В Михайлов. Произведения

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРИ

Продолжение.



ГЛАВА 23
Эта книга не посвящается никому...


Я питаю отвращение к законам. Они представляются мне простой чередой препятствий,
мешающих поступать разумно.
Алистер Кроули. «Дневник наркомана». 

Печи Аушвица – это ритуал.
Луи Повель, Жак Бержье. «Утро магов».

Сделайте что-нибудь полезное. Убейте в себе человека.
Dr. Andrei A. Vladimirov


-Да... – сказал себе санитарный инспектор, въезжая в городок с непроизносимым
названием, расположенный на северо-западе Мексики. 
Город был точно таким же, как в фильме «Отчаянный» с Бандеросом в главной роли.
Пыльные улицы, жара, индейские дети, охотящиеся за объедками в ресторанчиках
и кафе. Всего каких-то пару сотен километров от Эрмосильо, и ты оказываешься
за пределами времени. В этом чертовом городке мог быть какой угодно год или век.
Об относительной современности говорили разве что автомобили, многие из которых
были из предыдущих эпох, да линии электропередач. Остальное было таким же, как
и сотни лет назад, или сотни лет вперед.
Такие города не меняются, - как сказал однажды Сэнди. 
Было около полудня. Солнце, жарило так, что город напоминал раскаленную сковородку.
Санитарный инспектор проделал далекий путь: сначала бегство на яхте из Толеро
в Мелиополис (никакой романтики, только скорость и ожидание атаки, которой, к
счастью, не произошло), затем, после короткого разговора с Благородным Доном,
в Мехико, оттуда в Эрмосильо, и уже из Эрмосильо на взятой на прокат машине в
эту забытую даже чертом дыру. Санитарный инспектор был в том состоянии, когда
за горячий душ и чистую постель можно
отдать полцарства. 
Вместо этого ему предстояло тащиться в полицейское управление, которое, как и
следовало ожидать, находилось на другом конце города. Здесь все находилось на
другом конце города, улицы которого извивались как спаривающиеся змеи. 
Санитарный инспектор сто раз успел пожалеть, что не поехал в управление на такси
– не решился бросить машину. Его ломанный испанский и объяснения редких прохожих,
которых судьба заставила выбраться под палящее солнце, только осложняли ситуацию.
В конце концов, плюнув на это дело, он посадил в машину одного из мальчишек,
который за возможность прокатиться в машине и полпиастра на мороженое согласился
показать дорогу. 
Возле полицейского управления, одноэтажного кирпичного здания, в котором раньше
располагалась лечебница для душевнобольных, висел огромный знак, запрещающий
остановку. Рядом со знаком с выражением скуки на загорелом лице курил полицейский.
Он чуть ли не поперхнулся своей сигаретой, когда санитарный инспектор припарковал
машину прямо под знаком, обдав полицейского пылью. 
-Вольно, - бросил он, выходя из машины. 
На полицейского было жалко смотреть. У него на глазах происходило невиданное
безобразие, и он, как страж порядка просто обязан был поставить приезжего нахала
на место, но вместо этого он вытянулся по стойке смирно и отдал честь, причем
сразу же после команды «вольно». Санитарный инспектор, чье искусство воздействия
на людей было доведено до автоматизма, и сам временами не понимал, как именно
он заставляет людей вести себя подобным образом. Ну да это было не столь важно.
 
-Лумаз у себя? – спросил санитарный инспектор.
-Так точно, сеньор, - отрапортовал полицейский. 
-Вольно, - еще раз сказал Паркинсон, входя в управление.
-Я к полковнику Лумазу, - сообщил санитарный инспектор дежурному офицеру, - он
должен меня ждать.
-Сеньор Лумаз вышел, - ответил дежурный офицер.
-Куда?
-Он мне не докладывает.
-А мне доложили, что он ждет меня в кабинете. Проверите, или мне позвонить Маркесу?

Имя начальника полиции штата подействовало на дежурного, как нашатырь.
-Проходите, - сказал он, - по коридору и направо.
-Спасибо. 
Наверно только совершенно незнакомому с алкоголем человеку потребовалось бы медицинское
образование чтобы понять, что начальник полиции Лумаз страдает от тяжелого похмелья,
настолько тяжелого, что даже телефонный звонок из столицы штата не заставил его
принять меры для встречи высокого гостя, каковым отрекомендовали санитарного
инспектора. Когда Дезиел Паркинсон вошел к нему в кабинет, тот буквально изнемогал
под струей раскаленного воздуха, которой его обдавал старый, еще времен мировой
войны вентилятор.
Лумазу было под пятьдесят, и для своих лет выглядел он не совсем хреново. Правда,
излишне темный цвет лица, мешки под глазами и специфический цвет носа выдавали
в нем любителя выпить, который всеми силами пытается убедить себя в том, что
он еще не стал профессионалом. Этой попыткой самообмана и объяснялось его стоическое
поведение. Как и многие другие пьяницы, Лумаз считал, что только над теми, кто
начал опохмеляться, нависла зловещая тень алкоголизма. А так как алкоголиком
он себя не считал, то и прием алкоголя
в полуденную жару, да еще и в разгар рабочего дня, считал недостойным настоящего
кабальеро, которым он себя совершенно искренне считал. Санитарный инспектор был
знаком с алкоголем, поэтому ему хватило одного беглого взгляда, чтобы понять,
что творится в душе Лумаза.
-Меня нет, - сказал уныло Лумаз, посмотрев на Паркинсона, как одинокий престарелый
аристократ на свое фамильное приведение.
-Я знаю, - ответил Паркинсон.
-Тогда какого черта тебе здесь надо?
-Тебе разве не сказали об этом по телефону? – удивился санитарный инспектор.
-Так значит ты тот самый важный хрен? – поморщившись спросил Лумаз.
-Ты очень догадлив, приятель, а посему извлекай свою толстую жопу из кресла и
пошли.
-Куда?
-Туда, где найдется съедобное пиво и хоть капля прохладного воздуха. Есть у вас
что-либо, отвечающее этим условиям или нет?
-Есть один ресторан на другом конце города, - оживился Лумаз, для которого угощение
гостя было достаточным поводом для того, чтобы опрокинуть стаканчик-другой. 
-У вас здесь все на другом конце города, - проворчал Паркинсон.  
Ресторан действительно оказался приличным и недорогим. Уютная обстановка, чистые
скатерти, прохладный воздух, очищенный от запаха табака...
-Кстати, здесь вполне сносно готовят, - сказал Лумаз, вернувшись к жизни после
бокала пива.
-Предлагаю убедиться в правоте твоих слов, - сказал Паркинсон и подозвал официантку.
-Нам выпить и поесть, - сделал заказ за двоих Лумаз.
-Так что тебя привело в нашу дыру? – спросил он, когда похмелье сменилось состоянием
легкого опьянения.
-Мария Кон.
-Я должен ее знать?
-Ее труп нашли в гостинице «Парадиз».
-Скажу тебе по секрету, здесь это обычное дело. После того, как в моду вошли
сначала Карлос Кастанеда, а затем рынок заполонили голивудские фильмы о мудрых
индейцах, хранящих истину в бутылках с таинственным зельем, сюда хлынули толпы
полоумных искателей магии. У нас теперь каждый второй индеец маг и шаман, готовый
за пару пиастров провести экскурсию в мир Орла. Обычно туристов накачивают какой-то
наркотической дрянью, устраивают ритуальные пляски и отправляют домой, выполнять
магические упражнения. Временами
случаются передозировки, и незадачливый ученик волшебника прямехонько отправляется
в клюв ненасытной птицы. 
-Думаешь, она была одной из этих?
-Если честно, у меня нет никакого желания искать там черную кошку или прочую
дрянь.
-Но ты мне устроишь встречу с патологоанатомом и пару ночей в ее комнате в отеле?
-Это сколько угодно.     
Единственная больница, как и следовало ожидать, находилась на другом конце города.
Патологоанатом, уставшая женщина средних лет, встретилась с санитарным инспектором
на скамейке возле морга – ветхого одноэтажного здания на краю больницы, вокруг
которого росли великолепные большие деревья, дающие густую прохладную тень. 
-Мария Кон умерла от передозировки наркотика. Это действительно периодически
происходит. Следов насилия, по крайней мере, мне, обнаружить не удалось, - выдала
она Паркинсону между затяжками сигаретой.
-Скажите, а ничего странного вы не заметили?
По ее лицу пробежала тень сомнения.
-Что вы обнаружили? – спросил Паркинсон. 
-Незадолго до смерти у нее был секс.
-И?
-После этого она подмылась вином.
Или подмыли ее, - подумал санитарный инспектор.
Хозяйка гостиницы (она тоже находилась на другом конце города), старая женщина
с кривыми, черными зубами, не заметила ничего. Постоялица была одна. Заплатила
наличными за неделю вперед, попросила не беспокоить. Гостей у нее не было. Рано
утром она уходила, а возвращалась только поздно вечером...
-Надеюсь, вы ничего в номере не трогали? – строго спросил санитарный инспектор.
-Только сменила постель, - испуганно ответила она.
-Мне нужен ее номер.
Номер, который снимала Мария Кон, был идеальным местом для того, чтобы свести
счеты с жизнью. Маленькая комната. Грязное, не открывающееся окно. Дешевые, местами
отставшие от стен обои депрессивно-зеленого цвета. Нечто, бывшее дешевым ковром
еще лет триста назад на полу. Перекошенная кровать с продавленной сеткой, занимающая
большую часть помещения. Все здесь наводило на мысли о безысходности...
Вот только Мария Кон не была ни самоубийцей, ни искательницей дешевой наркотической
правды, разбавленной индейским фольклором. Она просто оказалась не в том месте,
не в то время.
-Позаботьтесь, чтобы меня никто здесь не беспокоил, - сказал санитарный инспектор
хозяйке, давая купюру достоинством в несколько пиастров. 
-Как будет угодно сеньору, - заискивающе произнесла она. 
Оставшись один, Паркинсон не раздеваясь лег на кровать, на которой совсем еще
недавно лежал труп Марии, и погрузился в межпиксельное пространство. 
Комната была тщательно убрана. Кто-то основательно позаботился о том, чтобы скрыть
любые следы того, что произошло в этом номере. Работал профессионал высочайшего
класса. В ГСИ, а сделано было так, словно здесь поработали люди из ГСИ, было
всего несколько человек такого уровня. В отличие от представителей Аббатства,
которые попросту полностью ликвидировали все следы (кроме них этого никто не
мог делать), эти люди разбавили правду тем количеством дезинформации, которое
свело бы на нет любую попытку распутать
клубок искусственного нагромождения следов. Любое межпиксельное сканирование
помещения было обречено на провал. Они предусмотрели даже появление постоялицы,
похожей на Марию Кон. Единственным, что они не могли предусмотреть, был кероген.
Вернувшись из межпиксельного пространства, санитарный инспектор налил чашку кофе
из термоса, который он прихватил с собой из самого Мелиополиса. Затем он достал
из кармана пузырек с керогеном и положил рядом с собой. Принимать кероген ему
не хотелось, но это был единственный способ найти хоть какие-то следы.  
Поморщившись, санитарный инспектор принял капсулу и запил ее кофе. Затем он лег
на кровать и закрыл глаза. 
Как выяснилось, Али не только выращивал наркоту и работал на Ислам, но и участвовал
в выполнении евгенического заказа. Дело это было более чем рискованным, и если
осторожный Али клюнул на подобного рода предложение, прибыль должна была быть
огромной. 
ГСИ строго следила за тем, чтобы ни одна скотина не посмела взяться за выращивание
людей особой породы, и причина такого отношения к этому вопросу была предельно
практичной. Формулировалась она очень просто: ОСОБЫЕ ПОРОДЫ СКОТА НУЖНЫ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО
СКОТОВОДАМ, НО НИКАК НЕ САМОМУ СКОТУ. А скотоводы в этом деле попадались самые
разные. 
Это были и представители правительств, желающие заполучить идеальных солдат или
послушных граждан; это были и биологи с медиками, ищущие ответы на не дающие
им спать вопросы: это были и те, кто при помощи подобных исследований надеялся
если не обрести бессмертие, то хотя бы значительно увеличить срок своей жизни.
Человеческое, слишком человеческое... Подобного рода заказчики инспекцию не интересовали,
и она не вмешивалась в их дела, но были среди заказчиков и другие.
Эти действовали через бесконечную вереницу подставных лиц. Любая попытка понять,
кто же стоит за всеми этими марионетками, разбивалась о необходимость и одновременную
невозможность выйти за грань человеческой реальности. Достаточно серьезно задаться
вопросом, кому и зачем могут понадобиться люди с определенно заданными свойствами,
то есть, люди определенной породы, чтобы понять всю недопустимость подобных заказов.
И дело здесь не в дешевом гуманизме, эстетизме или нравственности.
Некто уже создавал породу сынов Израилевых, заботясь исключительно о сохранении
породы. Другой некто попытался создать свою, неоарийскую породу. И что получилось
из этих экспериментов?    
Неудивительно, что Инспекция с особым рвением пресекала любую попытку поставить
еще один эксперимент, а любого, кто попытался бы принять в нем участие, ждала
неминуемая смерть. 
Али прекрасно понимал, чем ему грозило разоблачение, и, тем не менее, согласился.

Враг рода человеческого явился к нему в виде представительного мужчины в хорошем,
дорогом костюме. 
-Я хочу предложить вам деньги, - сказал он, улыбаясь улыбкой кинозвезды, - охеренно
огромные деньги.
-Что вы называете охеренно огромными деньгами? – лениво спросил Али.  
Он назвал сумму, от которой у Али мозги слетели с катушек. 
-Что вы хотите взамен? – спросил он, сохраняя спокойствие игрока.
-Небольшой участок земли и людей, которых больше никто не сможет найти. Прикрытие
– лаборатория по синтезированию новых наркотических веществ.  У меня есть несколько
достаточно квалифицированных химиков. Все, что создаст эта лаборатория, ваше.
Моих людей никто не будет ни видеть, ни слышать. Это я вам гарантирую. Мне же
нужен покой.
-И все? – удивленно спросил Али.
-И все, - ответил загадочный гость.
-В таком случае по рукам.  
Вскоре лаборатория заработала на полную мощь. Али предпочитал не совать туда
нос, за что получал невероятно огромные деньги. Его загадочный компаньон (он
даже не назвал своего имени), был пунктуален и щедр. К тому же, понимая, что
спокойная жизнь Али – это и его спокойствие, он помогал тому решать некоторые
довольно-таки щепетильные вопросы. 
Так продолжалось до тех пор, пока к Али не обратился секретарь доктора Мендего,
отрекомендовавшийся Отто Хайзенгом.
-Нам нужна эта женщина, - сказал он, положив на стол перед Али фотографию Марии
Кон. 
-Не понимаю, причем здесь я? – совершенно искренне удивился Али.
-Она находится у вас.
-Никогда ее не видел.
-Разумеется, и тем не менее... Мы готовы хорошо заплатить.
-Боюсь, ничем не могу вам помочь.
-Сделайте одолжение, спросите о ней у вашего нового друга.
-Если она им нужна, пусть забирают, - только и сказал компаньон Али, когда тот
передал ему суть разговора с Хайзенгом. 
-Но как они узнали?
-Пусть тебя это не беспокоит.
Конечно, если бы Аббатство заявило о своих правах на Марию раньше, чем Али пообещал
ее Мендего, он, не раздумывая, удовлетворил бы их требования. Но они опоздали
буквально на несколько часов, поставив Али в совершенно безвыходное положение.
Мендего был не тем человеком, которого можно было кидать. Кидать Аббатство тоже
было нельзя ни под каким видом.  
После долгих колебаний Али решил отказать Аббатству. Это было злом наименьшим,
так как в этом случае он надеялся на помощь друзей из Ислама и ГСИ, тогда как
против Мендего он был бы один на один, и то лишь в том случае, если бы удалось
скрыть причину этого конфликта. Иначе против него выступили бы все. На отказ
Али Аббатство ответило «контактом». Испугавшись, он обратился за помощью в Инспекцию...
В конечном счете, Али погиб, а Мария Кон попала в руки Мендего, бежала, затем
вновь была схвачена, убита и найдена за сотни километров от места смерти в дешевом
мексиканском отеле...  
«Один человек, назовем его Валентин, был известен своей любовью к ближним. Будучи
человеком состоятельным и не обремененным домашними делами, все свое время он
тратил на то, чтобы изменить к лучшему существование окружающих его людей. 
И вот однажды, проезжая мимо заброшенного пустыря, он подумал, что хорошо было
бы вырастить на его месте прекрасный фруктовый сад, плодоносящий круглый год.
Такой сад, чтобы фруктов хватало для всех, чтобы каждый мог прийти туда и наслаждаться
ими совершенно бесплатно и совершенно свободно, без каких-либо ограничений. Эта
мысль понравилась Валентину, и он с обычным для него рвением взялся за осуществление
этого дела. 
Работы предстояло много, и он обратился за помощью к односельчанам, но одни подняли
его на смех, а другие, согласившись с тем, что это замечательная идея, сослались
на постоянную занятость. Не найдя помощников, Валентин сам решил взяться за дело
- он был не из тех, кто привык отступать перед лицом трудностей. Валентин нанял
людей из других селений, и вскоре на месте пустыря появился действительно чудесный
сад. Он был настолько великолепен, что люди приезжали из далеких краев, чтобы
на него посмотреть. 
Прошло несколько лет, и в саду появилось достаточное количество фруктов, чтобы
накормить ими всех. Валентин торжественно пригласил односельчан, объяснив им,
что они могут рвать сколько угодно фруктов, причем совершенно бесплатно. На этот
раз никого упрашивать не пришлось. Люди ринулись в сад с мешками, ящиками и корзинами,
и, несмотря на то, что фруктов было больше, чем они смогли бы унести, принялись
чуть ли не вырывать их друг у друга из рук. В тот день в саду царила алчность.
Люди прошли по саду, как ураган
или как нашествие саранчи. Они вывезли из сада все, что смогли, оставив после
себя растоптанные плоды, поломанные ветки и вырванные с корнем растения. А среди
этого разгрома одиноко бродил рыдающий Валентин, для которого каждый куст, каждое
дерево были родными. 
Но едва взошло солнце, он с новым усердием принялся за возрождение сада, который
со временем стал еще лучше, чем был. Наученный уроком, который преподали ему
односельчане, он обнес сад высоким забором и запретил кому-либо входить внутрь.
Теперь он сам или кто-то из работников собирали фрукты и бесплатно раздавали
их людям.
Односельчанам показалось этого мало. Они постоянно думали, что Валентин обделяет
их фруктами, отдавая лучшие кому-то еще. И те, кто не хотел с этим мириться,
то и дело совершали на сад набеги, стараясь что-нибудь сломать теперь уже назло
Валентину. 
Устав взывать к человеческой совести, нанял Валентин охранников и пустил бегать
по саду злых собак. Когда же во время очередного набега собаки покусали людей,
возмущенные односельчане всем селом ворвались в сад. Они разогнали охрану, убили
собак, а самого Валентина избили до полусмерти. Только полностью уничтожив сад,
они разошлись по домам, довольные тем, что сделали.
Проклял тогда Валентин односельчан. Нанял он наемников, чтобы стерли они с лица
земли ненавистное ему селение вместе со всеми жителями и их скарбом. 
Когда же все это закончилось, посмотрел он на погубленный сад, посмотрел на сровненное
с землей селение, и крик отчаяния вырвался из его груди. Вспомнил он, что все
это было затеяно ради людей, чья кровь теперь была на его руках.» 
Закончив читать, Белый Кролик положил книгу на тумбочку возле кровати.
-Ну и как продвигается охота на Мендего? – спросил он с немного ехидной улыбкой
на татуированном лице, - я вижу, тебе выдали лицензию и ружье.
-В том то и дело, - недовольно пробурчал санитарный инспектор, - Участие Мендего
настолько очевидно, что не хватает разве что его личной подписи на трупе с указанием
адреса, по которому можно его найти. Кто-то пытается его мне всучить, как залежавшийся
на складе товар. Мендего - никто, пешка, хвост ящерицы, который она с удовольствием
отбросит, стоит мне за него схватить. А эту сволочь надо ловить за голову, иначе...
-Пойдем, - сказал Белый Кролик, оборвав рассуждение санитарного инспектора. 
-Куда?
-Здесь недалеко.
-На другом конце города?
Белый Кролик не ответил. 
Они вышли из гостиницы. Только теперь санитарный инспектор понял, что стоит беспробудная
ночь. Была кромешная тьма. Не было ни звезд, ни луны, а об уличных фонарях здесь,
скорее всего, даже не слышали. Единственным источником света, хоть как-то разбавляющим
вездесущую тьму, была неоновая вывеска.
-Куда ехать? – спросил санитарный инспектор, садясь за руль.
-Ты знаешь, - отмахнулся Белый Кролик. 
Санитарный инспектор действительно ЗНАЛ. Он знал, что на самом деле совершенно
не важно, куда ехать, и вообще, ехать или стоять. ЭТО НЕ ИМЕЛО ЗНАЧЕНИЯ, как
не имело значения и что-либо еще. Минут через пятнадцать они выехали из города.
Стало еще темней. Временами казалось, что есть только участок дороги, освещаемыми
фарами и пустота, огромное, бесконечное ничто... 
Когда дорога буквально уперлась в высоченные кованые ворота, по обе стороны от
которых до самого горизонта была стена, начиналось раннее утро. Если бы не огромные
неоновые цифры 691, можно было бы подумать, что перед ними крепостная стена одного
из средневековых городов. Санитарный инспектор выключил двигатель. Он открыл
дверь и собрался выходить, но Белый Кролик его остановил.
-Подожди, - сказал он, - прежде чем ты сделаешь свой следующий шаг, я хочу, чтобы
ты кое-что понял. Представь себе реку, только наоборот. Абсолютно неподвижная
гладь воды, настолько неподвижная, что любое, даже мимолетное движение просто
противоречит ее природе. И в силу этой неподвижности ее невозможно ни переплыть,
ни перейти, ни перелететь. Как и у любой другой реки, у нее есть два берега.
Один из берегов похож на дохлую тушу, кишащую червями. Это мир человеческий.
Все, что происходит в нем – возня, единственной
целью которой является шлифовка биологического кода из поколения в поколение.
Черви суетятся, стараются урвать как можно больше мертвечины, чтобы их дети,
такие же черви, могли суетиться еще быстрей. Такова суть биологического существования
в человеческом мире, и люди далеко не исключение из этого правила. Природа червей
– суета и движение, поэтому подавляющее большинство их даже не замечает реку,
не говоря уже о другом ее береге. Да это им и не нужно. Ни река, ни другой берег
не несут никакой пользы. Они бесполезны,
а, следовательно, излишни. Но иногда появляются среди людей единицы, которые
вдруг в силу каких-то причин осознают существование реки и того берега. Одних
это пугает, и они еще глубже после таких проблесков зарываются в мертвечину,
чтобы как можно быстрее забыть о реке. Другие же начинают искать способ ее перейти.
Некоторым из них посчастливится найти мост. Природа моста находится в гармонии
с природой реки, и чтобы ступить на него нужно знать Волшебное Молчание. Когда-то
давно были те, кто открыл для себя
это Молчание. Некоторые из них навсегда исчезли на том берегу, другие же остались
на мосту, чтобы помочь другим ступить на него. Поэтому, когда ты подходишь к
мосту, тебя там встречает человек-невидимка, который и есть Великое Молчание.
Он помогает взойти на мост. С другой стороны моста ждет Август к. Он помогает
сойти на тот берег. Так вот, Дезиел, Аббатство – это люди Моста. Они помогают
перейти реку. Они встречают того, кто сумел найти мост, и переводят его на тот
берег, охраняя и заботясь о нем во время
пути. Это не тайная организация и не организация вообще. Дело в том, что, достигая
определенного уровня, сознание понимает, что оно не одно... Поверь, я не знаю,
как тебе объяснить... Так вот, Мария Кон уже буквально занесла ногу над мостом,
когда ее схватили хищники. Поэтому Аббатству так важно, чтобы твоя охота удалась,
потому что хищники, как и ты – существа этого берега. 
-Это все философия, - сказал санитарный инспектор, выходя из машины, - а мне
нужны факты, имена, явки.
-Тогда пойдем.
Стоило им пересечь невидимую черту, отделяющую Аббатство от внешнего мира, как
на смену пустыне пришел совершенно иной мир, буквально излучающий жизнь. Всюду,
куда ни глянь, буйствовала яркая, сочная растительность, сквозь которую вела
одна единственная дорожка, посыпанная гравием. С обеих сторон от дорожки росли
удивительной красоты цветы, а чуть поодаль высились деревья, упирающиеся своими
кронами в звезды, настолько они были высоки. Из их крон слышалось птичье многоголосье,
а дорожку то и дело пересекали
звериные тропы. Настоящий райский сад, предоставленный самому себе. Ни стен,
ни ворот видно не было, они буквально исчезли, стоило войти внутрь. 
-А люди здесь водятся? – спросил Паркинсон, после того как, пройдя несколько
километров, они не встретили никаких (кроме дорожки) следов человека.
-Здесь не принято болтать, - ответил Белый Кролик, - особенно всякую чушь.
-А не чушь? – Паркинсон сам не мог понять, почему он так глупо себя повел.
-Не чушь у тебя не получится, - оборвал Белый Кролик санитарного инспектора.
Они продолжили свой путь в абсолютном молчании. 
Примерно к полудню, в Аббатстве можно было ориентироваться только по солнцу,
так как часы здесь просто сходили с ума, путники вышли на большую поляну, поросшую
невысокой травой. Несмотря на столь долгий путь, во время которого они ничего
не съели и не выпили даже по глотку воды, не было ни усталости, ни жажды, ни
голода. Санитарный инспектор чувствовал себя так, словно он слегка размялся после
утреннего сна.
На поляне, прямо на траве лежала Мария Кон. Она была без одежды, и выглядела
так, словно спит. На ее лице было выражение умиротворения. Чуть поодаль стояло
несколько человек. Их было около 10, точно санитарный инспектор сосчитать не
мог, как не мог и запомнить или даже разглядеть их лица, несмотря на то, что
он был совсем рядом от них. Облик этих людей был для него тайной, - понял санитарный
инспектор. Люди стояли молча. Примерно через равные промежутки времени они по
очереди подходили к телу Марии и клали
возле него какую-нибудь еду. Это были злаки, фрукты или овощи. По большей части
сырые.
Положив еду, они тихо говорили: «Плоть к плоти», - и тихо возвращались на свое
место. 
Попрощавшись с телом, они пошли прочь, так и оставив на траве окруженное едой
тело, к которому из леса устремились звери и птицы.  
-Плоть – это всего лишь чья-то еда, - пояснил Белый Кролик, - плоть к плоти.
Здесь принято говорить только о том, что можно выразить словами. Об остальном
говорят лишь одни спекулянты. 
Спекулянтами были все те, кто якобы знал ответы на извечно остающимися открытыми
вопросы: кто мы, откуда, куда направляемся и зачем, что было раньше, и что будет
позже, в частности, после смерти... Санитарный инспектор сам не любил этих знаек,
спекулирующих на человеческой глупости и желании заполучить чуть подслащенную
философскую пилюлю в виде всепрощающего господа бога или венца творения. Человеческое,
слишком человеческое...
За поляной вновь начался лес, из которого внезапно вынырнул дом. Санитарный инспектор
и Белый Кролик зашли вслед за всеми внутрь. Там уже стояли накрытые столы. Все
сели за столы и без церемоний принялись есть, сохраняя безмолвие. Приборов было
ровно столько, сколько и людей за столами, включая санитарного инспектора и Белого
Кролика. 
Среди всех выделялся мужчина, который буквально светился внутренним светом. Набравшись
решимости, санитарный инспектор обратился к нему с вопросом:
-Извините, что тревожу вас в такое время, - начал он.
-Чего ты хочешь? – ответил тот, и посмотрел на инспектора глазами, наполненными
покоя и чего-то такого, от чего у инспектора заныла душа. Эти глаза словно были
входом туда, куда душа инспектора даже не мечтала попасть.
-Помоги мне найти того, кто это сделал, - сказал ставшим вдруг хриплым голосом
санитарный инспектор. 
-Спроси об этом Мастера Света. 
-Мастер света – это тот, кто хранит Послание, - шепнул на ухо Паркинсону Белый
Кролик. 
Открыв для себя Аббатство, а оно, похоже,  было, всегда, по крайней мере, столь
же долго, сколько и так называемые объективные законы природы, эти редкие люди
поняли, что кроме всего прочего Аббатство – это еще и обиталище Послания, которое,
как и все здесь, исходило ни от кого и предназначалось для никого. Послание было
повсюду, каждый атом, каждое дуновение ветра рассказывали обо всем на свете,
вот только никто или почти никто не мог услышать их откровения. Имеющий уши...

Послание было похоже на пиршественный стол, ломящийся от всевозможных яств, а
тот, кто устроил пир, и был Мастером Света. 
На пир были приглашены все, но большинство людей об этом даже и не задумывалось.
Другие крадучись приближались к столу и хватали что-либо из миски с объедками
для собак и свиней. Схватив первое, что попадалось им в руку, они, следуя своим
инстинктам, убегали прочь, в свои темные норы, чтобы там уже жадно сожрать доставшийся
им кусок. Таковы были люди озарения: писатели, художники, поэты, ученые... 
Правда, появлялись среди людей и те, кто мог кое-что расслышать или понять. Так
Лао-Цзы услышал историю ДАО у пролетающего мимо сухого листа, Ньютон, узрел частичку
физической картины мира, сумев понять, что ему поведало яблоко... Но это были
лишь части Послания, которое все еще ждало того, чей слух достаточно тонок, а
сознание велико, чтобы вместить все Послание в целом.
Встреча с Мастером Света должна была произойти в потаенной реке, в которой вместо
воды был жидкий свет, медленно текущий из бесконечности в бесконечность. Эта
река была матерью времени, а свет... Об этом санитарному инспектору не посчитали
нужным сказать.
Раздевшись, Паркинсон в нерешительности остановился у кромки жидкого света. Дальше
его не пускал ужас, которой появляется у нас при встрече с тем, что мы даже не
в стоянии себе представить. Он покрылся каплями липкого, противного пота, ноги
дрожали, сердце бешено колотилось. Он был на грани паники.
-Не бойся, - тихо сказал Белый Кролик, - иди.
Его голос слово бы толкнул санитарного инспектора в спину, заставив его шагнуть
в жидкий свет, похожий на теплую, немного газированную и чуть-чуть наэлектризованную
воду. 
-Иди же, - настойчиво повторил Белый Кролик, и санитарный инспектор двинулся
вперед. 
Страх исчез, как будто его и не было. Санитарным инспектором завладел абсолютный
покой, приносящий абсолютное блаженство.
Веки стали тяжелыми, и глаза начали закрываться сами собой. Санитарный инспектор
не стал противиться этому состоянию сна или гипноза. Подобно Сократу, наблюдающему
за собственной смертью, он словно со стороны наблюдал за происходящим. Закрывшись,
глаза медленно открылись внутрь. Освещение изменилось. Теперь поток жидкого света
был похож на жидкую ртуть. Стало темно, как ночью. 
Вдруг в небе появился яркий источник света, который создавал на серебристой поверхности
реки пятно яркого света. Это выглядело так, словно кто-то, зависнув на вертолете
над рекой, направил на ее поверхность прожектор. Световое пятно медленно приближалось
к санитарному инспектору, тело которого потеряло способность двигаться.
Накрыв собой Паркинсона, свет больно ударил по глазам. Сердце пошло вразнос.
Появилась сильная боль в груди. Тело напряглось, словно по нему пустили электрический
ток. Его выгнуло дугой. В глазах потемнело. Санитарный инспектор понял, что умирает.

Центральный зал храма был высоким помещением без единого окна. Он был облицован
красным, цвета человеческой крови камнем. Пол и купол покрывали черные глянцевые
рунические письмена, на которых в свете факелов играли  разноцветные блики. По
всему периметру зала вдоль стен стояли обнаженные молодые мужчины атлетического
сложения. На их лбах и гениталиях были вытатуированы руны. В руках они держали
горящие факела. Они стояли неподвижно, как статуи, не было даже заметно, что
они дышат. 
Посреди зала был алтарь, похожий на каменное ложе. На алтаре лежала Мария Кон.
Судя по выражению лица, ее мысли были где-то далеко. Она не осознавала, где находится,
и что должно вскоре произойти. Скорее всего, ее накачали наркотиками. Ее тело
было омыто священной водой и натерто благовониями.
В нескольких шагах от алтаря у ног Марии стоял доктор Мендего. На нем была длинная
черная накидка, испещренная рунами золотого цвета. Он читал заклинание или молитву,
но санитарный инспектор не слышал звук. Закончив читать, Мендего сбросил с себя
накидку. Теперь он тоже был без одежды. Его молодое и крепкое тело, слишком молодое
и слишком крепкое для его лет, все было покрыто руническими письменами. Его член
был в состоянии эрекции. Скорее всего, Мендего тоже был немного под кайфом. 
Мендего благоговейно подошел к алтарю. Став на колени, он поцеловал ложе у ног
Марии, затем ловким движением запрыгнул на алтарь. Оказавшись на Марии, он ввел
в нее свой орган, и начала медленно совершать характерные для этого дела движения.
Факельщики запели. Санитарному инспектору даже показалось, что он слышит слова
этого древнего гимна.
Занятие любовью продолжалось долго, бесконечно долго. Наконец Марию и Мендего
накрыла волна тысячекратно усиленного наркотиком оргазма. Мендего схватил голову
Марии и буквально впился в ее рот губами. Ее оргазм сменился агонией, и Мендего
приходилось силой удерживать умирающее, бьющееся в конвульсиях тело женщины.
Когда все закончилось, к Мендего подошли двое помощников в длинных белых балахонах
с капюшонами, скрывающими лица, (до этого момента их не было в зале) и почтительно
помогли сойти с алтаря. Они вывели
обессилевшего Мендего из зала, а сами вернулись с двумя чашами в руках. В одной
из них было вино. Этим вином они подмыли Марию, собрав все до последней капли
в другую чашу. Они действовали благоговейно, как будто мертвое тело женщины было
для них святыней.  
Глаза санитарного инспектора как бы сами собой сместили фокус, и он увидел в
дальнем конце зала темную нишу, которую раньше не замечал. Там стоял человек
и снисходительно улыбался. Несмотря на то, что санитарный инспектор никогда его
не видел в лицо, он его узнал. Это был тот, с кем ему приходилось сражаться все
последнее время. Их взгляды встретились, и он улыбнулся инспектору, а затем толкнул
его взглядом, вытолкнув из видения назад в гостиничный номер. 
Голова буквально разрывалась на части. Перед глазами плавали красные мухи. Санитарного
инспектора бил озноб, как при очень высокой температуре. Его стошнило прямо в
постель, но сил для того, чтобы подняться или хотя бы выбраться из блевотины
не было. Из носа хлынула кровь. От этого кровопускания полегчало. Он даже смог
подняться и, превозмогая желание забраться под тысячу одеял, снять с себя испачканную
одежду. Снимая штаны, он понял, что обделался по полной программе. 
Раздевшись, санитарный инспектор добрался до ванной, которая была у него в номере,
несмотря на убогость обстановки в отеле. Обмывшись под душем, он лег в ванную
и закрыл глаза. Набирать воду он не решился (не хватало еще утонуть в ванной
в дешевом отеле), поэтому ограничился льющейся из душа водой.
Кровь из носа продолжала идти, но санитарный инспектор не спешил ее останавливать.
Он лежал с закрытыми глазами и наблюдал, как его тело, словно после перепоя,
кружится вместе с ванной в диком, достойном самого Пана, танце. Оно кружилось
все быстрей и быстрей. При этом ванная начала увеличиваться в размерах, превращаясь
в огромную ванную-галактику или даже ванную-вселенную. Дождевые капли стали огромными,
и каждая из них вполне могла стать причиной нового всемирного потопа. 
Одна из таких капель, обрушившись на санитарного инспектора, подхватила его ставшее
миниатюрным и беспомощным тело, и понесло через отверстие для водостока, через
канализационные трубы, вонь которых заставила санитарного инспектора еще раз
вырвать, на этот раз только желчью и желудочным соком. В конце канализационного
тоннеля была яркая вспышка света.      
Зал был практически точной копией предыдущего. На этот раз был и звук. Факельщики
пели гимн на позабытом языке древних цивилизаций, и слова этого гимна заставляли
вскипать кровь, опьяняя и без того пьяное от наркотического вещества сознание.
Санитарный инспектор был на алтаре. Он, медленно наслаждаясь каждым движением,
совокуплялся с женщиной, которая была без сознания. Ей дали смертельную дозу
ритуального зелья, и она уже отправилась в то путешествие, отправляясь в которое
не берут обратных билетов. Санитарным
инспектором, женщиной и всем в этом зале управляла холодная, безжалостная сила,
чья воля была здесь Законом. Ценой неимоверных усилий санитарный инспектор нарушил
привычный ход церемонии. Он начал бить умирающую женщину по щекам, чтобы вернуть
хоть на какое-то мгновение к жизни. 
Она медленно открыла глаза, в которых уже не было совершенно ничего.
-Имя, назови свое имя – закричал санитарный инспектор ей в ухо.
-Матильда Крюгер, - прошептала она.
Затем она крепко его обняла и слилась с ним в последнем поцелуе.
Гора была не то, чтобы очень высокой, но, возвышаясь над равниной, она позволяла
санитарному инспектору видеть всю бескрайность раскинувшейся во все стороны до
самого горизонта степи. Было начало лета, и растительность, еще не потерявшая
свою радующую глаз свежесть, цвела всевозможными цветами, наполняя воздух ароматом
меда и чего-то еще, одаряющего поэтов вдохновением.
По степи мчался прекрасный черный конь, на лице (именно на лице, на прекрасном
лошадином лице) которого играла улыбка. Конь мчался к Паркинсону, чтобы унести
его на своей сильной спине в бескрайнюю степь. Это была сама смерть во всем своем
великолепии. Санитарного инспектора тянуло к коню, как к любимой, но что-то мешало
ему запрыгнуть на его сильную, красивую спину. Что-то внутри самого Паркинсона
не давало ему подчиниться страстному желанию умчаться в эту зеленую, цветущую
бесконечность. 
Поэтому, когда конь остановился возле него, улыбаясь во весь свой лошадиный рот,
санитарный инспектор прокричал ему прямо в ухо:
-Пошел на хуй!
Он проснулся от собственного крика. Тело инстинктивно рванулось в сторону и буквально
в следующее мгновение что-то обрушилось на то место, где лежал Паркинсон. Удар
был такой силы, что способен был бы убить и слона. 
Паркинсон вскочил на ноги. От того, что он спал на полу, укрывшись покрывалом,
постель была безнадежно испорчена, тело немного затекло, но это было не в счет.
Он даже забыл о теле, когда вдруг осознал, что его противник невидим. Он двигался
за пределом диапазона, который воспринимался органами чувств. Когда-то эту технологию
разрабатывали в ГСИ, но позже от нее отказались, так как оперативники, наделенные
этим умением, могли бы спокойно выйти из-под контроля, а контроль, абсолютный
контроль был главной целью
Инспекции. 
Инстинктивно санитарный инспектор мгновенно вошел в межпиксельное пространство,
позволив силе, стремящейся к всеобщей гармонии управлять своими движениями. Только
так он имел шанс отразить нападения своего врага, каждое движение которого требовало
одновременной реакции противника, который во время такого сражения становился
партнером по смертельному танцу. Если оба противника были способны отдать себя
гармонии, они могли сражаться сутками, без всякого вреда для себя. 
Этому искусству обучали еще воинов дзен.
-А ты молодец – услышал он знакомый голос, - до встречи. 
Гость исчез. В следующее мгновение в номер ворвался спецназ.
  
Продолжение следует