"Шато Уистлер", Канада

     К переменам можно привыкнуть.
     Как ни грустно было потерять свой дом, но с этим жить можно. Начало этому положил когда-то конец его брака. Постоянно новые отношения, которые в итоге оказывались отсутствием отношений: почти ничто не запомнилось и не задело его по-настоящему. Всё, что не отвечало представлению Йохансона о чувственности, благозвучии и вкусе, тут же отправлялось на свалку истории. Поверхность он делил с другими, а глубину оставлял для себя. Так и жил.
     Теперь, в ранний утренний час, случайно открыв левый глаз, он так и лежал, разглядывая мир из этой циклопической перспективы и думая о тех людях в своей жизни, которые понесли потери от перемен.
     Его жена.
     Вот человек живёт и думает, что его собственная жизнь принадлежит ему, что он хозяин своей судьбы. Но когда Йохансон ушёл, жена обнаружила, что ей не принадлежало ничего и что всё было чистой иллюзией. Она тогда приводила какие-то доводы, она умоляла, кричала, демонстрировала понимание, терпеливо выслушивала и входила в положение - подключила все регистры, чтобы в конце концов всё равно остаться ни с чем - немощной, обессиленной, выброшенной из совместной жизни, как из поезда на ходу. Она проиграла.
     Если ты меня больше не любишь, сказала она тогда, то хотя бы притворись.
     Тебе от этого будет легче? - спросил он.
     Нет, ответила она. Лучше бы ты никогда и не начинал меня любить.
     Разве человек виноват в том, что его чувства изменяются? Чувства - лишь выражение биохимических процессов, как бы неромантично это ни звучало. Эндорфины торжествуют над всякой романтикой. Так в чём же его вина?
     Йохансон открыл другой глаз.
     Для него перемены всегда были жизненным эликсиром. А для неё - лишением жизни. Спустя несколько лет - он тогда жил уже в Тронхейме, - ему рассказали, что ей, наконец, удалось стряхнуть с себя это оцепенение. Она взяла себя в руки. Потом он услышал, что в её жизни появился новый мужчина. После этого они несколько раз перезванивались - без злобы и без тоски друг по другу. Горечь ушла, сняв с него груз вины.
     Но вот вина возвратилась.
     Тина Лунд.
     Надо было тогда, на озере, переспать с ней. Всё бы сложилось иначе. Может, тогда она полетела бы с ним на Шетландские острова. Или это окончательно разрушило бы их отношения, и она бы уже не прислушивалась к его советам. Например, к совету поехать в Свегесунне. Так или иначе, сейчас она была бы жива.
     Свет утреннего солнца упал в комнату. Он никогда не задёргивал шторы. Спальня с задёрнутыми шторами напоминала ему могилу. Он прикидывал, не отправиться ли ему завтракать, но вставать не хотелось. Смерть Лунд наполняла его печалью. Он не был влюблён в неё, но всё-таки любил - её беспокойный образ жизни, её потребность в свободе. В этом они обретали друг друга. И теряли, поскольку абсурдно было бы приковать друг к другу две свободы.
     С тех пор, как Лунд погибла, он часто думал о смерти. Он никогда не чувствовал себя старым, но теперь ему казалось, что на нём поставили штамп со сроком годности, как на стаканчике йогурта; посмотрит человек на эту дату и видит: срок скоро истечёт. Ему было 56 лет, он был в прекрасной форме, до сих пор благополучно избегая смертельных болезней и несчастных случаев, включая цунами. Тем не менее, время его истекло. И он вдруг спросил себя, а правильно ли жил.
     Две женщины в его жизни доверяли ему, и ни ту, ни другую он не смог защитить. Одна выжила, вторая умерла.
     Карен Уивер напоминала ему Лунд. Не такая суматошная, более замкнутая, с более мрачным духом. Зато такая же сильная, жёсткая и нетерпеливая. После того, как они ускользнули от цунами, он изложил ей свою теорию, а она познакомила его с работой Лукаса Бауэра. Вернувшись в Норвегию, он обнаружил себя в списке бездомных, но здание НТНУ ещё стояло. Его завалили работой, пока не последовал звонок из Канады, и ему так и не удалось вырваться к себе на озеро. Он предложил Уивер выступить с ним единой командой - потому что никто другой не был в состоянии продолжить работу Бауэра. Но были и другие, тайные причины. Без вертолёта она бы не миновала смерти. Получалось, что он спас её. Уивер снимала с него грех его промаха с Лунд, и он решил быть достойным этого отпущения. Впредь оберегать её, а для этого лучше всего держать её при себе.
     Йохансон встал, отправился в душ и в 6:30 появился в буфете, обнаружив, что он не единственный "жаворонок" в этом отеле. Военные пили кофе, ели фрукты и вполголоса беседовали. Йохансон положил себе в тарелку омлет с ветчиной и поискал знакомых. Он бы с удовольствием позавтракал с Борманом, но того не было. Зато он увидел генерала Джудит Ли, одиноко сидящую за столиком для двоих. Она листала скоросшиватель и время от времени поддевала вилкой фруктовый кусочек, не глядя поднося его ко рту.
     Было в ней что-то притягательное для Йохансона, хоть он и понимал, что на самом деле она старше, чем выглядит. Но немного косметики и соответствующий наряд - и она была бы центром внимания на любой вечеринке. Он спросил себя, что бы пришлось предпринять, чтобы залучить её к себе в постель, но, может, лучше ничего не предпринимать. Ли была не из тех, кто передаст инициативу другому. Кроме того, любовная интрижка с генералом вооружённых сил США - это явный перебор.
     Ли подняла голову.
     - Доктор Йохансон, доброе утро, - воскликнула она. - Как спали?
     - Как дитя. - Он подошёл к её столу. - А почему вы завтракаете одна? Одиночество великих?
     - Нет, я тут обдумываю одну проблему. - Она улыбнулась и посмотрела на него светло-голубыми глазами. - Составьте мне компанию, доктор. Я всегда рада людям, которые умеют самостоятельно мыслить.
     Йохансон сел.
     - А кто вам сказал, что я это умею?
     - Это видно. - Ли отложила бумаги. - Хотите кофе?
     - С удовольствием.
     - Вчера на конференции вы выделялись. Больше никто не выходил за пределы своего предмета. Шанкар высиживает свои подводные шумы, даже не умея их упорядочить, Эневек думает, что же случилось с его китами, хотя я должна поставить ему в заслугу, что он раньше всех выглянул за край своей тарелки. Борман видит опасность метановой катастрофы и готов на всё, чтобы предотвратить второй оползень. И так далее и тому подобное.
     - Но это уже много.
     - Однако никто из них не вывел теории, как это связано одно с другим.
     - Но мы же теперь знаем, - невозмутимо сказал Йохансон, - что это происки арабских террористов.
     - И вы тоже в это верите?
     - Нет.
     - А что думаете вы?
     - Я думаю, что мне понадобится ещё день-другой, чтобы я смог вам это сказать.
     - Вы ещё не уверены?
     - Не до конца. - Йохансон отхлебнул кофе. - Но это щекотливая тема. Ваш мистер Вандербильт уже пристрелялся к терроризму. И мне нужно прикрытие с тыла, чтобы высказать свои подозрения.
     - И кто вам должен его дать? - спросила Ли. Йохансон поставил чашку на стол.
     - Вы, генерал.
     Её это не особенно удивило. Она помолчала и сказала:
     - Но я должна хотя бы знать, в чём вы собираетесь всех убедить.
     - Узнаете. - Йохансон улыбнулся. - Заблаговременно.
     Ли подвинула к нему скоросшиватель. Там были распечатки факсов.
     - Может, это ускорит ваше решение, доктор. Это поступило сегодня в пять часов утра. У нас пока нет целостной картины, и никто не может уверенно сказать, что, собственно, происходит, но я решила, что в ближайшие часы мы введём в Нью-Йорке и прилегающих районах чрезвычайное положение. Пик уже там.
     Замаячила зловещая картина следующей серии потопа.
     - Вдоль побережья Лонг-Айленда из моря выходят миллиарды белых крабов. Что вы на это скажете?
     - Может, у них служебная экскурсия от предприятия.
     - Неплохо. И от какого предприятия?
     - А что делают эти крабы? - спросил Йохансон, не отвечая на её вопрос.
     - Мы ещё толком не знаем. Кажется, то же, что бретонские омары в Европе. Разносят заразу. Как это подходит к вашей теории, доктор?
     Йохансон подумал. Потом сказал:
     - Есть где-нибудь здесь или в окрестностях герметичная лаборатория, в которой можно исследовать этих животных?
     - В Нанаймо. Экземпляры крабов уже на пути сюда.
     - Живые экземпляры?
     - Были живые, когда их взяли. Зато множество людей умерли. Токсический шок. Этот яд, судя по всему, действует ещё быстрее, чем та водоросль в Европе.
     - Я полечу туда, - сказал Йохансон.
     - В Нанаймо? - Ли удовлетворённо кивнула. - А когда вы мне скажете, что обо всём этом думаете?
     - Дайте мне сутки.
     Ли поджала губы и задумалась.
     - Сутки, - сказала она. - И ни минутой больше.

***

Нанаймо, остров Ванкувер

     Эневек, Форд, Оливейра и Фенвик сидели в просмотровом зале института. На экран проецировалась трёхмерная модель мозга кита. Оливейра заранее заложила её в компьютер и пометила те места, где они наткнулись на желе. Можно было осмотреть мозг со всех сторон и виртуальным ножом разрезать его на ломти. Были проведены уже три симуляции. Четвёртая показывала, как субстанция разветвлялась между извилинами мозга тончайшими побегами, которые местами проникали внутрь серого вещества.
     - Теория такова, - сказал Эневек, взглянув на Оливейра. - Допустим, ты кухонный таракан...
     - Спасибо, Леон. - Оливейра подняла брови, что придало её лошадиному лицу ещё более вытянутый вид. - Ты всегда найдёшь, как польстить женщине.
     - Кухонный таракан без разума и творчества.
     - Продолжай в том же духе.
     Фенвик засмеялся.
     - Ты подчиняешься только рефлексам, - невозмутимо продолжал Эневек. - Для нейропсихолога управлять тобой - плёвое дело. Для этого достаточно контролировать твои рефлексы и вызывать их по своему усмотрению. Это как протез. Главное - знать, где кнопка.
     - А они не пробовали обезглавить таракана и приставить ему другую голову? - спросил Форд.
     - Был такой эксперимент. Одному таракану оторвали голову, другому лапки, а потом соединили их центральные нервные системы. Таракан с головой управлял двигательным аппаратом другого. Простые создания - простые процессы. В другом эксперименте они попробовали нечто подобное с мышами. Трансплантировали мыши вторую голову. Она жила на удивление долго, несколько часов или дней, и обе головы функционировали исправно, но управление сильно осложнялось. Мышь бежала, но не всегда туда, куда первоначально задумала, и через несколько шагов просто падала.
     - Фу, гадость, - пробормотала Оливейра.
     - Это значит, управлять в принципе можно любым животным. Но чем оно сложнее, тем труднее навязать ему чужую волю. Что ты сделаешь в этом случае?
     - Я попытаюсь сломать его волю и редуцировать его до уровня кухонного таракана. У мужчин это срабатывает, если, например, нагнуться перед ними без трусов.
     - Правильно. - Эневек улыбнулся. - Поскольку люди и тараканы не так далеко ушли друг от друга.
     - Некоторые люди, - заметила Оливейра.
     - Все. Хоть мы и гордимся своим свободным разумом, но он свободен лишь до тех пор, пока не нажмёшь на определённую кнопку. Например, на центр боли.
     - Это значит, что те, кто разработал желе, должны очень точно знать, как устроен мозг кита, - сказал Фенвик. - Ведь нужно знать, какие центры стимулировать.
     - Это можно выяснить, - сказала Оливейра. - Вспомни о работе Джона Лилли.
     - Да, - кивнул Эневек, - Лилли был первым, кто имплантировал электроды в мозг животных, чтобы возбуждать центры боли и удовольствия. Он доказал, что можно целенаправленно внушить животному радость или боль, ярость или страх. Обезьянам, заметьте. И это было ещё в 60-е годы!
     - Всё хорошо, - сказал Форд, - когда ты кладёшь обезьяну на операционный стол и вживляешь электроды куда хочешь. Но ведь желе внедрялось китам через ухо. Даже если ты загонишь такую штуку в череп кита, откуда тебе знать, что она там распределится нужным тебе образом и... ну, нажмёт на нужные кнопки?
     Эневек пожал плечами. Он был твёрдо убеждён, что субстанция в головах китов делала именно это, но не имел ни малейшего представления, как она это делала.
     - Может, кнопок не так уж много, - задумался он. - Может...
     Дверь открылась, заглянул кто-то из лаборантов:
     - Доктор Оливейра? Вас требуют в закрытый бокс. Срочно.
     Оливейра оглядела коллег:
     - Кто со мной?

***

Закрытая лаборатория

     Вертолёт Йохансона приземлился около института, когда крабов уже доставили туда. Ассистент долго вёл его по подземным коридорам и открыл тяжёлую дверь под световым табло, предупреждающим о смертельной опасности. Йохансон оглядел учёных и обслуживающий персонал закрытого блока. Он узнал Роше, Эневека и Форда. Оливейра и Фенвик разговаривали с Рубиным и Вандербильтом. Заметив Йохансона, Рубин подошёл и пожал ему руку:
     - У нас не было случая перемолвиться словом. Вы непременно должны рассказать мне об этих червях... - Рубин указал на стальную дверь: - Совсем недавно здесь были склады, но армия быстро оборудовала герметичную лабораторию. Высший стандарт надёжности.
     - Вы тоже пойдёте туда? - спросил Йохансон.
     - И я, и доктор Оливейра.
     - Я думал, эксперт по ракообразным у нас Роше.
     - Тут каждый - эксперт по всему. - К ним подошёл Вандербильт и по-простецки ударил Йохансона по плечу. От церэушника попахивало потом. - Наши яйцеголовые решили собрать в одну пиццу специалистов всех мастей. А уж на вас Ли просто помешалась. Она бы коротала с вами дни и ночи, лишь бы разузнать, что вы там себе думаете. - Он рассмеялся. - Или, может, ей ещё чего надо, а?
     Йохансон ответил ему холодной улыбкой:
     - Почему бы вам не спросить у неё?
     - Уже спрашивал, - невозмутимо сказал Вандербильт. - Боюсь, мой друг, вам придётся смириться с тем, что она действительно интересуется только вашей головой. Она считает, что вы что-то знаете.
     - Ей показалось.
     Вандербильт оценивающе оглядел его:
     - Неужто не завалялось какой-нибудь любопытной теории?
     - Я и вашу теорию нахожу достаточно любопытной.
     - Да, ничего, пока не появилось лучшей. Сейчас вы отправитесь за стальную дверь, доктор. Подумайте о том, что у нас в Америке называют синдромом войны в Персидском заливе. В 1991 году Америка оценивала свои потери в Кувейте как очень небольшие, но впоследствии четверть всех участников заболела загадочным недугом. Он оказался более мягкой формой того, что вызывает Pfiesteria. Потеря памяти, проблемы с концентрацией, повреждение внутренних органов. Мы подозреваем, что люди подцепили какую-то заразу, - они были поблизости, когда взрывали иракские запасы оружия. Тогда мы грешили на зарин, но вполне возможно, что иракцы разработали и биологический возбудитель. Патогенами располагает половина исламского мира. Ничего не стоит путём генетических манипуляций превратить безобидные бактерии или вирусы в маленьких киллеров.
     - Вы считаете, мы имеем дело именно с ними?
     - Я считаю, неплохо бы вам посадить тётю Ли к себе в лодку. - Вандербильт подмигнул ему. - Между нами, она слегка чокнутая.
     - Я не заметил.
     - Смотрите, я вас предупредил.
     Оливейра указала на стальную дверь:
     - Приступим к делу. Роше, Йохансон и Рубин.
     - А я? Разве вам не нужен телохранитель? - ухмыльнулся Вандербильт.
     - Очень трогательно, Джек. - Она оглядела его. - К сожалению, костюмы вашего размера все заняты.
     Они вчетвером прошли в первое из шлюзовых помещений. Система была задумана так, что шлюзы перекрывались по очереди. С потолка смотрела камера. У стены висели четыре ярко-жёлтых защитных костюма с прозрачными шлемами, перчатками и чёрными сапогами.
     - Обычно мы сперва инструктируем по технике безопасности, - сказала Оливейра, - но сейчас на это нет времени. Костюм - это треть вашей защиты. На его счёт можете не беспокоиться. Он сделан из запаянного поливинилхлорида. Остальные две трети - это осторожность и внимание.
     Йохансон надел жилетку, задача которой состояла в том, чтобы равномерно распределять внутри скафандра вдуваемый воздух.
     - Воздух вводится так, что внутри создаётся повышенное давление. Важно, чтобы тяга была от вас наружу. Избытки выходят через вентиль. Подачу воздуха можете регулировать сами, но нужды в этом нет.
     Облачившись в костюмы, они вошли во второй шлюз. Йохансон услышал приглушённый голос Оливейра и отметил, что теперь связь идёт по радио.
     - В лаборатории давление, наоборот, понижено. Чтобы ничто не проникло наружу. Пол из непроницаемого бетона, окна с бронированными стёклами. Никаких стоков отсюда нет, отработанная вода стерилизуется здесь же. С внешним миром мы сообщаемся по радио, по факсу или через компьютер. Каждый уголок оборудован видеокамерой.
     - На случай, если кто откинет копыта, чтобы видео осталось на память, - раздался в громкоговорителе голос Вандербильта.
     Йохансон увидел, как Оливейра закатила глаза.
     В своих костюмах, подсоединённых к шлангам, они походили на космонавтов, высадившихся на Марсе. Лаборатория напоминала кухню ресторана: с холодильными камерами и белыми подвесными шкафами. У одной стены стояли ёмкости с замороженными в жидком азоте вирусными культурами и другими организмами. Всё внутреннее оборудование имело скруглённые края, чтобы невзначай не порвать защитный костюм. Оливейра показала кнопки тревоги, подвела всех к столу и открыла ванночку.
     В воде безжизненно плавали маленькие белые крабы.
     - Гадость! - вырвалось у Рубина.
     Оливейра взяла металлическую лопатку и потрогала ею по очереди всех животных. Ни одно не пошевелилось.
     - Дохлые.
     - В путь, по словам Ли, они отправились живыми, - сказал Йохансон и нагнулся, внимательно рассматривая крабов. - Вон тот, слева, вроде дёрнул лапкой.
     Оливейра выложила краба на стол. Он несколько секунд сидел тихо, потом внезапно побежал к краю стола. Оливейра вернула его назад. Краб не сопротивлялся, но когда его отпустили, снова попытался бежать. Она повторила эту процедуру несколько раз, потом положила краба назад, в ванну.
     - Есть уже какие-нибудь соображения? - спросила она.
     - Я должен заглянуть ему внутрь, - сказал Роше. Рубин пожал плечами:
     - Кажется, ведёт себя нормально, но вид мне незнаком. А вам, доктор Йохансон?
     - Нет. - Йохансон немного подумал. - И ведёт он себя ненормально. Ему полагается воспринимать лопатку как противника. Он должен был раскрыть клешни и делать какие-то угрожающие жесты. На мой взгляд, моторика у него в порядке, а сенсорика нет. Как будто...
     - Как будто кто его завёл, - сказала Оливейра. - Как игрушку.
     - Да. Он бегает как краб, но ведёт себя не как краб.
     - А вы могли бы определить его вид?
     - Я не таксоном. Я могу сказать, кого он мне напоминает, но вы должны принять это с осторожностью.
     - Ну, говорите!
     - Есть два характерных признака. - Йохансон взял лопатку и потрогал одно за другим несколько тел. - Во-первых, они белые, то есть бесцветные. Цвет никогда не служит для украшения, у него всегда есть какая-то функция. Большинство бесцветных живых существ, которых мы знаем, не нуждаются в окраске лишь потому, что их никто не может видеть. Вторая особенность - полное отсутствие глаз.
     - Это значит, они происходят либо из пещер, либо из лишённых света глубин, - сказал Роше.
     - Да. У некоторых животных, живущих без солнечного света, глаза атрофированы, но рудиментарно всё же наличествуют. Эти же крабы... ну, я не хочу высказывать поспешных суждений, но впечатление такое, будто у них никогда не было глаз. Если это так, то они не только явились из полной черноты, но и произошли оттуда. Я знаю только один вид крабов с такими признаками.
     - Жерловые крабы, - кивнул Рубин.
     - И где они водятся? - спросил Роше.
     - В гидротермальных глубоководных жерлах, - сказал Рубин. - Это вулканические оазисы.
     - Тогда они не смогли бы выжить на суше и секунды, - возразил Роше.
     Оливейра выудила одно безжизненное тело из ванны и положила на рабочую поверхность. Взяла из бюксы несколько инструментов, проехала крошечной циркулярной пилой сбоку по панцирю, и изнутри под давлением брызнуло что-то прозрачное. Оливейра распилила панцирь и сняла верхнюю крышку.
     Они смотрели на вскрытое животное.
     - Это не краб, - сказал Йохансон.
     - Нет, - подтвердил Роше, указывая на желеобразную комковатую массу, наполнявшую панцирь. - Это та же дрянь, какую мы нашли в омарах.
     Оливейра начала вычерпывать желе ложечкой в сосуд.
     - Посмотрите, - сказала она. - Видите волокнистые разветвления вдоль спины? Это нервная система. Сенсорика животного невредима, но нет ничего, чему она могла бы служить.
     - Как же, есть, - сказал Рубин. - Желе.
     - Итак, это в любом случае не краб в полном смысле. - Роше склонился над чашкой с бесцветным студнем. - Скорее, крабовый аппарат. Функционирующий, но нежизнеспособный.
     - Разве что идентифицировать это вещество внутри как новый вид крабового мяса...
     - Никогда в жизни, - сказал Роше. - Это чужеродный организм.
     - Тогда этот чужеродный организм отвечает за то, чтобы вывести животных на сушу, - заметил Йохансон. - И мы должны задуматься, то ли он вполз в мёртвых животных, чтобы их снова квази-оживить...
     - То ли этих крабов такими вывели, - закончила Оливейра.
     Повисло неуютное молчание. Наконец Роше произнёс:
     - Что бы ни было причиной их появления на суше, ясно одно. Если бы мы сейчас сняли с себя эти костюмы, то были бы мертвы. Животные начинены Pfiesteria-культурой. Или чем похуже. Во всяком случае, воздух в этой лаборатории отравлен.
     Йохансон размышлял о том, что сказал сегодня Вандербильт.
     Биологическое оружие.
     Конечно, Вандербильт прав. Но совсем не так, как он думал.

***

Уивер

     Уивер не выходила из эйфории.
     Достаточно было ввести пароль, как ей был обеспечен доступ к любой мыслимой информации. То, что перед ней тут открывалось как на ладони, в других обстоятельствах она добывала бы месяцами. Фантастика! Она сидела на балконе своего номера, соединившись с банком данных НАСА и углубившись в американскую картографию.
     В восьмидесятые годы американские военно-морские силы обнаружили удивительный феномен. Радарный спутник "Геозат" ощупывал океаническую поверхность, чтобы убедиться, что уровень моря всюду одинаков - если не считать колебания прилива-отлива.
     То, что показал "Геозат", превзошло все ожидания.
     Подозрения, что океан даже в состоянии абсолютного покоя не вполне ровный, высказывались и раньше. Теперь же выявилась структура, которая придавала земному шару вид шишковатого клубня. На нём было множество горбов и вмятин, выпуклостей и впадин. Южнее Индии уровень моря был на 170 метров ниже, чем у берегов Исландии. К северу от Австралии море выпирало над средним уровнем горбом высотой 85 метров. Море походило на горный ландшафт, причём топография поверхности воды приблизительно повторяла подводный ландшафт.
     Выводы были подкупающие. Если знаешь форму поверхности воды, примерно представишь и то, что под ней.
     Виной была неравномерность гравитации. Подводная гора увеличивала массу морского дна, и сила тяготения там была выше, чем над подводными впадинами. Эта сила притягивала воду, окружающую гору по бокам, и она выдавливала на поверхности выпуклость. Над горами вода выпирала, над лощинами западала. Исключения из этого правила - например, если вода горбилась над подводной равниной, - вначале вызывали замешательство, но потом выяснилось, что некоторые придонные камни в тех местах обладали повышенной плотностью и тяжестью, то есть гравитационная топография действовала закономерно.
     Склоны всех этих водных ложбин и бугров были такими пологими, что с борта корабля их нельзя было заметить. Фактически этот феномен нельзя было обнаружить без спутникового картографирования. "Геозат", кроме того, выявил в океане гигантские завихрения течений диаметром в сотни километров. Подобно кофе, который мешают в чашке, массы воды образуют в центре вращения углубление, а по краям поднимаются вверх. Эти воронки, так называемые эдди, порождают дополнительные неровности на поверхности воды. А эдди оказались составными частями более крупных завихрений. Из удалённой точки зрения - со спутника - стало видно, что все океаны в целом находятся в круговом движении. К северу от экватора гигантские кольцевые системы закручиваются по часовой стрелке, а к югу - против часовой.
     Стал понятен другой принцип морской динамики: вращение Земли само по себе воздействует на степень ротации воды.
     Гольфстрим, оказалось, был вовсе не течением, а западным краем гигантской, очень медленно вращающейся водной линзы, которая давила по часовой стрелке на Северную Америку. Поскольку центр водоворота находился не посередине Атлантики, а был сдвинут к западу, Гольфстрим, прижатый к американскому побережью, накапливался там и вздымался вверх. Сильные ветры и направление течения к полюсу ускоряли его, тогда как непомерное трение о берег его замедляло. Так североатлантический водоворот приходил в стабильное вращение, в соответствии с законом сохранения вращательного импульса, который гласит, что круговое движение остаётся постоянным, пока на него не будет оказано внешнее воздействие.
     Эти внешние воздействия и искал Бауэр, но не был твёрдо уверен в их существовании. Исчезновение у Гренландии шлотов, через которые вода каскадами обрывалась в глубину, давало основания для тревоги, но ничего не доказывало. Глобальные изменения можно было доказать только на глобальных изображениях.
     В 1995 году, после окончания холодной войны, американская армия постепенно рассекретила картографию "Геозата". Сама система "Геозат" сменилась рядом современных спутников. Со всех этих спутников Карен Уивер могла теперь получить любые данные начиная с середины девяностых годов. Она проводила целые часы, сравнивая и соотнося замеры. Данные различались в деталях - это могло произойти, например, оттого, что радар спутника ошибочно принял густой туман за поверхность волны, чего другие спутники, естественно, не подтверждали, - но в общем и целом всюду было одно и то же.
     Чем глубже она вникала в картину, тем больше её начальное воодушевление сменялось тревогой.
     В конце концов она поняла, что Бауэр был прав.
     Его дрейфователи передавали сигналы недолго, а потом один за другим исчезали. Поэтому экспедиции Бауэра так и не удалось накопить данные. Уивер спрашивала себя, понимал ли несчастный профессор, в какой степени он был прав. Она чувствовала на себе груз его духовного завещания. Он ввёл её в курс дела настолько, что теперь она могла между строк читать то, что для других не имело смысла. Этого было достаточно, чтобы провидеть забрезжившую катастрофу.
     Она ещё раз всё просчитала. Удостоверилась, что ошибки не было, но повторила всю процедуру вновь.
     Всё оказывалось ещё хуже, чем она боялась.

***

Онлайн

     Йохансон, Оливейра, Рубин и Роше приняли в своих поливиниловых костюмах душ из полуторапроцентной перуксусной кислоты, пары которой без остатка разлагали любого возможного возбудителя, потом смыли едкую жидкость водой, нейтрализовали щёлочью натрона и, наконец, покинули систему шлюзов.

     Шанкар и его команда работали над расшифровкой неопознанных шумов. Они привлекли Форда и проигрывали Scratch и другие спектрограммы взад и вперёд.

     Эневек и Фенвик прогуливались и спорили о возможностях постороннего воздействия на нейронные системы.
     Фрост заявился в номер Бормана, мгновенно заполнив собой всё помещение, и громогласно прогудел:
     - Док, надо поговорить!
     Он рассказал Борману, что думает о червях. Оба с полуслова поняли друг друга настолько хорошо, что с ходу покончили со всем наличным пивом. Потом начали обмениваться прогнозами - настолько же тревожными, насколько и убедительными. И связываться через спутник с Килем. После того как интернетная связь снова заработала, Киль поставлял одно моделирование за другим. Сьюсс пытался детально реконструировать процесс на норвежском континентальном склоне, и выходило, что такой катастрофы не должно было случиться. Черви и бактерии, конечно, оказали роковое воздействие, но чего-то в этом паззле недоставало - одной детальки, дополнительного толчка.
     - И если мы его не обнаружим, - заявил Фрост, - нас всех смоет к чертям собачьим! Склон перед Америкой и Японией уже пополз.

     Ли сидела перед ноутбуком.
     Она была одна в своём огромном номере - и в то же время повсюду. Некоторое время она наблюдала за работой в закрытом боксе и слышала всё, что там говорилось. Все помещения "Шато" прослушивались и просматривались. То же относилось и к Нанаймо, к университету Ванкувера и к аквариуму. Некоторые из частных квартир тоже были полны жучков - квартира Форда, Оливейра и Фенвика, а ещё яхта, на которой жил Эневек, равно как и его квартирка в Ванкувере. У Ли всюду были глаза и уши, и лишь то, о чём говорилось на свежем воздухе, в пивных и ресторанах, не имело шанса быть услышанным, и это сердило Ли.
     Зато прекрасно функционировало наблюдение за интернетом штаба. В интернете сидели Борман и Фрост, а также Карен Уивер, журналистка, которая в эти минуты сравнивала спутниковые данные по региону Гольфстрима. Это было в высшей степени интересно, как и моделирования из Киля. Сеть вообще была очень хорошей идеей. Правда, Ли не могла ни слышать, ни читать мыслей пользователей. Но то, над чем они работали или какие данные запрашивали, сохранялось и позволяло в любое время отслеживать этот процесс. Если Вандербильт со своей гипотезой терроризма прав, в чём Ли сомневалась, то было даже законно прослушивать каждого из участников группы. Вроде бы все пока были вне подозрений. Никто не устанавливал контакт с экстремистскими объединениями или странами арабского мира, и всё же некоторый риск оставался. Но даже если подозрения замдиректора ЦРУ не имели оснований, очень полезно незаметно заглядывать учёным через плечо. Осведомлённость никогда не помешает.
     Она снова переключилась на Нанаймо и послушала разговор Йохансона с Оливейра, которые шли к лифту. Они обсуждали условия работы в закрытом боксе. Оливейра говорила, что без защитного костюма из-под кислотного душа можно было выйти только в виде выбеленного скелета. Они смеялись, направляясь на лифте вверх.
     Почему Йохансон ни с кем не говорит о своей теории? Чуть было не начал с Уивер, сразу после конференции, но ограничился одними намёками.
     Ли сделала несколько телефонных звонков, коротко переговорила с Пиком в Нью-Йорке и глянула на часы. Время отчёта Вандербильта. Она вышла из номера и направилась по коридору к надёжному помещению, защищённому от прослушивания. Там её уже поджидал Вандербильт с двумя своими людьми. Он только что прилетел из Нанаймо и выглядел ещё растрёпаннее, чем обычно.
     - Ну что, подключим к разговору Вашингтон? - предложила она, не здороваясь.
     - Президент уже не в Вашингтоне.

***

Нанаймо, остров Ванкувер

     Выйдя из лифта, Йохансон и Оливейра столкнулись с Фенвиком и Эневеком.
     - Кажется, беды Европы перекинулись на нас. Желе в крабах - наш старый знакомый. И в нём возбудитель.
     - Pfiesteria? - спросил Эневек.
     - Что-то вроде, - сказал Йохансон. - Так сказать, мутация мутации. Новый вид бесконечно более токсичен, чем европейский.
     - Пришлось принести в жертву пару мышек, - сказала Оливейра. - Мы поместили их вместе с дохлым крабом, и они околели через несколько минут.
     Фенвик непроизвольно отступил:
     - А этот яд заразный?
     - Нет, можно даже целоваться. Это не вирус, а бактериологическое нашествие. Но оно выходит из-под контроля, как только Pfiesteria попадает в воду и бешено размножается. Крабы ей больше не нужны, и они все передохли.
     - Крабы-камикадзе, - задумался Эневек.
     - Их задача - притащить бактерии на сушу, так же, как задача червей - внедрить бактерии в лёд, - сказал Йохансон. - После этого они гибнут. Медузы, моллюски, даже это желе - ничто не держится долго, но всё успевает выполнить свою задачу.
     - Которая состоит в том, чтобы нам навредить.
     - Правильно. И киты больше походили на самоубийц, - сказал Фенвик. - Обычно у животных нападение, как и бегство - часть стратегии выживания. Но тут ничего похожего не просматривается.
     - Я бы не сказал, - улыбнулся Йохансон. - В вашей боязни заразиться всё же просматривается стратегия выживания.

***

Ли

     - Как это понять? - спросила Ли, садясь. - Где же президент, если не в Вашингтоне?
     - Он на пути в Оффут, на базу военно-воздушных сил в Небраске, - сказал Вандербильт. - Стая крабов появилась в Потомаке. Они явно пробиваются в лиманы.
     - А кто распорядился насчёт Оффута?
     - Начальник штаба в Белом доме выразил опасения, что столицу может постигнуть та же участь, что и Нью-Йорк, - пожал плечами Вандербильт. - Вы же знаете президента. Он отбивался руками и ногами. Он готов был сам лично пойти и растоптать ужасных тварей, но, в конце концов, согласился на здоровую сельскую жизнь.
     Ли раздумывала. Оффут был базой стратегического командования, которое распоряжалось атомным оружием. Опорный пункт находился в глубине страны, вдали от всех угроз, исходящих от моря. Оттуда президент мог вести надёжную видеосвязь с Советом национальной безопасности и осуществлять управление страной.
     - Это никуда не годится, Джек, - сказала она с нажимом - О таких вещах я должна узнавать сразу. И как только что-то высунется из моря, я должна знать немедленно. И даже до того, как оно высунется.
     - Этого мы добьёмся, - сказал Вандербильт. - Мы установим дипломатические отношения с местными дельфинами.
     - Кроме того, я хочу, чтобы меня ставили в известность, если кому-то придёт в голову заслать президента в Оффут.
     Вандербильт игриво улыбнулся:
     - Разрешите мне выступить с одним предложением...
     - И я хочу ясности во всём, что происходит в Вашингтоне, - перебила его Ли. - Причём не позднее, чем в ближайшие два часа. Если сообщение о крабах подтвердится, мы эвакуируем захваченную область и превратим Вашингтон в закрытую зону, как и Нью-Йорк.
     - Это и было моё предложение, - мягко сказал Вандербильт.
     - Тогда мы с вами едины во мнении. Что у вас ещё для меня есть?
     - Целая куча говна.
     - К этому я привыкла.
     - Уважая ваши привычки, я постарался притащить как можно больше плохих новостей. Начнём с того, что NOAA попыталась опустить двух роботов на континентальном склоне у Джорджии, чтобы достать червей для дальнейших исследовательских целей. И это... эм-м... удалось.
     Ли выжидательно подняла брови.
     - Червей нагрести удалось, - сказал Вандербильт, с наслаждением растягивая слова. - Но на борт поднять уже не вышло. Только их зачерпнули в лукошко, как что-то налетело и обрубило связь. Мы потеряли обоих роботов. Похожие новости дошли до нас и из Японии. Там пропал пилотируемый батискаф. Они тоже хотели добыть червей. Японцы говорят, их стало больше. Всё вместе приобретает новое качество.
     - А мы не зарегистрировали ничего подозрительного?
     - Напрямую нет. Вражеские зонды или батискафы мы не нащупали, но судно NOAA на глубине семьсот метров запеленговало подвижную поверхность протяжённостью в несколько километров. Научный руководитель считает, что это планктон, но поклясться не может.
     Ли кивнула. Она почти сожалела, что здесь нет Йохансона.
     - Пункт второй, глубоководный кабель. Обрывы связи продолжаются, CANTAT-3 и некоторые из ТАТ-кабелей. Все важнейшие жилы через Атлантику. В Тихом океане мы лишились PACRIM WEST, это одно из наших главных соединений с Австралией. Кроме того, за два последних дня произошло больше кораблекрушений, чем когда бы то ни было, и все на оживлённых морских путях. Из двухсот морских игольных ушек, которые мы знаем, затронута половина, особенно Гибралтар, Малаккский пролив и Английский канал, но и Панамский не миновал напасти, и... Ну да, это случилось, но не стоит это переоценивать: произошло столкновение в Ормузском проливе и ещё одно в Халий-ас-Суэц, а это... эм-м...
     Ли наблюдала за Вандербильтом. Сейчас он казался уже не таким циничным и самонадеянным, и ей только что стало ясно, почему.
     - Я знаю, где это, - сказала она. - Халий-ас-Суэц - это залив Красного моря, впадающий в Суэцкий канал. То есть, арабский мир затронут в двух важнейших узловых пунктах.
     - В точку, детка. Проблемы с навигацией. Правда, нечто новенькое. Реконструировать трудно, но в Ормузском проливе столкнулись сразу семь судов, потому что как минимум два из них не знали, куда идут. Лаг и эхолот не давали данных.
     На борту любого корабля есть четыре жизненно важных системы: эхолот, лаг, радар и анемометр. В то время как радар и анемометр работают выше ватерлинии, окошко эхолота расположено у киля, равно как и лаг, измеряющий скорость корабля относительно воды фарватера. Лаг - это что-то вроде тахометра судна. Он информирует радарную систему на борту о скорости корабля, а радар на этой основе определяет опасность столкновения с судами, находящимися поблизости, и задаёт курс уклонения. В основном этим инструментам следуют вслепую. Потому что 70 процентов плавания проходит ночью, в туман или в шторм, когда взгляд из окна ничего не даёт.
     - У одного судна морские организмы законопатили лаг, - сказал Вандербильт. - Он больше не показывал движение судна, из-за чего радар не сигнализировал об опасности столкновения, хотя вокруг было очень плотное движение. У другого эхолот сошёл с ума и показывал мель, хотя судно находилось на глубине, и пришлось задать совершенно идиотскую корректировку курса. Оба врезались в третье судно, а поскольку стояла темень, к компании примкнули вплотную ещё несколько. Такое случается и в других местах. Кто-то якобы наблюдал, что под судном вплотную очень долго плыл кит.
     - Естественно, - рассуждала Ли. - Если что-то большое долго держится под эхолотом, его легко можно принять за твёрдое дно.
     - Кроме того, продолжаются случаи с наростами на руле и в боковых излучателях. Забиваются кингстонные ящики, всё целенаправленнее. У Индии затонул сухогруз с рудой: обрастание моллюсками привело к чрезвычайно быстрой коррозии. В шторм проломился передний трюм. Затонул за минуты. И так далее и тому подобное. Это не прекращается. Только усугубляется, а ещё эта зараза.
     Ли сосредоточенно думала.
     Просто смешно. Пик говорил об этом в своём докладе. Архаичные ящики, набитые хай-теком, засасывают охлаждающую воду через дырки. В современный город пробираются крабы, чтобы их как следует развезли колёсами и чтобы тонны высокотоксичной водоросли попали в канализацию. В итоге город приходится закрыть на карантин, а теперь, возможно, ещё один, а президент Соединённых Штатов бежит в глубь страны.
     - Нам нужно добыть этих проклятых червей, - сказала Ли. - И мы должны что-то предпринять против водоросли.
     - Как вы правы, - с усердием ответил Вандербильт. Его люди сидели с неподвижными лицами и смотрели на Ли. Собственно, это Вандербильт должен был ей что-то предлагать, но Вандербильт терпеть её не мог - не меньше, чем она его.
     Уж он бы ей насоветовал... Но она не нуждалась в нём, чтобы принять решение.
     - Во-первых, - сказала она. - Мы эвакуируем Вашингтон, если сообщение подтвердится. Во-вторых, питьевую воду подвозить в заражённые районы в цистернах и ввести строгий рацион на её расход. Мы осушим канализацию и вытравим этих тварей химикалиями.
     Вандербильт громко рассмеялся. Его люди осклабились.
     - Осушить Нью-Йорк? Канализацию? Хорошая идея. Правда, химикалии убьют и жителей, зато мы после этого сдадим город в аренду. Может, китайцам? Я слыхал, китайцев развелось до хрена и больше.
     - Как это сделать, будете думать вы , Джек! Я буду просить президента о пленарном заседании Совета безопасности и о введении чрезвычайного положения.
     - А! Понял.
     - Всё побережье - на карантин. Ввести облёт патрулей. Мы разошлём отряды в защитных костюмах с огнемётами. Всё, что попытается выползти из моря на берег, будет переработано в барбекю. - Она встала. - И если неприятности с китами продолжатся, надо прекращать хлопать глазками. Мы должны полностью восстановить судоходство.
     - Что вы задумали, Джуд? Хотите уговорить животных?
     - Нет. - Ли тонко улыбнулась. - Я хочу их истреблять, Джек. Дадим урок - им или тем, кто отвечает за их поведение. Будем их отстреливать.
     - Вы что, хотите затеять ссору с охраной природы?
     - Нет. Мы будем подавлять их сонаром. До тех пор, пока они не оставят нас в покое.

***

Нью-Йорк, США

     Вот на тротуаре замертво упал человек.
     Пик потел внутри своего тяжёлого, непроницаемого защитного костюма. Дышал он через кислородную маску, смотрел через бронированное стекло.
     Сержант рядом с ним медленно вёл джип по Первой авеню. Ист-Виллидж местами словно вымер. Кое-где попадались группы людей, согнанных в кучку военными. Из города никого не выпускали, пока не были окончательно уверены, что эпидемия не заразная. В настоящий момент казалось, что не заразная. Скорее, походило на газовую атаку. Но Пик не доверял этой видимости. Он заметил, что на теле многих жертв были открытые язвы размером с монету. Если на Нью-Йорк напали водоросли-убийцы, то они не только выделяли ядовитые пары, но и поселялись на телах жертв. Теоретически они могли жить в любых жидкостях человеческого организма. Пик не был биологом, но задумывался, что будет, если больной поцелует здорового и передаст ему свою слюну. Водоросли живут в воде, терпимы к большому диапазону температур и размножаются с бешеной скоростью.
     Штаб не покладая рук работал, чтобы обеспечить карантин для города и Лонг-Айленда, обязательный для больных и здоровых. Поначалу они были настроены оптимистично. Нью-Йорк казался подготовленным. После первого удара по Всемирному центру торговли в 1993 году тогдашний мэр создал специальный орган на все случаи чрезвычайных ситуаций - Office of Emergency Management, сокращённо OEM. В конце девяностых состоялись учения по чрезвычайным ситуациям: была инсценирована химическая атака; 600 полицейских, пожарных и агентов ФБР в защитных костюмах "спасали" жителей Нью-Йорка. Учения прошли без сучка и задоринки, и Сенат щедро выделил на развитие новые средства. OEM был в состоянии разместить в бомбоубежищах с автономной системой воздушной циркуляции 15 миллионов человек; в каждом убежище по сорок квалифицированных сотрудников ждали настоящего Судного дня; и даже на 23-м этаже Всемирного центра торговли оборудовали один бункер - незадолго до 11 сентября 2001 года... После этого OEM пришлось полностью перестраивать структуру.
     Они всё ещё находились в состоянии реорганизации и не были способны взять город под контроль. Люди заболевали и умирали быстрее, чем кто-нибудь мог им помочь.
     Джип, осторожно объезжая мёртвых, добрался до пересечения с Четырнадцатой стрит.
     Сотни солдат двигались по городу, как инопланетные захватчики - без лиц из-за противогазов, неуклюжие и бесформенные из-за защитных костюмов. Повсюду грузили тела в военные и санитарные машины. Многие улицы были забиты столкнувшимися и просто брошенными машинами. Грохот вертолётов гулко отдавался в узких ущельях между домов.
     Шофёр Пика въехал на тротуар, объезжая очередной затор, и свернул в центральный госпиталь "Бельвю", где размещался один из временных центров управления. В фойе толпились люди. Пик ловил на себе полные страха взгляды и ускорял шаг. Некоторые с криком совали ему под нос фотографии своих родных. Два телохранителя оттесняли от него толпу. Он прошёл через внутренний пост и направился в вычислительный центр госпиталя. Там была установлена защищённая от прослушивания спутниковая связь с гостиницей "Шато Уистлер". После нескольких минут ожидания он связался с Ли.
     - Нам необходимо противоядие. И как можно скорее.
     - Нанаймо работает над этим из последних сил.
     - Слишком медленно. Мы можем не удержать Нью-Йорк. Я посмотрел планы канализации. Забудьте даже думать о том, чтоб откачать её. Скорее удастся осушить Потомак.
     - А как у вас с медицинской помощью?
     - Какая медицинская помощь, если мы не знаем, чем помочь? Единственное - давать людям средства для укрепления иммунитета и ждать, когда возбудитель подохнет.
     - Послушайте, Сэл, - сказала Ли. - Со всем этим мы справимся. Мы почти со стопроцентной уверенностью можем утверждать, что токсины не передаются от больных к здоровым. Опасности заражения практически нет. Мы обязаны вытравить этих тварей из канализации - выжечь, выманить, как угодно.
     - Попробуйте, - сказал Пик. - Не поможет. В каждой квартире течёт вода, люди моются, пьют, меняют воду в аквариумах, что там ещё. Водоросли уже расползлись по всему городу, они продолжают распространяться через кондиционеры и вентиляционные шахты. Даже если больше ни один краб не попадёт на сушу, я не знаю, как остановить размножение водорослей.
     Ли несколько секунд молчала.
     - Хорошо. Превратите Большой Нью-Йорк в супертюрьму. Никто и ничто не должно оттуда выскользнуть.
     - Но для людей мы ничего не сможем сделать, Джуд. Все погибнут.
     - Да, это ужасно. Но сделайте всё возможное для людей в других местах.
     - Что же я могу сделать? - в отчаянии воскликнул Пик. - Ведь Ист-Ривер течёт вглубь страны.
     - С Ист-Ривер мы что-нибудь придумаем. А пока... Тут что-то произошло.
     Пик скорее почувствовал взрыв, чем услышал его. Пол под его ногами задрожал. Звуковые волны сотрясли весь Манхэттен.
     - Что-то взорвалось, - сказал Пик.
     - Посмотрите, что там. Жду вашего сообщения через десять минут.
     Пик выбежал из вычислительного центра в коридор и бросился к задней части госпиталя. Отсюда открывался вид на Ист-Ривер, на Бруклин и Квинс.
     На расстоянии примерно с километр в небо поднимался гигантский гриб. Там проходил туннель под Ист-Ривер, связывая Манхэттен с другим берегом.
     Туннель горел!
     Пик вспомнил о разбитых машинах, которые стояли, врезавшись друг в друга, в витрины и столбы. Машины, в которых заражённые люди потеряли сознание. Он догадывался, что произошло в туннеле. А это была последняя действующая транспортная жила.
     Пик со своими охранниками бросился к джипу. Бежать в защитном костюме было тяжело, и постоянно приходилось следить, чтобы нигде не зацепиться и не порвать его.
     А в это время тремя этажами выше умер Бо Хенсон, водитель курьерской службы, который собирался составить конкуренцию фирме "FedEx".
     Супружеская пара Купер к этому времени уже несколько часов как была мертва.

***

Остров Ванкувер, Канада

     - Какого чёрта вы там делаете, в этом "Шато Уистлер"?
     После нескольких дней отсутствия Эневек сидел в помещении "Китовой станции Дэви" и смотрел, как Шумейкер и Делавэр в честь его приезда пьют пиво. Вообще-то Дэви закрыл станцию. Его сухопутные маршруты не пользовались спросом. Желающих наблюдать за животными больше не находилось. Уж если киты взбесились, чего было ждать от бурых медведей? Уж если Европа попала под цунами, чего ждать побережью Тихого океана? Шумейкер одиноко нес службу в качестве руководителя, взыскивая непоступившие платежи, чтобы предприятие держалось на плаву сколько удастся.
     - Мне правда интересно, - приставал он. Эневек помотал головой:
     - Прекрати, Том. Я обещал держать язык за зубами.
     - Почему нельзя сказать, над чем вы работаете? Может, я хочу знать, когда мне отсюда драпать, - продолжал Шумейкер. - Из-за цунами и тому подобного.
     - О цунами даже речи нет.
     - Ничего себе! Да все говорят, что эти вещи связаны. Люди же не дураки, Леон. Из Нью-Йорка поступают какие-то чудовищные вести о повальной эпидемии, в Европе люди умирают, корабли один за другим терпят крушения, ведь шила в мешке не утаишь. - Он подался вперёд и подмигнул Эневеку. - Мне-то можно сказать, я же свой!
     Делавэр отхлебнула изрядный глоток из банки и вытерла рот:
     - Не приставай к Леону. Уж если они обнесли его забором, то они обнесли его забором.
     На ней были новые очки с круглыми оранжевыми стёклами. Эневек заметил, что она что-то сделала со своими волосами. Они больше не были такими кудрявыми, а падали на плечи шелковистыми волнами. Собственно, даже крупные зубы её не портили. Она была хороша. Даже очень хороша.
     Шумейкер бессильно развёл руками.
     - Вам надо было взять меня с собой, Леон. А то сижу тут, пыль сдуваю.
     Эневек кивнул. Ему было не по себе от всей этой сверхсекретности. Он годами держал под завесой тайны личную жизнь, и постепенно устал от любой формы скрытности. В какой-то момент он чуть было не раскололся, но вспомнил Ли. Может быть, она и права.
     - Ты сам знаешь, что твоё место здесь. Без тебя Дэви не продержится.
     - Маленькое мероприятие по мотивации? - спросил Шумейкер.
     - Почему я должен тебя мотивировать? Ведь это мне приходится держать язык за зубами и терпеть неудобства. Почему бы тебе не замотивировать меня?
     Шумейкер повертел в руках банку пива. Потом ухмыльнулся.
     - Долго ты здесь пробудешь?
     - Сколько захочу, - сказал Эневек. - Они там нас балуют, как королей, вертолёт круглые сутки в нашем распоряжении. Мне достаточно позвонить.
     - Ты смотри-ка!
     - Но за это и от меня кое-чего ждут. По правде говоря, я должен был сейчас работать в Нанаймо, а мне захотелось увидеть вас.
     - О'кей, я замотивирую тебя. Приходи сегодня вечером ужинать. Получишь роскошный кусок мяса. Сам приготовлю.
     - Заманчиво, - сказала Делавэр. - И в котором часу приходить?
     Шумейкер бросил в её сторону взгляд, значения которого Эневек не понял.
     - Ты тоже можешь прийти, буду рад, - сказал Шумейкер.
     Делавэр сощурилась и ничего не ответила. Эневек спросил себя, что тут происходит, но предпочёл не вмешиваться.
     Чуть позже, когда Эневек пошёл к своей яхте, Делавэр увязалась за ним.
     - А что это имел в виду Том? - спросил он. - С приглашением на ужин. Как будто твоё присутствие не так уж и желательно, а?
     Делавэр смутилась и теребила прядку волос.
     - Ну... Это всё случилось в дни твоего отсутствия. Я хочу сказать, жизнь полна неожиданностей, правда же? Иной раз сама удивляешься.
     Эневек остановился и посмотрел на неё:
     - Давай ближе к делу.
     - Ну, в тот день, когда ты уехал в Ванкувер и больше не появился, - ты ведь просто исчез! А некоторые за тебя волновались. И среди прочих, эм-м... Джек. Ну, Джек мне позвонил. Собственно, он позвонил тебе, но тебя не было, и...
     - Грейвольф?
     - Он сказал, что у вас был разговор, - сбивчиво продолжала Делавэр. - Должно быть, это был хороший разговор. В любом случае, он хотел, я думаю, с тобой поболтать, и... - Она посмотрела Эневеку в глаза. - Это же был хороший разговор, или нет?
     - Слушай, может, ты перейдёшь наконец к делу?
     - Мы вместе, - выпалила она.
     Эневек открыл рот и снова его закрыл.
     - Я же говорю, иногда просто чёрт знает что! Он приехал в Тофино - ну, ты же знаешь, что он мне... то есть, что я с известным пониманием воспринимаю его точку зрения, и...
     Эневек с трудом пытался сохранить серьёзность.
     - С известным пониманием. Разумеется.
     - В общем, он приехал. Мы немного выпили в "Шхуне", а потом спустились на причал. Он мне рассказывал о себе, я ему тоже о себе, и вдруг... раз - и... Ну, ты понимаешь.
     - А Шумейкеру это совсем не нравится.
     - Он ненавидит Джека!
     - Я знаю. И ему нельзя ставить это в вину. Хоть мы вдруг и полюбили Грейвольфа, особенно ты, это ничего не меняет в том, что он тогда вёл себя просто как сволочь. Годами, если хочешь знать. Он и есть сволочь.
     - Не больше, чем ты, - вырвалось у неё.
     Эневек кивнул. Потом засмеялся. При всех несчастьях, которые творились в мире, он смеялся над каверзным личиком Делавэр, он смеялся над собой и своей злобой к Грейвольфу, которая была всего лишь досадой из-за потерянной дружбы, он смеялся над своей глухой, угрюмой жизнью здесь, он смеялся, выдавливая её из себя так, что было почти больно, и наслаждался этим освобождением.
     Делавэр наклонила голову и смотрела на него непонимающе.
     - Ржать тут не над чем.
     Приступ его веселья грозил перейти в истерику, но он ничего не мог с собой поделать. Забыл, когда в последний раз так смеялся. Может, вообще никогда.
     - Лисия, ты просто молодец, - он хватал ртом воздух. - Ты чёрт знает как права. Мы оба гады. Именно так! И ты теперь - с Грейвольфом. У меня в голове не укладывается. О боже!
     Её глаза сузились:
     - Ты надо мной смеёшься!
     - Ну что ты, совсем нет. Я только... - Внезапно ему в голову пришла одна мысль. Такая, что он удивился, как она раньше не приходила. Смех его оборвался: - А где Джек сейчас?
     - Не знаю. - Она пожала плечами. - Может быть, дома.
     - Джек никогда не бывает дома. А я-то думал, вы правда вместе.
     - Боже мой, Леон! Мы же не поженились, если ты это имеешь в виду. Мы просто влюблены, нам хорошо, но я не слежу за каждым его шагом.
     - Да уж, - пролепетал Эневек. - Это было бы не для него.
     - А почему ты спросил? Хочешь с ним поговорить?
     - Да. - Он схватил её за плечи. - Лисия, слушай меня внимательно. Мне нужно решить кое-какие личные вопросы. Попытайся найти его. Ещё до сегодняшнего вечера, если удастся, потому что не хочется портить Шумейкеру ужин. Скажи ему, что я... буду рад его видеть. Нет, правда, честное слово! Я по нему просто соскучился.
     Делавэр неуверенно улыбнулась:
     - Хорошо. Я ему скажу.
     - Отлично.
     - Вы, мужчины, очень странные люди. Правда. Дураки какие-то!

     Эневек пошёл к себе на яхту, проверил почту и потом на минутку заглянул в "Шхуну" выпить кофе и поболтать с рыбаками. За время его отсутствия снова погибли два человека: вышли в море, несмотря на строгий запрет. Истерзанные косатками останки одного рыбака впоследствии прибило к берегу, а от второго не осталось и следа. Никто не испытывал желания его искать.
     - А им хоть бы что, - с озлоблением сказал один из рыбаков, имея в виду тех, кто ходил в море на больших судах.
     Им далеко не хоть бы что, хотел сказать Эневек, поскольку и их кораблям ничуть не лучше. Но промолчал. Говорить о большой взаимосвязи он не имел права, а люди в Тофино видели лишь свой уголок мира. Они не знали статистику роста крупных катастроф.
     - Им всё это только в масть, - прорычал другой. - Они вычерпали все рыбные запасы и теперь подбирают остатки, а мы не можем даже сунуться в море. - И, приложившись к своему стакану, заключил: - Надо перестрелять этих проклятых китов. Надо показать им, кто тут хозяин.
     Всюду прорывалось одно и то же требование. Убить китов.
     Неужто всё было напрасно? Годы усилий - чтобы выжать из правительств несколько убогих, половинчатых постановлений о защите природы, - а теперь и их лишиться?
     Эневек расплатился за свой кофе и пошёл на станцию. Зал ожидания стоял пустой. Он включил компьютер и начал прочёсывать интернет в поисках военных тренировочных программ. Многие сайты вообще не вызывались. Если в "Шато" им был обеспечен доступ к любой информации, то открытая сеть страдала от разрывов глубоководных кабелей.
     Он наткнулся на сообщения о военных программах в бывшем Советском Союзе, и звучали они многообещающе. Большая часть дельфинов, морских львов и белух во время холодной войны была натаскана на поиск мин и заблудившихся торпед и охраняла Чёрное море. После краха Советского Союза животных перевели в океанариум Севастополя, и там они выступали с цирковыми номерами, пока не кончились деньги на прокорм и сотрудники не очутились перед альтернативой либо убить своих питомцев, либо продать. Некоторые животные таким образом попали в лечебные программы для аутичных детей. Других продали в Иран. Там их следы потерялись, что наводило на мысль, что они вновь стали предметом военных экспериментов.
     Во время холодной войны между США и Советским Союзом шла настоящая гонка - кто создаст более эффективный отряд морских млекопитающих. После крушения государств Варшавского блока с дельфиньим шпионажем, казалось, было покончено, но лучшее мироустройство с победой великой державы не наступило. Израильско-палестинский конфликт дестабилизировал целый регион. Там подпольно подрастало новое, мощное поколение террористов, которые были в состоянии взрывать американские военные корабли. На дно уходило дорогостоящее оборудование, и его нужно было поднимать. Оказалось, что дельфины, морские львы и белухи во многом превосходят любого водолаза или подводного робота. В обнаружении мин дельфины работали в 12 раз эффективнее человека. Морские львы США, выпестованные на военных базах Чарльстона и Сан-Диего, обнаруживали мины с надёжностью 95 процентов. В то время как человек мог работать под водой лишь ограниченно, плохо ориентировался, вынужден был часы проводить в декомпрессионных камерах, млекопитающие действовали в своей естественной среде. Морские львы видели в самых плохих условиях освещения. Дельфины ориентировались даже в кромешной тьме, используя свой сонар, - издавая барабанную дробь звуков, они по эху могли определять местонахождение и форму предметов. Морские млекопитающие не знали устали, могли нырять десятки раз в день на глубину в сотни метров. И всегда, почти всегда животные возвращались назад.
     Итак, американские дрессировочные программы продолжались уже новыми средствами. И из России доходили слухи о возобновлении работы с млекопитающими. Индийская армия тоже приступила к разведению и дрессировке. И даже Ближний Восток вёл активные исследования.
     Неужто Вандербильт в итоге прав?
     Эневек не впервые слышал о военных опытах по полному подчинению китов и дельфинов. Речь шла не о классической дрессировке, а о нейронных экспериментах, которые начал ещё Джон Лилли. Во всём мире военные проявляли интерес к устройству сонара дельфина, превосходящего любую систему, созданную человеком. Способ действия этого сонара до сих пор оставался непонятным. Многое указывало на то, что велись эксперименты, выходящие далеко за рамки того, о чём объявлялось официально.
     Вот там и кроется ответ на вопрос, что произошло с китами.
     Но сеть World Wide Web молчала, срывалась или выдавала ошибку доступа. От усталости Эневек чуть было не пропустил короткое сообщение журнала Earth Island Journal, мерцающее на экране.
     ВМФ в ответе за мёртвых дельфинов?
     Журнал издавался институтом Earth Island, который вёл несколько проектов. Большое место в его работе занимала жизнь океана и защита китов.
     Короткая статья касалась одного события начала девяностых годов, когда на французское побережье Средиземного моря прибило 16 мёртвых дельфинов. На всех трупах были загадочные, одинаковые раны: ровно высеченное отверстие на затылке размером с кулак. Никто тогда не мог объяснить, что это за странные раны, но, без сомнения, именно они были виноваты в гибели животных. Тот случай совпал по времени с кризисом в Персидском заливе, когда Средиземное море бороздили крупные соединения американского флота, и Earth Island усматривал связь с его секретными экспериментами. Видимо, эксперименты не увенчались должным успехом, и испытателям пришлось заметать следы.
     Эневек распечатал текст и попытался найти в архиве другие статьи по этому поводу. Он был так углублён в работу, что не услышал, как открылась дверь. И лишь когда на него упала тень, он поднял голову и увидел Грейвольфа.
     - Ты хотел поговорить со мной?
     Кожаный костюм на могучем теле, блестящие волосы связаны в хвост, зубы и глаза сверкают. Эневек внезапно ощутил силу, исходящую от этого богатыря, его излучение, его природный шарм. Неудивительно, что Делавэр запала на такую концентрированную мужественность. Может, сам Грейвольф вовсе и не хотел этого.
     - А я думал, ты где-нибудь в Уклюлете.
     - Был и там. - Грейвольф сел, стул под ним жалобно скрипнул. - Лисия сказала, что я тебе нужен.
     - Я ей сказал только, что буду рад тебя видеть, - улыбнулся Эневек.
     - Так это и значит, что я тебе нужен. Ну, я здесь.
     - И как дела?
     - Были бы лучше, если бы ты меня чем-нибудь напоил.
     Эневек достал из холодильника пиво и кока-колу и поставил обе банки на стойку. Грейвольф залпом выпил полбанки "Хейнекена" и вытер рот.
     - Я оторвал тебя от важных дел? - спросил Эневек.
     - Не терзайся. Я возил на рыбалку пару денежных мешков из Беверли-Хиллз. Весь ваш идиотский бизнес наблюдения за китами перекочевал прямиком ко мне. Форель ведь не нападёт на лодку, и я перестроился и предлагаю туристам рыболовные туры на озёрах и реках нашего благословенного острова.
     - Я вижу, твоё отношение к наблюдению за китами не очень изменилось.
     - А с чего бы ему измениться? Но я оставил вас в покое.
     - О, спасибо, - с сарказмом сказал Эневек. - Но это очень кстати, что ты всё ещё находишься в состоянии войны отмщения за измученную природу. Расскажи мне в общих чертах о том, чем ты занимался на флоте.
     Грейвольф в недоумении уставился на него:
     - Ты и так всё знаешь.
     - Расскажи ещё раз.
     - Я был тренером. Мы натаскивали дельфинов для тактических выпадов.
     - Где? В Сан-Диего?
     - И там тоже.
     - И тебя комиссовали из-за слабости сердечной мышцы или что-то вроде того. Со всеми почестями.
     - Именно так, - сказал Грейвольф между двумя глотками.
     - Неправда, Джек. Тебя не комиссовали. Ты сам ушёл.
     Грейвольф оторвался от банки и осторожно поставил её на стойку.
     - С чего ты взял?
     - Так помечено в актах Space and Naval Warfare System Center Сан-Диего, - сказал Эневек и стал прохаживаться по залу. - Чтобы ты знал, что я в курсе: SSC Сан-Диего - наследник того органа, который назывался Navy Command, Control and Ocean Systems Center и тоже размещался в Сан-Диего. Финансирование шло через организацию, из которой вышла теперешняя US Navy's Marine Mammal System. Каждый из этих центров так или иначе всплывает, как только читаешь об истории программ морских млекопитающих, и каждый имеет скрытую связь с рядом сомнительных экспериментов. - Эневек ненадолго замолк. И потом решился на блеф: - Эксперименты, которые проводились в Пойнт-Лома, - там, где ты служил.
     Грейвольф неотрывно следил за шагающим из угла в угол Эневеком.
     - Для чего ты мне всё это рассказываешь?
     - Считается, что в Сан-Диего исследовались повадки, обучаемость, возможности приручения млекопитающих и так далее. Но больше всего военных интересовал мозг. Этот интерес отсылает нас в шестидесятые годы. Во время первого кризиса в Персидском заливе интерес вспыхнул заново. Ты в это время был там в звании лейтенанта и отвечал за две группы дельфинов - МК6 и МК7. Таких групп было четыре.
     Брови Грейвольфа сдвинулись:
     - У вас что там, в вашей комиссии, нет других забот? Ситуация в Европе, например?
     - Следующим шагом в твоей карьере могло стать общее руководство всей программой, - продолжал Эневек. - А ты взял и всё бросил.
     - Я ничего не бросил. Они меня отбраковали.
     Эневек отрицательно покачал головой:
     - Джек, я сейчас пользуюсь несколькими замечательными привилегиями. Благодаря им я имею доступ к ряду данных, надёжность которых не подлежит сомнению. Ты ушёл добровольно, и я хотел бы знать, почему.
     Он взял со стойки распечатку статьи из Earth Island и протянул её Грейвольфу, который, мельком глянув, отложил листок.
     Надолго повисло молчание.
     - Джек, - тихо сказал Эневек. - Ты был прав. Я действительно рад тебя видеть, но мне нужна твоя помощь.
     Грейвольф смотрел в пол и молчал.
     - Что ты тогда пережил? Почему ты ушёл?
     Полуиндеец продолжал смотреть перед собой. Потом потянулся и закинул руки за голову.
     - Зачем тебе знать?
     - Это поможет понять, что произошло с нашими китами.
     - Это не ваши киты. Это не ваши дельфины. Нет тут ничего вашего. Ты хочешь знать, что с ними случилось? Они наносят ответный удар, Леон. Мы получили то, что нам давно причиталось. Больше они с нами не играют. Мы рассматривали их как свою собственность, мы причиняли им страдания, мы ими злоупотребляли, мы таращились на них. Мы им, наконец, надоели.
     - Ты правда веришь, что они всё это делают по своей воле?
     Грейвольф тряхнул головой:
     - Меня больше не интересует, почему они это делают. Уж слишком много мы ими интересовались. Я всего лишь хочу, Леон, чтобы их оставили в покое.
     - Джек, - медленно произнёс Эневек. - Их принуждают.
     - Чушь. Кто ещё...
     - Их принуждают! У нас есть доказательства. Я не имею права рассказать тебе всё, но мне нужна дополнительная информация. Ты хотел избавить их от лишних мук, так избавь же. Сейчас они претерпевают такие муки, каких ты и представить себе не можешь...
     - Не могу представить? - Грейвольф вскочил. - Да что ты можешь знать? Ты же ничего не знаешь!
     - Ну так объясни.
     Видно было, как великан борется с собой. Желваки играли, кулаки сжались. Но потом в нём что-то сломалось, и он опустил плечи.
     - Идём, - сказал он. - Прогуляемся.

     Некоторое время они молча шли рядом. Потом Грейвольф свернул на тропинку, ведущую лесом к воде. Вышли к шатким мосткам. Грейвольф сел на доски, Эневек опустился радом. Смотрели на горы, пылавшие в лучах заката.
     - У тебя неполные данные, - сказал, наконец, Грейвольф. - Официально было четыре группы, МК4 - МК7, но существовала ещё пятая группа, под общим названием МК0. На флоте, впрочем, предпочитают вместо группы употреблять понятие "система". Каждая система выполняла свои задачи. Верно, всем руководил Сан-Диего, но большую часть времени я проводил в Коронадо, Калифорния, там и тренировалось большинство животных. Их держали в естественной среде обитания, в бухтах. Там им было хорошо! Их кормили, за ними смотрели - такое и людям не всем перепадает.
     - И ты руководил этой пятой группой... пятой системой?
     - МК0 - это нечто другое. Обычно система включает от четырёх до восьми животных с твёрдо обозначенными задачами. Дельфины МК4, например, искали на дне океана заякоренные мины и помечали их. Ещё их натаскивали на то, чтобы сообщать о попытках подрыва кораблей. МК5 - система из морских львов, МК6 и МК7 тоже искали мины, но главная их задача состояла в защите от вражеских водолазов.
     - Они на них нападали?
     - Нет. Они тыкались носом в диверсанта и закрепляли на его костюме свёрнутый шнур с поплавком на конце. Поплавок связан с мигалкой, она и выдавала нам местонахождение водолаза. Остальное доделывали мы. Аналогично происходило с минами. Животные сообщали о находке. В большинстве случаев они ныряли вниз с магнитом, сажали его на мину, к магниту была прикреплена верёвка. Если мина не на якоре, нам достаточно было потянуть за шнур. И готово. Косатки и белухи доставали торпеды с километровой глубины. А надо сказать, что для человека поиск мин - занятие смертельное. Не столько из-за того, что они могут у тебя в руках взорваться, сколько из-за того, что искать приходится всегда вблизи берега - как раз там, где идут боевые действия. Тебя просто пристрелят.
     - А животные на минах не подрывались?
     - Официально считается, что нет. На самом деле есть исключения, но в области допустимого. А МК0 - не обычная система, а общее название целого ряда программ, которые велись в разных местах и всегда с новыми животными. Иногда для МК0 рекрутировали животных из других систем, и больше мы их уже не видели. - Грейвольф сделал паузу. - Я был хорошим тренером. МК6 была моей первой системой. Мы участвовали во всех крупных манёврах. В 1990 году я получил МК7, и все хлопали меня по плечу. Превозносили до небес, и кому-то пришло в голову, что мне можно доверить и более секретные вещи.
     - МК0?
     - Я, конечно, знал, что военно-морские афалины добились своего первого успеха в начале семидесятых во Вьетнаме, там они охраняли бухты и предотвращали подводные диверсии вьетконговцев. Об этом в MMS всегда рассказывали первым делом и очень этим гордились. Но они не расскажут тебе про обстоятельства, в которых это совершалось. Они словечка не проронят о Swimmer Nullification Programm. Животных дрессировали срывать с вражеских аквалангистов маску и ласты и выдёргивать шланги. Уже одно это достаточно жестоко, но во Вьетнаме дельфинам закрепляли на морде и на ластах длинные ножи-стилеты, а у некоторых на спине был закреплён гарпун. Под водой на тебя нападал уже не дельфин, а машина для убийства. Но и это ещё цветочки по сравнению с тем трюком, который стали проводить позднее. На морде животного закрепляли шприц, которым дельфин должен был протаранить ныряльщика, что они и проделывали со всем старанием. Шприц вводил в тело ныряльщика 3000 кубиков сжатой углекислоты. Газ расширялся в секунду. Жертву разрывало на куски. Так истребили 40 вьетконговцев, а по ошибке ещё двух американцев, но небольшие естественные потери есть всегда. Усушка и утруска.
     Эневек чувствовал, как у него сводит желудок.
     - То же происходило и в конце восьмидесятых в Бахрейне, - продолжал Грейвольф. - Тогда я впервые попал на фронт. Моя система исправно делала своё дело, а об МК0 я тогда не имел представления. Не знал, что они сбрасывают животных с парашютом в недоступные области, иногда с трёхкилометровой высоты, и не все выживали. Иногда сбрасывали без парашюта - из вертолёта, но всё равно с двадцатиметровой высоты. А некоторых выпускали с минами, чтобы они закрепили их на корпусе вражеского корабля или подводной лодки. Иногда ждали, когда животное окажется достаточно близко к цели, и взрывали мины детонатором. Я обо всём этом узнал позже. - Грейвольф помолчал. - Мне бы уже тогда уйти, Леон, но мне нравилось на флоте. Я был там счастлив. Не знаю, можешь ли ты это понять.
     Эневек молчал. Он понимал это слишком хорошо.
     - И я утешал себя тем, что принадлежу к "хорошим парням". Но командование решило, что меня надо подключить к программам МК0. "Плохие парни" находили, что я жутко талантлив в обращении с животными. - Грейвольф сплюнул. - И тут они были правы, сукины сыны, а я был идиот, потому что сказал "да" вместо того, чтобы дать им по морде. Я уговаривал себя, что война есть война. В сражениях гибнут люди, они подрываются на минах, попадают под пули, в огонь, так чего уж оплакивать дельфинов? Так я попал в Сан-Диего, где они как раз вооружали косаток атомными боеголовками...
     - Что-что?
     Грейвольф поднял на него глаза:
     - Ты удивлён? А я уже ничему не удивляюсь. Есть проекты по засылке косаток с таким грузом. Боеголовка весит семь тонн, взрослая косатка везёт такой груз несколько миль - до вражеского порта. Такого атомного кита-убийцу ничем не остановишь. Не знаю, как далеко они зашли в этом. Я был свидетелем других экспериментов. ВМФ с удовольствием показывает журналистам видео с дельфином, которого выпустили с миной на морде, и он радостно вернулся назад вместо того, чтобы снести этой миной башку капитану русской подлодки, для которого она предназначалась. На основании таких фактов они уверяют, что подобная команда убийц не может существовать. На самом деле такое случается, но крайне редко. В худшем случае в воздух может взлететь по недосмотру лодчонка с тремя рыбаками. Но с этим военные уж как-нибудь смирятся. Это не удержит их от продолжения опытов. - Грейвольф помолчал. - Но совсем другое, если атомный кит не сможет держать верный курс. Военные должны быть уверены, что в голову киту не взбредёт какая-нибудь глупость. А лучший путь избежать глупостей - это избавить его от мыслей вообще.
     - Джон Лилли, - пробормотал Эневек. - В шестидесятые годы он провёл с дельфинами испытания на их мозге.
     - Это имя где-то всплывало, - задумчиво сказал Грейвольф. - В Сан-Диего, по крайней мере, я сам видел, как дельфинам долбили череп. Это было в 1989 году. Вырубали в голове дырку долотом. Животные были в полном сознании, и их приходилось держать нескольким крепким мужикам. Мне объяснили, что им не больно, просто их раздражает стук молотка. Через дырки они вводили электроды, чтобы стимулировать мозг.
     - Чистый Джон Лилли! - взволнованно воскликнул Эневек. - Он пытался создать что-то вроде географической карты мозга.
     - Поверь мне, у ВМФ такие карты есть, - с горечью сказал Грейвольф. - Мне было тошно, но я держал язык за зубами. Они добились полного управления животным при помощи сигналов, надо отдать им должное. Они могли заставить дельфина повернуть влево, вправо, прыгнуть, проявить агрессивность по отношению к муляжу водолаза, они могли привести его в бегство или в состояние сна. И уже не играло роли, чего хочет само животное. Оно функционировало как телеуправляемая машина. Это считалось большой удачей, они были окрылены. В 1991 году мы отправились в Персидский залив и прихватили с собой две дюжины таких управляемых дельфинов, а в Сан-Диего параллельно продолжались опыты с атомными китами. Я всё ещё держал рот на замке и уговаривал себя тем, что это не мой проект, меня не касается. Мои дельфины ищут мины, они накормлены и обласканы. Меня побуждали поактивнее включаться в МК0, а я отговаривался тем, что мне нужно подумать. "Подумать" - это глагол не для армии, но они соглашались подождать. Мы прошли пролив Гибралтар и провели несколько тестов в открытом море. И начались сбои. В лаборатории и в аквариумах Сан-Диего телеуправление проходило без сучка и задоринки, а в открытом море на животных действуют и другие сигналы и запутывают их. Животные превратились в угрозу безопасности. Назад в Америку мы их отвезти не могли, взять с собой в Персидский залив - тоже обуза. Мы встали на якорь у Франции. Там есть один партнёрский институт, тоже работал по программе МК0. Французы - не лучшие наши друзья, но у них большой опыт, поэтому и завязался альянс. Мы надеялись получить у них разъяснения. Нас принял человек по имени Рене Гюи Буснель, руководитель знаменитой лаборатории d'Acoustique Animale. Он повёл нас на экскурсию, и там я увидел дельфина, впряжённого в какие-то тиски, исковерканного, с ножом, торчащим из спины. Не знаю, зачем они это сделали, но когда потом ассистенты передавали нам памятную карточку института, они расписались на ней кровью китов, и все смеялись.
     Грейвольф прервался. Из глубины его могучей грудной клетки вырвался какой-то странный звук, похожий на подавленный вздох.
     - Буснель пришёл к заключению, что с нашими дельфинами ничего не получится. Мол, руководители проекта в чём-то просчитались. Вернувшись на борт, мы созвали военный совет и решили избавиться от дельфинов. Мы просто выпустили их в море, а когда они отплыли метров на триста, кто-то нажал на кнопочку одного прибора. Они встраивали в электронную начинку взрыватели, чтобы техника не попала в руки врага. Небольшие капсулы, только чтобы взорвать электроды. Но животные погибли. А мы поплыли дальше.
     Грейвольф кусал нижнюю губу. Потом посмотрел на Эневека:
     - Это и есть те дельфины, которых потом прибило к французскому берегу.
     - И ты...
     - Я сказал им, что всё. Они пытались меня переубедить. Бесполезно. Конечно, они не хотели, чтобы в документах значилось, что лучший тренер ушёл от них по непонятным причинам: ещё нагрянут газетчики, телевидение - ну, ты знаешь. В конце концов, мы сошлись на том, что они дадут мне кучу денег, а я за это уволюсь по болезни. Я ведь, собственно, военный водолаз. А со слабой сердечной мышцей какой ты, на фиг, военный водолаз. И никто не будет задавать глупых вопросов.
     Эневек смотрел на бухту.
     - Я не учёный, как ты, - тихо сказал Грейвольф. - Я понимаю дельфинов и знаю, как с ними обращаться, но я не разбираюсь в нейрологии и всей этой мути. И терпеть не могу, когда кто-нибудь проявляет слишком откровенный интерес к китам или дельфинам, даже если он всего лишь их фотографирует. Я не могу этого вынести, ничего не поделаешь.
     - А Шумейкер по-прежнему думает, что ты готовишь нам какую-нибудь пакость.
     Грейвольф отрицательно покачал головой:
     - Некоторое время мне казалось, что наблюдение за китами - хорошее дело, но ты сам видишь, это мне не помогло. Я сам вышвырнул себя на улицу. Просто я сделал это вашими руками.
     Эневек упёрся подбородком в ладони. Здесь было так красиво. Неправдоподобно, до боли хороша эта бухта среди гор.
     - Джек, - сказал он. - Тебе надо пересмотреть свои взгляды. Твои киты не сводят с нами счёты. Они не мстят. Ими управляют. Кто-то проводит с ними свою программу МК0. Это ещё хуже, чем всё, что вы с ними делали тогда, на флоте.
     Грейвольф не ответил. Они поднялись с мостков и молча вернулись в Тофино. У "Китовой станции Дэви" Грейвольф остановился:
     - Незадолго до моего увольнения из армии я слышал, что эксперименты с атомными китами сильно продвинулись вперёд. И в связи с этим упоминалось одно имя. Речь шла о каком-то нейрокомпьютере. Они говорили: чтобы полностью подчинить себе животных, изучай Курцвайля. Профессор, доктор Курцвайль. Говорю тебе это просто так. Вдруг пригодится.
     Эневек подумал.
     - Пригодится, - сказал он. - Очень может быть.

***

"Шато Уистлер", Канада

     Вечером Уивер постучала в дверь Йохансона. И тут же, по своему обыкновению, нажала на ручку, чтобы войти. Но дверь была заперта.
     Она спустилась в фойе и нашла его в баре - с Борманом и Стэнли Фростом. Они склонились над диаграммами и жарко спорили.
     - Привет. - Уивер подошла к ним. - Дела продвигаются?
     - Забуксовали, - сказал Борман. - В нашем уравнении ещё несколько неизвестных.
     - Мы их найдём, - прорычал Фрост. - Бог не играет в кости.
     - Это сказал Эйнштейн, - заметил Йохансон. - И был неправ.
     Она тронула Йохансона за плечо:
     - Извини, что отвлекаю, но не могли бы мы перемолвиться словечком?
     - Прямо сейчас? Мы как раз проходим сценарий Стэна. Волосы дыбом встают. Почему бы тебе не присоединиться?
     - Ну хоть минутку ты можешь мне уделить? - Она виновато улыбнулась остальным: - После этого я к вам примкну, вытерплю все ваши домыслы и помучаю вас умными комментариями.
     - Прекрасная перспектива, - осклабился Фрост.
     - Что-то важное? - спросил Йохансон, отходя от стола.
     - Не то слово!
     Они вышли наружу. Солнце клонилось к закату, окрасив заревом "Шато" и заснеженные горы. Уивер вдруг сообразила, что другие могут подумать, будто у них с Йохансоном любовные секреты. А ей важно было сказать ему о своих выводах ещё до того, как он выступит со своей теорией перед штабом.
     - Что было в Нанаймо? - спросила она.
     - Жуть.
     - Значит, на Лонг-Айленд напали крабы-убийцы.
     - Крабы с водорослями-убийцами, - поправил Йохансон. - Как в Европе, только ещё ядовитее. Но ты хотела что-то рассказать мне .
     - Я целый день провела со спутниковыми данными. Потом сравнила показания радара с мультиспектральными снимками. Мне бы пригодились и данные дрейфователей Бауэра, но они больше не посылают данных. Но и так достаточно. Ты знаешь, что уровень моря по краям больших океанических водоворотов приподнят?
     - Слышал.
     - Одна такая область - Гольфстрим. Бауэр подозревал, что в этом регионе что-то не так. Он больше не находил североатлантические шлоты, в которые падает вода, и из этого вывел, что есть какие-то помехи в состоянии больших течений, но не был уверен в этом.
     - И что?
     Она остановилась и посмотрела на него.
     - Я всё пересчитала на пять рядов. Краевой подъём Гольфстрима исчез.
     Йохансон напряг лоб:
     - Ты хочешь сказать...
     - Водоворот больше не крутится, как раньше, и если ты посмотришь на спектральные снимки, то увидишь, что в той же мере уходит тепло. Сомнений нет, Сигур. Мы стоим на пороге нового оледенения. Гольфстрим больше не течёт. Что-то его остановило.

Продолжение следует...