Литературное чтиво

Литературное чтиво Выпуск No 281 от 2005-09-02 Число подписчиков: 20    Артур ХЕЙЛИ "АЭРОПОРТ" Часть 3    23:00-01:30    Глава 13      Ведя машину на большой скорости, Мел Бейкерсфелд слышал по радио, как в аэропорту вызывают со стоянок санитарные автомобили и направляют их к месту возможного приземления рейса два.      - Говорит наземный диспетчер, вызываю город двадцать пять.      Это был кодовый номер аэропортовской пожарной команды.      - Город двадцать пять на выезде слушает. Продолжайте.      - Передачу продолжаю. ЧП второй категории ожидается примерно через тридцать пять минут. Упомянутая машина повреждена, будет садиться на полосу три-ноль, если ее освободят. В противном случае самолет посадят на полосу два-пять.      Диспетчеры аэропорта в своих переговорах по радио старались по возможности умалчивать о том, какой именно самолет терпит аварию.      Выражение "упомянутая машина" служило именно этой цели. Авиакомпании были чрезвычайно щепетильны в этих вопросах, считая, что чем реже их будут упоминать в связи с несчастными случаями, тем лучше. Тем не менее Мел не сомневался, что все случившееся сегодня ночью получит самую широкую огласку - вероятнее всего, и за рубежом.      - Говорит город двадцать пять. Вызываю наземного диспетчера. Просит ли пилот дать пену на посадочную полосу?      - Пены не требуется. Повторяю: пены не требуется.      Если пилот не требовал пены, значит, шасси не было повреждено и сажать самолет на брюхо не понадобится.      Мел знал, что сейчас уже все машины аварийной колонны - автопомпы, спасательные и пожарные машины, машины "скорой помощи" - приведены в действие и следуют за машиной брандмайора, у которого есть индивидуальная радиосвязь с каждой из них. При ЧП задержек не бывает. Все руководствуются одним правилом: лучше раньше, чем позже. Аварийная колонна остановится сейчас между двумя взлетно-посадочными полосами и затем двинется туда, куда будет надо. Делалось это не по наитию. Передвижение каждой машины было заранее предусмотрено и зафиксировано в подробном плане на случай аварийных ситуаций. Голоса в радиотелефоне умолкли. Мел включил свой микрофон.      - Наземный диспетчер, говорит машина номер один.      - Машина номер один, наземный диспетчер слушает.      - Поставлен ли в известность о создавшейся аварийной ситуации Патрони, который занимается самолетом, блокировавшим полосу три-ноль?      - Так точно. Держим с ним связь.      - Что говорит Патрони? Как у него дела?      - Он рассчитывает убрать застрявший самолет через двадцать минут.      - Есть у него стопроцентная уверенность?      - Нет.      Мел отключился. Одна рука на баранке, другая - на кнопке микрофона, он вел машину на максимальной скорости, какую можно было развить при плохой видимости в такую метель. Уже второй раз за этот вечер приходилось ему объезжать на машине аэропорт. Огни рулежных дорожек и взлетно-посадочных полос, словно путеводные звезды, мелькали мимо. Таня Ливингстон и Томлинсон, репортер из "Трибюн", сидели на переднем сиденье рядом с ним.      Несколько минут назад Таня передала Мелу свою записку с известием о том, что на рейсе два произошел взрыв и самолет возвращается на базу, и Мел, вырвавшись из окружавшей его толпы медоувудцев, тотчас бросился к эскалаторам, ведущим в подземный гараж, где стояла его служебная машина.      Таня бежала за ним. Сейчас его место - на полосе три-ноль, где, если потребуется, он должен взять все в свои руки. В центральном зале, прокладывая себе путь к эскалаторам, он увидел репортера "Трибюн" и бросил ему на ходу:      - Идемте со мной. - Репортер помог Мелу, сообщив то, что знал об Эллиоте Фримантле, - и о подписанных им контрактах, и о его позднейших лживых утверждениях, - и Мел решил отплатить ему услугой за услугу. Видя, что Томлинсон стоит в нерешительности, Мел крикнул:      - Я не могу терять ни минуты! Вы очень пожалеете, если не воспользуетесь возможностью, которую я вам даю!      Томлинсон не стал задавать вопросов и последовал за Мелом. И сейчас, пока Мел гнал машину, опережая, где только можно, выруливавшие впереди самолеты, Таня передавала репортеру содержание полученных с рейса два радиограмм.      - Постойте, дайте-ка мне разобраться, - сказал Томлинсон. - У вас здесь, значит, всего только одна полоса имеет достаточную длину для таких посадок и при этом идет в нужном направлении?      - Да, только одна, - угрюмо подтвердил Мел. - Хотя полагалось бы иметь две. - Он с досадой вспомнил о том, как на протяжении трех лет много раз ставил вопрос о постройке еще одной взлетно-посадочной полосы, дублирующей полосу три-ноль. Это было насущно необходимо. Объем работы аэропорта и требования безопасности свидетельствовали о том, что предложение Мела надо претворять в жизнь, тем более что на постройку полосы ушло бы не менее двух лет. Однако сторонники иной точки зрения взяли верх. Денег на новую взлетно-посадочную полосу не нашлось, и она не была построена. Более того - даже не запланирована, несмотря на все старания Мела.      Во многих других случаях Мелу удавалось склонить на свою сторону Совет уполномоченных. По поводу новой взлетно-посадочной полосы он беседовал с каждым из членов Совета в отдельности и заручился поддержкой каждого из них, однако потом все их обещания оказались пустым звуком. Теоретически Совет уполномоченных являлся организацией, как бы не зависимой от политических влияний, но на деле назначение в Совет зависело от мэра города, да и большинство членов Совета сами были политическими деятелями.      Если на мэра оказывалось давление с целью продвинуть какой-нибудь другой проект, также требующий финансирования, но зато весьма заманчивый в глазах избирателей, это давление быстро давало результаты.      Вот почему, с горькой иронией думал Мел, проект новой взлетно-посадочной полосы заваливали трижды, в то время как строительству трехэтажной стоянки для автомашин, далеко не столь необходимой, но зато более наглядно демонстрирующей заботу об избирателях, не чинили никаких препон.      Кратко и без обиняков Мел обрисовал Томлинсону положение, не преминув упомянуть о его политической подоплеке, чего он прежде никогда не позволял себе делать, разве что в частных беседах.      - Мне бы хотелось иметь право сослаться на вас. - Голос Томлинсона выдавал охватившее его волнение. Репортер уже понял, что ему дают в руки сенсационный материал. - Вы разрешите?      Мел понимал, что появление этого в печати вызовет черт знает какой вой. Уже в понедельник утром начнутся возмущенные звонки из муниципалитета. Но кто-то должен сказать правду во всеуслышание. Люди имеют право знать, какой опасности они подвергаются.      - Валяйте, - сказал Мел. - Я сейчас в подходящем настроении для такого интервью.      - Я как раз об этом и подумал. - Репортер пытливо, с любопытством поглядел на Мела. - Не обижайтесь, но вы сегодня, что называется, в форме. И сейчас, и раньше - когда разговаривали с этим адвокатом, а потом - с медоувудцами. Совсем как в былые времена. Давненько я не видал вас таким.      Мел смотрел прямо перед собой на рулежную дорожку, намереваясь обогнать самолет компании "Истерн", заворачивавший налево. Он думал: неужели то, что происходило с ним последние два-три года, даже другим бросалось в глаза, неужели этот упадок духа был столь очевиден?      Таня, сидевшая совсем рядом, так что он ощущал ее близость и исходившее от нее тепло, проговорила негромко:      - Мы вот все время толкуем о взлетно-посадочных полосах, об этих медоувудцах, об общественном мнении и всякое такое прочее, а меня не покидает мысль о тех, кто там, в этом самолете. Что они сейчас чувствуют, как им, наверное, страшно.      - Да, им, конечно, страшно, - сказал Мел. - Если они не потеряли сознания и отдают себе отчет в случившемся. Мне бы тоже было страшно на их месте.      Мелу припомнилось, какой ужас пережил он много лет назад, когда у него зажало ногу в потерявшем управление военном самолете. И при этой мысли тотчас заныла старая рана, словно воспоминание пробудило к жизни уснувшую боль. Волнения последних часов заглушили все остальное, но сейчас, как всегда в минуты усталости и перенапряжения, рана снова дала себя знать.      Мел, сжав губы, ждал, когда боль утихнет.      Он прислушался по радио к переговорам наземных служб. Затем снова включил свой микрофон.      - Говорит машина номер один, вызываю наземного диспетчера. Вы получили сообщение о том, в каком положении окажется пострадавший самолет, если ему не дадут полосы три-ноль?      - Машина номер один, мы вас слышим, чрезвычайность положения понимаем. Это вы, мистер Бейкерсфелд?      - Да, это я.      - Не отключайтесь, пожалуйста, сэр. Мы сейчас принимаем еще одну радиограмму.      Машина Мела уже приближалась к полосе три-ноль. От того, что сейчас сообщат, будет зависеть, придется ли Мелу прибегнуть к самым крайним, отчаянным мерам, мысль о которых его не покидала ни на секунду.      - Машина номер один, говорит наземный диспетчер. Только что получена радиограмма с интересующего вас самолета, - передал Чикагский центр. Начинаю: "Прямой курс до Линкольна ничего нам не даст, если нас посадят на ВПП два-пять... Самолет тяжело нагружен, садиться будем на большой скорости..."      В машине управляющего аэропортом трое людей напряженно слушали радиограмму Вернона Димиреста. При словах: "Если нас посадят на ВПП два-пять... вы будете иметь разбитую машину и груду трупов..." Мел слышал, как Таня тихонько ахнула, и почувствовал, что она вся дрожит.      Мел собирался уже подтвердить прием и отключиться, когда наземный диспетчер заговорил снова:      - Машина номер один... мистер Бейкерсфелд, получена еще одна радиограмма, дополнительно к предыдущей, адресована лично вам - от вашего зятя. Может быть, примете ее по телефону?      - Исключено, - сказал Мел. - Передавайте, я слушаю.      - Мистер Бейкерсфелд, - диспетчер явно колебался. - Радиограмма сугубо личного характера...      Диспетчер, так же как и Мел, знал, что передачу по радио в аэропорту будет слушать много посторонних ушей.      - Радиограмма имеет отношение к создавшейся ситуации?      - Безусловно.      - Тогда читайте.      - Слушаюсь, сэр. Начинаю: "Это по твоей милости, сукин ты сын, заварилась вся эта каша. Ты не хотел слушать, когда я говорил: к дьяволу страховки в аэропорту..."      Мел, сжав зубы, прослушал радиограмму до конца, затем бесстрастно подтвердил прием: "Вас понял", - и отключился. Должно быть, несмотря на катастрофическое положение, в котором находился самолет, Вернон получал большое удовольствие, посылая эту радиограмму, думал Мел, а узнай он о том, при каких обстоятельствах была она передана по назначению, это порадовало бы его вдвойне.      По существу же, вторая радиограмма была излишней. Мел принял решение уже после первой.      Он выехал на полосу три-ноль. В лучах прожекторов видно было кольцо служебных машин вокруг застрявшего в снегу "боинга". Мел с облегчением отметил, что снега на полосе немного и вся она, за исключением участка, занятого самолетом, уже расчищена.      Мел переключился на волну технических служб аэропорта.      - Машина номер один вызывает пульт управления снежной командой.      - Пульт управления слушает. - Голос Дэнни Фэрроу звучал устало, что было совсем не удивительно. - Валяй, что там у тебя?      - Дэнни, - сказал Мел, - разъедини "Анаконду". Снегоочистители "ошкош" и тяжелые грейдеры срочно отправь на полосу три-ноль к застрявшему самолету, и пусть ждут там дальнейших распоряжений. Как только они туда двинутся, тотчас сообщи мне.      - Вас понял, исполняю. - Мелу показалось, что Дэнни хотел что-то спросить, но раздумал. Секунду спустя сидевшие в машине услышали, как он на той же волне дает распоряжение "лидеру" "Анаконды".      Репортер "Трибюн" наклонился к Мелу за спиной у Тани.      - Я все пытаюсь как-то увязать одно с другим, - сказал он. - Насчет страховок... Ваш зять - один из наиболее влиятельных членов Ассоциации пилотов гражданской авиации, не так ли?      - Так. - Мел остановил машину в нескольких футах от ярко освещенного прожекторами участка полосы, в центре которого находился огромный лайнер.      Работа здесь кипела вовсю. Вокруг самолета и под его брюхом - везде люди трудились лихорадочно, ожесточенно. Мелькнула коренастая фигура Патрони, отдававшего распоряжения. Мел ждал ответа от Дэнни Фэрроу, чтобы затем присоединиться к Патрони.      Томлинсон проговорил с расстановкой:      - Я сейчас припоминаю, что уже слышал как будто об этих страховках. Кажется, ваш зять поднял большой шум по поводу страхования жизни в аэропорту, против которого восставала и Ассоциация пилотов, но вы уложили его на обе лопатки - так?      - Не я уложил, а Совет уполномоченных, но я был согласен с ним.      - Мне бы хотелось, если позволите, задать вам несколько нескромный вопрос: события этой ночи не заставили вас изменить вашу точку зрения?      - Но послушайте, право же, сейчас не время... - вмешалась Таня.      - Я вам отвечу, - сказал Мел. - Я не изменил своей точки зрения, пока еще не изменил. Но я буду над этим думать.      Мел рассуждал так: сейчас не время менять свою позицию в этом вопросе (если вообще ее следует менять). Нет, во всяком случае, не сейчас, в горячке, в смятении чувств, в обстановке катастрофы. Пройдет день-другой, и трагические события этой ночи получат более ясную и трезвую оценку.      Тогда он и сможет решить, надо ли ему настаивать на том, чтобы Совет уполномоченных пересмотрел свое отношение к этому вопросу. Вместе с тем никто, конечно, не станет отрицать, что все случившееся значительно укрепило позицию Вернона Димиреста и Ассоциации пилотов гражданской авиации.      Возможно, думал Мел, и удастся прийти к какому-то компромиссу. Один из представителей Ассоциации признался ему как-то, что никто из пилотов не рассчитывает полностью и быстро одержать победу в этом споре; борьба будет тянуться годами: "Им придется отхватывать себе кусочек за кусочком тоненькими ломтиками, как режут копченую колбасу". Сначала они добьются запрещения страховых автоматов в Линкольнском аэропорту, как уже добились этого в некоторых других аэропортах. В штате Колорадо такое запрещение было проведено законодательным порядком, а в других штатах этот вопрос стоит сейчас на обсуждении в законодательных органах, что, впрочем, не мешает аэропортам действовать пока что по собственному усмотрению.      Система страховых автоматов казалась самому Мелу наименее приемлемой, хотя в случае с Герреро страховой полис и был приобретен другим путем. Ну, а если система страхования через агентов будет действовать по-прежнему еще в течение нескольких лет - до тех пор, пока общественное мнение в этом вопросе не оформится с полной очевидностью, - тогда, может быть, удастся выработать какие-то меры, гарантирующие невозможность злоупотреблений...      Но хотя Мел и решил не делать пока окончательных выводов, тем не менее он чувствовал, что прежняя его уверенность поколеблена.      Радио, все еще настроенное на волну технических служб, снова заговорило:      - Машина номер один, говорит пульт управления снежной командой.      - Валяй, Дэнни, - сказал Мел.      - Четыре снегоочистителя и три грейдера во главе с "лидером" направляются, как было ведено, к ВПП три-ноль. Какие будут приказания?      Мел заговорил неторопливо, тщательно подбирая слова: он знал, что где-то в недрах КДП все записывается на магнитофонную ленту. И за каждое слово ему придется потом держать ответ. Но и помимо этого он хотел, чтобы все, что он скажет, было понято абсолютно точно.      - Пульт управления снежной командой, говорит машина номер один. Все снегоочистители и грейдеры расположить под руководством "лидера" в непосредственной близости от "боинга-707", застрявшего на ВПП три-ноль.      Машины не должны, повторяю: не должны преграждать путь самолету, который через несколько минут попытаются своими силами сдвинуть с места. В случае, если эта попытка не даст результатов, снегоочистители и грейдеры получат распоряжение очистить полосу - столкнуть самолет. Это необходимо сделать любой ценой и максимально быстро. ВПП три-ноль должна быть очищена и приведена в готовность не позже чем через тридцать минут. К этому времени и застрявший самолет, и всю технику нужно отвести на безопасное расстояние. В соответствии с сообщениями КДП я дам указание, когда снегоочистители и грейдеры должны быть приведены в действие, если это окажется необходимым. Подтвердите прием и получение инструкций. Все ли ясно?      Томлинсон негромко свистнул. Таня повернулась к Мелу, пытливо вглядываясь в его лицо.      Радио молчало. Затем послышался голос Дэнни Фэрроу.      - По-моему, ясно. Но проверить не мешает. - И Дэнни кратко повторил основной смысл распоряжения. Мел понимал, что Дэнни сейчас взмок не меньше, чем он сам.      - Правильно, - сказал Мел. - И особенно учти одно: если придется пускать в ход тяжелую технику, делать это будете по моему указанию, только по моему.      - Что ж, - сказал Дэнни, - по мне, лучше ты, чем я. Ты, конечно, понимаешь, Мел, что наша техника сделает с этим "боингом"?      - Она его уберет оттуда, - сказал Мел сухо. - А в настоящий момент это самое главное.      Мел знал, что в распоряжении технических служб аэропорта имеется немало всевозможного оборудования для выполнения такой грубой работы, как расчистка территории, но "Анаконда", уже находившаяся на летном поле, могла сделать это быстрей и надежней. Он отключился и положил микрофон.      Томлинсон сказал с сомнением:      - Уберет?! Лайнер стоимостью в шесть миллионов долларов вы будете убирать с помощью снегоочистителей? Но, черт побери, вы же разнесете его в клочья! А потом "Аэрео-Мехикан" и страховые компании сделают то же самое с вами.      - И это меня не удивит, - сказал Мел. - Хотя, конечно, многое зависит от точки зрения. Если бы владельцы и страхователи "боинга" находились сейчас на борту того, другого самолета, который вот-вот должен сесть, они, вероятно, кричали бы: "Давай! Давай!"      - Ну что ж, - сказал репортер, - одно несомненно: надо обладать большим присутствием духа, чтобы принять такое решение.      Таня украдкой сжала руку Мела; она проговорила негромко, взволнованно:      - Я тоже кричу: "Давай". Вы правильно поступаете. Что бы ни случилось потом, этой минуты я не забуду.      Вдали уже показалась вызванная Мелом колонна снегоочистителей и грейдеров; они быстро приближались, мерцая сигнальными огнями на крыше.      - Но, может быть, еще ничего не понадобится. - Мел стиснул руку Тани, потом отпустил ее и распахнул дверцу машины. - В нашем распоряжении двадцать минут. Будем надеяться, что этого окажется достаточно.      Патрони топал ногами, пытаясь согреться, но все его усилия были тщетны, несмотря на меховые сапоги и парку. Тут к нему подошел Мел. Если не считать нескольких минут, которые Патрони провел в пилотской кабине после того, как ее покинули командир и первый пилот "Аэрео-Мехикан", все остальное время - уже три с лишним часа - он, невзирая на вьюгу, находился у самолета. Он замерз и отчаянно устал от напряжения и треволнений последних суток, а две неудачные попытки сдвинуть самолет с места довели его до белого каления.      Услышав, что намерен предпринять Мел, Патрони едва не потерял самообладания. Будь на месте Мела кто-нибудь другой, Патрони не постеснялся бы и отвел душу. Но Мел был его закадычным другом, и Патрони только уставился на него, словно не веря своим глазам; потом вынул изо рта изжеванную нераскуренную сигару и сказал:      - Сдвигать снегоочистителями совершенно целый самолет? Да ты что - ума лишился?      - Нет, - сказал Мел. - Я лишился нужной мне для посадки полосы.      На какую-то секунду Мела охватило отчаяние: он видел, что никто из ответственных лиц, кроме него самого, не понимает, сколь необходимо любой ценой очистить полосу три-ноль. Если он осуществит свое намерение - а он готов был это сделать, - лишь немногие одобрят его действия. Более того, он нисколько не сомневался, что найдутся и такие - особенно среди представителей компании "Аэрео-Мехикан", - кто станет задним числом утверждать, что он мог бы попытаться сделать еще и то и это или что поврежденный самолет можно было бы в конце концов посадить и на полосу два-пять. Да, как видно, принятое им решение ни у кого, даже у друзей, не найдет поддержки. И все же это не поколебало его решимости.      Поглядев на грейдеры и снегоочистители, выстроившиеся в колонну справа от лайнера, Патрони швырнул сигару в снег. Потом достал другую и проворчал:      - Попробую спасти тебя от этого безумия. Убери свои заводные игрушки подальше от самолета, да так, чтобы они не мозолили мне глаза. Через пятнадцать минут, а может, и раньше, я выкачу его отсюда.      Мел крикнул, стараясь перекрыть шум ветра и рев машин:      - Джо, запомни одно: когда КДП скажет, что наше время истекло - никаких споров, никаких возражений. На карту поставлена жизнь всех, кто прибывает с этим самолетом. Если двигатели будут запущены, ты немедленно заглушишь их. И тотчас уберешь с дороги все свое снаряжение и людей. Предупреди их заранее, чтобы каждому было ясно. Машины приступят к делу по моему приказанию. А когда я дам сигнал, времени терять они не станут.      Патрони угрюмо кивнул. Мел видел, что хотя главный механик и отвел душу, его обычная задиристая самоуверенность несколько поколеблена.      Мел вернулся к своей машине. Таня и Томлинсон, поеживаясь от холода, стояли возле нее и смотрели, как подводят траншеи под самолет. Как только Мел залез в машину, они последовали его примеру: приятно было очутиться в тепле.      Мел снова вызвал по радио КДП - на этот раз непосредственно руководителя полетов. После короткой паузы он услышал его голос. В нескольких словах Мел изложил ему свой план.      Он добивался от диспетчерской службы только одного: ему необходимо было знать точно, сколько еще он может ждать, прежде чем приводить в действие снегоочистители и грейдеры, которым потребуется всего несколько минут, чтобы убрать самолет с полосы.      - Согласно последним сообщениям, - сказал руководитель полетов, упомянутый самолет войдет в нашу зону наблюдения раньше, чем мы предполагали. Чикагский центр рассчитывает передать его нам через двенадцать минут, после чего еще восемь-десять минут мы будем контролировать полет. Приземление произойдет самое позднее в ноль один двадцать восемь.      Мел бросил взгляд на часы. Стрелки на тускло освещенном циферблате показывали час одну минуту пополуночи.      - Решение о том, на какую полосу сажать самолет, - продолжал руководитель полетов, - должно быть принято не позже чем за пять минут до посадки. После этого участь самолета будет решена: мы уже не сможем его завернуть.      Следовательно, мысленно подсчитал Мел, до момента, когда надо принимать окончательное решение, остается семнадцать минут, а может быть, и меньше все зависит от того, когда самолет войдет в зону наблюдения аэропорта.      Значит, времени оставалось даже меньше, чем он сказал Патрони.      Мел почувствовал, что снова весь взмок.      Может быть, сказать Патрони, предупредить, что времени у них меньше, чем они рассчитывали? Нет, решил Мел. Главный механик и так не теряет ни секунды. Подгонять его было бы бессмысленно.      Мел снова взял микрофон:      - Говорит машина номер один, вызываю КДП. Мне нужна постоянная информация об идущем на посадку самолете. Прошу оставить эту частоту исключительно в моем распоряжении.      - Есть, - последовал ответ руководителя полетов. - Мы уже переключили все регулярные рейсы на другую частоту. Будем давать вам постоянную информацию.      Мел подтвердил прием и отключился.      - Что теперь будет? - спросила Таня.      - Будем ждать. - Мел снова поглядел на часы.      Прошла минута. Две минуты.      Из автомобиля было видно, как рабочие продолжают лихорадочно рыть траншеи впереди и по бокам застрявшего лайнера. Прорезав мрак светом фар, подкатил еще один грузовик. Откинув задний борт, рабочие выпрыгнули из кузова и присоединились к тем, кто уже трудился возле самолета. Коренастая фигура Патрони появлялась то здесь, то там; он давал указания, подбадривал.      Снегоочистители и грейдеры стояли, вытянувшись в цепочку, и ждали.      "Прямо как стервятники", - подумалось Мелу.      Молчание нарушил Томлинсон.      - Знаете, о чем я думаю? Когда я был мальчишкой - и ведь не так уж много с тех пор воды утекло, - здесь были еще поля и луга... Летом колосились пшеница и ячмень, на выгоне паслись коровы. И был маленький травяной аэродром, совсем крошечный - никто и подумать не мог, что он разрастется в махину. Рейсовые самолеты принимал только городской аэропорт.      - На то вам и авиация, - сказала Таня. Она рада была перевести разговор на другое, отвлечься на минуту от мыслей о том, чего они все ждали в таком напряжении. - Мне кто-то говорил, что, когда работаешь в авиации, жизнь кажется длинней, потому что все здесь так часто и так быстро меняется.      - Ну, не все и не так уж быстро, - возразил Томлинсон, - а аэропортах, например, перемены происходят не слишком-то быстро. Как вы считаете, мистер Бейкерсфелд, это верно, что через три-четыре года в авиации будет сплошной хаос?      - Хаос - вещь относительная, - сказал Мел. Все его внимание по-прежнему было приковано к тому, что происходило за стеклом его машины. - В жизни, мы сталкиваемся с ним в самых разных проявлениях и так или иначе приспосабливаемся.      - Вам не кажется, что вы уклоняетесь от прямого ответа?      - Да, - сказал Мел, - вероятно.      И не удивительно, подумал он. До философии ли сейчас, когда такое происходит. Но он чувствовал стремление Тани хоть как-то - хотя бы внешне - ослабить напряжение. Он без слов остро ощущал все нюансы ее чувств и настроений, и это лишний раз подтверждало ему, как крепнет их духовная связь. К тому же, сказал он себе, ведь этот самолет, которого все они. ждут, не зная, сможет ли он сесть без аварии или нет, - эго самолет "Транс-Америки", а Таня - одна из служащих этой компании, она помогала отправлять его в полет. Именно она ближе всех соприкоснулась с людьми, которые находились сейчас там, на борту этого самолета.      Сделав над собой усилие, Мел постарался вникнуть в слова Томлинсона.      - Так было всегда, - сказал Мел, - в авиации прогресс в воздухе постоянно опережал прогресс на земле. Временами нам казалось, что мы нагоним и пойдем в ногу - в середине шестидесятых годов мы почти достигли этого. И все же так не получилось. Видимо, самое большее, чего мы можем добиться, - это не слишком плестись в хвосте.      Но репортер не унимался.      - Что же мы должны предпринять в отношении аэропортов? Что мы можем предпринять?      - Прежде всего мы должны научиться мыслить шире, давать волю воображению. Нужно освободиться от железнодорожного способа мышления.      - Вы считаете, что мы от него еще не освободились?      Мел кивнул.      - К несчастью, мы сталкиваемся с ним довольно часто. Все наши старые аэропорты представляют собой просто имитацию железнодорожных вокзалов, потому что их строителям приходилось опираться на опыт своих предшественников. Потом это стало уже шаблоном. Вот почему и в наши дни так много "вытянутых" аэропортов, где здание аэровокзала тянется до бесконечности и пассажиры вынуждены вышагивать не одну милю.      - А их не перестраивают? - спросил Томлинсон.      - Только кое-где, и то очень медленно. - Несмотря на серьезность момента, разговор этот задел Мела за живое. - Кое-где строятся циркообразные аэропорты - вроде пирога с начинкой, с автомобильными стоянками, расположенными внутри самого аэровокзала, а не за его стенами; там пешее передвижение пассажиров по аэровокзалу сокращено до минимума с помощью скоростных горизонтальных эскалаторов, а кроме того, самолеты подъезжают к пассажирам, а не наоборот. Это говорит о том, что аэропорт начинает завоевывать себе место как самостоятельная единица, а не просто приставка к чему-то. Творческая мысль прокладывает себе путь, и мы даже начинаем прислушиваться к заокеанским веяниям. Лос-Анджелес предлагает соорудить большой океанодром; Чикаго - аэропорт на искусственном насыпном острове на озере Мичиган. И это ни у кого не вызывает улыбки. "Америкен Эйрлайнз" проектирует постройку гигантского гидравлического лифта, с помощью которого самолеты будут размещаться один над другим на время погрузки и разгрузки. Но все эти нововведения внедряются медленно, авиакомпании действуют несогласованно, и мы строим аэропорты без всякого полета фантазии, как лоскутное одеяло. Это все равно, как если бы каждый абонент сам соорудил себе телефон, а затем все начали бы включать их, кто как сумеет, в общую сеть.      Радиопозывные прервали слова Мела.      - КДП - машине номер один и городу двадцать пять. Чикагский центр сообщает: по его расчетам, интересующий вас самолет войдет в зону наблюдения и будет передан КДП Линкольна в ноль один семнадцать.      На часах Мела было один час шесть минут пополуночи. Значит, самолет прибывал на минуту раньше, чем рассчитывал руководитель полетов. В распоряжении Патрони оставалось на минуту меньше времени; в распоряжении Мела - только одиннадцать минут. После чего он должен будет принять решение.      - Машина номер один, произошли ли изменения на ВПП три-ноль?      - Изменений нет.      Не слишком ли он рискует, дотягивая до последнего, думал Мел. Он с трудом удерживался, чтобы не дать сигнала машинам снежной команды, но все же взял себя в руки. И в том и в другом случае ответственность, ложившаяся на его плечи, велика. Не так-то просто отдать приказ, который превратит в обломки мощный современный лайнер стоимостью в шесть миллионов долларов.      Еще оставалась надежда, что Патрони справится со своей задачей, но с каждой секундой это становилось все более сомнительным. Мел увидел, что прожекторы, установленные перед "боингом-707", и некоторое другое оборудование отводят в сторону. Но двигатели еще не были запущены.      - А кто они такие - эти творцы нового, о которых вы говорите? - спросил Томлинсон. - Кто это?      - Ну, перечислять их по именам было бы нелегко, - рассеянно ответил Мел.      Он напряженно наблюдал за происходившим на поле. Теперь все пространство перед "боингом-707" было очищено от машин, и Мел увидел запорошенную снегом фигуру Патрони, поднимавшегося по трапу в пилотскую кабину лайнера. На последней ступеньке Патрони остановился, обернулся и махнул кому-то рукой; видно было, что он кричит что-то стоявшим внизу. Вот он открыл дверь самолета и исчез за ней, и почти тотчас другая, более стройная и подвижная фигура поднялась по трапу за ним следом. Дверь самолета захлопнулась. Трап откатили. Томлинсон снова спросил:      - Мистер Бейкерсфелд, не назовете ли вы хоть кого-нибудь из этих людей - из тех, кто не лишен воображения и яснее представляют себе будущее аэропортов.      - Верно, - сказала Таня, - если можете, назовите...      "Они затеяли игру в шарады, когда в доме пожар", - промелькнуло в голове у Мела. Ну что ж, если Таня хочет, чтобы он принял участие в этой игре - пожалуйста.      - Надо подумать, - сказал он. - Фоке из Лос-Анджелеса; Джозеф Фостер из Хьюстона - сейчас он в Американской ассоциации воздушного транспорта; Элан Бонд из правительства и Томас Сюлливан из управления Нью-Йоркского порта.      Затем из авиакомпаний: Хейлеби из "Пан-Ам"; Херб Годфрей из "Юнайтед". В Канаде - Джон С.Паркин. В Европе - Пьеро Кот из "Эйр-Франс"; граф Кастелл в Германии. Есть и другие.      - Плюс Мел Бейкерсфелд, - вставила Таня. - Надеюсь, вы его не забыли?      Томлинсон, делавший пометки у себя в блокноте, проворчал:      - Этого-то я и сам записал. Тут все ясно без слов.      Мел улыбнулся. Но так ли уж все ясно, подумалось ему. Когда-то, и не столь давно, это несомненно было так. Но он знал, что в общенациональном масштабе его имя уже перестало звучать. Когда это случается, когда по тем или иным причинам тебя оставляют за бортом, ты обречен на скорое забвение, и потом, тебе уже не может быть возврата назад, как бы ты к этому ни стремился. Это не значит, что его работа в международном порту Линкольна не имела прежнего значения или что он делал ее хуже. Свои обязанности управляющего аэропортом он исполнял не хуже, а возможно, даже лучше прежнего, и он сам это понимал. Но его вклад в общее дело больше не привлекал к себе внимания. Он поймал себя на том, что эти мысли посещают его уже второй раз за сегодняшний вечер. Но так ли уж все это важно? Имеет ли это значение для него самого? Да, признался он себе: имеет!      - Смотрите! - воскликнула Таня. - Запускают двигатели!      Репортер прильнул к окну. Мел почувствовал, как забилось у него сердце.      Позади третьего двигателя застрявшего "боинга" появилось сероватое облачко дыма, сгустилось и взвилось вверх. Двигатель завыл, вой перешел в ровное гудение. Струя воздуха прорвала и рассеяла пелену снега. Второе облачко дыма поднялось над четвертым двигателем, и снова закрутился снежный вихрь, уносящийся прочь.      - Машина номер один и город двадцать пять, говорит наземный диспетчер.      Радиоголос прозвучал так внезапно, что Мел почувствовал, как вздрогнула Таня. - Чикагский центр передает новые данные. Упомянутый самолет войдет в зону приближения в ноль один шестнадцать, то есть через семь минут.      Самолет прибывает еще раньше, понял Мел, и, следовательно, в их распоряжении остается еще на минуту меньше.      Мел снова бросил взгляд на часы.      На самолете запустили второй двигатель, затем первый. Мел сказал тихо:      - Он еще может успеть. - И тут же вспомнил, что все четыре двигателя уже дважды запускались сегодня вечером и обе попытки выкатить самолет потерпели неудачу.      Темная фигура со светящимися жезлами, маячившая перед самолетом, отодвинулась дальше, чтобы ее было видно из пилотской кабины. Сигнальщик поднял жезлы над головой. Это означало: "Путь свободен". Мел прислушивался к гулу моторов и понимал, что они работают еще не на полную мощность.      Оставалось шесть минут. "Почему Патрони не дает до отказа?"      Таня произнесла каким-то странным, не своим голосом:      - Нет, я, кажется, не в состоянии этого выдержать.      - А меня даже пот прошиб, - сказал репортер.      "Патрони дает полный! Наконец-то!" - подумал Мел, услышав нарастающий, оглушительный рев двигателей, и всем телом почувствовал их вибрацию. За хвостом самолета во мраке, прорезанном мерцанием ограничительных огней, бешено взметнулись ввысь снежные вихри.      - Машина номер один, - прозвучал резкий радиоголос. - Говорит наземный диспетчер. Как с ВПП три-ноль? Есть ли какие-нибудь изменения?      Мел взглянул на часы: в распоряжении Патрони оставалось три минуты.      - Самолет не стронулся с места, - сказала Таня, тоже прильнувшая к ветровому стеклу машины. - Все двигатели работают, но он не трогается с места.      Однако там еще не сложили оружия. Об этом говорили снежные вихри. И все же Мел видел, что Таня права. Самолет был недвижим.      Снегоочистители и грейдеры подошли ближе. Ярко поблескивали сигнальные мигалки.      - Подождите еще, - сказал Мел в микрофон. - Воздержитесь направлять самолет на ВПП два-пять. Положение на три-ноль сейчас изменится.      И он переключил радио на волну пульта управления снежной командой, чтобы двинуть вперед технику.    Глава 14      Обычно после полуночи напряжение в диспетчерской немного спадало. Но сегодня этого не произошло. Из-за бурана аэропорт имени Линкольна продолжал принимать и отправлять самолеты с опозданием на несколько часов.      И то, что они запаздывали, увеличивало неразбериху на взлетно-посадочных полосах и рулежных дорожках.      Большинство диспетчеров закончили в полночь свою восьмичасовую вахту и, еле волоча ноги, отправились домой. На их место заступили другие.      Поскольку людей вообще не хватало, да и к тому же кто-то еще был болен, некоторых попросили остаться и сверхурочно поработать до двух часов утра, и в том числе руководителя полетов, главного диспетчера радарной Уэйна Тевиса и Кейза Бейкерсфелда.      Полтора часа назад, после волнующего и столь внезапно оборвавшегося на полуслове разговора с братом, Кейз, стараясь обрести душевное равновесие, сосредоточил все внимание на экране радара, перед которым он сидел. Если ему удастся не отвлекаться мыслями ни на что другое, решил он, оставшееся время - последняя в его жизни вахта - пролетит быстро. Кейз продолжал принимать самолеты с востока: слева от него сидел помощник - молодой человек, проходивший обучение на радаре. Уэйн Тевис продолжал наблюдать за работой, разъезжая по диспетчерской на своем высоком табурете, который он сдвигал с места, отталкиваясь от пола высокими каблуками своих сапог, правда, менее энергично, чем в начале смены.      Кейзу как будто удалось сконцентрировать свое внимание на экране - и в то же время удалось не вполне. У него было какое-то странное ощущение, будто мозг его раскололся и он мыслит сразу в двух плоскостях. Часть его мозга была занята самолетами, прибывавшими с востока, - в данную минуту тут не возникало проблем. А другая часть размышляла над его собственной судьбой и занималась самоанализом. Такое положение, конечно, не могло длиться долго; Кейзу казалось, что мозг его подобен электрической лампочке, которая перед тем, как погаснуть, вспыхивает особенно ярко.      О себе он думал сейчас бесстрастнее и спокойнее, чем раньше, возможно, помог разговор с Мелом, если не что-то еще. Все было продумано и решено. Смена Кейза рано или поздно окончится; он уйдет отсюда, и вскоре ожидание и все тревоги останутся позади. В нем зрело убеждение, что его жизнь уже отделена от окружающих и ничто больше не связывает его ни с Натали, ни с Мелом, ни с Брайаном или с Тео... как и их - с ним. Он принадлежит уже к мертвым. Да, он уже с теми, кто ушел, - с Редфернами, погибшими в обломках своего самолета, с маленькой Валери... Ведь в этом же суть! Почему только теперь стало ему ясно, что смертью он искупает свою вину перед Редфернами? "Интересно, уж не сумасшедший ли я?" - бесстрастно размышлял Кейз. Говорят, что жизнь кончают самоубийством сумасшедшие.      Впрочем, какое это имеет значение? Он сделал выбор между мукой и покоем, и еще до наступления утра к нему придет этот покой. И снова, как уже неоднократно бывало на протяжении последних нескольких часов, рука его опустилась в карман, нащупывая ключ от комнаты 224 в гостинице "О'Хейген".      А другая часть его мозга, та, что еще сохранила прежнее чутье, автоматически продолжала следить за самолетами, прилетавшими с востока.      И лишь постепенно до сознания Кейза дошло, что рейс два "Транс-Америки" терпит бедствие.      Сообщение о намерении экипажа вернуться в аэропорт поступило на КДП примерно час назад и через несколько секунд после того, как стало известно решение, принятое Энсоном Хэррисом. Старший диспетчер Чикагского центра сообщил об этом по особому телефону руководителю полетов, предварительно предупредив центры в Кливленде и Торонто. Поначалу требовалось лишь поставить в известность начальство аэропорта имени Линкольна о том, что самолет просит разрешить посадку на полосу три-ноль.      А когда центр в Кливленде передал рейс два Чикагскому центру, началась уже конкретная подготовка к приему самолета.      Руководитель полетов лично явился в радарную и поставил Уэйна Тевиса в известность о взрыве на рейсе два, о предполагаемом времени его прилета и о том, куда сажать самолет - на полосу два-пять или три-ноль.      Тем временем наземная диспетчерская предупредила аэропортовскую аварийку: будьте наготове и, как только самолет начнет снижаться, выезжайте на поле.      Наземный диспетчер по радиотелефону связался с Патрони и сообщил ему, что срочно нужна полоса три-ноль. Впрочем, Патрони уже знал об этом.      Затем на резервной волне установили контакт между КДП и кабиной самолета "Аэрео-Мехикан", чтобы заранее обеспечить двустороннюю связь, которая могла понадобиться, когда Патрони сядет за штурвал.      В радарной Уэйн Тевис, выслушав сообщение руководителя полетов, невольно взглянул на Кейза. Если оставить все так, как оно есть, то именно Кейзу придется принимать рейс два от Чикагского центра и сажать самолет.      Тевис тихо спросил руководителя полетов:      - Может, нам снять Кейза и заменить кем-то другим?      Тот был в нерешительности. Он вспомнил о ЧП с военным самолетом КС-135. Тогда он под каким-то предлогом отстранил Кейза и потом все думал, правильно ли поступил. Когда человек не очень уверен в себе и может в любую минуту утратить остатки уверенности, достаточно пустяка, чтобы перетянуть в гибельную сторону чашу весов. К тому же руководитель полетов чувствовал себя неловко от того, что помешал разговору Кейза с братом в коридоре. В тот момент он вполне мог бы подождать, но не подождал.      Кроме того, руководитель полетов сам до смерти устал - не только за сегодняшний день, но и за все предыдущие. Он вспомнил, что недавно где-то читал, будто в середине семидесятых годов появятся такие системы наблюдения за воздухом, благодаря которым диспетчеры будут в два раза меньше утомляться и меньше нервничать. Правда, руководитель полетов отнесся к этой информации скептически. Он сомневался в том, что удастся когда-либо избежать профессиональных перегрузок: если в чем-то диспетчерам станет легче работать, им придется затрачивать больше нервной энергии в другом. Это пробуждало в нем сочувствие к Кейзу - бледному, худому, напряженному как струна, да и не только к Кейзу - ко всем, кого доводила до такого состояния существующая система организации труда.      Все так же тихо Уэйн Тевис снова спросил:      - Так снимать его или нет?      Руководитель полетов отрицательно покачал головой. И, понизив голос, ответил:      - Не будем ускорять ход событий. Не снимайте Кейза, но и не отходите от него.      Тут Кейз заметил двух шептавшихся начальников и догадался, что надвигается нечто серьезное. Как-никак он был матерый волк, которому хорошо знакомы признаки близкой беды. Кроме того, инстинкт подсказывал, что речь шла и о нем. И он понимал почему. Теперь Кейз уже не сомневался, что через несколько минут его освободят от работы или же переведут на менее важное направление. Как ни странно, ему было все равно.      Он был очень удивлен, когда Тевис, не делая никаких перемещений, оповестил всех диспетчеров о том, что самолет "Транс-Америки", рейс два терпит бедствие, возвращается на базу и его надо принимать вне всякой очереди.      Диспетчеру, сидевшему на отлетах, было дано указание убирать все машины с предполагаемого курса рейса два.      И уже отдельно Кейзу Тевис изложил проблему посадки: решение о том, на какую полосу сажать самолет, предстояло принять в последнюю минуту.      - Разработай свой план посадки, мальчик, - сказал ему Тевис, на техасский манер растягивая слова. - И когда самолет передадут тебе, займись им. Все остальные мы возьмем на себя.      Сначала Кейз только кивнул, нимало не обеспокоенный поставленной перед ним задачей. И машинально принялся производить расчет подхода самолета.      Такого рода расчеты всегда делают в уме. На бумагу наносить их нет времени, да и потом, как правило, приходится на ходу все менять.      Как только Чикагский центр передаст ему самолет, решил Кейз, он поведет его к полосе три-ноль, но с таким допуском, чтобы можно было завернуть машину влево, - но не слишком резко, учитывая небольшую высоту, - если придется сажать ее на полосу два-пять.      Кейз подсчитал: вести самолет ему предстоит минут десять. А Тевис предупредил его, что, по-видимому, лишь минут за пять до посадки он узнает о том, на какую полосу можно будет сажать машину. Времени, конечно, в обрез, и в радарной все изрядно вспотеют - как и в воздухе. Но справиться можно - хотя будет и нелегко. И Кейз снова мысленно прочертил траекторию полета и зафиксировал направление.      А на КДП уже стали просачиваться - неофициальным путем - некоторые подробности. В свободные минуты диспетчеры сообщали их друг другу... На самолете в воздухе произошел взрыв. Он кое-как летел, несмотря на поврежденный фюзеляж и наличие раненых... Неизвестно, работает ли управление самолетом. Пилотам нужна самая длинная полоса, которая ко времени посадки, возможно, уже будет очищена, а возможно, и нет... Все повторяли слова Димиреста: "...самолет поврежден, есть жертвы..."      Капитан послал невероятно злую радиограмму управляющему аэропортом.      Управляющий находится сейчас на полосе три-ноль, делается все возможное, чтобы очистить ее... А время быстро истекало. И теперь заволновались даже они, привыкшие к сложностям воздушного транспорта.      Помощник, сидевший рядом с Кейзом, рассказывал ему о случившемся по мере того, как узнавал сам. Кейз все понял и уже страшился того, что на него свалилось. Не хочет он принимать в этом участия - ни малейшего, никакого! Не стремится он - да и не может - что-то там такое доказать себе. И даже если он хорошо справится с задачей - разве этим что-нибудь изменишь? А если не справится, если где-то ошибется, погибнет самолет, полный людей, как уже погиб один.      На другом конце радарной Уэйна Тевиса вызвал по прямому телефону руководитель полетов. Несколько минут тому назад он поднялся на этаж выше - в "будку", чтобы быть рядом с наземным диспетчером.      Опустив на рычаг трубку, Тевис на своем табурете подкатил к Кейзу.      - Старик, только что получил сигнал из Чикагского центра. Рейс два передадут нам через три минуты.      И Тевис переехал к диспетчеру, сидевшему на вылетах, и проверил, нет ли на пути рейса два вылетающих самолетов.      Помощник сообщил Кейзу, что на поле все еще стараются вытащить застрявший самолет и освободить полосу три-ноль. Они уже включили двигатели, но самолет так и не сдвинулся с места. За дело взялся брат Кейза (так сказал помощник), и, если самолет не двинется сам, снегоочистители разнесут его на куски, чтобы освободить полосу. Но всех волнует, хватит ли на это времени.      Раз Мел принял такое решение, подумал Кейз, значит, он уверен, что хватит. Мел всегда со всем справляется, он умеет подчинить себе ход событий. А вот у Кейза не выходит - или, во всяком случае, не всегда и не так, как у Мела. В том-то и разница между ними. Прошло уже почти две минуты.      Помощник, стараясь говорить спокойно, заметил:      - Самолет появился на экране.      В самом углу экрана Кейз увидел двойную звездочку - сигнал бедствия, несомненно исходивший от рейса два.      Скорее бежать отсюда, не хочет он! Ему с этим не справиться. Пусть кто-то другой возьмет это на себя - хотя бы Уэйн Тевис. Пока еще есть время.      Кейз резко повернулся, ища глазами Тевиса. Тот в этот момент стоял спиной к Кейзу возле диспетчера по вылетам.      Кейз открыл было рот, чтобы позвать его, но, к своему ужасу, не смог издать ни звука. Он попытался снова - безуспешно.      Все было как во сне, как в том кошмаре, который преследовал его: ему отказал голос... Но ведь это не сон - это происходит наяву! Разве?! Паника охватила его.      А на табло загорелся белый свет: их вызывал Чикагский центр. Помощник снял трубку прямого телефона и сказал:      - Валяй, центр, - Потом повернулся к селектору и передвинул рычажок, включив динамик над головой, чтобы и Кейз мог слышать.      - Линкольн, рейс два находится в тридцати милях к юго-востоку от аэропорта. Курс два-пять-ноль.      - Центр, вас понял. Он появился у нас на радаре. Переключайте его на нашу частоту. - И помощник повесил трубку.      Сейчас центр даст указание самолету переключиться на другую радиоволну и пожелает ему благополучной посадки. Самолету, который терпит бедствие, всегда желают благополучной посадки: они-то на земле находятся в безопасности, так надо же хоть как-то приободрить тех, кто в воздухе. Вот и теперь, сидя в этой теплой, изолированной от внешнего мира, тихой комнате, трудно было поверить, что где-то там, высоко в ночном небе, где гуляют ветер и метель, раненый самолет пробивает себе путь на землю и может погибнуть, так и не долетев.      Включилось радио на частоте прибывавших с востока самолетов. Раздался резкий голос - это Вернон Димирест, его ни с кем не спутаешь. Кейз только сейчас вспомнил, кто командир потерпевшего аварию самолета.      - Диспетчерская Линкольна, говорит "Транс-Америка", рейс два, держимся на высоте шесть тысяч футов, курс два-пять-ноль.      Помощник молчал. Теперь Кейз должен подтвердить прием и взять на себя руководство полетом. Но он не хочет, не хочет! А Уэйн Тевис по-прежнему сидит спиной к нему. И голос по-прежнему не слушается Кейза.      - Диспетчерская Линкольна, - снова затрещало радио, - куда вы провалились, черт возьми!      Куда, черт возьми... Да что же не обернется Тевис!      Безудержная ярость охватила вдруг Кейза. Черт бы побрал этого Тевиса!      Черт бы побрал диспетчерскую! Черт бы побрал его покойного отца, который заставил сыновей заняться тем, что никогда не было по душе ему, Кейзу! Черт бы побрал Мела с этой его уверенностью в себе и умением справиться с любым делом! Черт бы побрал всех и вся!      Помощник недоуменно смотрел на Кейза. Рейс два сейчас снова вызовет диспетчерскую. Кейз понимал, что он в ловушке. Вовсе не уверенный в том, что голос его послушается, он включил микрофон.      - "Транс-Америка", рейс два, - сказал Кейз, - говорит диспетчерская Линкольна. Извините за задержку. Мы все еще рассчитываем посадить вас на ВПП три-ноль - будем знать точно через три-пять минут.      Радио в ответ прорычало:      - Вас понял, Линкольн. Информируйте нас дальше.      Теперь Кейз был весь внимание: та часть его мозга, которая была занята посторонними мыслями, выключилась. Он забыл про Тевиса, про своего отца, про Мела, про самого себя. Все исчезло, кроме рейса два.      И он спокойно и четко произнес:      - "Транс-Америка", рейс два, вы находитесь в двадцати пяти милях к востоку от границы поля. Начинайте спуск по собственному усмотрению. Заворачивайте вправо, курс два-шесть-ноль... ***      Наземный диспетчер, сидевший в своей стеклянной будке этажом выше, сообщил Мелу Бейкерсфелду о том, что Чикагский центр передал им рейс два для посадки.      Мел ответил по радио:      - Снегоочистителям и грейдерам дано указание убрать самолет "Аэрео-Мехикан" с полосы. Сообщите Патрони, чтобы немедленно выключил двигатели. Скажите ему: если может, пусть вылезает оттуда, если не может пусть держится покрепче. Не отключайтесь - как только полоса освободится, нужно будет посоветоваться.      Руководитель полетов на другой волне уже сообщал Патрони о принятом решении.    Глава 15      Патрони и сам уже знал, что время его истекло.      Он намеренно не включал двигатели "боинга" до последней минуты: ему хотелось дать возможность рабочим получше расчистить пространство под самолетом и вокруг него.      Когда Патрони понял, что ждать дольше нельзя, он в последний раз огляделся по сторонам. И то, что он увидел, отнюдь его не воодушевило.      Шасси все еще не удалось полностью очистить от грязи и снега. Да и траншеи, продолженные от основных колес вверх до заасфальтированной полосы, не были достаточно широкими и глубокими. Чтобы сделать все как надо, не хватало каких-нибудь пятнадцати минут.      Но Патрони знал, что этих пятнадцати минут у него нет.      Нехотя взошел он по трапу, чтобы вторично попытаться сдвинуть с места самолет, - теперь он уже сам сядет за штурвал.      Он крикнул Ингрему:      - Велите всем убраться подальше! Включаю двигатели!      Из-под самолета вынырнули фигуры людей. Снег все еще падал, но уже не валил, как два-три часа назад.      Патрони снова крикнул с высоты трапа:      - Мне нужен механик сюда наверх, но чтоб был полегче. Пошлите какого-нибудь тощего парня, который бывал в кабине экипажа.      И он вошел в самолет. Из кабины Патрони увидел служебную машину Мела Бейкерсфелда - она казалась ярко-желтым пятном среди окружающей тьмы.      Машина стояла на полосе, ближе к левому краю. Подле нее вытянулись в ряд снегоочистители и грейдеры - напоминание о том, что в распоряжении Патрони осталось всего несколько минут.      Главный механик ушам своим не поверил, когда узнал о намерении Мела убрать самолет с полосы, если понадобится, с помощью механической силы. И такая реакция была вполне естественна, хотя его не меньше других волновала судьба тех, кто находился на борту самолета "Транс-Америки". Но Патрони всю жизнь заботился о сохранности самолетов, в этом состояла его работа. И у него просто не укладывалось в голове, что такой красавец самолет можно своими руками разом превратить в груду лома. В глазах Патрони самолет любой самолет - был плодом ума, самопожертвования, инженерной сноровки, многих часов труда и порой даже любви. И вдруг взять и разрушить все это?      Да как можно!      И Патрони решил попытаться спасти самолет.      За его спиной отворилась и снова захлопнулась дверь. Отряхиваясь от снега, подошел молодой механик, маленький, худенький. Патрони уже скинул парку и пристегивался в левом кресле.      - Как тебя зовут, сынок?      - Роллинг, сэр.      - Что ж, Роллинг1, может, твое присутствие здесь - добрый для нас знак, - усмехнулся Патрони.      Пока Роллинг сбрасывал парку и усаживался в правое кресло, Патрони посмотрел в окно. Трап уже отогнали.      Звякнул внутренний телефон, и Патрони поднял трубку. Звонил Ингрем снизу:      - Мы готовы.      Патрони кинул взгляд на соседа:      - Порядок, сынок?      Тот кивнул.      - Включить третий двигатель.      Молодой механик включил стартер.      - Третий двигатель включен.      Гул мотора стал ровным.      Один за другим заработали четвертый, второй и первый двигатели.      По внутреннему телефону голос Ингрема, заглушаемый наземным ветром и ревом двигателей, произнес:      - Все машины внизу убраны.      - О'кей! - крикнул Патрони. - Отсоедините внутренний телефон и сами убирайтесь подальше. - И, обращаясь к Роллингу, посоветовал:      - Держись крепче, сынок, прижмись к спинке. - Главный механик "ТВА" перекинул в самый угол рта сигару, которую он вопреки обыкновению раскурил, не изжевав, несколько минут назад. Затем, растопырив короткие пальцы, двинул от себя все четыре рычага.      Гул двигателей усилился.      Перед самолетом стоял человек, держа высоко над головой светящиеся сигнальные жезлы. Патрони усмехнулся.      - Надеюсь, этот малый хорошо умеет бегать, а то вдруг мы рванем.      Все двигатели были включены, закрылки приспущены, чтобы способствовать взлету. Механик потянул на себя штурвальную колонку. Патрони по очереди нажимал на педали руля направления в надежде, что, если чуть развернуть машину, самолету легче будет сдвинуться. Взглянув в окно, он снова увидел машину Мела Бейкерсфелда. Патрони знал, что остаются считанные минуты может быть, даже секунды.      Теперь двигатели развили уже более трех четвертей полной тяги. По высокому тону их гула он определил, что они работают на большую мощность, чем в тот раз, когда пилот "Аэрео-Мехикан" пытался сдвинуть самолет с места. А по вибрации фюзеляжа Патрони понял, почему пилот тогда отступил.      При нормальном положении вещей самолет уже быстро катил бы по взлетно-посадочной полосе. Но сейчас он стоял на месте, сдерживаемый глубоко застрявшими в грязи колесами, и весь трясся, как в лихорадке. Было ясно, что он вот-вот встанет на нос. Молодой механик, которому явно уже было не по себе, искоса взглянул на Патрони.      Патрони перехватил этот взгляд и буркнул:      - Если машина не сдвинется, из нее сделают дохлую утку.      Но, как и во время двух предыдущих попыток, самолет упрямо буксовал на месте.      Патрони решил раскачать самолет, надеясь таким образом высвободить колеса из грязи. Он сбавил тягу двигателей, потом снова резко ее увеличил.      Но самолет по-прежнему не двигался.      Изжеванная сигара во рту Патрони потухла. Он с омерзением выплюнул ее и полез за другой. В кармане оказалось пусто - сигара была последней.      Патрони ругнулся и снова взялся за рычаги. Двинув их еще больше вперед, он рявкнул:      - Да вылезай же! Вылезай, сукин ты сын!      - Мистер Патрони! - крикнул ему механик. - Машина больше не выдержит.      Внезапно у них над головой ожило радио. Послышался голос руководителя полетов:      - Патрони, говорит КДП. Мистер Бейкерсфелд передал: "Время истекло. Заглушите двигатели".      Глянув наружу, Патрони увидел, что снегоочистители и грейдеры пришли в движение. Он знал, что они не подойдут близко, пока на самолете работают двигатели. Но он вспомнил предупреждение Мела: "Когда КДП скажет, что время истекло, - никаких споров".      Он подумал: "А кто спорит?"      Снова раздался настойчивый голос по радио:      - Патрони, вы меня слышите? Подтвердите прием.      - Мистер Патрони! - заорал молодой механик. - Вы слышали? Глушите двигатели!      Патрони крикнул в ответ:      - Ни черта не слышу, сынок. Слишком много шума.      Любой дошлый аварийщик знает, что в его распоряжении есть еще минута, когда эти паникеры у себя там, наверху, говорят, что время истекло.      Ох, как ему нужна была сейчас сигара! И вдруг Патрони вспомнил: несколько часов назад Мел Бейкерсфелд поспорил с ним на коробку сигар, что он не сдвинет этот самолет с места.      И он крикнул механику:      - Я проигрываю пари. Иду ва-банк. - И быстрым, решительным движением двинул вперед рычаги до упора.      Звон и вибрация и прежде были устрашающими. А теперь они стали просто невыносимы. Самолет трясло так, что казалось, он вот-вот развалится.      Патрони снова изо всей силы качнул педали руля направления.      В кабине на приборной доске вспыхнули огни, предупреждающие о перегреве моторов. Впоследствии механик описал это так: "Огни замелькали, точно на игральном аппаратов Лас-Вегас".      - Температура выхлопного газа - триста семьдесят один градус. - В голосе молодого механика слышалась тревога.      По радио продолжали сыпаться приказы, в том числе и приказ поскорее убраться из самолета. Патрони и сам чувствовал, что пора это сделать.      Рука, лежавшая на рычагах, напряглась.      И вдруг машина качнулась. Сначала она только чуть-чуть сдвинулась с места, а потом со все возрастающей скоростью рванулась вперед к рулежной дорожке. Молодой механик что-то крикнул предостерегающе. Патрони мгновенно оттянул назад все четыре рычага и скомандовал:      - Выпустить закрылки!      Оба видели, как от самолета бросились врассыпную фигурки людей.      До рулежной дорожки оставалось всего пятьдесят футов, а самолет еще катил вовсю. Если его не завернуть, он промчится по бетону и снова увязнет в снегу по другую сторону дорожки. Почувствовав под колесами бетон, Патрони изо всех сил налег на левый тормоз и двинул вперед два правых рычага. Тормоз и рычаги сработали, и самолет, описав крутую дугу, завернул влево. Патрони снова убрал оба рычага и налег на все тормоза. "Боинг" еще немного прокатился, замедлил бег и стал как вкопанный. Патрони осклабился: самолет стоял как раз посредине рулежной дорожки.      Взлетно-посадочная полоса три-ноль - в двухстах футах позади них - была свободна.      В машине Мела Бейкерсфелда раздался возглас Тани:      - Он сделал это! Сделал!      Мел, сидевший рядом с ней, уже связался по радио с пультом управления снежной командой и приказал убрать с поля снегоочистители и грейдеры.      А всего несколько секунд назад Мел в третий раз гневно потребовал, чтобы КДП велел Патрони немедленно выключить двигатели. Мелу ответили, что его требование передано, но Патрони не подчиняется. Мел до сих пор еще не остыл и мог устроить большие неприятности Патрони, не подчинившемуся приказу управляющего и даже не подтвердившему его получение. В то же время Мел знал, что никакого разноса он не устроит: Патрони с честью вышел из тяжелейшего положения, а ни одному разумному человеку и в голову не придет выносить порицание за успех. Знал Мел и то, что после сегодняшнего вечера в легенде о Патрони прибавится еще одно звено.      Снегоочистители и грейдеры уже уходили с полосы три-ноль. Мел снова переключился на частоту КДП:      - Машина номер один вызывает наземного диспетчера. Самолет, мешавший движению, убран с ВПП три-ноль. Машины тоже покидают полосу. Остаюсь для проведения инспекции.      Мел включил прожектор и направил его луч на поверхность взлетно-посадочной полосы. Таня и Томлинсон внимательно вглядывались в нее вместе с ним. Случалось, что после таких происшествий рабочие оставляли на полосе инструменты или материалы, что могло причинить серьезный ущерб взлетающим или садящимся самолетам. Однако сейчас при свете прожектора не видно было ничего, кроме неровной поверхности, занесенной снегом.      Снегоочистители один за другим на ближайшем перекрестке сворачивали с полосы. Мел нажал на газ и последовал за ними. За последние минуты и он, и Таня с Томлинсоном до того перенервничали, что сейчас были совсем без сил, хотя и понимали, что главная нервотрепка еще впереди. Когда его машина, в свою очередь, свернула влево, Мел радировал:      - ВПП три-ноль очищена и свободна для эксплуатации.    Глава 16      Самолет, летевший рейсом два "Золотой Аргос", находился среди облаков в десяти милях от аэропорта на высоте полутора тысяч футов.      Энсон Хэррис, отдохнув немного, снова взялся за штурвал.      Аэропортовский диспетчер - голос его показался Вернону Димиресту смутно знакомым - последовательно менял им курс, слегка заворачивая самолет по мере того, как они снижались.      Оба пилота понимали, что курс им прокладывает человек опытный и, следовательно, посадку на любую из двух полос можно будет осуществить без особого маневрирования. Решение о том, на какую полосу их будут сажать, могло поступить в любую минуту. И по мере того, как приближалась эта минута, напряжение у обоих пилотов росло.      Второй пилот Сай Джордан только что по приказу Димиреста вернулся в кабину, чтобы подсчитать приблизительный вес самолета за вычетом израсходованного горючего. Теперь, выполнив все, что требовалось от бортинженера, Джордан вернулся на свое место у запасного выхода в голове пассажирского салона.      Энсон Хэррис с помощью Димиреста уже разработал все детали посадки самолета, учитывая, что заело стабилизатор.      Они как раз закончили приготовления, когда позади них появился доктор Компаньо.      - Хочу сообщить вам, что ваша стюардесса - мисс Мейген пока держится. Если нам удастся быстро доставить ее в больницу, я почти убежден, что она выкарабкается.      Димирест, чувствуя, что голос может выдать его волнение, промолчал. А Энсон Хэррис обернулся и сказал:      - Благодарю вас, доктор, нам осталось лететь всего несколько минут.      В обоих пассажирских салонах были приняты все меры предосторожности для посадки. Всех раненых, за исключением Гвен Мейген, пристегнули поясами к сиденьям. Два врача находились по бокам Гвен, чтобы поддержать ее, если самолет тряхнет. Остальным пассажирам объяснили, как они должны вести себя в условиях предстоящей тяжелой посадки, чреватой любыми неожиданностями.      Старенькая миссис Квонсетт наконец по-настоящему испугалась и крепко вцепилась в руку своего недавно обретенного друга. Да и усталость начала брать свое - ведь день у нее выдался на редкость утомительный.      Только что она буквально расцвела, когда стюардесса передала ей слова капитана Димиреста. Стюардесса сказала, что капитан благодарит ее за помощь и, поскольку миссис Квонсетт выполнила обещанное, капитан Димирест намерен сдержать слово и, когда они приземлятся, отправить ее в Нью-Йорк.      Милый, чудесный человек, подумала Ада Квонсетт: вспомнил о ней, когда голова другим забита... Вот только, мелькнула у нее мысль, будет ли она жива, чтобы лететь в Нью-Йорк?      Джуди, племянница таможенного инспектора Стэндиша, снова взяла было младенца у своих соседей. Теперь она вернула его матери. Младенец, не ведая о нависшей над ним опасности, крепко спал.      А в кабине пилотов Вернон Димирест определил по таблице на приборной доске скорость подхода к земле при том весе, который сообщил ему второй пилот, и сухо произнес:      - Держите скорость сто пятьдесят узлов.      Это была скорость, на которой они должны пролететь над границей летного поля, учитывая перегрузку и заевший стабилизатор.      Хэррис кивнул. Насупившись, он протянул руку и включил ограничитель на своем индикаторе скорости. То же проделал и Димирест. Даже на длинной полосе посадка будет опасной.      Скорость свыше ста семидесяти миль в час была дьявольски большой для посадки. Оба пилота знали, что при таких условиях самолету надо долго бежать после того, как он коснется земли, а скорость из-за их большого веса будет спадать очень медленно. Однако подлетать на скорости ниже той, какую только что установил Димирест, было бы самоубийством: самолет может камнем упасть вниз.      Димирест потянулся к радиомикрофону, но, прежде чем он успел что-либо сказать, голос Кейза Бейкерсфелда произнес:      - "Транс-Америка", рейс два, заворачивайте вправо, курс два-восемь-пять. ВПП три-ноль свободна.      - О господи! - вырвалось у Димиреста. - Самое время!      Он включил микрофон и подтвердил прием.      Оба пилота быстро проверили, все ли готово к посадке.      Раздался глухой стук - выпустились шасси.      - Да, - сказал Хэррис, - скоро будем садиться... Нам и этой-то полосы дай бог чтобы хватило.      Димирест что-то буркнул в знак согласия. Он напряженно смотрел вперед, словно хотел пробить взглядом облака и тьму и увидеть сквозь них огни аэропорта, которые вот-вот должны были появиться. Несмотря на внешнее спокойствие, он очень волновался. Они до сих пор не знали, насколько серьезно повреждена взрывом машина и какие еще поломки произошли во время весьма нелегкого обратного полета. Во-первых, была эта чертова дыра в хвосте, а при тяжелой посадке на большой скорости... Да вся хвостовая часть может отлететь к черту... И если это произойдет, думал Димирест, то при скорости сто пятьдесят узлов... Какая все-таки сволочь этот мерзавец с бомбой! Жаль, что он подох! Димирест с радостью растерзал бы его своими руками, сам прикончил бы гада...      Рядом с ним Хэррис, снижая самолет по приборам, увеличил скорость спуска с семисот до восьмисот футов в минуту.      Димирест искренне жалел, что не он пилотирует машину. Будь на месте Хэрриса пилот помоложе или младше по чину, Димирест принял бы на себя командование. Но Хэрриса он не мог пока упрекнуть ни в чем... Оставалось только надеяться, что он так же безупречно проведет и посадку... Мысли Димиреста вернулись к тому, что происходило в пассажирском салоне. "Гвен, мы почти прилетели! Продержись еще немного". Он уже не сомневался, что они втроем - он, Гвен и Сара - сумеют все уладить, если Гвен и ребенок останутся живы.      Снова раздался голос Кейза Бейкерсфелда: "Транс-Америка", рейс два, идете и снижаетесь хорошо. На полосе легкое снежное покрытие. Ветер северо-западный, тридцать узлов. Вам дается первоочередность при посадке".      Через несколько секунд они вынырнули из облаков и увидели прямо впереди огни взлетно-посадочной полосы.      - КДП Линкольна! - вызвал по радио Димирест. - Видим полосу.      - Рейс два, вас понял. - В голосе диспетчера звучало явное облегчение.      - Даем разрешение на посадку. Переключайтесь на частоту наземного диспетчера. Благополучной посадки. Все.      Вернон Димирест дважды нажал на кнопку микрофона: по авиационному коду это означало "спасибо".      Энсон Хэррис сухо скомандовал:      - Включить посадочные огни. Закрылки - под углом пятьдесят градусов.      Димирест выполнил команду.      Самолет стремительно снижался.      Хэррис предупредил:      - Если не справлюсь с рулем направления, поможете.      - Есть.      Димирест поставил обе ноги на педали руля. Когда скорость спадет, руль из-за искореженного стабилизатора заест. И на земле обоим пилотам, возможно, придется пустить в ход всю свою силу, чтобы удержать управление.      Самолет с ревом пронесся над краем поля - вдаль жемчужной цепочкой убегали огни взлетно-посадочной полосы. По обеим сторонам полосы высились сугробы, за ними тьма. Близость земли делала ощутимей необычную скорость полета. Обоим пилотам эти две мили бетона впереди никогда еще не казались такими короткими.      Хэррис выровнял машину и прикрыл все четыре рычага. Рев реактивных двигателей затих, и стал слышен пронзительный вой ветра. Когда они подлетали к самой полосе, перед глазами Димиреста промелькнули сгрудившиеся машины "скорой помощи" и аварийки - он знал, что они сейчас помчатся следом за ними по полосе. И подумал: "А они ведь могут нам понадобиться. Держись, держись, Гвен!"      Самолет все еще был в воздухе - скорость его почти не уменьшилась.      И вдруг он сел на землю. Тяжело. И помчался вперед.      Хэррис быстро поднял закрылки и включил реверс. Двигатели, взревев, действовали теперь уже как тормоз: их тяга противостояла инерции самолета.      Пробежав три четверти полосы, машина стала замедлять ход, но очень незначительно.      - Право руля! - крикнул Хэррис.      Самолет уводило влево. Димирест и Хэррис совместными усилиями старались удержать самолет на полосе. Но кран полосы, за которым громоздились сугробы, быстро приближался.      Энсон Хэррис изо всех сил нажал на педали тормозов. Металл повизгивал, скрипела резина. А мрак все ближе. Но вот машина замедлила бег... пошла медленнее... еще медленнее...      Самолет остановился в трех футах от конца полосы.    Глава 17      Взглянув на часы в радарной, Кейз Бейкерсфелд увидел, что до конца смены осталось еще полчаса. Ему было все равно.      Он отодвинул табурет от консоли, снял наушники и встал. Окинул взглядом комнату, понимая, что видит все это в последний раз.      - Эй, - окликнул его Уэйн Тевис, - в чем дело?      - Вот, - сказал ему Кейз, - возьми. Кому-нибудь пригодятся.      Он сунул наушники в руки Тевису и вышел из комнаты. Кейз понимал, что должен был так поступить много лет тому назад.      Он чувствовал какую-то странную приподнятость, почти облегчение. И, выйдя в коридор, подумал: отчего бы это?      Не потому же, что он посадил рейс два: на этот счет иллюзий у него не было. Да, конечно, Кейз квалифицированно провел посадку, но любой другой на его месте провел бы ее так же, а может быть, и лучше. И притом события сегодняшнего дня - как он и предугадывал - ничего не изменили: ни искупить прошлое, ни зачеркнуть его они не могли.      Не имело значения и то, что ему удалось преодолеть внутреннюю скованность, которая охватила его десять минут тому назад. Все было ему сейчас безразлично - он только хотел побыстрее отсюда уйти. Ничто не могло поколебать его решения.      Быть может, подумал он, тут помогла ярость, внезапно овладевшая им несколько минут тому назад, мысль, которой он прежде ни на миг не допускал, что он ненавидит авиацию, всегда ненавидел. Сейчас, с опозданием на пятнадцать лет, он пожалел, что не понял этого раньше.      Он вошел в гардеробную, где стояли деревянные скамьи и висела заклеенная объявлениями доска. Открыл свой шкафчик и снял с вешалки костюм. На полках лежало несколько его личных вещей. Пусть они лежат. Ему хотелось взять с собой только цветную фотографию Натали. Он осторожно отодрал ее от дверцы шкафчика.      Натали - в бикини; озорное смеющееся лицо эльфа в веснушках... распущенные волосы... Он посмотрел на снимок и чуть не расплакался. За паспарту фотографии была заткнута записка:      "Я счастлива, милый, что нежность и страсть      Имеют над нами по-прежнему власть".      Кейз сунул снимок и записку в карман. Остальные вещи кто-нибудь выбросит отсюда. А ему не нужно ничего, что напоминало бы об этом месте.      И вдруг он замер.      Замер, осознав, что незаметно для самого себя пришел к новому решению.      Он еще не знал, к чему это решение приведет, каким оно покажется ему завтра, и даже - сможет ли он жить, приняв его. Но если не сможет, выход у него всегда есть: бежать из жизни с помощью таблеток, лежащих в кармане.      А пока главное то, что он не пойдет в гостиницу "О'Хейген". Он поедет домой.      Только одно он теперь уже знал твердо: если он останется жить, авиации в его новой жизни не будет места. Правда, осуществить это не так-то просто, как уже обнаружили до него многие, кто раньше работал диспетчером.      "И даже если удастся вырваться, - сказал себе Кейз, - учти: прошлое то и дело будет напоминать о себе". Он будет вспоминать международный аэропорт Линкольна, Вашингтонский центр в Лисберге - и то, что произошло и здесь и там. Можно от всего убежать, но нельзя убежать от воспоминаний. А воспоминания о гибели семейства Редфернов... о маленькой Валери Редферн... никогда не покинут его.      Однако память ведь приспосабливается - правда? - ко времени, к обстоятельствам, к реальности жизни. Редферны мертвы. А в Библии сказано:      "Пусть мертвые хоронят своих мертвецов". Что было, то прошло.      И Кейз подумал: может быть... может быть... теперь... он сумеет жить, если будет думать прежде всего о Натали и о своих детях, а Редферны останутся грустным воспоминанием, и только.      Он не был уверен, что ему это удастся. Не был уверен, что у него хватит моральных и физических сил. Давно прошло то время, когда он вообще был в чем-то уверен. Но попытаться можно.      Он сел в лифт и спустился вниз.      На дворе, по дороге к своей машине, Кейз остановился. Движимый внезапным импульсом, сознавая, что, может быть, позже он пожалеет об этом, Кейз вынул из кармана коробочку и высыпал таблетки в снег.    Глава 18      Из своего автомобиля, стоявшего на ближайшей к полосе три-ноль рулежной дорожке, Мел Бейкерсфелд видел, как самолет "Транс-Америки", не задерживаясь, покатил к аэровокзалу. Мела отделяла от самолета уже половина летного поля, однако, несмотря на дальность расстояния, ему отчетливо были видны быстро удалявшиеся огни. По радио, настроенному на "землю", Мел слышал, как диспетчеры задерживают у перекрестков другие самолеты, чтобы дать пройти пострадавшей машине. Ведь на борту ее находились раненые. Рейсу два было приказано подрулить прямо к выходу сорок семь, где их ждала "скорая помощь" и служащие компании.      Мел смотрел, как уплывают огни самолета, сливаясь с галактикой аэровокзальных огней.      Машины "скорой помощи" и аварийки, так и не понадобившиеся, стали разъезжаться.      Таня и Томлинсон были уже на пути к аэровокзалу. Они ехали с Патрони, который поручил кому-то отрулить самолет "Аэрео-Мехикан" в ангар.      Таня непременно хотела быть у выхода сорок семь, когда с самолета начнут сходить пассажиры. Похоже, что она могла там понадобиться.      Прежде чем расстаться с Мелом, она спокойно спросила:      - Вы все-таки приедете ко мне?      - Мне бы очень хотелось, - сказал он. - Если вы не считаете, что уже слишком поздно.      Он смотрел на Таню. Она отбросила с лица прядь рыжих волос, устремила на него свой прямой, открытый взгляд и улыбнулась.      - Нет, не поздно.      Они условились встретиться у главного выхода через три четверти часа.      Томлинсон намеревался взять интервью сначала у Патрони, а потом у команды рейса два. Ведь через несколько часов члены команды, как и Патрони, станут героями. Драматическая история бедствия, которое терпел самолет, и его благополучное возвращение на землю, подумал Мел, наверняка затмят его высказывания по поводу более обыденных проблем, связанных с трудностями, переживаемыми аэропортами.      Хотя, может быть, и не совсем. Томлинсон, с которым Мел поделился своими соображениями, был репортер вдумчивый, умный, которому, возможно, придет в голову связать нынешнюю драматическую ситуацию с не менее серьезными и не сиюминутными проблемами.      Мел увидел, как покатили куда-то "боинг" компании "Аэрео-Мехикан".      Самолет был, видимо, целехонек. Теперь его вымоют, тщательно обследуют и отправят в беспосадочный полет в Акапулько.      Следом за ним двигались разнообразные служебные машины, неотлучно находившиеся при нем, пока он был в плену у стихий.      Мел тоже мог больше не задерживаться на поле. Он сейчас уедет - через минуту-другую. Но уединенность летного поля, непосредственная близость к полетам - все это настраивало на размышления.      Именно здесь несколько часов назад, вспомнил Мел, у него возникло предчувствие беды. Ну, и в известной степени оно оправдалось. Беда случилась, хотя, по счастью, и без-рокового исхода. И не аэропорт - будь он плохой или хороший - виноват в том, что произошло.      А катастрофа ведь могла произойти и в аэропорту - тогда она была бы грандиозной, - и все из-за несоответствия его современным требованиям авиации, что Мел давно уже предсказывал и тщетно пытался выправить положение.      Ведь аэропорт имени Линкольна безнадежно устарел. Устарел - и Мел это прекрасно понимал, - несмотря на хорошие кадры, сверкающее стекло и хром, несмотря на объем воздушных перевозок, рекордное число пассажиров, Ниагару грузов, несмотря на перспективу роста и самонадеянную вывеску: "Воздушный перекресток мира". Аэропорт устарел потому, что, как это часто случалось на протяжении коротких шести десятков лет существования современной авиации, прогресс в воздухе превзошел все предсказания. Здесь опять-таки эксперты-прогнозисты оказались неправы и правы - мечтатели, провидцы.      И то, что происходило с аэропортом имени Линкольна, происходило везде. Не только по всей стране, но и по всему миру. Очень много шло разговоров о росте авиации, ее потребностях, развитии воздушного сообщения, которое постепенно станет самым дешевым в мире видом транспорта и средством для перевозки грузов, - видом транспорта, благодаря которому народы, живя в мире, смогут лучше узнать друг друга, смогут легче торговать. Однако на земле, учитывая масштабы проблемы, очень мало что делалось.      Конечно, ничей одинокий голос не способен что-либо изменить, но всякий, кто может что-то сказать со знанием дела и убежденностью в своей правоте, тем самым внесет свою лепту. За последние несколько часов Мел понял - сам не зная почему он это понял именно сейчас, - что будет и дальше открыто высказывать свои мысли, как сделал это сегодня и как не делал уже давно.      Завтра - или, вернее, еще сегодня - он начнет звонить аэропортовским уполномоченным и в понедельник утром созовет чрезвычайное заседание Совета. Когда Совет соберется, Мел потребует разрешения немедленно приступить к строительству новой взлетно-посадочной полосы параллельно полосе три-ноль.      Сегодняшнее происшествие необычайно подкрепило доводы в пользу увеличения числа взлетно-посадочных полос, о чем Мел давно уже говорил. Но на этот раз он решил дать бой - прямо, в открытую предупредить, что катастрофы неизбежны, если о проблемах безопасности будут только болтать, не обращая внимания на то, что жизненно необходимо для нормальной деятельности аэропорта, или бесконечно откладывая решение насущных вопросов. Уж он проследит за тем, чтобы пресса и общественное мнение были на его стороне, иными словами, окажет все меры давления на столичных политиков.      После того как вопрос о строительстве новых полос будет решен, надо настаивать на осуществлении и других проектов, о которых до сих пор только говорят или только мечтают, в частности, на сооружении нового аэровокзала с новым взлетно-посадочным комплексом, с более разумным распределением потоков людей и грузов, с наличием небольших полей-сателлитов для вертикально взлетающих самолетов и самолетов с короткой пробежкой, которые скоро должны появиться.      Либо международный аэропорт имени Линкольна принадлежит реактивному веку, либо нет, а если он принадлежит, то должен шагать в ногу со временем.      Аэропорты ведь, думал Мел, это не роскошь и не уступка вкусам публики. Почти все они самоокупаются, дают доходы и работу многим людям.      Все битвы за прогресс на земле и в воздухе, конечно, не выиграть, этого никогда не будет. Но некоторые выиграть можно, и кое-что из того, что говорилось здесь и делалось, благодаря положению, которое занимал Мел, может быть распространено на всю страну, а то и на весь мир.      Если это произойдет, тем лучше! Английский поэт Джон Донн, вспомнил вдруг Мел, однажды написал: "Человек - это не изолированный остров; нет, каждый человек - это кусочек континента, частица Большой земли". И аэропорт - это тоже не остров, а уж международный - тем более, и все в нем должно оправдывать это высокое звание. Быть может, работая рука об руку со своими коллегами, Мелу и удастся показать, что надо делать.      И сейчас Мел твердо решил: те, кто забыл о его существовании, скоро услышат о нем.      Ему предстоит много дел, а если он к тому же возьмется за прежнее активно включится в борьбу за прогресс не только в воздухе, но и на земле, - это займет его ум и отвлечет от личных проблем. Во всяком случае, Мел очень на это надеялся. Тут он вспомнил, что надо будет позвонить Синди быть может, даже завтра - и условиться, когда он заберет свои вещи. Это будет неприятная процедура, и оставалось только надеяться, что удастся осуществить все в отсутствие дочерей. Для начала, решил Мел, он переедет в гостиницу, а потом подыщет себе квартиру.      Но одно он знал твердо: его решение о разводе - как и решение Синди бесповоротно. Оба понимали это и сегодня просто решили убрать фасад, за которым была пустота. И сами они, и дети ничего не выигрывали - так к чему оттягивать неизбежное?      И все же на это потребуется время.      Ну, а Таня? Мел не был уверен, что их ждет совместная жизнь впереди.      Возможно, конечно, хотя время для решительного шага - если он вообще его предпримет - пока не настало. Мел только чувствовал, что сегодня, в конце этого долгого и трудного рабочего дня, ему очень хочется тепла, нежности и дружеского участия. А из всех его друзей лишь Таня могла ему это дать.      Время прояснит, к чему это может привести его и Таню.      Мел включил мотор и свернул на дорогу, огибавшую поле. Справа от него уходила вдаль полоса три-ноль.      Он видел, как, несмотря на поздний час, на нее непрерывной чередой, один за другим садились самолеты. Мимо промчался "конвейер-880" компании "ТВА" и сел. А всего в какой-нибудь миле позади него уже мигали посадочные огни другого самолета. За второй машиной виднелась третья.      Раз третья машина идет на посадку, значит, подумал Мел, облака поднялись. И только тут он обнаружил, что снегопад прекратился, а на южной стороне неба даже проглядывает синева. И с облегчением подумал: буран кончился. Конец.      1 Роллинг - по-английски означает "катящийся"  >>> Уважаемые подписчики!      С 5 сентября рассылка уходит в отпуск. Предположительная дата возобновления выхода рассылки - 17 октября 2005 г. Подпишитесь: Рассылки Subscribe.Ru Литературное чтиво Ваши пожелания и предложения