В Михайлов. Произведения

ЕДИНЫЙ ГВОЗДЬ
продолжение

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ.
-Забить болт, - продолжал дракон Ыа, - весьма и весьма интересная фраза. Начнем
с того, что болт, согласно Зигмунду Фрейду, олицетворяет ни что иное, как "болт",
но мало того, этот болт необходимо еще и забить. Я буквально вижу, как на заводе
в цеху по сборке комбайнов, а в принципе, не важно чего, молодой специалист,
у которого голова еще забита всякой ерундой, пытается вкручивать пневматической
отверткой болты в совершеннейшим образом не приспособленные для этого отверстия.
К нему подходит умудренным опытом
бригадир и говорит ему по-отечески. Хорош, говорит, Санек херней заниматься.
Смотри, как это делается. Затем берет в свои крепкие пролетарские руки кувалду
и лупит ею, что есть сил, по болту. Никакой технологии, скажешь ты. Фигня. Те,
кто эти отверстия делал, у них ведь руки под тот же болт заточены уже на генетическом
уровне. Думаешь, почему Левша блоху подковал? Тоже ведь кувалдой, как следует,
только в масштабе один к скольким-то там. Виртуозное владение кувалдой и матом!
На мой взгляд, вся русская национальная
идея вместима в малоприличный тезис, а именно: КУДА ЕЩЕ УЕ…ТЬ! Душевно так, со
всей гармонией человеческого триединства. 
ЛИА
0
Давным-давно, когда люди и звери еще говорили на одном языке, жил на земле добрый
пастырь. Был он скорее не добрым а бесхарактерным. Такую бесхарактерность люди
часто путают с добротой, хотя, несомненно, добрым он тоже был. И была у него
отара овец, которые, кто как мог, пользовались его бесхарактерность. Овцы норовили
разбрестись по лесу, и ему приходилось ночи напролет ходить и собирать их в отару,
а иной раз нападала на них лень, и тогда пастырь сам собирал для них траву. Издевались
овцы над ним, как хотели.
К тому же, будучи практически без присмотра, часто попадали они в неприятности,
болели, а то и просто нападал на них мор. И как пастырь с ними не мучился, стадо
все сокращалось и сокращалось. Стоило же ему выйти в деревню или просто оказаться
на людях, как все тут же начинали смеяться над ним. Смотрите, - кричали люди,
- вон идет чудо-пастырь, которого любая овца пасти может. 
Шел как-то пастырь по лесу, вдруг видит: глубокая яма, а в яме волк. Совсем уже
силы потерял от голода, давно, видать, в яму попал. Сжалился пастырь над волком.
Вытащил его из ямы, принес домой. Накормил, отогрел. 
-Чем я могу тебе отплатить? - спросил пастыря волк. 
-О какой плате ты говоришь! Не ради платы я помог тебе. 
-У тебя усталое лицо и печальный взгляд. Скажи, что тревожит тебя, вдруг я смогу
помочь? 
-Вряд ли ты сможешь мне помочь. 
-Тогда расскажи, чтобы просто облегчить душу. 
-Ну хорошо, - сказал волку пастырь и рассказал ему о печали своей. 
-Я могу тебе помочь, - сказал волк, немного подумав, - но тебе придется отдать
мне пол стада. 
-Лучше потерять пол стада, чем все, - решил пастырь и дал волку добро. 
-Только ты должен сделать все, что я тебе скажу, - предупредил пастыря волк.

Утром, когда все проснулись, выяснилось, что волк убежал в лес, задрав перед
этим самую жирную овцу. Проклял пастырь волка, объявив его злом, да на этом дело
и кончилось. Только повадился волк овец драть. Если не в отаре, так в лесу обязательно
кого-нибудь задушит. Испугались овцы не на шутку, побежали к пастырю, а он только
руками разводит. Я вас предупреждал, говорит, что такая ваша жизнь до добра не
доведет. Поняли овцы, что без пастыря ждет всех их смерть, каяться начали. Спаси
нас, говорят, а мы на тебя,
как на бога молиться будем. Пообещали овцы во всем пастыря слушать, и стало у
него стадо самое лучшее в деревне, а если какая овца и начинала артачиться, так
от нее только рожки и ножки оставались. 
1
Конечно, "Зеленый таракан" не закрытый клуб, да и не клуб вообще. Так, районная
забегаловка средней паршивости, где все всех знают, где у каждого есть свое место
и время. Посторонние или случайные люди сюда не заходили, наверно, еще с основания
забегаловки. Да и в наш квартал редко кто забредал из посторонних. Квартал был,
как квартал, ничего хорошего, но и ничего плохого. Среднестатистический спокойный
небогатый квартал. Место, где нашли свое прибежище те, кто в прошлой жизни были
трамваями, а подавляющее
большинство остались трамваями и по сей день, уже в новой безрельсовой жизни.
Маршрут Работа-Кафе-Дом, и так изо дня в день, с выгулом в местный кинотеатр
или на танцы по воскресеньям. Так было со времен сотворения Мира. 
Она была черным очарованием. Черные волосы, черные большие глаза. Черные платье
и туфли. Она вошла в "Зеленый таракан" с таким видом, будто была здесь постоянным
клиентом. Не обращая внимания на то, что все, кто был в баре смотрят на нее,
затаив дыхание, она подошла к стойке и села на табурет. 
-Коньяк, - заказала она. 
-Пожалуйста. 
Она взяла коньяк, лениво окинула взором зал. 
-Мда, - сказала она себе, а затем повернулась к Эрни, который сидел неподалеку
за стойкой и что-то спросила. 
Надо заметить, что Эрни был породистым двадцатипятилетним самцом почти без вредных
привычек. Высокий, стройный, спортивного вида, с такими же, как у нее черными
глазами. 
-Пойдем, продолжим где-нибудь в другом месте, - сказала она Эрни, и они вышли
из бара. Ее небольшой, но шикарный автомобиль был припаркован буквально у входа
в бара. 
-Садись. 
Она вела машину как бы нехотя, как плохой статист на кинопробе, словно машина
знала дорогу сама, а она держала руль, смотрела на дорогу, переключала скорости
и нажимала на педали исключительно, чтобы создать видимость управления автомобилем.
Вела же она машину прекрасно. 
-Можешь звать меня Элизабет, - бросила она Эрни. 
Это были единственные слова, произнесенные кем-либо из них за всю дорогу, но
молчание не было гнетущим или выстраданным. Они молчали, как хорошие друзья,
которые понимают друг друга без слов. Они давно уже выехали за город, и теперь
неслись с огромной скоростью по широкому пустому шоссе, вспарывая темноту светом
фар. 
Эрни ни на минуту не покидало ощущение, что все происходит в волшебном сне. Он
был трезвым, здравомыслящим парнем, знающим себе цену и свои возможности. Они
были, как разные полюса магнита, которые каким-то чудом оказались вдруг рядом
в дорогой машине. Что-то здесь было не так, было неправдой, было плохо придуманным
фарсом. Как такая шикарная женщина могла забрести в "Зеленый таракан", оказаться
в их районе, выдернуть Эрни из привычного круга последовательно повторяющихся
событий? Зачем он ей? Что ей от него
нужно, ей, женщине, которая при нормальных обстоятельствах на него бы и не взглянула?
Но стоило Элизабет посмотреть на него, задать свой ничего не значащий вопрос,
и Эрни… Он был полностью в ее власти, а это было совсем не в правилах Эрни. Он
не привык подчиняться женщинам, но Элизабет. Для Элизабет он готов был на все.

-Эрни. 
-А, что? 
-Проснись, мы дома. 
Эрни и не заметил, как провалился в глубокий сон. 
То, что Элизабет называла домом, было настоящим старинным замком. Массивные каменные
стены, внушающая уважение дверь, просторные высокие залы… Наконец, они очутились
в относительно небольшой уютной комнате с огромной кроватью посредине. Но комната
не была спальней, тем более, женской. Не было в ней всех этих мелочей, создающих
атмосферу спальни. Она (комната) больше напоминала гостиничный номер, или… Да,
скорее, это было похоже на спальню в музее. 
-Я здесь не живу, - прояснила обстановку Элизабет, - Меня угнетает вся эта готика.
Наше родовое гнездышко давно уже не пользуется популярностью. Кроме меня здесь
вообще никто не бывает, а я приезжаю в очень редких случаях, например, как сегодня.

-У тебя сегодня праздник? 
-У меня сегодня главный праздник нашего рода. 
Эрни приготовился слушать, но Элизабет только сказала: 
-Скоро ты все узнаешь. Как насчет немного вина? - и, не дожидаясь ответа, она
дернула за шнур. Где-то вдалеке зазвенел колокольчик, а буквально через несколько
минут служанка вкатила в комнату небольшой столик на колесах. 
-Спасибо, Маргарет, - поблагодарила ее Элизабет, и служанка вышла. 
-Устраивайся, - сказала Элизабет, забираясь с ногами на кровать,- хочешь, бери
подушки. Будь, как дома. 
-Выпьем, - она посмотрела в глаза Эрни, и у него опять все поплыло в голове.

Они пили вино, разговаривали, бесконечно долго разговаривали, но Эрни не понимал
ни единого слова. Его сознание улавливало малейшие колебания интонации, тембра,
глубины звука, но слова совершенно потеряли какой-либо смысл. Примерно так человек
с абсолютным слухом, но далекий от биологии или охоты воспринимает пение птиц.
Элизабет тем временем преобразилась. Она превратилась в некое богоподобное существо
удивительной красоты. 
-Веришь ты в меня? - ворвалось в сознание Эрни. 
-Да, повелительница. 
-Любишь ли ты меня? 
-Больше всего на свете. 
-Готов ли ты умереть ради моей любви? 
-Да. 
-На колени. 
Эрни опустился на колени. Элизабет принялась бормотать заклинания. Она обошла
вокруг него несколько раз, затем, не умолкая ни на мгновение, начала срывать
с него одежду, помогая себе старинным ножом странной формы, после чего принялась
чертить на его теле магические знаки все тем же ножом, правда, не причиняя боли.

-Признаешь ли ты меня и только меня? 
-Да, госпожа. 
-Целуй, - она протянула руку. 
-Достаточно, - но Эрни не хотел отпускать эту божественную руку, и Элизабет пришлось
его оттолкнуть. 
-Мы не закончили. Отрекаешься ли ты ради меня от Бога, Дьявола и Мира? 
-Отрекаюсь. 
-Поцелуй подол моего платья. Один раз! 
-Отдаешь ли ты мне тело, разум и душу? Отдаешь ли ты мне всего себя? 
-Да, госпожа. 
-Поцелуй мои туфли. 
Эрни упал к ее ногам. Он был счастлив, он был предельно счастлив. Он был словно
религиозный фанатик, готовый на все, ради своего бога, и вдруг Бог нисходит к
нему с небес, к нему, простому смертному! 
-А теперь иди и возьми меня! - Элизабет скинула платье. 
Эрни готов был умереть от счастья. Обладать Богом! Пусть одно мгновение, пусть
после этого он превратится в ничто! 
-Еще, еще, еще… - стонала Элизабет, вонзая свои острые, как кинжалы и твердые,
как сталь ногти в его спину, - еще… 
Сладкая волна вселенского счастья родилась внизу живота Эрни, прошла вдоль позвоночника
и разорвала неземным светом весь Мир, а в это время зубы Элизабет вгрызались
в его горло, чтобы вместе с семенем забрать и его жизнь. 
Выпив всю его кровь, Элизабет высвободилась из-под бездыханного тела, и принялась
его поедать, ловко орудуя ножом. Она съела все до последнего кусочка плоти, после
чего позвонила прислуге. 
-Ванна готова, госпожа. 
-Хорошо, Маргарет. Убери здесь все и приготовь мне что-нибудь надеть. 
2
Я знаю, что это невозможно, но я помню, как рождался на свет, помню все до мельчайших
подробностей, помню как бы со стороны, словно я находился в этот момент рядом
или смотрел на экран монитора. Помню, как выглядела моя мать, помню ее имя -
Элизабет, помню, как на третий день своего существования я остался один. Мать
просто исчезла, сбежала из родильного отделения. О моем отце вообще не было никаких
сведений. 
Меня уже хотели отправить в приют для таких же, как я - никому не нужных младенцев,
но буквально в последний момент объявились мои далекие родственники и забрали
меня к себе. Надо заметить, что родители относились ко мне хорошо, чего я вряд
ли могу сказать о моем братце, который, скорее всего, почувствовал себя обделенным
при моем появлении в доме, и всячески старался испортить мне жизнь под видом
воспитания и заботы. 
Когда же мне было лет пять, у меня появилась младшая сестренка, которая круглосуточно
орала, словно ее тут резали. Старший братец к тому времени отвоевал себе право
на отдельную комнату, я же с ума сходил от детского крика. Я не мог больше терпеть,
и однажды подарил сестренке новые мамины пуговицы - яркие, перламутровые пуговицы,
как раз помещающиеся у сестренки во рту, куда она тащила все, что попадалось
ей под руку. Она принялась вертеть их в руках, что-то радостно агукая, а потом
затихла. Когда хватились
родители… 
Потом стало совсем плохо. Отец от нас ушел, мать запила, братец пропадал неизвестно
где, а когда возвращался домой, начинал "учить меня драться", срывая на мене
свое плохое настроение. К тому времени у него уже были большие проблемы. Став
постарше, он подсел на иглу, и начал все тащить из дома, что не успевала пропивать
мать. Единственным моим другом был маленький бездомный щенок, которого я подобрал
на улице. 
Однажды, вернувшись домой, я застал братца, роющимся в моих вещах. 
-Пошел вон, скотина. 
-Где деньги? - закричал он, - Я знаю, что у тебя есть деньги. 
-А этого не хотел? - я показал ему средний палец. 
Брат весь изошел злобой. Ему срочно нужна была доза. Не скрою, я радовался его
страданиям. Он принялся осыпать меня матом, угрожал, грозился убить, но старался
держаться на расстоянии, так как я к тому времени был намного сильнее его. 
-Убирайся! - я схватил его за шиворот и вышвырнул из комнаты. 
И тут ему под руки попался щенок. 
-Ну так вот тебе, б…е отродье, получай! - братец схватил щенка за голову и выдавил
ему глаза большими пальцами. Затем он бросил визжащего от боли щенка на пол и
несколько раз прыгнул ногами ему на голову. Голова с хрустом лопнула, запачкав
мозгами пол и стены. 
-Ты!!!!!!! - захлебнувшись яростью, я кинулся на брата. Я ломал ему руки, ноги,
топтал его пах, выдавливал глаза, выбивал зубы, а потом схватил кухонный нож
и вспорол его мерзкое наркоманское брюхо. Он был все еще жив. Тогда я схватил
пачку соли и засыпал его пустые глазницы и брюхо. Если бы было можно, я бы возрождал
его к жизни и убивал, возрождал и убивал… 
Истерический крик матери привел меня в чувства. Один профессиональный удар, и
она лежит на полу рядом с братом. Удивительно, но бутылка, которую она принесла
с собой, не разбилась, упав на пол. Я вылил весь алкоголь в рот матери, открыл
газ и оставил на столе свечу. Через час я покинул город. 
3
Я вышел несколько дней назад. Немного денег, которые я припрятал на черный день,
приятно оттопыривали карман. На первое время этого должно было хватить, а потом…
До потом еще надо дожить. А пока можно немного прочистить мозги у Алекса. Благо,
он не далеко, и вот-вот откроется. Я закурил сигарету, поднял воротник плаща,
чтобы хоть как-то укрыться от сырого промозглого ветра (противная штука осень)
и направился к Алексу. Идти было как раз одну сигарету. 
-Закрыто, - буркнул Алекс, когда я вломился в пустой бар. 
-Глаза оторви от задницы. 
-А, Ник! Давненько тебя не было видно. 
-Я был на водах. Говорят, помогает от больной совести. 
-Тогда рюмочку за счет заведения? 
-Вот теперь я вижу, что попал к старому доброму Алексу. 
-Пожалуй, я с тобой тоже выпью, - Алекс налил две рюмки, - За тебя. 
-Извините, от вас можно позвонить? - от этого голоса меня как будто током шибануло.

-Мама! Я готов был поклясться чем угодно, что это была Элизабет. Она ничуть не
изменилась, хотя прошло более двадцати лет. Все те же двадцать с чем-то на вид,
тот же огонь в глазах. Она была в черном, и этот цвет был ей не столько к лицу
(ей все было бы к лицу), сколько гармонировал с ее внутренним содержанием. 
-Оригинальный способ знакомиться в баре. Так можно я позвоню? 
-Конечно, мэм, - Алекс поставил телефон на стойку. 
-Налейте нам с остряком чего-нибудь, - сказала она, и, слегка подумав, добавила,
- и себе тоже. 
-Алло, Марта? Я скоро буду… Да… Как обычно. 
-Ну и кто у нас здесь шутит? - спросила она, глядя мне в глаза своими черными
глазищами, от которых я опьянел сильней, чем от водки. 
-Ник. 
-Прелестное имя. Можешь звать меня Элизабет. Пойдем? 
И я пошел вслед за ней, как ручной песик за своей хозяйкой, ни о чем не спрашивая.
У меня даже в мыслях не было сказать ей нет. Отныне любое ее слово было для меня
законом. 
-Садись. 
У нее был шикарный "Ролс-ройс". Я сел в машину и провалился в небытие. 
-…правда, он прелесть? Чем-то на тебя похож. 
Я включился уже в уютной просторной комнате с высоким потолком. Она была точь-в-точь,
как женские спальни в мыльных операх, а сериалов на своем курорте я насмотрелся,
будь здоров. Мы сидели на огромной, раньше я таких не видел, кровати. Элизабет
держала на руках упитанного бутуса, который довольно агукал и смеялся. Пожалуй,
я выключился только для себя самого. 
-Нравится? 
-Симпатичный, - сказал я, слегка покривив душой, - Не люблю детей, но их мамочкам
об этом не скажешь. 
-Держи, - она дала мне ребенка на руки. 
-Ну, привет, - с детьми я теряюсь сильнее, чем монах в постели со шлюхой. 
-Да ты никогда детей не держал! 
-Держал пару раз. 
-А свои? 
-Не мой стиль. 
-А что в твоем стиле? 
-Еще не знаю. 
-Ты пока поиграй с ним, а я пойду распоряжусь насчет ужина. Хорошо? 
Когда же она оставила нас одних, во мне проснулось какое-то странное чувство,
которое дремало все эти годы среди моих инстинктов. Я вдруг почувствовал связь,
единение с этим довольно хрюкающим существом у меня на руках, мне захотелось
стать с ним одним целым, чтобы он превратился в меня, а я его. Мой разум угасал,
подчиняясь инстинктам, отходил на второй план, превращался в зрителя… Я поднял
ребенка, поднес к лицу, поцеловал… И вдруг, подчиняясь дьявольскому импульсу,
я впился зубами в нежное детское тело.
Страшный предсмертный крик умирающего младенца наполнил комнату, ударил меня
по ушам, заставил втянуть голову в плечи. Ловким движением я свернул ему шею,
и принялся пожирать его тельце. 
Когда же все было кончено, я вновь стал собой. Я был раздавлен, уничтожен, убит.
Несмотря на то, что в свое время я отправил на тот свет практически всю свою
семейку, несмотря на целую кучу убийств впоследствии, убийств, ставших моими
буднями, такое было выше моих сил. 
-На, выпей. 
Я машинально осушил стакан, даже не почувствовав вкус питья. Буквально через
минуту мне уже стало легче, а еще через некоторое время на меня обрушилось абсолютное
ватное спокойствие. 
-Отошел? 
Я согласно кивнул. Говорить мне совсем не хотелось. 
-Не волнуйся, это у нас в роду, мой бедный мальчик. Пожирать детей, чтобы оставить
потомство, пожирать мужей... - она спокойно курила, сидя рядом со мной на кровати
и гладила меня по голове, - успокойся, ничего страшного. Мальчики в нашем роду
никогда ничего не значили. Это была ошибка. Такая же, в принципе, как и ты. Но
мы исправим, мы все исправим. Правда? - она посмотрела мне в глаза. 
Разве мог я сказать ей нет! 
-Ты должен будешь ответить на мои вопросы. Должен говорить да. Всегда только
да. Ты понял? 
-Да, - ответил я, как автомат. 
Я был как человек-машина. Я прекрасно понимал ее вопросы, понимал, чем для меня
все это грозит, но я был абсолютно спокоен, мой рот сам произносил да, а тело
слушало Элизабет 
-Веришь ли ты в меня? 
-Да 
-Любишь ли ты меня? 
-Да! 
-Готов ли ты умереть ради моей любви? 
-Да. 
-На колени. 
Мое тело стало перед ней на колени. Элизабет принялась бормотать заклинания.
Она обошла вокруг меня несколько раз, затем, не умолкая ни на мгновение, начала
срывать с меня одежду, помогая себе старинным ножом странной формы, после чего
принялась чертить на моем теле магические знаки все тем же ножом, правда, не
причиняя боли. 
-Признаешь ли ты меня и только меня? 
-Да. 
-Целуй, - она протянула руку. 
Мое тело выполнило приказ. 
-Отрекаешься ли ты ради меня от Бога, Дьявола и Мира? 
-Да. 
-Поцелуй подол моего платья. 
-Отдаешь ли ты мне тело, разум и душу? Отдаешь ли ты мне всего себя? 
-Да. 
-Поцелуй мои туфли. 
Я склонился к ее ногам и поцеловал ее туфли. 
-А теперь иди и возьми меня! - Элизабет скинула платье. 
4
-У вас девочка, госпожа. 
-Наконец. Где она? 
-Вот. 
Марта положила на грудь Элизабет новорожденную. 
-Счастье мое, - глаза Элизабет светились неподдельной любовью наверно впервые
в ее долгой жизни. 
5
-Познакомься, Жанна, это Гиви. 
Значит теперь мое имя Жанна. За свои неполных шестнадцать лет я успела поменять
штук десять имен. Мы меняли города, страны, имена… Нигде нам не сиделось на месте.
Мы как будто все время от кого-то бежали. Отца, кроме тех мгновений, когда он
умудрился стать отцом у меня не было, в школу я не ходила, друзей… Какие могут
быть друзья, если ты никогда не распаковываешь чемоданы?! Воспитывала меня мама,
она-то и дала мне неплохое образование. Конечно, уравнения с кучами неизвестных
я не решала, да мне это было и
не нужно, но этикет, литература, музыка, живопись… Мама прививала мне хороший
тон. Когда же мама исчезала "по делам", а это случалось раза два в неделю, я
оставалась на попечении у Марты - нашей старой доброй служанки. Конечно, дома
мы не сидели. Мама очень быстро обзаводилась знакомствами, и мы бывали на всех
мероприятиях, которые могли вызвать хоть какой-то интерес. Так что назвать меня
затворницей было нельзя. 
Гиви был маленьким тщедушным мужичком с ярко выраженным рыхлым животом. К тому
же волосы у него росли где угодно, но только не на голове. С головы они давно
уже разбрелись по всему телу. От него воняло потом, чесноком и дешевой водкой.
И это ничтожество мама привела домой! Надо сказать, что мама никогда не приглашала
к нам в дом (где бы мы ни останавливались, мы снимали дома, мама терпеть не могла
гостиницы) мужчин, как никогда не позволяла никому даже малейших намеков в моем
присутствии. Ее личная жизнь была
покрыта для меня мраком. 
Мама была очень красивой, стильной женщиной, исполненной изящества и шарма. К
тому же она обладала магнетической силой, превращающего любого мужчину в раба,
готового упасть к ее ногам, стоило ей только пожелать этого. 
Гиви ввалился к нам, как к себе домой. Первым делом он забрался в бар, соорудил
себе нелепую смесь, которую и выпил практически залпом. Затем он плюхнулся с
ногами в не чищенных старых ботинках на дорогой диван, и вылупился на меня, будто
я недвижимость, которую он хочет купить. 
-Что скажешь? - спросила его мама. 
-Лизонька, ты просто… - не находя слов, он противно зачмокал губами, - ты прелесть!

Гиви похабно похлопал маму по заднице. Я была в шоке. Мать никому не позволяла
раньше так себя вести. Мама вообще не выносила пошлости ни в каком виде, да и
не в ее характере было позволять кому бы то ни было по отношению к себе даже
малейшего проявления неуважения. 
-Значит, договорились? - спросила его мама, как ни в чем не бывало. 
-Тысячу баксов за такую красоту! Беру. 
-Ну? - мама протянула руку, и Гиви вложил в нее несколько стодолларовых купюр.

-Я вернусь через пару часов. Думаю, тебе хватит? - спросила она у Гиви, тщательно
проверив каждую бумажку. 
-Ты еще спрашиваешь! - притворно обиделся он. 
-Ладно, не скучайте, - с этими словами мама оставила нас одних. 
-Ну, чего стала? Иди сюда, красавица, не бойся. Гиви знает, как правильно обращаться
с женщинами. Я за тебя тыщу долларов заплатил, а будешь со мной ласковой, еще
и тебе дам. 
Я стояла, как вкопанная, все еще не решаясь поверить в происходящее. Мама продала
меня этому типу, и теперь он…! От одной только мысли об этом мне стало дурно.
Голова закружилась, перед глазами поплыли круги. Слова Гиви доносились до меня,
как будто издалека. 
-Вай, вай, вай! Какая стеснительная девушка. Как же ты замуж собралась выходить?
И за что я только отдал тысячу долларов? - притворно, и от этого совсем уже отвратительно
причитал Гиви, - ладно, милая, стой там, и все будет хорошо. 
Наверно, он говорил все это уже на ходу, потому что буквально в следующее мгновение
я ощутила на себе его отвратительные руки. Он принялся лапать меня и облизывать
своим вонючим ртом, стараясь засунуть язык как можно глубже ко мне в рот. 
-Пошел вон, скотина! - я с силой оттолкнула его. 
-Ах ты сука! - он с силой ударил меня кулаком по лицу. Я отлетела в другой конец
комнаты и больно стукнувшись головой об стену, упала на пол, - У меня есть товарищ,
- Гиви говорил и медленно приближался ко мне, - который обожает, когда шлюшки,
вроде тебя, начинают артачиться. Он тогда сначала дает им хороший урок, а когда
они становятся шелковыми, засовывает свой член по самые помидоры им в рот. Но
он не кончает им, нет. Перед этим он накачивает себя пивом, а девочек использует
по прямому назначению. И, не
дай бог, она пикнет или выплюнет хоть каплю мочи. Ты меня поняла? А теперь, сука,
- он схватил меня за волосы и одним рывком поставил на колени, - ты у меня отсосешь,
на всю штуку баксов отсосешь, потому что, если ты отсосешь на меньшее, сдачу
я буду получать твоими зубами. Ты меня поняла, сука? - говорил он, а сам засовывал
мне в рот… 
Не знаю, как у меня в руке оказался нож, но я с силой вонзила его, не глядя,
во что-то рыхлое и мягкое, затем еще и еще. Он заверезжал, как свинья, когда
ее режут. Я вспорола ему брюхо, отрезала его мерзкий отросток и затолкала ему
в рот, после чего я, как была выбежала из дома. 
Я была в состоянии аффекта, ничего не видела и не слышала. Я бежала в никуда,
что называется, на ощупь. Я не чувствовала ни холода, ни боли, хотя сбила свои
босые ноги в кровь. Передо мной все было, как в тумане, все прыгало, скакало,
кружило, водило хоровод и выло на разные голоса. 
ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
Покончить с собой - это так человечно. Я бы даже сказал здорово. Особенно из
протеста или во имя великого идеала. Облить себя публично бензином и поджечь
или сброситься этажа так с двадцатого. И вот уже старушкам есть о чем посплетничать
на досуге, а прыщавый подросток сможет, наконец, закадрить не менее прыщавую
деву при помощи описаний пикантных деталей, родственники получат наследство,
а кто-то, если совсем уж повезет, сможет запечатлеть это все на видеокамеру и
получить приз. К тому же это так назидательно!
Сколько людей сказав: "Еще один дурак!" - почувствуют себя умными и смогут еще
крепче спать по ночам. 
А еще лучше покончить с собой по причине несчастной любви. Это так приятно греет
душу - не каждый день из-за тебя лезут в петлю, едят таблетки пачками или пилят
себе вены! И даже чувство вины, эта ноющая боль совести сродни усталости после
трудов праведных. И опять-таки будет о чем посплетничать… 
Да, покончить с собой - это так человечно, так здорово! 
А я открою еще бутылочку пива или сварю кофе, съем аппетитную яичницу с ветчиной
или без, вовремя лягу спать… 
6
Я медленно просыпалась или приходила в себя. Голова была тяжелая, ватная, набитая
черт знает чем. Глаза открывались с большим трудом, и тяжелые, наполненные свинцом
веки так и норовили вернуться в состояние равновесия. Тело ныло так, словно по
мне прошло стадо слонов. На душе была пустота. Меня словно бы вскрыли и вытрясли
все чувства в ближайший унитаз. События последнего времени оставили после себя
лишь бездонную вековую усталость. 
Я лежала в чистой уютной постели в совершенно незнакомой комнате. Сначала комната
задумывалась, как спальня. Соответствующие положению обои, шторы, шкафы и тумбочки,
среди которых нашли себе приют шкаф с книгами и письменный стол, на котором пылился
старый телевизор. Комната была маленькой, а обстановка, включая старую, больную
мебель, была далеко не богатой, очень далеко не богатой. Из одежды на мне были
только бинты - кто-то заботливо забинтовал мои ноги. 
Я попыталась подняться, но резкая боль в ногах заставила меня сесть на кровать.
Ноги болели, как болят наутро ушибы и ссадины. Как я еще без ног не осталась.
Босиком, в одном платье по снегу, по льду, по рыхлой соленой кашице, которая
была на дорогах. Недавние события мелькали в моей голове, как запущенные в случайном
порядке слайды. Мне хотелось забраться с головой под одеяло и остаться там навсегда,
но стоило мне сделать так, и я бы сломалась, сломалась бы навсегда, умерла, по
крайней мере, внутри. Надо было
вставать, брать себя в руки, начинать двигаться, начинать жить. Жить, чего бы
это ни стоило. 
Я собрала последние остатки сил, и вновь предприняла попытку подняться на ноги,
сжимая кулаки от боли так, что ногти впивались в ладони. Самыми трудными были
первые шаги, после чего, словно поняв, что сопротивление бесполезно, тело стало
более послушным. По крайней мере, я могла идти. На стуле рядом с кроватью висел
халат, который, должно быть, предназначался мне. 
Выйдя из комнаты, я оказалась в другой, немного большей комнате универсального
назначения. Здесь уже были диван с двумя креслами, сервант, пара книжных шкафов
и шифоньер. На точно таком же письменном столе стояли более новый телевизор и
видеомагнитофон. Кассеты беспорядочно валялись на полу. Дальше был тесный коридор
с несколькими дверями. 
В маленькой прокуренной кухне за небольшим столом завтракали (я почему-то сразу
решила, что завтракали) мужчина и женщина, скорее всего, муж и жена. Она была
маленькой, немного, самую малость, пышненькой блондинкой лет тридцати, тридцати
пяти. Он был среднего роста, среднего сложения, среднего возраста. Идеальное
воплощение золотой середины. 
-Проснулась, милая. Присаживайся. Мы как раз завтракаем. 
-Где я? 
-У друзей. Садись. 
Мне наложили полную тарелку жаренной картошки, залитой яйцами и поставили рядом
чашку жидкого, но тем не менее, свежего и неплохого чая. 
-Это Олег, а меня зовут Валя. 
-Жанна, - вяло ответила я. 
-Как ты себя чувствуешь? 
-Не знаю. Никак. 
-Это от лекарства. Валера сделал тебе укол. Поешь. 
Есть мне не хотелось, как, собственно, и не есть, так что ела я, как робот, автоматически
работая вилкой. 
Олег с Валей обсуждали события в клубе. Меня это не касалось, да и карнавал в
голове мешал следить за ходом разговора. 
-Пойдем, - позвала меня Валя, - не будем мешать Олегу мыть посуду. 
Мы перешли в комнату с диваном, которая, оказывается, была залом. 
Валя забралась с ногами в кресло, годившееся ей в бабушки и закурила сигарету.

-Будешь? - она протянула мне пачку. 
-Спасибо, я не курю. 
-Это никогда не поздно исправить. Держи. 
Я взяла сигарету. 
-Раньше когда-нибудь курила? 
-Нет. 
-Тогда сильно не затягивайся и мешай дым с воздухом. 
-Я сделала несколько неловких затяжек. В голове зашумело, комната поплыла. 
-Прибалдела? 
-Наверно. 
Все ж что-то. Честно говоря, я уже устала от отсутствия чувств. 
-Мы можем поговорить? Ты готова? - выпалила Валя, не зная, как еще подойти к
разговору. 
-Наверно, - неуверенно ответила я. 
-Мы нашли тебя утром под дверью. Ты была в жутком состоянии, бредила, грозилась
кого-то убить. Тебя было трудно понять. Ты говорила сразу на нескольких языках.
Мы принесли тебя в дом, позвонили Валере. Это наш знакомый врач. Он сделал тебе
укол, перевязал ноги. Ты была в одном платье, которое пришлось выкинуть и босиком.

-Вы сообщили в полицию? 
-В милицию. У нас милиция. Нет, с ними лучше не связываться. Как говорит Валера,
милиция - это государственная попытка организации преступности. С ними лучше
не связываться. А если, не дай бог, тебя ищут плохие ребята, встреча с ментами
вообще противопоказана. 
-Поживешь пока у нас, а там что-нибудь придумаем, - весело сказал Олег, входя
в комнату. Он сел на диван и закурил сигарету. 
-Если не хочешь, можешь ничего не говорить, но тогда нам труднее будет тебе помочь.

Я рассказывала о себе, о матери, о том, как она меня продала за тысячу долларов,
как я убила Гиви. Я рассказывала и видела, как меняется выражение лиц моих хозяев.
Жалость, шок, недоверие, нежелание верить… Я же была совершенно спокойна. Я говорила
спокойным равнодушным голосом, и от такого контраста моя история выглядела еще
ужасней, как рассказы Акутагавы Рюноскэ. 
Когда я закончила, Валя закурила, а Олег вышел из зала. 
-Тут без ста грамм не разберешься, - сказал он, возвращаясь с бутылкой водки
и рюмками. 
-Выпей, хоть Валера и запретил, но все равно, выпей, - Валя протянула мне рюмку,
когда Олег разлил водку. 
Мы выпили, и Олег налил по второй. 
-Закуси, - Валя протянула мне уже прикуренную сигарету. 
Молчание разорвал дребезжащий, противный звонок в дверь. 
-Это Валера, он в это время обещал зайти, - успокоила не столько меня, сколько
себя Валя, а Олег пошел открывать дверь. 
-Ну и как тут наша больная? - Валера был высоким стройным мужчиной лет сорока
с красивым и одновременно каким-то бесцветным лицом, - Водку пьешь? Ну, значит,
поправляешься. 
-Будешь? - спросил Олег у Валеры. 
-Я что, похож на человека, способного отказаться от водки? 
-Вряд ли, - сказал Олег, оценивающе глядя на Валеру. 
-Вот и наливай. 
-За что выпьем? - спросила Валя. 
-Вы, насколько я понимаю, за свои кровные, ну а я, как и положено по должности,
нахаляву. 
-Тебе с такой философией надо было в попы подаваться. 
-Надо было. Тайна исповеди, и все такое. Представляешь, чего там можно наслушаться.
Томов на десять хватит. Хотя у нас тоже не плохо. Сегодня, например, бабу по
скорой привезли. Сперма не в то горло пошла. Еле откачали. Да вы наливайте, не
стесняйтесь, чувствуйте себя, как дома. 
Мы выпили еще по одной, после чего Валера занялся моими ногами. 
-Ну что, - сказал он, сняв бинты, - в среднем по палате температура нормальная…
У троих комнатная, а у остальных сорок два. Дня через два будешь, как новая.

"Два дня" длились около недели. Я настолько привязалась к этим людям, что временами
мне казалось, что я знаю их уже целую вечность. Я все чаще ловила себя на мысли,
что совсем не представляю себе дальнейшую жизнь без Вали, Олега или Валеры. На
улицу я не выходила, да мне особо и не хотелось покидать эту уютную родную квартирку,
не хотелось встречаться с городом, который встретил меня так враждебно. Мне нравилось
заниматься домашними делами, помогать с уборкой, варить борщ (Валя научила меня
варить борщ), заниматься
тысячей мелочей из которых сотворен быт. Внутри я оттаивала. Ко мне начали возвращаться
чувства. Я часто плакала ночами, уткнувшись лицом в подушку, чтобы не шуметь.
Днем же я старалась ни о чем не думать. Я была человеком без прошлого, а будущее…
о нем я тоже старалась не думать, предпочитая жить сегодняшним днем. 
-Вставай, соня, - подняла меня субботним утром Валя, - после завтрака поедем
тебя одевать… Стоп! А в чем ты поедешь? 
Надо сказать, что я была похожа на мать - высокая, стройная. Черные волосы и
глаза, смуглая кожа. Я была немного выше Олега, не говоря уже о Вале. О том,
чтобы воспользоваться Валиным гардеробом не могло быть и речи. Перерыв весь гардероб,
мы остановились на Олеговых джинсах, рубашке и куртке. Валины ботинки были даже
слегка велики. 
-Ты случайно не Золушка? - спросила она с нотками зависти в голосе. 
Рынок оставил после себя неприятное впечатление. Узкие проходы между рядами,
грязь, лужи, которые приходилось преодолевать вброд, потому что обойти их было
невозможно, толпа людей. Наконец меня принарядили в низкокачественное дешевое
тряпье, изготовленное, если судить по этикеткам, в лучших домах Европы. Домой
мы вернулись без сил. 
-А это тебе на платье, - Валя вытащила из шифоньера отрез дорогого материала.
Завтра пойдем к портнихе, а заодно пройдемся по магазинам. К такому платью нужны
приличные туфли.
Продолжение следует.