В Михайлов. Произведения

ЛАБИРИНТЫ ДВУНОГОЙ КРЫСЫ

Продолжение:



АВТОПОРТРЕТ КИСТЬЮ МАЛЯРА. ЛЮСИК И КОМПАНИЯ


   
Интересно, что меня ждет в новом году? Юлька взяла первую попавшуюся книгу и
открыла наобум посредине. 
-Твою мать! Какую фигню теперь только не печатают! 
Самая верхняя строчка гласила: "ЧМОКАТЬ - также сосать, делать минет". Хорошенькое
начало. И чего тебе на Пушкине не гадалось? Она небрежно бросила книжку на стол.
Анализы или кассеты? Начнем с анализов. Когда я уже выкину эту сумку? Хотя в
самый раз для дерьма. Она брезгливо сложила в сумочку пару баночек и коробочку,
упакованные в полиэтилен. 
Путь в поликлинику... Конечно, можно было бы пойти и другой дорогой, по относительно
благополучному тротуару, мимо лавочек, приспособленных предприимчивыми бабульками
под прилавки для своих незатейливых товаров, мимо ларьков, торгующих пивом, мимо...
Но это далеко. К тому же возле ларьков, как всегда, вертится тип, который с выражением
глаз бездомного пса (распространенное явление среди профессиональных алкоголиков)
будет клянчить деньги на бутылку. И не то, чтобы Юлька была жадной, или... Но
алкоголики вызывали у нее ощущение, которое обычно возникает после посещения
инфекционного отделения больницы или грязного общественного туалета, когда испытываешь
желание принять ванную, пройти ритуал очищения, как будто ты вся... Да и стоит
такому хоть раз дать взаймы... другой же путь лежал через полузаброшенную подворотню,
почти безлюдную, которую обожали бездомные парочки, и желающие облегчить мочевые
пузыри граждане. Удобное место для зажималочек и несанкционированных распитий
или накуриваний. Правда, пахло мочой и еще чем-то неприятным, но трудностей у
нас бояться не принято. 
В подворотне невзрачного вида подросток самоотверженно терся о такую же малоприятную
пигалицу. Она глупо хихикала и делала вид, что пытается сопротивляться. Видно,
это возбуждало ее верного рыцаря. Чертовы малолетки! Юлька всегда чувствовала
себя неловко, когда становилась свидетельницей подобных сцен. Что же до любовничков,
они ее вообще не замечали. Хотелось прибавить шаг, хотелось отвернуться, не смотреть...
Хотя, какого черта... она же не в замочную скважину подглядывает. Юлька целиком
и полностью ушла в анализ собственного состояния, и опомнилась только после того,
как парень выхватил у нее из рук сумочку и скрылся со своей Дульсинеей, как у
нас любят говорить, в неизвестном направлении. 
-Вот уроды! Здорово ж они разжились. Блин! Опять в баночку писать. Хорошо хоть
кассеты не взяла. 


-Кто там? 
-Откройте, милиция. 
-Час от часу не легче! - подумал Иван Петрович, возясь с бесконечным числом засовов
на старых хлипких дверях, доставшихся ему от советской Родины вместе с небольшим
государственным домом еще на заре развитого социализма. 
Иван Петрович совершенно искренне считал, что раз квартира, то есть дом государственный,
то и следить за ним тоже должно государство, причем за свой же государственный
счет. Поэтому выполнять даже самые мелкие ремонтные работы в доме он считал порочащим
его классовое сознание мещанством, и не то, что дверь, прокладку на кране ни
разу не поменял за свои деньги. Иван Петрович был порождением большевистской
эпохи, истинным человеком будущего, строителем коммунизма. Где бы ни работать
- лишь бы не работать. Он всю жизнь подшивал папки и писал доносы на всех, кто
попадал под его бдительное око. Когда дом дал трещину по всей стене в зале, Иван
Петрович принялся писать долгие письма в соответствующие инстанции, пока к нему
в гости не приехал московский родственник. Тот, обозвав Ивана Петровича нецензурно
и не уважительно, заделал все за пару часов. 
Иван Петрович трепетно боялся представителей закона, как боялся работы, боялся
заходить в воду глубже, чем по грудь, боялся болеть, да и жить он, откровенно
говоря, побаивался. 
-Здравствуйте. У вас монтировки не найдется? - Спросил детина в каске, бронежилете
и с автоматом в руках. 
-Найдется, а что? 
-Да тут ваш сосед заложника захватил. 
-Правда! 
Иван Петрович, забыв о необходимости беречь здоровье и бояться сквозняков, выскочил
во двор, в чем был. Стояли новогодние, или, как сейчас принято говорить, рождественские
дни. Дождь кончился, и сквозь поредевшие тучи светило солнце. С деревьев капало.
В общем, была обычная новогодняя погода с обычной для наших мест слякотью и непроходимостью
дорог и тротуаров.  


-Привет. А я тебе кассеты принесла. 
-Заходи. 
-Я буквально на пару минут. 
-Не выделывайся. 
Он втащил ее в дом и быстро запер дверь. 
-Ты чего? 
-Сейчас менты приедут. 
-Тем более мне лучше уйти. 
-Нихрена, будешь моей заложницей. 
-Ты чего? 
-Чего слышала. 
-Открой дверь. 
-Тихо! - у него в руках появился топор, - курить есть? 
-Держи. 
-Да нет, сигарет и у меня полно. Есть спички? 
-Нету. 
-Черт! Будем ментов ждать. 
-Топор убери. 
-Чего ты уже успел натворить? - спросила Юлька, немного освоившись с новой ролью.

-Да ничего страшного. Психиатра послал. 
-Какого еще психиатра? 
-Ходит ко мне раз в неделю мозги трахать. Надоел совсем. Ментов вызвал, урод.

-Может, сдашься? 
-Еще чего? Тем более что у меня есть ты. 


Менты походили на стаю осенних ворон. Они облепили дом, выделяясь на его фоне
жирными темными пятнами. Менты лениво перекаркивались по рации и кружили вокруг
дома черной ленивой стаей. Надо отдать ментам должное, гадить они не гадили,
по крайней мере, с неба на зевак, которые собрались со всей округи посмотреть
на случившийся так кстати спектакль. 
Но ментовская леность была только видимостью или пунктом стратегии. На самом
деле операция по освобождению заложника шла полным ходом. Ждали кого-то из начальства
и опаздывающий СОБР. СОБР почему-то опаздывал, а возле ворот сиротливо жались
друг к другу неизвестно чего тут делающие пожарные машины и "скорая". Иван Петрович
ждал решительных действий с применением газа и автоматов, но менты не торопились.
Совсем от рук отбились. Что за народ, нихрена не хотят работать. Зарплату же
небось... Вон хари поразъели. Злодей время от времени подходил к окну, плевался,
кричал, что менты - педерасты, махал топором и грозился зарубить заложницу. 
Наконец желание курить победило бдительность и, в очередной раз, выбросив что-то
в окно, он потребовал зажигалку. 
-Держи, - мент поднес ее к открытой форточке. 
Совершенно лишившийся бдительности злодей потянулся за зажигалкой, и... оказался
в наручниках. 


С Ленкой я познакомился во времена ностальгической юности. Была она толи кузиной,
толи племянницей Плюхина, я точно не знаю. Мелкая, наглая, самоуверенная… Дело
было у Плюхина. Тогда я в первый раз был у него в гостях. Пили чай с вареньем
и с хлебом. На мне были любимые джинсы, состоящие из дыр и пятен (джинсы не пачкаются,
а только меняют цвет), свитер, а вернее объедки, оставшиеся после пиршества моли,
был старше меня лет на пять. Плюс борода, волосы, не видевшие парикмахерскую
более года и очки шестидесятых годов.
Как всегда, хлеб закончился на самом интересном месте. Стало грустно. Какое может
быть веселье без хлеба?
Хлопнула входная дверь.
-Это Ленка. 
-А что, если она сходит за хлебом?
-Ты ее сначала заставь сходить. 
Вошла она на кухню. Милая девочка, буквально созданная для ходьбы по магазинам.
-Привет. 
-О! Девочка, дуй за хлебом, а потом учи уроки и ложись спать. Детское время уже
закончилось. 
Она несколько раз, как рыба, открыла беззвучно рот, потом оделась и сходила за
хлебом.
-Как это тебе удалось? – Плюхин был ошарашен.
-Не знаю. А что?
-Ее никто еще так… Недавно она познакомилась с Димошей (известный герой кобелистического
труда). Так он на первом свиданье пропылесосил всю квартиру, а ты… 
-Я не знал, извини… 


Когда мои родители перебирались на дачу, Плюхин переселялся ко мне. Ночевали
мы у меня, питаться ходили к Ленке. 
-Жрать хочу! – заявлял он обычно с порога.
-Сделать вам бутербродики с маслом? – спросила как-то раз Ленка. В доме ничего
больше не было. 
-Засунь их себе, знаешь куда! 
-Иди ты сам туда! – ответила Ленка и демонстративно скрылась в своей комнате.
-Ты можешь не хамить перед едой?
-Так получилось.
-У тебя есть бумага и ручка? 
-Зачем тебе? 
-Жрать хочешь? 
-Хочу. 
-Тогда тащи.    


  « НЕСРАВНЕННОЙ ЛЕНКЕ 
   ОТ ПЛЮХИНА И ДЕНИСА 


ЧЕЛОБИТНАЯ.


Несравненная Ленка. Нижайше просим Вас о снисхождении и материальной помощи в
виде обеда». 


Написав челобитную, я постучал к ней в дверь.
-Войдите, - голос официальней некуда.
-Что это? 
Я молча отдал ей челобитную и вышел из комнаты. 
Через полчаса Ленка кормила нас замечательным соусом. 


С Юлькой меня познакомила Ленка. Пришел я к ней, как обычно, в поисках чего-нибудь
съестного. Ленка уже одета, собралась провожать подружку домой. Возле подружки
кобелем скакал Плюхин.
-Знакомьтесь: Денис. Юля.
Юля была похожа на Мэри Поппинс, мнила себя пупом Земли и ждала как минимум принца
на белом коне. Идеальная жертва блиц игры. 
-Весьма рад знакомству, - я сделал ножкой. 
-Не обращай внимания. Это друг моего брата. Такой же полоумный. 
-Ты что! Как можно не обращать внимания на таких, не побоюсь этого слова, шикарных
парней, как мы? Правда, Юля? Чудесное имя. Не слушай ее. На девушек в твоем нежном
возрасте подобные речи действуют просто ужасно. Пойдем лучше на чай. К тебе.
Все слышали? Мы идем на чай к Юле... 
Для блица самое главное скорострельность, энергия, напор, страсть. Жертва не
должна ни на секунду вырваться из паутины слов. У нее не должно быть возможности
даже подумать. Плюхин, видя, куда дует ветер, тоже включился в игру. Юля словно
под глубоким гипнозом, и ей ничего не остается, как слушать старые анекдоты,
которых в нашем репертуаре тьма. По дороге мы нос к носу столкнулись с Удом.
Он длинн и угрюм. На нем был слишком для него короткий костюм, и немытые кеды.
В руках авоська, из которой сиротливо торчал рыбий хвост. 
-Чего пригорюнился, козел безрогий? 
-Да договорились с Алексом пива попить, а его мама распиливает. А вы куда? 
-Мы к Юлечке на чай. Юлечка, познакомься. Это мистер Уд. 
-А Юлечка будет рада еще одному гостю.
Юля, видно смирившись со своей участью, согласно кивнула головой. 
Никогда не думал, что наше появление могло вызвать подобный переполох. Примерно
так в исторических фильмах селяне реагировали на появление врага. Мать (она увидела
нас первой) всплеснула руками и побежала в дом. Мастеривший что-то во дворе отец
и взъерошенный юноша заняли оборону. У юноши глаза как у кота после валерианки,
да и весь он какой-то неправильный.  
-Брат? - поймав его за пуговицу, строго спросил Уд. 
-Брат, брат. 
-Брат... это хорошо... - изрек Уд. Именно изрек, наполнив свои слова вселенской
глубиной и благоразумием. Может он иногда так. 
-Идите к столу, - позвала Юлька. 
Брат попытался улизнуть, но его снова поймал Уд.
-Слышь, брат, может с нами чаю попьешь? 
-Да нет...Я тут... 
Не договорив, брат скрылся под лестницей.
-Эти белые парни такие загадочные. 
-Да хрен с ним. Не судьба. 
Позже Ленка сказала, что это никакой не брат, а воздыхатель. Испугался нас хлопец.


Освободившись из плена, Юлька отправилась к Ленке. Здорово все-таки, что есть
такая Ленка. Хорошая порция водки, сигарета и глупая физиономия Люсика (они были
года полтора как женаты), а она у него всегда глупая, по крайней мере, при Ленке.
А при Ленке у него была глупая физиономия по регламенту. Ленка не терпела другой,
и стоило Люсику надеть лицо поумней, как ленка тут же ставила его на место. Люсик
делал все, чтобы ей угодить, и чем больше он старался ей угодить, тем больше
она его презирала, тем большее донимала его своими придирками и оскорблениями,
которые становились все более злыми и изощренными. Люсик молча выслушивал очередное
вливание, просил прощение и с новыми силами принимался угождать ей во всем. Так
они и жили.  Недавно у Ленки был день рожденья. Люсик поднялся раньше, чем обычно,
и, открыв глаза, кроме обязательного завтрака, а Ленка любила завтракать, и завтраки
ей, естественно, готовил Люсик, Ленку ждал букет роз. Ее передернуло. Розы розами,
но к ним в придачу шла Люсиковская рожа с выражением довольства собой, что было
совсем непростительно. Настроение тут же испортилось. 
-Люсик, что это? 
-Это розы. С днем рожденья. 
-Ты хочешь сказать, что это розы? 
Улыбка исчезла с Люсикова лица. 
-Ты думаешь, что мне можно дарить такую гадость? Это так ты ко мне относишься?

Люсик втянул голову в плечи. 
-В каком мусорнике ты их нашел? 
-Я выбрал лучшие... 
-Он еще спорить будет! 
Ленка схватила букет и измочалила его об Люсикову физиономию, которую тот побоялся
даже прикрыть. 
-А теперь убери все, и приготовь мне платье.

 
-Привет, заходи. Чай будешь? Я пирожков напекла, - Ленка всегда была рада видеть
Юльку. 
-А у тебя нет водки? 
-Сейчас будет. 
-Люсик дома? 
-У мамы. Он наказан. 
-Чего так? 
-Прятаться от меня надумал.
-От тебя?!
-Я сама никогда не думала, - рассказывала Ленка, накрывая на стол, - кто сказал
бы, не поверила. Зачастил он в командировки. То не ездил никогда, а то каждую
неделю на день, на два. Сначала я даже обрадовалась: деньги зарабатывает, да
и под ногами не путается. Потом смотрю, а он после командировки, как после курорта.
Счастливый, свежий, прыткий чересчур. Физиономия хоть и не бритая, но довольная,
как у отгулявшего кота. Никак не вяжется такая физиономия с тяжелыми трудовыми
буднями. Одна дорога должна выматывать. Не бывает таких командировок. Бабу завел?
Но Люсик и баба... Я тоже смеялась, а во время очередной командировки звонят
ему с работы. Я без всякой задней мысли говорю, что он честно трудится в командировке...
«Какая еще командировка?» - спрашивает голос в трубке. «Обычная командировка».
«Простите, Это квартира...» - и называет Люсика по имени отчеству. «Да». «Но
он не ездит в командировки». Тут я и села, где стояла: «Как не ездит? А где же
он?» «В отгуле, а тут без него...» Ну, думаю, я тебе устрою. Люсику, естественно,
никто не сказал, что его спалили - кому хочется в таком признаваться. Подходит
время, и он опять намыливается в дорогу. Я, как ни в чем не бывало, провожаю,
даже даю себя поцеловать на прощание. Он за порог, я следом. Идет себе летящей
походкой, ни на кого не смотрит. Буквально через пару домов, так же, не глядя
по сторонам, заруливает в подъезд. Все, думаю, попался. Даю ему время обосноваться,
привести себя в порядок, дождаться, кого надо. Ну а вечерком попозже с инспекцией.
«Ты?» - а у самого лицо, словно я чума какая. «А ты кого ждал?» «Да никого».
«Врешь, гад! Кто она?» Отпихиваю со всей дури Люсика, так что он летит в другой
конец квартиры, и вхожу внутрь. Вхожу, и ничего не понимаю. Разобранная постель,
телевизор, открытая бутылка пива, тарелка со слегка уже подветрившимися бутербродами,
рыба прямо на газете. Окурки в грязном стакане. Да и Люсик в застиранной майке
и семейных трусах. Кто же так баб встречает. «И ты в этот срач баб водишь, скотина!»
«Какие бабы?» «Я, по-твоему, совсем дура?» «Нет, но... ты не понимаешь...» «Ах,
я еще и не понимаю!» И по морде ему от всей души. «Так я не понимаю!» И снова
по морде. Уже для симметрии.  Люсик забивается чуть ли не под кровать, и уже
оттуда с подвыванием: «Ты сама во всем виновата! Я все для тебя, а ты... я не
могу так... больше не могу... я люблю тебя, но то, что ты со мной делаешь...»
В общем, снял он эту квартиру, чтобы окончательно не поехать. Никакой бабы нет
и не было, а были тишина и покой. Видак был и пиво. 
-Может, посидим где-нибудь? – предложила Ленка, когда с водкой было покончено.
-Я только за. 


В баре Ленка увлеченно рассказывала про Макариуса, который доводился ей родственником
средней дальности. В юности плавал Макариус,  или, как они говорят, ходил на
теплоходе по реке Дон. Как-то раз попал в шторм. Шторма на Дону серьезные - детям
до пяти лет купаться запрещено. Сражался он с непогодой, проявляя чудеса героизма,
но не выдержал натиска стихии и рухнул подобно Александрийскому колоссу, поскользнувшись
на палубе. Кинулся он в сердцах на берег Донской, да там и остался, и начал для
Родины героически перебирать папки, за что получил звание ветеран труда. 
Ныне он Макариус-пенсионер. Атлант или кариатид. Держит на себе весь дом. Держание
начинается на рассвете, когда Макариус встает с постели и идет на толчок, где
продолжает дремать, пока его не позовут к завтраку. После завтрака он перебирается
в зал. Там он измеряет себе давление и температуру и заносит их в специальный
журнал. Также он фиксирует температуру воздуха, атмосферное давление, осадки
и прочую дребедень, составляющую, по его мнению, совокупность решающих факторов,
или состояние среды его обитания. Я больше, чем уверен, что есть у него специальная
графа, где он отмечает данные о своем дерьме: цвет, запах, количество, консистенция.
Количество дерьма определяется на глаз в связи с отсутствием необходимых приборов,
после чего сравниваются показания разных лет. Цветные графики он не строит, зачем,
он не транжир. Он не станет тратиться на цветные карандаши или верх расточительства
- фломастеры, нет. Он скромный труженик, патриот и лишнего себе не позволяет.
Периодически он засыпает, тревожно вскакивая каждый раз, когда начинаются новости.
Новости он смотрит всегда.  
Как-то он пересчитывал плату за коммунальные услуги с 1995 по 2000 года включительно
и выяснил, что согласно постановлению от тысяча пятьсот какого-то года, действительному
по февраль того самого 1995 года...Да его грабят! С него содрали...Полный справедливого
негодования, рано утром, позабыв о консистенции дерьма, чего никогда не позволял
себе ранее, он отправился в соответствующую инстанцию с целью торжества справедливости.
Стойко выстояв очередь, он попал в нужный кабинет. Несколько минут его внимательно
слушали, затем объяснили, что пошел ты, дескать, на... Возмущенный до глубины
души, он метал молнии гражданского негодования перед Ленкиной мамой, которая,
потеряв в тот день бдительность, открыла ему дверь. 
-Это все Ельцин! Довели страну! 
Большевистский митинг разбудил Ленку на самом интересном месте.
-Дядь Вань, тебя что, откровенно послали на...? 
-Еще чего! Я этого так не оставлю! 
-А могли бы. И зная тебя столько лет, могу с уверенностью сказать, что хотели,
причем очень сильно. 
-Дармоеды! Только и могут, что народный хлеб жрать! Я пойду... 
-Единственно куда ты пойдешь, это туда, куда тебя хотели послать. 
-Я ветеран труда! У меня давление! 
-У всех давление...И температура. Не ниже 36 градусов. 
-Слышь, бать, - как-то обратился к Макариусу Володя (сын), - давай купим пополам
мешок сахара? 
-Чего я буду покупать пол мешка, если нас четверо?! 
-Так ты же его и ешь. 
-Да ну, сколько там я его съем? 
-Мы пьем чай без сахара, а ты то сахар, то варенье. Кроме тебя никто его не ест.

-Зачем тогда он нужен? Я столько не съем. 
-Тебе так только кажется. 
Следующие несколько дней Макариус не находил себе места. Сначала он раздобыл
где-то школьные лабораторные весы и взвесил ложку сахара, затем определил среднее
значение чашек чая, которые он, Макариус, изволит выпивать. После цепи математических
вычислений, он определил свою среднегодовую норму сахара. 
Случилась с Макариусом беда. Заболело что-то в районе паха. Стоит у него где-нибудь
кольнуть, как он весь в панике бежит по дороге жизни. Сначала к Макаровне, что
она скажет. Затем в поликлинику. Затем к Ленке (они с Люсиком совсем недавно
начали жить отдельно). Маме пожаловаться, да лекарств на халяву поклянчить. Думает,
если она врач, то лекарства им мешками носят. Приходит он, и начинается: 
-Вот! Дармоеды! Пол дня сидишь в очереди, а они толком не выслушают. За что им
только деньги платят! 
-Ты эти деньги видел, дядь Вань? Ты хоть раз шоколадку кому-нибудь купил? Ты
бы коробку конфет взял, или еще что-нибудь... 
-Еще чего! Буду я взятки давать! Не заработали! Это вы их разбаловали, что они
на честного человека и смотреть не хотят. Им за это деньги платят. 
Так вот, заболело у него что-то рядом с пахом. Приняв положенный в таких случаях
цвет лица, ступил он на дорогу жизни. Номером 1 была Макаровна. Доводилась она
ему сестрой, и занималась тем, что торговала комбикормом - всякими полулекарствами-полудобавками.
Лечила она этой отравой от всех болезней, и Макариус был одним из главных ее
клиентов. Оставлял он у Макаровны всю пенсию, за вычетом ста рублей, на которые
содержал семью. Послушала его Макаровна и решила, что это грыжа. 
-Тебе надо сделать бандажик, чтобы, не дай бог, кишки не повываливались. Это
пока, а вообще тебе нужно операцию делать. Потом возьмешь у меня новое лекарство
для заживления. 
Пунктом "В" была поликлиника. Высидев пол дня в коридоре, попал он на прием к
хирургу. Стал объяснять, что у него грыжа, что болит и пухнет, что кишки вываливаются
и защемляются, что только операция...А тому похрену. Грыжа, так грыжа. Кишки,
так бог с ними. Операция, сдай анализы и приходи за направлением. 
Ленка с матерью, как всегда, у него на закуску. Обычно он сначала ломится, чуть
ли не ногами пытается вынести дверь, а потом только звонит. Тут же скромный звонок
человека, не лишенного воспитания. На Макариуса никак не подумаешь. Когда приходит
Макариус, они обычно играют в "никого нет дома". Маму от него тошнит. К тому
же у него есть обыкновение засесть на целый день и грузить политикой. Плюс ко
всему в вопросах санитарии... Чтобы рубашки не портились, стирает он их исключительно
по большим праздникам, предпочитая стирке "выветривание". Придет в рубашке, месячной
давности, и начинает подмышки от пота вентилировать. Во время еды он чавкает,
плямкает, пускает слюни и матерно кроет правительство. На правительство Ленке
глубоко..., но надоедает. 
Обманул он их своим звонком. 
-Привет, Вань, заходи. 
-Я от хирурга. 
-Чего так? 
Тут Макариус начинает жалобно повествовать о своих мытарствах на пути к здоровью,
и затем: 
-Посмотри, вот у меня болит и выпирает. 
Он начинает прямо в прихожей снимать штаны, намереваясь представить свое достоинство
на мамино обозрение. Рассматривание Макариусовских штучек маму почему-то не вдохновляет.

-Да не буду я смотреть, я не хирург... 
-Я как похожу пешком, что-то выпирает и болит. Я уже и бандажик сделал из фанерки,
как Макаровна говорила, все равно болит. 
С этим бандажиком... Прежде чем его надеть, Макарису ложился на спину, задирал
ноги на стену и долго вправлял все обратно, пока оно там уляжется, надевал бандажик
и только после этого вставал с постели. 
-Что вы несете со своей Макаровной! - маму бесит, когда Макаровна пытается строить
из себя врача.
-Хирург говорит... 
-Мало ли что этот дурак скажет. Ты меньше по больницам таскайся, а то точно что-нибудь
подхватишь. Болит - выпей Но-шпу. И потом, сколько тебе лет? 
-Какая разница, сколько мне лет. Сколько бы ни было - болит. 
-А ты хочешь, чтобы в твоем возрасте ничего не болело? 
-Макаровна говорит, операцию делать надо. 
-Чтоб там она понимала, твоя Макаровна. 
-Она же лечит. 
-Что она лечит? Что? Она торгует своей отравой, а ты, дурак, это пьешь. От этих
ее добавок вред один. Их во всем мире запрещают. Везде же пишут, что нельзя их
принимать. 
-Это врачи от зависти. Они только и могут, что взятки брать, а сами ничего не
понимают. 
-Зато вы с Макаровной все понимаете. Чего же она тебя до сих пор не вылечила?

-Если бы не эти лекарства, меня, может быть, и не было бы давно. А вы только
и знаете, что людей таблетками пичкать. 
-Что ты тогда ко мне приперся? Иди к своей Макаровне и лечись. 
-Ты посмотри... 
-Не хочу я ничего смотреть. Я тебе свое мнение сказала. Болит - прими Но-шпу
или Баралгин. Операцию надо делать только в крайнем случае, если совсем плохо
станет. Еще не известно, как будет после операции. Это дело такое. 
-Я и так не могу терпеть. Стоит куда пойти... 
-А ты меньше шляйся. 
-Дядь Вань, у тебя денег много? – вступила в разговор Ленка.
-Зачем? - насторожился Макариус. 
-Да мне не надо. Тебе есть чем за операцию платить? 
-Не надо ничего платить. Мне как ветерану труда должны... 
-Мало ли что тебе должны. Кому ты нужен? 
-Что? 
-Кому ты нужен? 
-Как кому? Это их работа, они обязаны... 
-Ты в какой стране живешь? Кого здесь волнует, кто что обязан? Сам подумай: Мама
- человек добрый, отведет тебя куда надо. Ей не откажут. Но посмотрит на тебя
хирург и скажет: "привели мудака на халяву". Ты же кроме своей старой немытой
штуковины, которая работала в последний раз еще при царе Горохе, хрен что им
покажешь. У тебя песка в Сахаре не выпросишь. Он тебя и лечить будет, как халявщика.
Халявщиков никто не любит. Отрежут тебе первое, что подвернется, да куда-нибудь
пришьют, и иди нахрен. А мать им еще и должна останется. 
-Ты не то говоришь. У них работа такая, они должны людям помогать. Они же клятву
Гиппократа давали. 
-Ну и что? Гиппократ далеко, а с такой зарплатой вообще не до Гиппократа, а тут
еще всякие мудаки на халяву лезут. Вместо того чтобы с нормальным клиентом работать,
надо тебе там что-то пилить. 
Операция, как и предполагалось, ему жутко не понравилась. Подержали его дня три
для приличия и отправили домой. Ко всему прочему, там у него давление прыгнуло,
или сердце кольнуло, так даже ЭКГ не сделали. Аппарат у них не работает. 
-А ты заикался о благодарности или оплате? 
-Вот еще! Что им трудно было на другой этаж... 
-Нахрен ты им нужен, на халяву по этажам с тобой бегать. Тебе хозяйство отрезали
- отрезали. Что тебе еще нужно? Радуйся, что живым от них ушел. 
-Я лежу, мне плохо, медсестры вечно нет. Этот, что делал, даже не зашел ни разу.

-Слушать надо, когда говорят. 
-Почки мне застудили. 
-Как? 
-На холодный стол положили, вот я во время операции и застыл. Я еще говорю им,
что стол холодный, простыну, а они смеются. 
-Это тебе Макаровна сказала? 
На этот раз Макаровна помогла ему на самом деле. После операции ходить надо,
чтобы спаек не было, а он лег и лежит - больно ему. Лежать тоже больно - ноги
разъезжаются. Так он что придумал, свяжет себя ремнями и лежит. Тут Макаровна
пришла его проведать. Время комбикорм принимать. Видит такое дело, и строго-настрого,
как Ильич пионерам говорит: "Ты должен ходить!" 
-А ведь я ему многим обязана, - сказала недавно мама, выпроводив в очередной
раз Макариуса.
-...?
-Когда я училась... Что там было той стипендии, да и мама сама кое-как сводила
концы с концами. Жила я тогда у них (у сестры и Макариуса), питалась за их счет,
на учебу ездила. Потом, уже после замужества, мы долго жили у них, пока я квартиру
не получила. Другой бы на его месте послал бы меня давно, а он ни слова не сказал.
Мне даже стыдно стало, что мы с ним так...


Юлька посмотрела на часы.
-Торопишься?
-Не то, чтобы… но тут уже делать нечего.
-А пойдем ко мне. У меня еще водка есть. У меня и заночуешь. Пойдем.
-Пойдем, - согласилась Юлька.
Оттолкнув заспанного Люсика (ключи она не взяла), Ленка, как была в грязных сапогах,
прошла в комнату и рухнула с ногами на диван. Глядя на Ленку, Юлька тоже не стала
разуваться.
-Есть будете?
-И пить.
-Понял, - Люсик скрылся на кухне.
-А вот за сигареты мы забыли…
-Люсик!
-Да, Милая.
-Курить хочу.
-Сейчас.
-Люсик, - крикнула Ленка, когда он вернулся на кухню.
-Что, Ленусь?
-А спички.
-Сейчас.
На этот раз Люсик появился с небольшим столиком на колесах, на котором стояла
бутылка водки, бутерброды, яичница и Ленкина гордость – маринованные грибы. 
-Принеси нам тапочки, - распорядилась Ленка, когда они выпили по второй. 
-Прикури мне сначала сигарету…, - приказала она, Люсику, который начал снимать
с нее сапоги.
-Идиот, Больно! – Ленка ловко толкнула Люсика ногой в грудь.
-Извини.
-Помоги Юле. И убери. Здесь натоптано.
-Я такая, что уже бы и легла, - Юлька была пьяна.
-Люсик…


«Я видел бога. Он выглядел постаревшим и уставшим, а под глазами у него были
очень даже заметные мешки. Скорее всего, он выпивает или покуривает дурь. У него
не самые лучшие времена – приходится инвалидничать на обочине созданного в его
честь пути, по которому стройными колоннами с лозунгами и транспарантами, в едином
порыве, таща за руки плачущих, непослушных детей, шествует человечество. 
Музыка, речи, водочка... 
-Гид-переводчик за умеренную плату? Нет? 
Здесь каждый знает как, куда, зачем, кроме него единственного. 
-Можно вас на минуточку, дедушка? - девушки с горящими глазами дергают его за
рукав, - пойдемте с нами, дедушка. Там Господь. Там его царство. Мы вам поможем.
Господь говорит, что надо помогать… У нас карта есть. Вот. 
А он чуть не плача: 
-Да как же это… это же я Бог… я… я… я здесь… 
-Нельзя так говорить, дедушка, так и Бога не долго прогневать. 
-Как вы не поймете. Это же я! 
Девушки крестятся и убегают. 
А на обочине своя жизнь. Кого-то неторопливо, по-деловому режут. Где-то идет
война. В двух шагах от него какие-то сосунки пытаются овладеть совсем еще девочкой.
Она вырывается, кричит. 
-Да заткнись ты, сука! А ты, старый хрыч, какого пялишься? Уматывай, пока по
хлебальнику не получил! 
Он выпал. Ненужный даже себе Бог... Бог, поперхнувшийся одним из вечных вопросов:
Зачем? Нахрена все это? Молодость? Нажрался не в меру? Может, детство было нелегкое?

Да нет, по-божески все, да и сейчас по-божески. Он же бог, кому, как не ему…
Бог, а такую … спорол! Нет бы придумать водку, чтобы без похмелья, или дурь,
чтобы организм укрепляла, а не наоборот. Теперь уже нихрена не попишешь, да и
годы не те. 
Зато они все знают: кто, где, откуда, зачем, почему, что хорошо, что плохо...
А у самых прилежных книжечки с избранными местами для публичного прочтения. И
вот идут они стройными и не очень колоннами за теми, кто кричит и размахивает
картой с жирной точкой и корявой надписью "рай" (уж лучше бы "Х…!" написали)
туда, где должен быть этот бордель с видом на истязаемых супостатов, где молоко
и мед, где можно вволю пить, курить, трахаться, где за особые заслуги будет вечно
стоять или, еще лучше, вставать по требованию. 
А Боженька в своей небритой ипостаси без паспорта и прописки будет сидеть здесь
до скончания века, нихрена не понимая, а более всего не понимая зачем, зачем
он это сделал, чего добивался, чего ему с этого, или, махнув рукой, пойдет себе
прочь, подальше от новомодного курорта, так разрекламированного Ватиканами, прочь
от этой блевотины, стошнившей от самого себя вселенской души.»


Точку, а вернее многоточие поставил звонок в дверь. Я нехотя встал из-за компьютера
и пошел открывать. Пришли Юрка и Олег. С тремя пластиковыми бутылками пива и
пятью пакетами чипсов. Мама их (чипсы) забавно называет чубайсами. Компьютер
получил заслуженный отдых, а мы устроились на кухне сначала под Мэйлса Дэвиса,
а потом под Билли Холидей.
-И что самое противное, это ощущение собственной беспомощности. Блин, как руки
болят. 
Юрка продолжал что-то рассказывать Олегу, даже не попытавшись ввести меня в курс
дела.
-Давай лучше выпьем, - попытался остановить его уставший от излияний Олег. 
-И не себе же брать шел, вот что обидно. Блин! 
-Влетел? - Глупо поинтересовался я.
Глупо, потому что и так было видно, что он влетел, по его бегающим глазам, по
нехорошей растерянности, по малопонятным репликам, словно он недосказанностью
просил меня задать наводящий вопрос, чтобы можно было еще раз (Олег уже был в
курсе, и он не считался) все рассказать, излить душу, услышать в ответ: да успокойся,
чувак, не стоит волноваться, дерьмо все это…
-Менты повязали. Взяли, блин, на стрелке. 
-А чего ты хотел? Нашел где покупать, - вмешался Олег, - это и стрелка ментовская,
и товар ментовский. 
-Чего же они тогда своих хлопают? 
-Пришла разнарядка выявить столько то наркоманов, вот они таких дураков как ты
и ловят. 
-С анашой взяли? - спросил я, скорее, чтобы что-то спросить, вставить слово,
чтобы Юрка смог, наконец, рассказать все с самого начала и по порядку, а не ходить
вокруг да около с якобинствующим лицом. 
-Сами подкинули. Я свою всю скинул. 
-Понес же черт к этим уродам, - бурчал Олег, как дедушка на завалинке, - сколько
раз говорил: надо - скажи. 
-Да тебя дома не было. 
-А тебе горело. 
-Друг попросил. За работу рассчитаться. Магарыч надо было поставить, а водку
покупать не хотелось. Ребята не пьющие. 
-Это уже их проблема. 
-Они уже ждали. Руки за спину, наручники, а спереди в карманы пакеты кладут.
Я, понятное дело, никак их не скину, руки за спиной в наручниках. Это потом уже
понятые, как положено... 
В отделении он попытался, было, права качать, на что мент, который его притащил,
совершенно спокойно, от чего было еще страшнее и противнее (для него это будни)
заявил, что если он (Юрка) будет быковать, то его подвесят за ноги, и будут бить
чулками с песком по голове, ребрам, почкам, и подпишет он все, что им заблагорассудится.
Он припух. Страх и беспомощность сковали тело. Противно хватало желудок. Здесь
у себя они хозяева, здесь они могут все, а могут и как Болека, которого взяли
вот так возле пивной (рожа его им не понравилась). В отделении залили еще водки
и почти забили до смерти, но что-то им помешало, и они отвезли его в вытрезвяк,
чтобы оттуда значит забрать утром и продолжить. Он, не будь дураком, а он не
дурак, хоть пьяница и планокур, а кто нынче не...? Так вот он быстро смекнул,
что к чему, и умудрился попасть в больницу по «скорой», благодаря чему остался
жив. 
Юркино шестое чувство моментально вспомнило папу, а папа у него ВО, тоже при
удостоверении, да не просто так. Это его и спасло
И ведь совсем не кается. Нихрена не умнеет, дурень.


У Юрки талант куда-нибудь попадать. Даже аппендицит у него, и тот…
Заболел живот. Ни с того, ни с сего. Резануло с такой силой, что он сел прямо
на грязный пол. К счастью, боль быстро прошла, но на всякий случай Юрка позвонил
в «скорую».
Недовольная врачиха средних лет и бесперспективной наружности ткнула несколько
раз в живот немытыми руками (в НКВД практику проходила).
-Будет плохо - звони. 
Она быстро собрала вещи и ушла, оставив после себя запах пота, крепких духов,
плохого табака и следы на полу. 
Живот заболел практически сразу и больше уже не отпускал. Кое-как дожив до утра,
он сам направился на прием к врачу.
-Аппендицит, - сказал тот, - вам надо срочно на операцию, - и, видя совершенно
ошалелое лицо Юрки, добавил, - Идите на "скорую", пусть кладут. 
В коридорчике за ширмочкой, куда его положили (в палатах места не нашлось) было
холодно и одновременно душно. Воняло туалетом и медикаментами. Поднялась температура.
Юрка лежал, свернувшись калачиком и обхватив живот руками, лежал и ждал, что
вот сейчас за ним придет добрая (он хотел, чтобы обязательно добрая) медсестра
и покатит его прямо на кровати в операционную, где люди в масках дадут долгожданный
наркоз, а когда он проснется, все будет уже позади... 
Солнечный лучик пробивался сквозь щель в ширме. Рассвет. О нем забыли, и когда
его обнаружат, а обнаружат его по запаху... Его передернуло от такой мысли. 
В детстве он любил слушать историю о герое-хирурге, который сам себе вырезал
аппендицит. Дело было на корабле, и кроме него медиков не было, а на большую
землю... 
Он полз по обледенелой враждебной земле. Без ног, с разрезанным брюхом, а за
ним, отвратительной смертью неуклонно следовал его аппендицит, чтобы, когда он
совсем ослабеет, выклевать для начала глаза, и не летать тебе больше, товарищ
Мересьев... 
-Ты чего? – откуда-то издалека услышал он голос Птера. 
-Пт, мне хреново, сил нет. Отвези меня в нормальную больницу. 
-Вам срочно надо на операцию, - сказал врач, похожий на доктора Айболита, - у
вас аппендицит, а с этим, сами понимаете, не шутят, тем более с вашей температурой…

-Я согласен, доктор. 
-М... Видите ли, молодой человек...мы... мы не скоропомощная больница, и... К
сожалению... Наши хирурги сегодня на семинаре... Поймите меня правильно... Вам
нужно срочно в больницу по месту жительства. Там вам все сделают. 
-Там меня точно угробят. 
-Да что вы мне сказки рассказываете, - возмутился врач, - это простая операция,
и любой дежурный хирург... 
-Сейчас все сделаем. 
Они были у Юрки дома. 
-Куда? - жалобно выдавил из себя Юрка. 
-Никуда. Я все сделаю. 
-Ты меня тут резать будешь? 
-Это им бы все резать. На Руси испокон веков аппендицит массажем лечили. Надо
только правильно выдавить гной. 
Дикая и почему-то ярко красная боль взорвалась во всем теле... 


-Привет! 
Он нос к носу столкнулся с Птеровой матерью. Сейчас начнет мозги полоскать. Бывший
работник культуры, а ныне коммунистический лидер и ярая христианка в одном флаконе,
она любила поговорить о старцах, порчах, рабочем классе, и ворюгах, которые позасели...

-Здравствуйте. 
-Как дела? 
-Да ничего. 
-Птера давно видел? 
-Да может с месяц. 
-Тогда ты еще не знаешь... 
Чего-то там они отмечали. Птер, как обычно, нажрался… Начался серьезный разговор
между пьяным Птером и не нуждающейся в выпивке матерью. В общем, чего-то там
они не поделили, не сошлись в теологии. Она его богом стращать, а он в ответ,
иди-ка ты со своим богом, и называет адрес. Я, кричит, сам себе бог, и другого
мне не надо. Да как ты смеешь на Мать! Ты мне не сын! Ты не только мать, ты самого
Бога... И в том же духе. Причем все патетически фальшиво, как в агитбригаде.

-Вот так, Юра, нет у меня сына. Не могу простить. Ладно бы он меня, но он же
еще на бога... Ничего, скоро будет прощеное воскресенье, посмотрю, как и что...
Мне батюшка из (какой-то там, она их все облазила) церкви говорил... 


-Живой! - хирурга заметно покачивало. 
-Где я? 
-Щас мы тебя резать будем. В армии был? 
-Был, а что? 
-У нас анестезиолог кончился. Будем резать так... под новокаином. Да ты не бойся,
щас все так делают, и еще никто не помер, - хирург дыхнул на Юрку перегаром.

Я буду первым, промелькнуло в голове у Юрки, но он постарался забросить эту мысль
куда-нибудь за пределы солнечной системы. Его привязали к столу, а как же, чтоб
не убег. Обкололи живот и начали резать. 
-Тебе поставить зеркало? - спросил хирург. 
-Да нет, в другой раз, - процедил Юрка сквозь боль и сжатые зубы. 
Пока резали его многострадальный живот, терпеть кое-как еще было можно, но когда
хирург со словами: «А это еще что?», дернул за кишку, Юрка заорал и вновь потерял
сознание. 
-Ничего, ничего, - услышал он голос медсестры, - сейчас привезут анестезиолога,
и он тебя усыпит. 
-Насовсем? - вырвалось у Юрки. 
-Проснешься уже в палате. 
-А куда за ним поехали? 
-В больницу, куда же еще. Наш в отпуске. 
-А где врачи? 
-Говорю же, за анестезиологом поехали. 
-Часа через два появился анестезиолог, и Юрку все-таки усыпили. 
-...ты только на скальпель не нажимай, - услышал он, проваливаясь в столь долгожданное
забытье. 


-… у Влада, - рассказывал Юрка очередную историю о Славике-торчке. 
Дело было на Новый год. Отмечали у Влада. Пришло время спать. А кроватей у Влада
всего две. На одной сын, а все остальные на другой… Вещь совершенно нереальная.
В прихожей на полу куча одежды – на вешалке места не нашлось. Славик подождал,
когда все улеглись, и в одежду. Зарылся в самую средину. 
Тут Жорж с Мышкой. У них любовь, а куча шмотья в коридоре… 
-Твою мать! 
На самом интересном месте из вороха одежды появилась голова Славика. 
-Совсем охренели? Что я вам, на мне трахаться! 
-Это ты охренел! Весь кайф обломал! Не мог пару минут потерпеть! 
-Думаешь, кайф, когда на тебе трахаются? Это совсем… не уважительно... 
-Пошел ты со своим уважением! 
Дело кончилось, как говорят гадалки, пущенной по кругу папиросой. Ложе осталось
за влюбленными, а Славик перебрался на кухню: захотелось ему поесть. Свет, чтобы
никого не беспокоить, он зажигать не стал. Нашел в темноте целую чашку салата,
раздобыл ложку…
Что-то большое и не жующееся сначала накололось на вилку, а потом очутилось во
рту. Тряпка!!!
Славика вырвало прямо в чашку.  
На кухне загорелся свет.
-Славик, скотина, ты совсем уже …?! – на пороге жена Влада, готовая его убить.
-Да я... 
-Что я? Иди на ..., урод ...! 
-Там тряпка в салате. 
-Какой салат? Ты чего? Сожрали все. 
-А это тогда что? 
-Это объедки. В мусорное ведро не влезли. 
В блевотине невооруженным глазом видны не переваренные окурки. 
-…! 
-…!
Славика снова стошнило. Теперь уже на стол…


-Знаешь, я влюбился… - выдал Юрка, когда за Олегом закрылась дверь. 
-Надеюсь, не в меня, потому что здесь тебе не светит. 
-Она замужем. 
-Ну и что? 
-Я знаю ее мужа. 
-Тем более. Ты уже знаешь врага в лицо, а в таком деле... 
-Он мой друг. 
-Хороший друг? 
-Да нет, так себе. 
-Вот и чудненько. 
-Не ловко как-то. 
-А она что? 
-Она двумя руками за. Сама маякует. 
-И ты еще телишься? 
-Не хочу разбивать семью. 
-Нельзя разбить семью. Крепкую ты не разобьешь никогда. Там это никому не нужно.
А если становится нужно, значит это не семья, а только видимость, миф. 
-Так ты считаешь, стоит? 
-Конечно. Тем более что, найдя свое счастье в твоем лице, она и к мужу будет
относиться получше, так что ты ему еще и одолжение сделаешь. 
-А пойдем ко мне. Я тебе поиграю. 
Юрка играет джаз. Садится за пианино и вперед. Словно монах, перебирающий четки,
он нанизывает одну импровизацию на другую, а я лежу на диване, и…
Громкий стук в дверь.
-Дениска, знакомься: 
-Люсик. Лена. Юля... 
-Ты здесь откуда! – Ленка повисла у меня на шее.
Мы не виделись…
-Вы знакомы? – удивился Юрка.
-Знакомы?! Мы с ним были знакомы, когда тебя еще и в проекте не было. Ну и сюрприз!
Дениска…
За столом, как всегда, пошли воспоминания.


Дело было в славные студенческие годы. Надумали мы с Плюхиным попить пива. Денег
ни у него, ни у меня, естественно, не было. У Ленки деньги были всегда, и при
благоприятном стечении обстоятельств нам вполне могло перепасть на баллончик-другой.
Ленка работала в школе пионервожатой. В школе ее не оказалось – поехала куда-то
по пионерским делам. В пионерской комнате скучала ее коллега, тоже, кстати, Ленка.

-Вы насчет плакатов? - неуверенно спросила она, когда мы заглянули в пионерскую.

-Да, мэм. А что насчет плакатов? – спросил Плюхин максимально деловым тоном.

-Как что? Лена разве не говорила? 
-Говорила, но по телефону всего не скажешь. 
-Нам нужно несколько плакатов к пионерскому слету. 
-Что вы на это скажете, мэтр? 
Роль Кисы Воробьянинова мне давалась не легко:
-Идеальный вариант, когда плакат гармонирует с темой, составом или действием,
местом действия... При этом он должен являть собой связующее звено, некую квинтэссенцию,
цементирующую составляющую, которая... – начал я нести какую-то чушь. Мои художественные
познания ограничивались школьными уроками рисования. 
-Но... 
-Именно. Плакат есть фрагмент действия, как бы та часть, на которую мы делаем
акцент, при этом несущая смысл не только изображением, но и текстом... 
  Плюхин, видя, что я иссяк, моментально включился в игру. Он долго говорил о
кисти Рембрандта, принципах Пикассо, не забывая все это сдабривать комплиментами.
Минут через 15 она была уже Леночкой и почти созрела для аванса в пять рублей,
но тут вернулась Ленка.
-Привет. А вы что здесь делаете? 
-Лена, познакомься. Это художники... 
-Какие это художники. Ты чего? Этот придурок - мой родственник, а этот - его
друг. Нашла кому верить, - и уже нам, - так, что вам здесь надо? 
Я взял ее под руку, отвел в сторонку, и нежно так на ушко:
-Милая Леночка, всего за пять рублей тебе не придется за нас краснеть. 
-Держи, и валите, чтобы я тут больше вас не видела. 
-Какие парни...
-Размечталась. Думаешь, ты им понравилась? Им пятерки на пиво не хватало. 
В другой раз Ленка нас сосватала новой учительнице физкультуры. Звали ее, кажется,
Валя. 
-У нас учительница новая... – проговорилась она за чаем. 
-Симпатичная? 
-Ничего. 
-Познакомь. 
-Сами знакомьтесь. Что я вам, бюро добрых услуг? 
-Пароли, явки? 
-Зовут Валей. Живет там-то. Что еще? 
-Ты сама любезность. 
Вечером того же дня Валя уже жарила нам картошку.   
-Моцарт был великим полководцем, - рассказывал я ей между делом, - помнишь переход
Кутузова через Альпы? Нет? А знаешь, чего они туда полезли? Воевали они с турками.
Готовили совместный удар с союзниками, но те, как обычно, их предали. Моцарт
узнал об этом и предупредил Кутузова. Тогда, чтобы спасти армию от неминуемой
гибели, Кутузов повел ее через Альпы. Моцарт со своим казачьим отрядом прикрывал
тылы. Он был настоящим героем и быстро прославился. Турки прозвали его Вихрем.
Он блестяще справлялся с превосходящим по силе противником, совершая внезапные
дерзкие вылазки в турецкий тыл. Быть ему генералом, да погиб на дуэли из-за эпиграммы
с намеком на жену адъютанта его превосходительства Генерала Голицына капитана
Сальери. Сальери, кстати, неплохие стихи писал… 
В следующий раз мы встретили Валю совершенно случайно, и тут же затащили ее в
небольшое кафе. Сделав заказ, мы объяснили, что Родина в опасности, и судьба
отечества в руках... Короче, платить ей. Больше мы ее не видели. 


Люсик заколотил пару папирос, которые пошли по кругу. Трава у него была своя.
Дикая, но хорошая. Росла она у родителей в балке за домом. Они кормили ею свинью.
Свинья была перекошенной. Косили не только глаза, которые смотрели непонятно
куда, но и рот: одна челюсть вправо, другая влево. Картину дополнял развернутый
под углом сорок пять градусов пятак. Сердце у нее было справа, и Люсика папик
долго не мог ее зарезать. 
-Это потому, что они в разных плоскостях развивались, - умничал Юрка, - дядя
Федя под водкой, а она под анашей. 
Накурившись, Юрка любил с ней беседовать…


Часа в два ночи начался дождь. Настоящий ливень с порывами ветра и грозой. Юрка
жил на верхнем этаже единственного в нашем городе 15 этажного дома. Такое зрелище
пропускать было нельзя.
Мне вспомнился совсем недавний сон:
Я стою на высокой горе, голом камне, у подножия которой расположился Город. Высокие
дома, парки, дороги, с моей высоты все кажется игрушечным. Над нами красное небо
с черными тучами и всеми светилами на небесном своде. Солнце, Луна, планеты...
И все это среди звезд. Город начинает медленно погружаться в раскаленную лаву.
Красный свет сменяется ярко золотым, нестерпимым, жгущим глаза. И тут я понимаю,
что я Бог. Бог-Богов... 
-Сон шизофреника, - сказала Ленка, которой надоело меня слушать. 
-Или гения. 
-Что в принципе одно и то же. 
Юлька зябко прижалась ко мне. Я заботливо накинул ей на плечи свой пиджак. Повзрослев,
она выбросила из головы всех принцев и стала очень даже милой. Докурив, Юлька
выбросила сигарету в окно. Чем не повод поцеловаться? Юрке с Ленкой ничего не
оставалось, как просто друг на друга смотреть – Люсик совсем рядом.
-Холодно, - нарушила молчание Ленка.
-А пойдемте в каминную.
-Куда? – переспросила Юлька.
-В каминную.
-У тебя есть камин?
-У меня есть каминная. Только надо со стульями.
На кухне (куда мы перебрались) Юрка зажег газ. Затем он достал из холодильника
бутылку вина.
-Ничего, если с горла?
-Так даже лучше. Как в детстве. 
Люсик, сделав всего пару глотков, отправился спать. Минут через сорок к нему
присоединился Юрка.
-Так совсем не интересно.
-А пойдемте ко мне? – предложил я, - у меня остался коньяк.
-Коньяк – это хорошо.
-Далеко идти? – Юлька никогда не была у меня дома.
-Метров двести.
-Это хорошо.
Все равно в пути мы замерзли. Поэтому коньяк решено было пить в постели под одеялом,
куда мы забрались втроем. 
-У тебя можно курить? – спросила Юлька.
-Только не в спальне.
-Так не интересно.
-А так интересно? – спросил я и поцеловал ее в пахнущие коньяком губы.
-А мне?


Потом мы лежали в изнеможении, довольные собой и всем миром. 
-А сейчас будет рассвет. Такое нельзя пропускать. 
-Студенческий завтрак - кофе и сигарета. 
-Лучший друг гастрита. 
-Пошли. Рассвет ждать не будет…