Здравствуйте!
Мы возобновляем рассылку и надеемся, что вы останетесь с нами еще на очень долгое время!
В этом выпуске представляем вам рассказ Ивана Кирпичева - автора романа «Берега притока», двух поэтических сборников "Альтаир" и "След водопарда"

Рассказ своеобразный, здесь есть понемногу от разных жанров, но суть остается одна: мы знаем себя не больше, чем окружающий нас мир, а потому нет смысла говорить, что мы живем в реальном мире.

От автора:

Кто ты в этом мире? Человек? Точно? А, что ты несешь в себе? Может быть, в тебе уже давно живут «чужие»? Нет, не такие, как в фантастических фильмах, а незаметные, чем-то похожие на тебя? Может быть, ты уже и не ты, а нечто подвластное иному разуму и воле?
Этими вопросами задается герой рассказа «Тройственность», сталкиваясь с тем, что не может объяснить обычной, доступной ему логикой.
Конечно, «чужие» в этом увлекательном, но тяжелом с психологической точки зрения рассказе не так явны, как в большинстве фантастических произведений. Но этот рассказ не такая уж и фантастика, если вдуматься.
А, может быть, это совсем не фантастика, а самая настоящая реальность, которую мы не желаем замечать?
Пройдя по граням «чернухи», «мистики» и реалистической прозы автор с первых строчек погружает нас во внутренний мир героя, человека потерявшего свое «я», и неожиданно обретшего его с помощью «чужих».

Триединство

Последняя доза была лишняя. Вернее, лишними были они все, когда-либо им принятые. Но он этого не понимал. Мучила ломка, и его терзало только одно желание - избавится от этого невыносимого чувства, когда казалось, что болит не только тело, но даже волосы и ногти.
Постепенно сознание стало проясняться, и тогда внутрь ворвался страх.

Что будет завтра? Где искать деньги на очередной кумар? Он уже давно не ловил кайф. То время, когда после очередного децела мир становился розовым, а все люди братьями - давно прошел. Сейчас он жил для того, чтобы бороться с притаившемся внутри чудовищем, которое только и ждало момента, чтобы выползти из глубины и начать рвать живую плоть на части.

Самое смешное было то, что эта злобная тварь была им самим. Его телом, его сознанием. Может быть, когда-то, это был и чужак, но теперь существо настолько срослось с ним, что слилось в единое целое с организмом и прогнать мучителя стало невозможно.

Конечно, удавалось временно загнать его вовнутрь и заставить спать, закрыв для твари свой мозг наркотическим дурманом. Но, без дозы хотелось вырвать кричащие внутренности и бросить их себе под ноги, что и случилось несколько часов назад.
Последняя доза была не только лишняя, но и несколько велика. Он осознавал это краешком сознания, но не испугался - слишком велика была боль и слишком долгим - ожидание.
Он всегда смеялся над теми, кто говорил, что это поселившаяся в человеке тварь требует новой дозы. Нет, он хорошо знал, что чудовище здесь не причем. Доза была нужна ему самому для того, чтобы обуздать пришлое существо, которое в какой-то момент поселилось в нем, чтобы его мучить.
Как он устал от этого страха! Даже в забытьи он ощущал его липкие холодные лапы и слышал ехидный шепот:
- Завтра... Придет завтра, и оно проснется. И тогда тебе будет больно...
Он уже почти привык к мукам, но существо было хитро. Когда он переставал замечать боль в одних частях тела, она вдруг перекатывалась тугой волной в другие и … пытка начиналась сначала.
- Зачем всё это?- наконец, расслабившись, подумал он.- Пусть я умру, и тогда не будет ни страха, ни боли, ни долгих минут ожидания пробуждения существа.
Он стал молиться искренне, отчаянно, а потом уснул, тихо, как будто провалился в глубокую темную яму.
Откуда-то из черной глубины до него донесся негромкий, спокойный голос. И он верил ему, потому что нельзя было не поверить, так как слова были легкими и понятными, а главное - долгожданными.
- Да, ты умрешь, но смерть - это не то, что тебе нужно. Ты умрешь, а завтра проснешься, и тогда твое желание исполнится.
Дальше ему ничего не снилось.
Проснулся он ночью и понял, что завтра еще не наступило. В окно светили тусклая половинка луны и, где-то в глубине длинного коридора, синяя лампочка дежурного освещения. Белая простынь, белые двери, белый потолок и темная боль. Захотелось вывернуться наизнанку, но тугие ремни прочно держали тело в одном положении. Даже поперек груди тянулась широкая полоса грязной простыни, концами привязанной к раме кровати. Он хотел закричать, но опять услышал уже знакомый, без каких либо эмоций голос:
- Лежи и жди.
И тогда он запихнул свое отчаяние себе в глотку, чуть не захлебнувшись собственной рвотой.
Время остановилось, секунда стала минутой, а минута часом.
- Если его еще растянуть, то я буду мучиться вечность, даже если эта вечность другим покажется мигом, - удивился он неожиданно пришедшей мысли.
То, что эта мысль не его, он понял сразу, слишком четкой и ясной она была. Похоже, кто-то другой произнес ее вслух внутри его головы.
Рядом закричал человек, дико, надрывно. Через минуту скрипнула дверь, и послышались глухие удары в грудь.
- Как ты задолбал, дай поспать, урод!- человек на кровати захрипел и затих.- Еще раз вякнешь, убью, нах.
Вернулась тишина, а через полгода снова раздался крик.
И опять кто-то бил лежачего, привязанного мученика.
- Сестра, вколи ты ему что-нибудь, заколебал!
Мимо не спеша просеменил белый халат
- Держи его,- мягко попросила женщина.
Он не мог приподняться и разглядеть, что там происходит, но криков не было слышно до утра. Их и потом не было слышно, когда наступили и следующая ночь, и следующее утро.
- Терпи, - шептал ему голос и он терпел, потому что верил его словам, и поэтому молчал, засунув свою гордость в то место, куда никогда не проникал свет.
Медленно серело небо, захлопали двери, засуетились люди. Кто-то кипятил в банках воду самодельными кипятильниками, сделанными из двух лезвий, кто-то стоял у окна и смотрел в наступающий, зарешеченный день.
Ему сунули утку.
- Очнулся? Давай.
- А самому?
- Нельзя пока.
Потом пришел какой-то парень в драном халате и, улыбнувшись, присел на краешек кровати.
- Кормить тебя буду, ешь.
И он ел кашу, с заботливо подносимой ложечки, потому что знал, что есть надо. А потом опять лежал и терпел. И существо сдалось, оно злилось, ворочалось, но уже не имело власти над его телом. Оно не желало уходить, но чувствовалось, что места ему мало, кто-то теснил его, выдавливая наружу. А потом тварь сжалась в комок и спряталась, чтобы не исчезнуть навсегда, а он не умер.
«Завтра, - подумал он,- что такое завтра для тех, кто не знает что такое время? Или это не он подумал?- мелькнула новая мысль».
Так он и ждал, принимая под себя утку, а в себя теплую кашу и сладкий чай.
- Этот - спокойный, - сказала серьезная женщина.
- Буянить не будешь? – спросила, улыбнувшись другая.
- Не буду,- хмуро кивнул он, стараясь не спугнуть свое счастье.
- Тогда мы тебя сейчас "расфиксируем".
Подошли обладатели синих халатов и дерматиновых тапочек. Долго возились под кроватью и, наконец, он смог вздохнуть полной грудью.
- В туалет хочешь?
- Да, - кивнул он.
Его осторожно подняли, и, бережно поддерживая с двух сторон, повели в глубину коридора, куда-то за поворот.
«Счастье, это когда ты сам идешь в туалет, - решил он.- И вообще, даже когда просто идешь сам, пусть недалеко, но по своему желанию».
А потом, держась за стену, он шел в своё новое жилище - не коридор, а палату с дверью, за которой можно было, пусть и недолго, но побыть одному. И это тоже казалось счастьем.
Да, он узнал, каким иногда бывает счастье. Он прижился, потому что выжил и не «съехал».
Его поселили в палату в конце коридора. Там обитала местная "крутизна", а вернее - "выздоравливающие". У всех у них были ключи от входных дверей, потому что веселые ребята из палаты под номером 9 имели привилегию иногда выходить на "свободу", курить во время тихого часа и смотреть телевизор после отбоя.
Это тоже было счастьем, как и, беспрепятственно развалившись на кровати, читать книгу или открывать пакет с нехитрой передачей.
Через два дня он сделал себе ключ из украденной в столовой ложки, а еще через пару -научился варить чифирь.
Вечерами он стоял у окна и смотрел на дальние огни города и на их отражение в темной воде реки.
- Здесь хорошо,- рассуждал кто-то в его голове. - Ни о чем думать не надо, тихо спокойно, а там...
- Да, что там? - завел он мысленный диалог.
- Нужно работать, суетиться, вести разговоры ни о чем с нужными людьми, теша их и свое тщеславие. Зачем? Давай останемся здесь.
- Здесь нельзя быть вечно, в конце концов придется уйти.
Уйти он решил загорелым, поэтому валялся целыми днями на берегу реки и загорал. Когда надоедало лежать - купался. Когда уставал от того и другого, шел спать в палату. Изредка на прогулку выводили женщин. Стриженые наголо, бесформенные, в мятых платках и халатах, они пугливо жались друг к дружке и озирались по сторонам. Женщины жили в другом крыле здания, этажом ниже. Нечасто открывалась туда дверь, а когда открывалась, он закрывал глаза, чтобы не видеть...
Иногда он сидел возле приемной, если не прогоняли. Здесь был мягкий диван и довольно прохладно, а еще сюда приходили люди. На них было интересно смотреть, все-таки они появлялись оттуда - из другого мира, сейчас недоступного и немного страшного.

***

- А врач скоро придет? - спросила как-то старушка-мать, приведшая своего сына.
- Скоро, - кивнул он.
- Как здесь? - живо поинтересовалась она. - Вот, уговорила полечиться, - она ласково погладила по коленке уже взрослого человека.
Сын, средних лет мужчина, крепкий, жилистый, смущенно улыбался и молчал. Чувствовалось в нем скрытое напряжение, будто была сжата у него внутри мощная пружина, готовая распрямиться в любой миг.
- Нормально.
- А лечат как? - засуетилась женщина.
- Не нужно ему здесь быть, - взглянув на мужчину, вдруг сказал он и удивился своим словам.
- Почему? - недоуменно взглянула на него мать.
- Привяжут сначала, - он помолчал. - Начнет рыпаться - вхреначат чего-нибудь. Будет дня три спать. А проснется ли - неизвестно.
- Пойдем отсюда, - встрепенулся сын.
- Ты же слово дал,- умоляюще посмотрела на него мать.
- Просвещаешь? - рассмеялась прибежавшая улыбчивая врачиха.- Опытный... Иди, загорай лучше.
Он опять загорал и думал.
- Кто шептал мне тогда, ночью? - мелькнула мысль
- Я.
- Я?
- Нет, я.
- А кто ты?
- Теперь ты. Вернее часть тебя, вместо той, которая умерла.
- Так я умер?
- Ты же просил. Я то, что появилось в тебе тогда.
- Бес?
- Называй, как хочешь. Бес, дух, душа. Слова лишь звук.
- Раздвоение личности?
- Наоборот, обретение её. Мы с тобой - одно целое, теперь нас не разъединить.
Жилистый умер ровно через неделю, напичканный аминазином по самое некуда. Умер после двух дней битвы с ремнями, и пяти - почти беспробудного сна. Он открыл глаза только перед самым своим концом, чтобы осмотреться на минутку или, быть может, проститься.
Высохшего, его тихо снесли в грязной простыне вниз, к машине из морга.
Сильные, они бились за свою свободу, истирая запястья в кровь, кричали до хрипоты, сначала ругаясь, а потом моля о свободе. Пытались вывернуться змеей, чтобы перегрызть связывающие их путы. Хитрые, они просили сигарету, а потом, изогнувшись, притворяясь, будто дымят в сторону, тайком жгли ремни, не понимая, что бежать им некуда.
Они пришли сюда, чтобы освободиться от мучавших их существ, чтобы обрести свободу, а вместо этого ее отнимали у них полностью. Даже в тюремной камере люди чуть-чуть свободны. Там можно двигаться, а ведь это счастье - двигаться самостоятельно...
А потом они все спали, потому что, возможно, не слышали голоса, шептавшего им: "Не кричи", как не слышали потом голосов, склонившихся над ними санитарок: "Если завтра не проснется, не жилец".
Изредка им ставили капельницы, заменявшие еду, изредка их развязывали и меняли простыни, но, похоже, им теперь было уже все равно...
- Это дерево, ты не видишь его.
- Вижу.
- Ты видишь кору ствола и листья. А самое главное скрыто в земле, там корни.
- Ну и?
- Ты видишь лишь половину этого мира, а поступаешь так, как будто знаешь о нем всё.
- Обойдется.
  
Он потихоньку собирал деньги на дозу, потому что существо больше не показывалось, а что такое кайф, он помнил. Кайф - это радость, а здесь, в этих стенах, радости не было, она не заглядывала сюда давно, и он соскучился по ней.
Он еще не знал, что существо терпеливо лежит в засаде, прикинувшись мертвым.
  
- До свидания,- сказала усталая санитарка. Ее сын спал в коридоре уже третий день.
- А надо?
- Все вы возвращаетесь.
  
Существо отыгралось по полной. Оно сразу завладело всем телом и без церемоний приступило к своему любимому занятию.
- Господи,- скрючившись на пыльном полу, шептал он.- Зачем я еще здесь? За что эти муки?
- Ты здесь, чтобы познать мир…
- Его нельзя познать, он слишком велик. Вселенная бесконечна.
- Дурак, неизвестное познают чувствами. Всё познают чувствами.
- Чтоб я сдох.
- Тогда ты придешь снова, и опять будешь мучиться. Никто не имеет права помочь тебе. Таков закон.
- Я должен убить эту тварь сам?
- Да, и не только эту. Тогда ты станешь свободным.
Год, два, три - тикали часы.
На дрожащих ногах он подошел к зеркалу. Оттуда смотрел изможденный незнакомец - небритый человек с впалыми щеками и бледными тонкими губами.
- Я ее победил?
- Нет, ты и она теперь одно целое.
- Как с тобой.
- Да.
Теплый ветер терзал серую пыль, не давая ей покоя.
- Я искала тебя, ты был прав, ты был прав!- кричала позади старушка.- Я не послушала тебя, и сын умер! Ты был прав...
Он прибавил шаг. Еще долго, где-то позади, слышались причитания...
- Достала.
- Она хотела сочувствия, ведь теперь мать будет винить себя, пока не умрет и даже после...
- А что я ей сказал бы?
- Обнял бы и всё. У нее никого не осталось, она жила последние дни только ради того, чтобы сказать тебе эти слова.
- Я ее не знаю.
- Да, люди не хотят знать друг друга и поэтому не понимают.
- Почему?
- Интересы разные. Вот что бы ты сказал этому дереву?
- Привет.
- А еще?
- О чем мне с ним говорить?
- А знал бы, что сказать, мог бы и поговорить.
- С деревом?
- Трудно с ними говорить, слишком разные мы. Наше время течет по-другому.
- Только психи с деревьями говорят.
- Психи - те, кто в это не верит. Вообще, все люди психи, не понимаю их.
За закопченными стеклами машин мимо ехали люди. Купив дорогие
автомобили, они спрятались внутри и думали, что окружающие, видя блеск
новой краски, завидуют им, поражаются их богатству и могуществу. Но,
спешащим по своим делам пешеходам не было никакого дела до укрывшихся в
жестяных коробках. В этом мире никто никому не был нужен, если интересы
живущих не пересекались. Все суетились сами по себе.
Он поражался их безумию - желанию быть заметным, и в то же время - сторониться себе подобных.
Из-за ствола стриженого тополя навстречу кто-то шагнул.
- Здорово.
- Привет,- он пожал протянутую руку, пытаясь узнать человека.
- Ё... - чуть не вырвалось у него. - Неужели это он? Как может состарить человека всего полгода... Даже меньше ростом стал, этот известный городской художник. ----Бывший... - подумал он, взглянув на трясущееся руки.
- Дай стольник.
- Сейчас посмотрю...
Он не стал расспрашивать приятеля о делах, и так было ясно, что дела того уже закончились.
Они уходили постепенно, один за другим. Сначала расставаясь с работой, потом с семьей, а затем с вещами и квартирой. Иногда кто-то умудрялся еще недолго побомжевать. Потом приходил не вызывающий никаких эмоций слух об их смерти. А что горевать? Они знали, что рано или поздно закончат этим.
А у него теперь имелся целый мир, который нужно было почувствовать.
Триединый, он просыпался ночью от холодного взгляда. Не смея мучить его изнутри, существо выходило и становилось где-нибудь в темном углу, пугая его. Он, боялся, ненавидел и любил эту тварь одновременно, ведь оно было им самим.
А утром, шагая навстречу дню, он знал, что следом, невидимые, идут две тени - та, что когда-то была им, и та, что когда-то им не была.

(с) Иван Кирпичев

Рецензия:

Рецензия на роман Ивана Кирпичева «Берега притока»

Шаг за шагом раскрывается богатый событиями сюжет романа «Берега притока» Ивана Кирпичева. Неброское название, казалось бы, говорит о чем-то устоявшемся, постоянном, но чем дальше читатель углубляется в сюжет, тем понятнее становится, что не все так просто на этих самых берегах.
Автор создал произведение, насыщенное токами своей души, а ее откровения, как драгоценные капли, расписал новыми яркими красками. Автор – это творец, создавший свою вселенную. Населив ее выдуманными героями, он вдохнул в них жизнь и с горечью и болью позволил кому-то из них умереть. Он ведет главных героев, наделяя их своими чертами характера, восхищается, сражается, страдает вместе с ними и вместе с ними любит.
Стремится к пониманию своего внутреннего и окружающего миров и главный герой романа, безродный, безымянный, безумный вначале, почти олицетворяющий человечество, не знающее своих корней, не ведающее отца и матери и безумное в своем отношении к миру. Взросление его разума происходит на фоне волнений связанных с давним преданием, в котором утверждается, что однажды привычный мир рухнет под натиском мира за рекой.
Противоположный мир более жесткий, более требовательный, бескомпромиссный, но зеркальный по отношению к миру Безымянного, и все, что там происходит, так или иначе отражается на этом берегу и просто война, просто истребление друг друга, никогда не сможет решить возникших между двух сторон проблем.
Противостояние таково, что тысячу лет назад разделились и приняли противодействующие стороны все силы этого мира, в том числе древние магические. Древняя война временно обуздала вражду, разделив стороны условной границей в виде протоки большой реки, но решить проблемы конечно не смогла.
Интереснейшая задумка автора романа, проявляется не сразу, рассыпанная между захватывающими сюжетными поворотами, раскрытием ярких и точных характеров героев и изменением окружающего их прекрасного мира. Только к концу первой части, интрига чуть приоткрывается. Подчеркивая, что мир прост, автор утверждает, что он одновременно и сложен, настолько, что человеческий разум должен на время слиться с разумом мира, чтобы понять его. И никогда роль песчинки не устроит человека. Он должен стать или разумом этого мира или вырасти до разума сотворца.

Рецензент: Маргарита Строд

Купить книгу

Оставляйте отзывы:

Цитата: