыльце. Мы сидели в безмятежной тишине и наблюдали за гипнотическим снегопадом.

—Можно задать вам вопрос?— наконец спросила я.

Его ладони лежали поверх простыни. Казалось странным, что они выглядят такими обыкновенными, такими сильными,— и все же совершенно бесполезны.

—Вряд ли я смогу вам помешать.

—Что случилось?— Я не переставала думать об отметинах на его запястьях. Это был единственный вопрос, который я не могла задать напрямую.

—Как я стал таким?— Уилл открыл один глаз.

Я кивнула, и он снова закрыл глаза.

—Мотоцикл. Чужой. Я был невинным пешеходом.

—Я думала, лыжи, или тарзанка, или что-нибудь в этом роде.

—Все так думают. У Бога хорошее чувство юмора. Я переходил дорогу у своего дома. Не этого дома,— уточнил он.— Моего лондонского дома.

Я взглянула на книги в шкафу. Среди романов — замусоленных томиков в бумажной обложке издательства «Пингвин букс» — встречались и книги по бизнесу: «Корпоративное право», «Поглощение», перечни незнакомых имен.

—И вам пришлось отказаться от работы?

—От работы, от квартиры, от развлечений, от прежней жизни… Кажется, вы знакомы с моей бывшей девушкой.— Пауза не смогла скрыть горечи.— Но мне, несомненно, следует быть благодарным, ведь в какой-то момент врачи не верили, что смогут сохранить мне жизнь.

—Вы это ненавидите? В смысле, жить здесь?

—Да.

—А вы когда-нибудь сможете вернуться в Лондон?

—В таком виде — нет.

—Но вам может стать лучше. То есть Натан говорит, что в лечении подобных травм добились большого прогресса.

Уилл снова закрыл глаза.

Я немного подождала и поправила подушку за его головой и одеяло на груди.

—Простите, если задаю слишком много вопросов.— Я села прямо.— Хотите, чтобы я ушла?

—Нет. Останьтесь еще. Поговорите со мной.— Уилл сглотнул. Его глаза снова открылись, и он поймал мой взгляд. Он выглядел невыносимо уставшим.— Расскажите мне что-нибудь хорошее.

Помедлив мгновение, я откинулась на подушки рядом с ним. Мы сидели почти в темноте и смотрели, как снежинки на мгновение вспыхивают в лучах света и исчезают во мраке ночи.

—Знаете… я просила папу о том же,— наконец откликнулась я.— Но если я расскажу вам, что он говорил в ответ, вы подумаете, будто я сумасшедшая.

—Еще более сумасшедшая, чем мне кажется?

—Если мне снился кошмар, или было грустно, или я чего-то боялась, он пел мне…— засмеялась я.— Ой… я не могу.

—Говорите.

—Он пел мне «Песню Абизьянки».

—Что?

—«Песню Абизьянки». Я думала, ее все знают.

—Поверьте, Кларк,— пробормотал он,— я впервые о ней слышу.

Я глубоко вдохнула, закрыла глаза и запела:

Я хочу жить в краю Абизьянки. В жаркий полдень я в нем был рожден. И на банджо играть чужестранке, Моем банджо престаро-ро-ром.

—Господи Иисусе.

Я вдохнула еще раз:

Раз я банджо отнес в мастерскую. Может, смогут его починить, А они ни-ни-ни ни в какую — Эти струны нельзя заменить.

Последовало недолгое молчание.

—Вы сумасшедшая. Вся ваша семья сумасшедшая.

—Но это помогало.

—И вы ужасно поете. Надеюсь, ваш папа пел лучше.

—По-моему, вы хотели сказать: «Спасибо, мисс Кларк, за попытку меня развлечь».

—Полагаю, она ничуть не хуже психотерапевтической помощи, которую я получаю. Хорошо, Кларк, расскажите что-нибудь еще. Только не пойте.

—Гм…— Я немного поразмыслила.— Ну ладно… вы заметили на днях мои туфли?

—Трудно было не заметить.

—В общем, мама утверждает, что моя любовь к странной обуви началась в три года. Она купила мне бирюзовые резиновые сапожки, усыпанные блестками… Тогда это была большая редкость… Дети носили простые зеленые сапожки или красные, если повезет. И по ее словам, я носила их не снимая. Я ложилась в них в кровать, купалась, все лето ходила в них в детский сад. Эти блестящие сапожки и пчелиные колготки были моим любимым сочетанием.

—Пчелиные колготки?

—В черно-желтую полоску.

—Великолепно.

—Только не надо грубить.

—Я не грублю. Это звучит отвратительно.

—Может, для вас это и звучит отвратительно, Уилл Трейнор, но, как ни странно, не все девушки одеваются, чтобы понравиться мужчинам.

—Бред.

—Вовсе нет.

—Все, что женщины делают,— ради мужчин. Все, что люди делают,— ради секса. Вы разве не читали «Красную королеву»?

—Понятия не имею, о чем вы говорите. Но могу заверить, что сижу у вас на кровати и пою «Песню Абизьянки» не потому, что пытаюсь вас соблазнить. А когда мне было три года, я очень-очень любила полосатые ноги.

Я осознала, что тревога, которая терзала меня весь день, с каждым замечанием Уилла постепенно отступает. На мне больше не лежала вся полнота ответственности за бедного квадриплегика. Я просто сидела и болтала с исключительно саркастичным парнем.

—И что же случилось с этими великолепными блестящими сапожками?

—Маме пришлось их выкинуть. Я заработала ужасный грибок стоп.

—Прелестно.

—И колготки она тоже выкинула.

—Почему?

—Я так и не узнала. Но это разбило мне сердце. Я больше не встречала колготок, которые полюбила бы так же сильно. Их больше не делают. А может, делают но не для взрослых женщин.

—Странно.

—Смейтесь-смейтесь! Неужели вы ничего не любили так сильно?

Я почти не видела его, комната погрузилась в темноту. Можно было включить лампу над головой, но что-то меня остановило. И я пожалела о своих словах, как только поняла, чт _О_именно сказала.

—Отчего же,— тихо ответил он.— Любил.

Мы еще немного поговорили, а затем Уилл задремал. Я лежала рядом, следила, как он дышит, и время от времени гадала, что он скажет, если проснется и обнаружит, что я смотрю на него, на его отросшие волосы, усталые глаза и жидкую бороденку. Но я не могла пошевелиться. Я словно оказалась на сюрреалистическом островке в реке времени. В доме не было никого, кроме нас, и я все еще боялась оставить его одного.

Вскоре после одиннадцати я заметила, что Уилл снова начинает потеть, а дыхание его становится поверхностным. Я разбудила его и заставила принять лекарство от жара. Он ничего не сказал, только пробормотал «спасибо». Я поменяла верхнюю простыню и наволочку, а когда он наконец снова заснул, легла на расстоянии фута от него и спустя немало времени тоже заснула.

* * *

Я проснулась от звука собственного имени. Я находилась в школе, заснула за партой, и учительница барабанила по классной доске, повторяя мое имя снова и снова. Я знала, что должна быть внимательной, знала, что учительница сочтет мой сон актом неповиновения, но не могла оторвать голову от парты.

—Луиза.

—Мм… Хррр.

—Луиза.

Парта была ужасно мягкой. Я открыла глаза. Надо мной весьма выразительно шипели:

—Луиза.

Я лежала в кровати. Я заморгала, сфокусировала взгляд и, посмотрев вверх, увидела Камиллу Трейнор. На ней было тяжелое шерстяное пальто и сумка через плечо.

—Луиза.

Я рывком села. Рядом со мной под покрывалами с полуоткрытым ртом и согнутой под прямым углом рукой спал Уилл. Через окно сочился свет, свидетельствовавший о холодном и ясном утре.

—Уф!

—Что вы делаете?

Казалось, меня застукали за чем-то ужасным. Я потерла лицо, пытаясь собраться с мыслями. Почему я здесь? Что мне ей ответить?

—Что вы делаете в кровати Уилла?

—Уилл…— тихо сказала я.— Уилл был нездоров… И я подумала, что за ним лучше присматривать…

—Что значит «нездоров»? Давайте выйдем в коридор.— Она решительно вышла из комнаты, явно ожидая, что я брошусь следом.

Я повиновалась, пытаясь поправить одежду. У меня было ужасное подозрение, что косметика размазалась по всему лицу.

Миссис Трейнор закрыла за мной дверь спальни Уилла.

Я стояла перед ней, пытаясь пригладить волосы и собираясь с мыслями.

—У Уилла была температура. Натан сбил ее, когда пришел, но я ничего не знала об этой его регуляции и решила за ним присматривать… Натан сказал, что я должна за ним присматривать…— Мой голос был сиплым и вялым. Я даже не была уверена, что говорю связно.

—Почему вы мне не позвонили? Если Уилл был болен, вы должны были немедленно позвонить мне. Или мистеру Трейнору.

В этот миг все шестеренки в моей голове встали на свои места. «Мистер Трейнор. О боже». Я посмотрела на часы. Было четверть восьмого.

—Я не… по-моему, Натан…

—Послушайте, Луиза. В этом нет ничего сложного. Если Уилл настолько болен, что вы спали в его комнате, вы должны были связаться со мной.

—Да.— Я моргала, глядя в пол.

—Я не понимаю, почему вы не позвонили. Вы пытались позвонить мистеру Трейнору?

«Натан велел ничего не говорить».

—Я…

В этот миг дверь флигеля отворилась, и вошел мистер Трейнор с газетой под мышкой.

—Ты вернулась!— обратился он к жене, смахивая снежинки с плеч.— А я только что выбрался за газетой и молоком. Дороги просто ужасные. Пришлось идти окольным путем до Хансфорд-Корнер, чтобы обойти ледяные участки.

Миссис Трейнор посмотрела на него, и я на мгновение задумалась, заметила ли она, что на нем та же рубашка и джемпер, что и вчера.

—Ты в курсе, что Уиллу ночью было плохо?

Мистер Трейнор посмотрел на меня. Я опустила взгляд. Кажется, мне еще никогда не было настолько не по себе.

—Вы пытались мне позвонить, Луиза? Ради бога, простите… Я ничего не слышал. Похоже, интерком шалит. Я уже пару раз пропускал звонки в последнее время. К тому же мне самому было нехорошо прошлой ночью. Мгновенно отрубился.

На мне все еще были носки Уилла. Я уставилась на них. Интересно, миссис Трейнор осудит меня и за это?

Но она, похоже, отвлеклась.

—Дорога домой была долгой. Что ж… не стану вам мешать. Но если подобное повторится, немедленно позвоните мне. Ясно?

Мне не хотелось смотреть на мистера Трейнора.

—Ясно,— ответила я и ретировалась на кухню.

Весна пришла мгновенно, и зима, подобно незваному гостю, резко натянула пальто и исчезла, не попрощавшись. Повсюду распускалась листва, дороги купались в прозрачном солнечном свете, а воздух внезапно наполнился благоуханием. В нем чувствовалось что-то цветочное и дружелюбное, а птичье пение создавало приятный тихий фон.

Я ничего не замечала. Прошлым вечером я осталась у Патрика дома. Мы виделись впервые за неделю из-за усиленного расписания его тренировок, но, проведя сорок минут в ванне с полпачки морской соли, он так устал, что почти не разговаривал со мной. Я принялась гладить его по спине в редкой попытке соблазнения, но он пробормотал, что действительно очень устал, и дернул ладонью, как бы пытаясь от меня отмахнуться. Через четыре часа я все еще лежала без сна и с досадой глядела в потолок.

Мы с Патриком познакомились, когда я работала стажером в универсальной парикмахерской Хейлсбери «На гребне волны». Это была моя единственная работа до «Булочки с маслом». Он зашел, когда Саманта, хозяйка, была занята, и попросил стрижку номер четыре. Позже он описывал мое творение не просто как худшую стрижку в его жизни, а как худшую стрижку в истории человечества. Через три месяца, осознав, что привычка возиться с собственными волосами вовсе не означает, что я могу причесывать других, я уволилась и поступила в кафе к Фрэнку.

Когда мы начали встречаться, Патрик занимался торговлей и его интересовали пиво, шоколад ручной работы, разговоры про спорт и секс (занятие сексом, а не разговоры)— именно в таком порядке. Приятно проведенный вечер мог включать все четыре увлечения. Он выглядел скорее обычно, чем привлекательно, и задница у него была толще, чем у меня, но мне это нравилось. Нравилась его основательность, нравилось обвиваться вокруг него. Его отец умер, и мне было по душе его отношение к матери, внимательное и заботливое. А его четыре брата и сестры напоминали Уолтонов. Казалось, они действительно любят друг друга. На нашем первом свидании внутренний голос сказал мне: «Этот мужчина никогда тебя не обидит», и за последующие семь лет я ни разу в том не усомнилась.

А потом он превратился в Марафонца.

Живот Патрика больше не проминался, когда я на нем устраивалась, а стал жестким и крепким, как доска, и Патрик любил задирать рубашку и тыкать в него разными вещами, чтобы показать, насколько он твердый. Лицо Патрика стало чеканным и обветренным от постоянного пребывания на улице. Бедра налились мышцами. Это было бы довольно сексуально, если бы он хотел секса. Но теперь мы занимались любовью всего пару раз в месяц, а я не из тех, кто навязывается.

Казалось, чем спортивнее Патрик становится, тем больше его интересуют собственные формы и тем меньше — мои. Пару раз я спрашивала, нравлюсь ли ему еще, но он отвечал вполне определенно.

«Ты роскошна,— говорил он.— Просто у меня совершенно нет сил. В любом случае не вздумай худеть. Девчонки в клубе… у них не наберется и одной приличной сиськи на всех».

Мне хотелось спросить, как он пришел к этому математическому заключению, но, в общем-то, это был комплимент, так что я решила не уточнять.

Мне хотелось разделять его интересы, правда хотелось. Я ходила на вечера клуба любителей триатлона, где пыталась болтать с другими девушками. Но вскоре поняла, что я аномалия — единственная обычная девушка. Все остальные члены клуба были одиноки или встречались с кем-то не менее развитым физически. Пары боксировали на тренировках, планировали выходные в шортах из спандекса и носили в бумажнике фотографии, на которых финишировали рука в руке либо хвастались командными медалями. Это было невыносимо.

—Не понимаю, на что ты жалуешься,— заявила сестра, когда я рассказала ей об этом.— После рождения Томаса я занималась сексом всего один раз.

—Что? С кем?

—С каким-то типом, который явился за «ярким букетом ручной работы»,— ответила она.— Просто хотела проверить, что не разучилась. Только не надо так смотреть,— добавила она, когда у меня отвисла челюсть.— Это было в нерабочее время. А букет предназначался для похорон. Если бы он покупал цветы жене, разумеется, я не стала бы шлепать его гладиолусом.

Я вовсе не какой-нибудь сексуальный маньяк,— в конце концов, мы провели вместе много времени. Просто какая-то извращенная часть меня начала сомневаться в моей привлекательности.

Патрика никогда не волновало, что я одеваюсь «с выдумкой», по его выражению. Но что, если он был не вполне искренним? Работа Патрика, вся его социальная жизнь теперь вращалась вокруг контроля плоти — усмирения плоти, иссушения плоти, полировки плоти. Что, если по сравнению с крошечными крепкими попками в тренировочных штанах моя собственная теперь оставляла желать лучшего? Что, если мои округлости, которые я всегда считала соблазнительно пышными, его придирчивому взору начали казаться рыхлыми?

Вот какие мысли беспорядочно гудели у меня в голове, когда вошла миссис Трейнор и практически приказала нам с Уиллом выйти на улицу.

—Я вызвала уборщиц, чтобы провести специальную весеннюю уборку, и подумала, что вам стоит насладиться хорошей погодой, пока они в доме.

Уилл посмотрел мне в глаза и едва заметно поднял брови:

—Это не просьба, да, мама?

—Я просто подумала, что свежий воздух тебе не повредит,— парировала она.— Пандус опущен. Луиза, вы не могли бы захватить с собой чай?

Предложение оказалось не лишено смысла. В саду было чудесно. Незначительного повышения температуры хватило, чтобы все внезапно решило зазеленеть. Откуда ни возьмись проклюнулись нарциссы, их желтеющие луковицы намекали на будущие цветы. На коричневых ветках набухли почки, многолетники осторожно пробивались сквозь темную комковатую почву. Я открыла двери, и мы вышли на улицу. Уилл катил по дорожке, выложенной Йоркским камнем. Он указал на чугунную скамейку с подушкой, и я села на нее. Мы подставили лица тусклому солнцу, слушая перебранку воробьев в живой изгороди.

—Что с вами?

—В смысле?

—Вы притихли.

—Вы велели мне помолчать.

—Не настолько же. Это меня пугает.

—У меня все в порядке.— Я помолчала и добавила: — Проблемы с парнем, если вам действительно интересно.

—А,— откликнулся он.— С Бегуном.— (Я открыла глаза, чтобы проверить, не насмехается ли он.)— Что случилось? Ну же, расскажите Дядюшке Уиллу.

—Нет.

—Моя мать намерена проследить, чтобы уборщицы носились по дому как сумасшедшие еще по меньшей мере час. Вам придется о чем-нибудь говорить.

Я выпрямила спину и повернулась к нему. У его домашнего кресла была кнопка для подъема сиденья, чтобы он мог разговаривать с людьми, находясь на одном с ними уровне. Уилл редко ею пользовался, потому что от этого кружилась голова, но сейчас не преминул. Мне пришлось смотреть на него снизу вверх.

—В таком случае что вы хотите узнать?— Я запахнулась в пальто и сощурилась.

—Как долго вы вместе?— спросил он.

—Чуть больше шести лет.

—Немало,— явно удивился он.

—Да,— согласилась я.— Немало.

Я наклонилась и поправила плед на его коленях. Он был обманчивым, этот солнечный свет,— обещал больше, чем мог дать. Я подумала о Патрике, который ровно в полседьмого встал и отправился на пробежку. Возможно, мне следует заняться бегом, чтобы мы превратились в еще одну пару, затянутую в лайкру. Или купить кружевное белье и поискать в Интернете советы по сексу. Я знала, что не сделаю ни того ни другого.

—Чем он занимается?

—Он персональный тренер.

—Потому и бегает.

—Потому и бегает.

—Какой он? В трех словах, если вам так удобнее.

—Положительный.— Я немного подумала.— Верный. Озабоченный процентом жира в организме.

—Это семь слов.

—Значит, четыре вы получили бесплатно. А какая она?

—Кто?

—Алисия.— Я посмотрела прямо на Уилла так же, как он смотрел на меня.

Он глубоко вздохнул и взглянул на высокий платан. Его волосы падали на глаза, и мне нестерпимо захотелось отвести их в сторону.

—Роскошная. Сексуальная. Дорогая. И очень неуверенная в себе.

—С чего вдруг ей быть неуверенной?— не выдержала я.

Казалось, его позабавили мои слова.

—Вы не поверите,— сказал он.— Такие девушки, как Лисса, всю жизнь торгуют лицом и потому считают, что у них ничего больше нет. Вообще-то, я несправедлив к ней. Она неплохо управляется с вещами. Одеждой, интерьерами. Умеет навести красоту.

Я подавила желание сказать, что любой сумеет навести красоту при наличии алмазных копей в бумажнике.

—Она может переставить в комнате пару вещей, и та совершенно преобразится. Я так и не понял, как она это делает.— Он кивнул в сторону дома.— Ее попросили оформить флигель, когда я сюда переехал.

Я мысленно представила великолепно обставленную гостиную и поняла, что впредь не смогу восхищаться ею без задней мысли.

—Как долго вы встречались?

—Восемь-девять месяцев.

—Недолго.

—Для меня — долго.

—Где вы познакомились?

—На торжественном ужине. Просто кошмарном торжественном ужине. А вы?

—В парикмахерской. Я была парикмахером. А он моим клиентом.

—Ха! Специальное предложение, да?— Наверное, я тупо посмотрела на него, потому что он покачал головой и тихо добавил: — Забудьте.

Из дома доносился глухой гул пылесоса. Фирма прислала четырех уборщиц в одинаковых халатах. Интересно, чем они будут заниматься два часа в этом маленьком флигеле?

—Вы скучаете по ней?

Я слышала, как женщины переговариваются. Кто-то распахнул окно, и время от времени в разреженный воздух вырывались взрывы смеха.

—Скучал.— Уилл внимательно изучал горизонт. Потом повернулся ко мне и сухо добавил: — Но я много думал об этом и решил, что они с Рупертом отличная пара.

—Они сыграют дурацкую свадьбу,— кивнула я,— родят спиногрыза-другого, как вы выражаетесь, купят дом в деревне, и не пройдет и пяти лет, как он соблазнит секретаршу.

—Вероятно, вы правы.

Меня понесло:

—И она будет слегка злиться на него все время, толком не понимая почему, пилить его на просто кошмарных торжественных ужинах, к смущению всех друзей, а он не посмеет ее бросить, чтобы не платить алименты.— (Уилл повернулся ко мне. — Сексом они будут заниматься раз в шесть недель, и он будет обожать своих детей, но пальцем не ударит, чтобы помочь их воспитывать. А у нее будет превосходная укладка, но из-за разговоров исключительно обиняками вечно кислая мина.— Я поджала губы.— И она с головой уйдет в пилатес, может, заведет собаку или лошадь и втюрится в инструктора по верховой езде. А в сорок лет он начнет бегать трусцой, купит «харлей-дэвидсон», который она будет презирать, и каждый день будет ходить на работу, смотреть на молодых парней в своем офисе, и слушать в барах, кого они подцепили на выходных и куда съездили поразвлечься, и чувствовать, что его каким-то образом обвели вокруг пальца, но так и не раскусит каким.— Я повернулась. Уилл смотрел на меня.— Простите,— произнесла я через секунду.— Не знаю, что на меня нашло.

—Мне становится немного жалко Бегуна.

—Он тут ни при чем,— ответила я.— Просто я много лет проработала в кафе, где все видишь и слышишь. Люди ведут себя шаблонно. Знали бы вы, что происходит!

—Поэтому не вышли замуж?

—Наверное,— заморгала я. Мне не хотелось говорить, что всерьез меня замуж не звали.

* * *

Возможно, по моему рассказу кажется, что мы ничем особенно не занимались. Но на самом деле дни, проведенные с Уиллом, были чуточку разными — в зависимости от его настроения и, что более важно, от того, насколько сильную боль он испытывал. Иногда я приходила и видела по его выпяченному подбородку, что он не желает со мной — или кем бы то ни было — разговаривать. Заметив это, я хлопотала по хозяйству, стараясь предвосхитить его нужды, чтобы не тревожить его вопросами.

Источники боли были самыми разными. Общие боли из-за атрофии мышц — его тело поддерживало намного меньше мышц, чем прежде, несмотря на все физиотерапевтические усилия Натана. Боль в животе из-за проблем с пищеварением, боль в плече, боль из-за инфекций мочевого пузыря — по-видимому, неизбежных, несмотря на все наши старания. У Уилла развилась язва желудка из-за того, что первое время после несчастного случая он принимал слишком много болеутоляющих — наверное, глотал горстями, как драже «Тик-так».

Время от времени случались пролежни из-за того, что он слишком долго сидел в одной и той же позе. Пару раз Уиллу предписывали постельный режим, просто чтобы залечить пролежни, но он терпеть не мог лежать. Он лежал, слушал радио, и глаза его сверкали от едва сдерживаемой ярости. Еще у Уилла случались головные боли как мне кажется, побочный эффект злости и разочарования. У него оставалось так много умственной энергии, которую не к чему было приложить. Все это искало выход.

Но наиболее изнурительным было жжение в ладонях и стопах — непрекращающееся, пульсирующее, оно не давало ему сосредоточиться на чем-либо другом. Я наливала в миску холодную воду и погружала в нее его руки и ноги или оборачивала их холодной фланелью в надежде облегчить его страдания. На подбородке Уилла билась жилка, и иногда он словно исчезал, как будто единственным способом справиться с жжением было покинуть собственное тело. Я на удивление привыкла к физическим потребностям Уилла. Казалось несправедливым, что конечности причиняют ему так много мучений, несмотря на то что он не может ими пользоваться или чувствовать их.

Несмотря на все это, Уилл не жаловался. Вот почему мне понадобилось несколько недель, чтобы заметить, что он страдает. Теперь я могла расшифровать его напряженный взгляд, молчание, манеру прятаться в своей скорлупе. Он лишь спрашивал: «Не могли бы вы принести холодной воды, Луиза?» или «По-моему, пора принять обезболивающее». Иногда ему было так больно, что лицо в прямом смысле лишалось красок, становилось желтовато-серым. Такие дни были самыми худшими.

Но в другие дни мы неплохо ладили. Уилл уже не казался смертельно оскорбленным, когда я заговаривала с ним, как было вначале. Сегодня, похоже, выдался день без боли. Когда миссис Трейнор вышла и сказала нам, что уборщицам нужно еще двадцать минут, я приготовила свежий чай, и мы медленно прогулялись по саду. Уилл катил по тропинке, а я следила, как мои атласные туфельки на шпильках темнеют от мокрой травы.

—Любопытный выбор обуви,— заметил Уилл.

Туфли были изумрудно-зелеными. Я нашла их в благотворительном магазине. Патрик сказал, что в них я похожа на лепрекона-трансвестита.

—Знаете, вы одеваетесь совсем не как местные. Мне по утрам не терпится увидеть, какое безумное сочетание вы изобрели на этот раз.

—И как же одеваются «местные»?

Он взял левее, чтобы объехать обломок ветки на дорожке.

—Во флис. А подруги моей матери носят только что-нибудь от «Jaeger» или «Whistles».— Он взглянул на меня.— Откуда у вас такие экзотические вкусы? Где еще вы жили?

—Нигде.

—Неужели вы жили только здесь? А где вы работали?

—Только здесь.— Я повернулась и посмотрела на него, оборонительно скрестив руки на груди.— И? Что тут странного?

—Это такой маленький городок. Такой ограниченный. Вся его жизнь вертится вокруг замка.— Мы остановились на дорожке и уставились на замок, вздымавшийся вдалеке на причудливом куполообразном холме, безупречный, словно нарисованный ребенком.— Мне всегда казалось, что это место, куда люди возвращаются. Когда устают от всего остального. Или когда им не хватает воображения, чтобы отправиться куда-то еще.

—Спасибо.

—Разумеется, в этом нет ничего плохого. Но… Иисусе! Динамичным его не назовешь, верно? И в нем отнюдь не полным-полно идей, интересных людей или возможностей. Местные считают ниспровержением основ, если сувенирная лавка меняет изображение миниатюрной железной дороги на пластиковых салфетках.

Я невольно засмеялась. На прошлой неделе в местной газете была статья именно на эту тему.

—Вам двадцать шесть лет, Кларк. Самое время завоевывать большой мир, ввязываться в неприятности в барах, демонстрировать свой странный гардероб сомнительным мужчинам…

—Я счастлива здесь,— возразила я.

—А не должны бы.

—Похоже, вам нравится указывать другим, что им делать.

—Только когда я знаю, что прав. Поверните мой чай, пожалуйста. Я не могу до него дотянуться.

Я повернула соломинку на сто восемьдесят градусов, чтобы ему было легче пить, и подождала, пока он сделает глоток. От легкого морозца кончики его ушей порозовели.

—О господи,— скривился Уилл,— ну и гадость для девушки, которая зарабатывает на жизнь приготовлением чая.

—Просто вы привыкли к лесбиянскому чаю,— фыркнула я.— Ко всякому там «лапсанг сушонгу» с травами.

—Лесбиянскому чаю!— Он едва не подавился.— Уж всяко лучше, чем эта политура для мебели. Господи, да в нем, наверное, ложка стоит.

—Значит, мой чай никуда не годится.— Я села на скамейку напротив Уилла.— С какой стати вы считаете себя вправе высказывать мнение, что бы я ни говорила или делала, а мне затыкаете рот?

—Прекрасно, Луиза Кларк. Выскажите свое мнение.

—О вас?

—А разве у меня есть выбор?— театрально вздохнул он.

—Вам нужно подстричь волосы. Вы похожи на бродягу.

—Теперь вы говорите, как моя мать.

—Но вы действительно кошмарно выглядите. Могли хотя бы побриться. Разве у вас кожа не зудит от этой щетины?— (Уилл покосился на меня.)— Зудит, да? Я так и знала. Ладно… сегодня вечером я вас побрею.

—О нет!

—О да! Вы спросили мое мнение. Я ответила. Вам ничего не нужно делать самому.

—А если я откажусь?

—Я все равно вас побрею. Если щетина отрастет еще немного, мне придется выуживать из нее кусочки пищи. Честное слово, если это случится, я подам на вас в суд за стресс на рабочем месте.

Он улыбнулся, как будто я его рассмешила. Наверное, это звучит довольно печально, но Уилл улыбался так редко, что, если мне удавалось его развеселить, у меня от гордости немного кружилась голова.

—Вот что, Кларк,— сказал он.— Окажите мне услугу.

—Какую?

—Почешите мне ухо, хорошо? Зуд сводит меня с ума.

—А вы разрешите вас подстричь? Совсем чуть-чуть?

—Не испытывайте судьбу.

—Тсс! Не заставляйте меня нервничать. Я паршиво управляюсь с ножницами.

* * *

Бритва и пена для бритья отыскались в шкафчике в ванной комнате, запрятанные за пакетами влажных салфеток и ваты, как будто ими давно не пользовались. Я затащила Уилла в ванную, наполнила раковину теплой водой, заставила его немного наклонить подголовник кресла и положила горячую фланель на его подбородок.

—Что это? Вы подались в цирюльники? Зачем фланель?

—Понятия не имею,— призналась я.— Но так всегда делают в фильмах. Это как горячая вода и полотенца, когда кто-то рожает.

Я не видела его губ, но вокруг его глаз лучились тонкие веселые морщинки. Хорошо бы, так было всегда. Хорошо бы, он был счастлив… а его лицо утратило загнанное, настороженное выражение. Я болтала. Я шутила. Я начала напевать. Все, что угодно, лишь бы оттянуть момент, когда он снова помрачнеет.

Я закатала рукава и принялась намыливать его подбородок и щеки до самых ушей. Затем помедлила, приставив лезвие к его подбородку.

—Не пора ли признаться, что до сих пор я брила только ноги?

Уилл закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Я начала осторожно скрести его кожу бритвой, и, когда я ее споласкивала, тишину нарушал только плеск воды в раковине. Я трудилась молча, изучая лицо Уилла Трейнора, морщины, которые спускались к уголкам рта и выглядели слишком глубокими для его возраста. Я убрала его волосы с лица и увидела предательские цепочки стежков, вероятно оставшиеся после несчастного случая. Увидела лиловые тени под глазами, говорившие о многих и многих бессонных ночах, и складку между бровями, свидетельницу немой боли. От его кожи пахло тепло и сладко — кремом для бритья и чем-то, присущим самому Уиллу, сдержанным и дорогим. Его лицо начало проступать, и я увидела, как легко ему было привлечь красавицу вроде Алисии.

Я действовала медленно и осторожно, воодушевленная тем фактом, что на него, казалось, ненадолго снизошел покой. Мелькнула мысль, что после аварии Уилла касались только в ходе медицинских или терапевтических процедур, и я поглаживала его кожу кончиками пальцев, изо всех сил избегая обезличенной резкости, отличавшей действия Натана и врача.

Бритье Уилла оказалось поразительно интимным процессом. Вероятно, я думала, будто инвалидное кресло станет преградой, что немощность исключит любые чувственные ощущения. Странно, но это не сработало. Невозможно находиться так близко к мужчине, чувствовать, как натягивается его кожа под кончиками пальцев, дышать одним и тем же воздухом, видеть его лицо на расстоянии нескольких дюймов и не испытывать легкого смятения. К тому времени, как я добралась до второго уха, меня сковала неловкость, будто я переступила невидимую черту.

Возможно, Уилл сумел уловить едва заметные изменения в моих прикосновениях, а может, просто тонко чувствовал настроение окружающих. Но он открыл глаза, и наши взгляды встретились.

—Только не говорите,— с невозмутимым лицом произнес он после короткой паузы,— что сбрили мне брови.

—Всего одну.— Я сполоснула лезвие, надеясь, что краска сойдет с моих щек к тому времени, когда я повернусь обратно.— Отлично,— наконец сказала я.— Я вас не слишком замучила? Кажется, скоро придет Натан.

—А что насчет моих волос?— спросил он.

—А вы хотите, чтобы я их подстригла?

—Почему бы и нет?

—Я думала, вы мне не доверяете.

Уилл пожал плечами — насколько возможно. Движение было едва заметным.

—Если вы на пару недель перестанете ныть, полагаю, цена невысока.

—О боже, ваша мама будет так рада.— Я вытерла с его щеки остаток крема для бритья.

—Надеюсь, это нас не остановит.

* * *

Мы подстригли Уиллу волосы в гостиной. Я зажгла огонь, мы поставили фильм — американский триллер,— и я обернула ему плечи полотенцем. Я предупредила Уилла, что давненько не брала в руки ножниц, но добавила, что хуже, чем сейчас, быть не может.

—Спасибо на добром слове,— ответил он.

Я приступила к работе, пропуская его волосы сквозь пальцы и пытаясь припомнить несколько базовых правил, которые успела выучить. Уилл смотрел фильм и выглядел расслабленным и почти довольным. Время от времени он что-нибудь сообщал мне о фильме: где еще снимался ведущий актер, в каком фильме он дебютировал,— а я заинтересованно хмыкала, как хмыкаю, когда Томас показывает мне свои игрушки, хотя на самом деле была полностью поглощена тем, чтобы его не изуродовать. Наконец я отстригла все патлы и забежала вперед, чтобы посмотреть, как он выглядит.

—Ну?— Уилл поставил диск на паузу.

—Не уверена, что мне нравится видеть ваше лицо настолько открытым.— Я выпрямилась.— Это немного нервирует.

—Мне холодно,— заметил он, поворачивая голову слева направо, как будто проверяя ощущения.

—Подождите,— сказала я.— Схожу за двумя зеркалами. Тогда вы сможете разглядеть все как следует. Только не шевелитесь. Еще нужно немного убраться. И пожалуй, отрезать ухо.

Я была в спальне, искала в ящиках маленькое зеркало, когда услышала стук двери. Быстрые шаги двух человек, голос миссис Трейнор, высокий, встревоженный.

—Джорджина, умоляю, не надо.

Дверь гостиной с грохотом распахнулась. Я схватила зеркало и выбежала из комнаты. Не хватало только, чтобы меня вновь отругали за отсутствие. Миссис Трейнор стояла в дверях гостиной, прижав обе ладони ко рту и наблюдая за невидимой стычкой.

—Ты самый эгоистичный человек на свете!— кричала молодая женщина.— Поверить не могу, Уилл. Ты всегда был эгоистичным, а стал еще хуже.

—Джорджина.— Взгляд миссис Трейнор метнулся на меня.— Пожалуйста, прекрати.

Я вошла в комнату следом за ней. На плечах Уилла все еще лежало полотенце, вокруг колес его кресла валялись клочья светло-каштановых волос. Напротив него стояла молодая женщина с длинными темными волосами, собранными на затылке неряшливым узлом. На ней были дорогие потертые джинсы и замшевые сапоги. Как и у Алисии, черты ее лица были красивыми и правильными, кожа загорелой, а зубы ослепительно-белыми, как в рекламе зубной пасты. Я узнала, какого цвета у нее зубы, потому что, багровая от злости, она шипела на Уилла:

—Поверить не могу. Поверить не могу, что подобное пришло тебе в голову. Что ты…

—Пожалуйста, Джорджина!— резким голосом воскликнула миссис Трейнор.— Сейчас не время.

Уилл невозмутимо смотрел перед собой в пустоту.

—Э-э-э… Уилл? Вам что-нибудь нужно?— тихо спросила я.

—Кто вы такая?— вихрем обернулась незнакомка.

И я увидела, что в глазах у нее стоят слезы.

—Джорджина,— произнес Уилл.— Познакомься с Луизой Кларк, моей наемной компаньонкой и поразительно изобретательным парикмахером. Луиза, познакомьтесь с моей сестрой, Джорджиной. Кажется, она прилетела в такую даль из Австралии, чтобы наорать на меня.

—Хватит шуток!— рявкнула Джорджина.— Мама мне рассказала. Она мне все рассказала.

Никто не пошевелился.

—Возможно, мне следует вас оставить?— спросила я.

—Неплохая мысль.— Костяшки пальцев миссис Трейнор, вцепившихся в подлокотник дивана, были белыми.— Луиза, полагаю, сейчас самое время для обеденного перерыва.

Я выскользнула из комнаты.

Придется обедать на автобусной остановке. Я забрала из кухни свои сэндвичи, натянула пальто и пошла по задней дорожке.

Напоследок я услышала голос Джорджины Трейнор, гремевший в доме:

—Тебе вообще приходило в голову, Уилл, что это не только твое личное дело, каким бы нелепым тебе это ни казалось?

* * *

Когда я вернулась ровно через полчаса, в доме было тихо. Натан мыл кружку в кухонной раковине.

Заметив меня, он повернулся:

—Как дела?

—Она ушла?

—Кто?

—Сестра?

—А!— бросил Натан.— Так это была сестра? Ага, ушла. Умчалась в своей машине, когда я пришел. Семейная ссора, да?

—Не знаю,— ответила я.— Я как раз стригла Уилла, когда явилась эта женщина и начала на него орать. Я решила, что это очередная подружка.

Натан пожал плечами.

Я поняла, что он не станет обсуждать подробности личной жизни Уилла, даже если бы знал их.

—Но он притих. Кстати, ты отлично его побрила. Приятно видеть человеческое лицо, а не эту растительность.

Я вернулась в гостиную. Уилл сидел, уставившись в телевизор. Фильм все еще стоял на паузе в том же месте, на котором его остановили.

—Включить дальше?— спросила я.

Минуту казалось, что он не расслышал. Его голова была вжата в плечи, расслабленное выражение лица сменилось непроницаемым. Уилл снова закрылся, заперся в своей скорлупе, сквозь которую я не могла проникнуть.

Он моргнул, как будто только что меня заметил.

—Конечно,— ответил он.

* * *

Я услышала их, когда несла корзину белья по коридору. Дверь флигеля была приоткрыта, и голоса миссис Трейнор и ее дочери приглушенными волнами набегали по длинному коридору. Сестра Уилла тихонько всхлипывала, в ее голосе больше не было ярости. Она казалась маленьким ребенком.

—Наверняка что-то можно сделать. Какое-нибудь медицинское открытие. Может, отвезешь его в Америку? В Америке всегда становится лучше.

—Твой отец внимательно следит за прогрессом. Но нет, дорогая, ничего… конкретного нет.

—Он так… изменился. Как будто решил видеть во всем только плохое.

—Он с самого начала был таким, Джордж. Наверное, дело в том, что вы общались, только когда ты прилетала домой. Тогда он, наверное, еще был… полон решимости… и уверен, что все еще может измениться.

Мне было немного неловко, что я подслушиваю такой интимный разговор. Но его странное содержание заставило меня подойти ближе. Я медленно направилась к двери, мои ноги в носках бесшумно ступали по полу.

—Видишь ли, мы с папой тебе не говорили. Не хотели тебя расстраивать. Но он пытался…— Слова давались миссис Трейнор с трудом.— Уилл пытался… покончить с собой.

—Что?

—Его нашел папа. В декабре. Это было… было ужасно.

Хотя это всего лишь подтвердило мои догадки, я похолодела. Раздался приглушенный плач и тихие утешения. Снова долгое молчание. Наконец Джорджина заговорила, охрипнув от горя:

—Девушка?..

—Да. Луиза должна проследить, чтобы ничего подобного не повторилось.

Я замерла. На другом конце коридора Натан и Уилл тихо беседовали в ванной, счастливо не замечая разговора, который происходил всего в нескольких футах. Я сделала еще шаг к двери. Наверное, я знала обо всем с тех пор, как заметила шрамы на его запястьях. В конце концов, это все объясняло: и требование миссис Трейнор, чтобы я не оставляла Уилла одного надолго, и его недовольство моим появлением, и долгие часы безделья. Я работала нянькой. Я не знала этого, но Уилл знал и потому ненавидел меня.

Я взялась за ручку двери, собираясь осторожно закрыть ее. Интересно, что известно Натану? Стал ли Уилл хоть немного счастливее? Я поняла, что испытываю слабое эгоистичное облегчение, оттого что Уилл возражал не против меня, а против того, что меня — или неважно кого — наняли присматривать за ним. Мысли лихорадочно кружились в голове, и я едва не пропустила следующий обрывок беседы.

—Ты не можешь ему позволить, мама. Ты должна его остановить.

—Это не нам решать, дорогая.

—Нет, нам. Если он хочет заручиться твоей помощью,— возразила Джорджина.

Я замерла, держась за ручку.

—Поверить не могу, что ты согласилась. А как же твоя вера? Как же все, что ты делаешь? Какой тогда был смысл спасать его в прошлый раз?

—Ты несправедлива.— Голос миссис Трейнор был подчеркнуто спокойным.

—Но ты сказала, что отвезешь его. А значит…

—Неужели ты думаешь, что, если я откажусь, он не попросит кого-то еще?

—Но «Дигнитас»? Это просто неправильно. Я знаю, ему тяжело, но это погубит тебя и папу. Я уверена! Подумай, как ты будешь себя чувствовать! Подумай об огласке! Твоя работа! Ваша с отцом репутация! Он должен это знать. Эгоистично даже просить о таком. Как он может? Как? Как ты можешь?— Она снова заплакала.

—Джордж…

—Не смотри на меня так. Мне жаль его, мама. Правда жаль. Он мой брат, и я люблю его. Но я этого не вынесу. Не вынесу даже мысли об этом. Он не должен просить, а ты не должна его слушать. И он погубит не только свою жизнь, если ты согласишься.

Я отступила от окна. Кровь шумела в ушах так громко, что я с трудом разобрала ответ миссис Трейнор.

—Шесть месяцев, Джордж. Он обещал мне шесть месяцев. Итак… Я не хочу, чтобы ты впредь упоминала об этом, и уж точно не на людях. И мы должны…— глубоко вдохнула она.— Мы должны, что есть сил молиться, чтобы за это время случилось нечто, способное заставить его передумать.

Продолжение следует...

---

Читайте в рассылке

Обратная связь

скоро Виктор Астафьев "Прокляты и убиты" "Прокляты и убиты" — роман в двух книгах Виктора Астафьева, написанный в 1995 году. Первая книга романа написана в 1990-1992 годах, вторая книга в 1992-1994 годах. Роман является неоконченным, в марте 2000 года писатель заявил о прекращении работы над романом. Как указывается в предисловии к одному из изданий романа: "Именно этим романом Астафьев подвел итог своим размышлениям о войне как о „преступлении против разума“".    скоро Гиллиан Флинн "Исчезнувшая" От автора – лауреата множества престижных литературных премий, чьи произведения опубликованы в 28 странах, на все книги писательницы приобретены права на экранизацию. Два года в топ-10 по всему миру! 10000 восторженных откликов на Amazon.com! Абсолютная книжная сенсация последних лет! Все было готово для празднования пятилетнего юбилея супружеской жизни, когда вдруг необъяснимо пропал один из виновников торжества. Остались следы борьбы в доме, кровь, которую явно пытались стереть, – и цепочка «ключей» в игре под названием «охота за сокровищами»; красивая, умная и невероятно изобретательная жена ежегодно устраивала ее для своего обожаемого мужа. И похоже, что эти «ключи» – размещенные ею тут и там странные записки и не менее странные безделушки – дают единственный шанс пролить свет на судьбу исчезнувшей. Вот только не придется ли «охотнику» в процессе поиска раскрыть миру и пару-тройку собственных малосимпатичных тайн?    скоро Лорен Оливер "Делириум" Недалекое будущее. Мир, в котором запрещена любовь, потому что любовь — болезнь, опаснейшая амор делириа, и человеку, нарушившему запрет, грозит жестокое наказание. Посему любой гражданин, достигший восемнадцатилетнего возраста, обязан пройти процедуру освобождения от памяти прошлого, несущего в себе микробы болезни. «Делириум» — история Лины, девушки, которой до процедуры остается несколько месяцев. И она наверняка повторила бы судьбу большинства законопослушных граждан, если бы не встретила человека, резко изменившего ее взгляд на окружающий мир. И первый роман писательницы, «Прежде чем я упаду», и тот, что вы держите сейчас в руках, стали подлинной литературной сенсацией. «Делириум» — начало трилогии об апокалипсисе нашего времени. Права на экранизацию книги куплены крупнейшей американской кинокомпанией.

Рассылки  Subscribe.Ru Литературное чтиво   Текст сообщения: * Ваш адрес электронной почты: Вы можете оставить это поле пустым. Для получения ответа   указывайте  реально существующий e-mail.