Здравствуйте, драгоценные наши чернокожие африканские братья и сестры! (Кто не понял, у того сейчас не тридцать градусов в тени).

Заметили мы, что некоторые товарищи, уезжая в отпуск, отписываются от рассылки. Это неправильно. Потому что уже скоро мы впадем в зимнюю спячку и очнемся только к новогоднему празднику, чтоб, значит, вздрогнуть и опоздравить.

Поэтому, читайте сейчас, пока анабиоз гуляет отдельно от ведущих. Тем более, в этот раз мы предлагаем уникальный рассказ Шимуна Врочека "Три мертвых бога". Чем он уникальный? Да тем, что его скачали из Сети более 70 000 читателей, и это только с "Самиздата" Мошкова!

Рассказ вошел в сольную книгу Ш.Врочека "Сержанту никто не звонит" ("Альфа-книга", апрель 2006 г.). До выхода "сольника" Шимун публиковался в сборниках фантастики издательства "АСТ", журналах "Реальность Фантастики","Полдень, XXI век", "Порог", газетах "Фантаст" и "Просто Фантастика".

ТРИ МЕРТВЫХ БОГА
Автор: Шимун Врочек (http://zhurnal.lib.ru/w/wrochek_s/)





- Рр-а-а-а!

Воспоминание детства: ревущая толпа, вывернутые голыми руками камни мостовой. Улицы Скироса, ругань, беготня, крики... Дядька Флавий - огромный, всклокоченный, небритый - с глухим рычанием поднимающий над головой бревно. "Шлюхи!", кричит дядька. Это просто и понятно. Даже мне, восьмилетнему мальчишке. Шлюхи - во дворце, дворец дядька с друзьями возьмет, всем будет радость. Даже мне, Титу, пусть я еще маловат для камня из мостовой... Впрочем, для шлюх я маловат тоже.

Сейчас, набрав сорок лет жизни, став старшим центурионом Титом Волтумием, я понимаю, что дядька был прав: тот, кто ведет за собой, всегда называет сложные вещи простыми словами. Что было горожанам до свободы личности, до права и власти, до легитимности... или как ее там? Сложная вещь становится простой, когда вождь берет слово. Оптиматы - грязные свиньи, трибун - козел, патриции - шлюхи. Это было понятно мне, восьмилетнему...

И тем более понятно всем остальным.

- Рр-а-а-а!

Ревет толпа, бежит толпа. Потоком, мутным, весенним, несущим мусор и щепки... И я, восьмилетний Тит, будущий задница-центурион, как меня называет легионная "зелень", тоже бегу.

...Когда навстречу потоку встал строй щитов, я подхватил с земли камень и швырнул изо всех сил. Эх, отскочил! "Молодец, пацан!", ухмыльнулся кто-то, вслед за мной нагибаясь за камнем. Булыжники застучали по щитам - легионеры выстроились "черепахой" (разболтанной и не слишком умелой, как понимаю я с высоты тридцати лет службы), но вреда каменный дождь нанес немного. Вскрикнул неудачливый легионер, центурион проорал команду: что-то вроде "держать равнение, обезьяны!", строй щитов дрогнул и медленно двинулся на нас.

Это было страшно.

Атака легиона - это всегда страшно. Иногда, проверяя выучку центурий, я встаю перед строем и приказываю младшему: шагом - на меня. Строем, без дротиков, молча... Озноб продирает хребет, скулы сами собой твердеют - кажется, я снова на улицах Скироса, и снова сверкающая змея легиона глотает улицу стадий за стадием...

Я кричу: подтянись, левый край, не говно месишь!

Я говорю: четче шаг, сукины дети!

А после, снимая шлем, чувствую пальцами влагу на подкладке...

- Рр-а-а?!

Толпа не уверена. Толпа помнит: ей были обещаны шлюхи, а здесь, вместо того, чтобы покорно лечь и бесстыдно раскинуть голые ноги... Здесь глотает улицу бронзовая змея, змея легиона... Почему-то кажется: это был вечер, закат - в сумерках бунтовать веселее, легче, факелы - какой бунт без резвого огня? - в нетерпеливых руках. Шкура змеиная плавится бронзой...

Я, тогда черноволосый, ныне наполовину седой, смотрю. Прекрасный ужас наступающего легиона - я замер тогда, голова кружилась - замираю и по сей день, стоя перед строем и командуя: шагом - на меня...

Строем, без дротиков, молча.

Дядька Флавий тоже растерялся в первый момент. Но он был умнее толпы (впрочем, даже восьмилетний мальчишка умнее ее) и он был вождем. Простой гончар, мастер, он не умел превращать воду в вино, как бог христиан, зато он умел другое...

Он делал сложное - простым.

- Менты позорные!

Дядька Флавий, бог толпы.

Спустя тридцать пять лет, вспоминая тот день, я вижу: бронзовая змея упирается толстым лбом в лоб бунтующего потока. Двери, доски, плечи - все пошло в ход, когда дядька Флавий сделал сложное простым. Скрипят кости. Я как наяву слышу тот звук - сминаемые тела, трескающиеся ребра. Давит легион, давит поток, никто не хочет отступать. Бронзовая змея против темного быка...

...Говорят, удав охотится, ударом головы оглушая жертву.

Дядька Флавий - в первых рядах, подпирает плечом огромную дверь. Вырванные с мясом бронзовые петли видны мне даже отсюда, со второго этажа, куда меня забросила чья-то заботливая рука. Подо мной - сплошной поток, без просвета. Кажется, спрыгнув вниз, я встану и пойду, как по усыпанному камнями стратуму, оглядываясь и примечая: вот Квинт, скобарь, в перекошенном рту не хватает половины зубов, вот Сцевола, наш сосед, рыжий, как...

Вот дядька Флавий, весь из жил и костей, плечом - в дверь, словно за ней - счастливая жизнь, в которую не пускают. Но дядька сильный, он пробьется...

- Рр-а-а-а! А-а-а!

Из задних рядов легионеров летят дротики.

...Он всегда был силен, мой дядька - даже когда лег под градом дротиков, то умер не сразу. Центуриону пришлось дважды вонзать в него меч, и дважды пережидать конвульсии умирающего... Центурион, плотный и краснолицый, казался мне жутко старым, хотя, думаю, он тогда был моложе, чем я сейчас...

Так умер бог толпы.

...- Я хочу стать солдатом.

- У тебя белое лицо, мальчишка. Еще великий Цезарь говорил: испугайте человека. Если его лицо покраснеет - он храбр, если же побледнеет... Ты - трус, а мне не нужны трусы. Пошел прочь, недоросль!

Трибун цедит слова, гордясь высокомерной, нахватанной - не своей, ученостью. Он молод, лет на семь старше меня, тринадцатилетнего, и ему есть чем похвастаться. Он читал "Записки о Галльской войне", он помнит Цицерона и, наверное, процитирует по памяти "Природу вещей". Мое образование проще: мятеж, дядька Флавий, короткий меч, входящий между ребер, долгие скитания, одиночество, голод и боль... Зато я знаю то, чего не знает кичливый трибун второй когорты семнадцатого легиона.

Я знаю: сложное можно сделать простым.

Я ухожу.

...- Я хочу стать солдатом.

В повадках центуриона есть что-то волчье, хищное, словно бы обладатель повадок недавно вышел из леса и завернулся в человеческую шкуру: кряжистую, с крепкой шеей. Седой ежик венчает круглую лобастую голову. Глаза смотрят задумчиво.

- Дурак, - говорит центурион, широкая ладонь почти ласково прикасается к моему затылку, сбивает с ног. - Ты молод и глуп.

Центурион уходит.

- А ты - старый козел! - кричу вдогонку. - Я достаточно храбр, чтобы сказать это?

Центурион оборачивается, с усмешкой смотрит на меня, сидящего в пыли.

- Достаточно глуп, чтобы крикнуть.

Я ненавижу эту ухмылку так же, как ненавидел бронзовую змею, пожравшую улицу моего родного города...

- Встать, зелень! Подойдешь к Квинту из пятой палатки, получишь пять палок по заднице и одеяло. Скажешь: я приказал. Потом пойдешь на поварню чистить котлы. Все. Проваливай, чтобы я больше тебя не видел...

Я чувствую: он знает.

Сложное сделать - простым.

- Барр-а-а-а!

Воспоминание юности: ревущая центурия, бежит, пытаясь держать строй; крик разъяренного слона "Барра!" в нашем исполнении больше похож на вопль перепуганного слоненка. Перед нами темнеет фигура центуриона Фурия, белеет его лицо; выражения с такого расстояния не разобрать, но я уверен - все мы уверены - что центурион Фурий Лупус, Фурий-Волк, сейчас ухмыляется. Думаю, ненависть нашу он тоже прекрасно чувствует, даже не видя выражений глаз...

- Держать равнение! - его голос легко перекрывает наши вопли. - Левый край, подтянуться!

- Барр-а-а-а!

- Твою мать! - бегущий передо мной споткнулся, выронил деревянный меч, пробежал несколько шагов, заваливаясь вперед и высоко взмахивая руками... Ударил переднего под колени плечом - они упали вместе, ругаясь на чем свет стоит. Я пробежался по упавшему щиту...

- Делай как я! - кричу. Перепрыгнуть барахтающуюся кучу - со щитом в одной руке и здоровенной деревяшкой в другой, в доспехах - не так-то просто. Левой ногой - на спину лежащему - раз! правой ногой - уже на землю - два! Бегу.

- С-сука! - орет сзади обиженный голос. - И ты с-су... И ты! И ты тоже!

По стопам моим, так сказать.

...В тот же день, вечером, Фурий подозвал меня. Все ушли в палатки, на другом конце лагеря кто-то громко требовал "Арторикс!", а волк-центурион - непокрытая голова; седой ежик и глубоко сидящие глаза - улыбался и молчал. И я молчал, только вот не улыбался...

Ненавидел.

- Дурак, - сказал Лупус неожиданно. - Ты правильно поступил сегодня, ты не сломал строй... в настоящем бою ты спас бы этим множество жизней... Но я уверен: сегодня ты ляжешь спать с разбитым ртом. Я не буду вмешиваться. И еще: ты вряд ли станешь центурионом. Все. Проваливай...

- Я стану центурионом, - шептал я, ложась спать. Распухшие губы болели, щека кровоточила изнутри. Из четверых, что напали на меня ночью, трое выполнили команду "делай как я". И среди них не было никого из лежавших тогда на земле...

- Я стану старшим центурионом.

...Мне потребовалось на это двенадцать лет...

- Когда вы толпа, вас легко уничтожить, - говорит центурион, расхаживая перед нами. - Но строй... строй разбить гораздо сложнее... Тит, Комус, ко мне! Защищайтесь!

В следующее мгновение удар в голову валит меня с ног. В ухе - звон, в глазах - темень. Глухой гул.

- Встать!

Привычка взяла свое. Встаю. Даже не встаю - вскакиваю. Кое-как - сквозь туман - углядел Комуса, на его лице - ошеломление. Спорим, у меня такое же?

- Это было просто, - говорит Лупус, потирая здоровенный мозолистый кулак. - Я напал на них неожиданно: раз. И два: они были сами по себе. А ну-ка!

В этот раз я успел поднять щит и придвинуться к Комусу. Кулак центуриона бухнул в щит - я даже слегка подался назад. Потом...

- Делай, как я!

Качнулся вперед, плечом - в щит. Комус повторил за мной. Слитным ударом Лупуса сшибло на землю.

- Делай, как я!

Я занес ногу, целя в ненавистный бок... Я стану центурионом!

Колено опорной ноги пронзила страшная боль, казалось: кипятком плеснуло изнутри... Падаю!

- Врагу что-то кажется простым - сделайте это сложным, - заговорил Фурий, стоя надо мной, обхватившим пылающее колено. Я рычал, стиснув зубы, на глазах выступили слезы. - Скорее всего, в следующий раз он десять раз подумает, прежде чем нанести удар.

- Ненавижу, - хрипел я, - Убью! Сука... Ненавижу.

...Двадцать восемь лет прошло, но я помню, как было легко и просто: ненавидеть тебя, старший центурион Фурий Лупус, Фурий-Волк. И как стало сложнее, когда по навету мальчишки-трибуна - того самого, который был на семь лет меня старше - был отдан под трибунал и казнен волк-центурион...

...- По приказу старшего центуриона Квинта Гарса!

Я вошел в палатку, минуя двух стражей, вооруженных пилумами. Арестованный поднял взгляд, узнал и по-волчьи ухмыльнулся. Ненавижу, привычно подумал я... затем с удивлением обнаружил, что ненависти как таковой больше нет. Есть привычка.

- Этого и следовало ожидать, - сказал Лупус обыденно, словно только меня и ждал, сидя под арестом. - Ты вечно лезешь в неприятности, Тит.

- Я принес меч.

Легкий клинок - даже с ножнами он легче той деревяшки, с помощью которой нас учили владеть оружием - лег перед центурионом.

- И что с того? - усмехнулся Фурий. - Думаешь, я брошусь на меч, как делали опозоренные военачальники? Спасу свою честь?

- Так думает старший центурион Квинт Гарс. Он послал меня.

Я умолчал, что сам пришел к приору с этой просьбой.

- Так думает не старина Гарс, - сказал Фурий, глядя мне в глаза, - так думает трибун второй когорты.

- Но...

- Трибун считает, что победа за ним. Возможно. Но я не дам ему победы так просто... Броситься на меч - сдаться без боя. А на суде я скажу о нашем доблестном трибуне пару слов...

Готов поспорить, ему это не понравится.

- Я рад, что ты пришел, Тит, - сказал центурион. - Хоть ты и поступил по-дурацки... Смирно!

Я выпрямился.

- Возьми меч, вернешь Квинту Гарсу. Пусть отдаст трибуну с пожеланием броситься на меч самому. Скажешь: я приказал. Потом ступай к себе, завтра - марш в полной выкладке, двойная норма... И еще: ты станешь хорошим центурионом. Старшим центурионом... Все. Проваливай, чтобы я больше тебя не видел...

Так умер бог солдат.

Простое для врага - должно стать сложным.



Трудно быть стариком в теле юноши.

Когда смотришь в зеркало и видишь вместо привычного дубленого лица с насмешливыми морщинами в уголках губ...

Впрочем, я не так уж часто видел свое лицо в зеркале. В озере, в реке, в луже, в поилке для скота, в чечевичной похлебке - да. Зеркало для меня диковинка. Это же как надо начистить бронзу...

Впрочем, это не бронза. Серебро? Видел я однажды быстрое серебро, ртуть... Так и хочется взять его в руки и катать лучистые шарики по ладони, любуясь игрой света... Отражение!

Зеркало - это застывшая ртуть. Я понял. Надо же, молодец Тит Волтумий, старший центурион - в седой голове мысли до сих пор шевелятся.

Но главное все же не это.

Лицо - не мое.

Совсем. Даже не римлянин. И не грек. Италиец, может быть... Галл? Фракиец? Гепид? Гот? Герул? Те больше рыжие...

Светло-русые волосы. Мягкий овал лица, небольшая челюсть - вместо моей тяжелой, уши - слегка оттопыренные, явно непривычные к шлему. Шрамов нет. Совсем. Кожа белая, нежная...

И он - тот, что в зеркале - молод.

Даже в пятнадцать лет я не выглядел таким мальчишкой.

- Дим! - зовут за дверью. Мягкий женский голос - так и представляется ладная девушка, с широкими бедрами, рыжеволосая... Эх, было время!

- Дим, - голос становится неуверенным, - с тобой все в порядке?

- Да, - отвечает тот, что в зеркале. - Сейчас выхожу.

Не латынь и не фракийский, даже на германский не очень... Впрочем, на германский похож. Готский? С каких это пор, интересно, я понимаю по-готски? И даже говорю?

- Да не расстраивайся ты так, - утешает голос за дверью. Точно рыжая! Чую, можно сказать... Красивая. Рыжие - они все красивые. - Не каждый же день в астрал ходить. Буря магнитная помешала, еще что-нибудь...

Буря? Магнитная?

...А ведь ее Надей зовут. И она действительно красивая. Вот, набедренная повязка как натянулась - знаю я Надю, хорошо знаю...

Впрочем, не я.

Мальчишка в зеркале знает. И давно он из детского возраста вышел: лет ему двадцать четыре, и родился он в августе... Родителей его... моих... зовут Александра Павловна и Валерий Степанович. А фамилия... родовое имя его... мое...

Атака легиона - это всегда страшно.

- Дима, ты что замолчал?

- Да, - говорю. - Да.

Мой отец Марк, мать Луцилия... А меня уже двадцать лет называют Тит Волтумий. Старший, клянусь задницей Волчицы, центурион!

Сложное сделать - простым.

- Дима!

...Надя говорит, что "после спиритического сеанса" у меня изменился взгляд. Возможно. Мужчина от мальчишки отличается в первую очередь тем, как он смотрит на женщину. Еще Надя говорит, что мой отказ от мистицизма ее радует, потому что - как она слышала - дух мертвеца может вселиться в тело того, кто его вызвал.

Ерунда, говорю я, все это ерунда. Ерунда, соглашается Лисичка. При этом взгляд ее становятся очень странным, застывшим... словно она что-то ищет и - надеется не найти. Я замираю, потому что если однажды Надя найдет... Я, оказывается, уже не могу без нее жить.

Тогда же, открыв дверь ванной, я подошел к ней и обнял. Жаром опалило лицо... Эх, мальчишка, зелень легионная!

- Дима? - губы раскрылись в радостном удивлении. - Ты это... головой не ударился? Нет?

А сама в объятиях млеет, крепче прижимается.

- Ударился, - сказал я. - Когда тебя в первый раз увидел. С тех пор и хожу ушибленный...

- Правда? - в глазах - такой огонь, что душа плавится. - А я знала... Весь из себя холодный, а иногда так посмотришь...

Дурак ты, Дима. Молодой и глупый. Головой в детстве все камни обстучал, наверное - правильно Надя говорит...

Такое простое - сделать таким сложным.

Себя больше врага боишься...



Трудно быть стариком.

Когда чувствуешь себя старым не потому, что ноют былые раны и сломанные когда-то кости предвещают перемену погоды...

Впрочем, старым я себя не чувствовал.

Дураком чувствовал. Сначала все удивляло новизной и необычностью, и, вместе с тем, какой-то странной, изначальной знакомостью... Впрочем, лишь для Тита Волтумия это была новизна - Дима зевал, глядя на тарахтящие безлошадные повозки; зевал вслед пролетающим железным (!) птицам; зевал, глядя на водопад огня ночных улиц; зевал, просто зевал - и вслед за ним зевал центурион. Узнавать было радостно и - скучно.

Скучная радость.

Иногда я путаюсь, присваивая воспоминание Димы центуриону, в другой раз: драка в средней школе номер два почему-то проходит с применением холодного оружия и манипулярного строя. Мудрый центурион Михайлыч...

Старость приходит не с сединой и усталостью.

Моим волосам до седины еще далеко, а уставать за долгие годы службы я привык в одно и тоже время - после отбоя...

Привычка - вот в чем дело.

Я - привык.

Привык быть старшим центурионом. Привык вставать до рассвета, ложится заполночь; привык чувствовать, как холод режет колени под тонким одеялом, привык есть простую похлебку из солдатских котлов... Привык отдавать приветствия и получать сам. Привык к строевому шагу, к тяжести гребенчатого шлема, к ощущению потертостей на затылке и висках...

Боги, мне даже снится этот дурацкий шлем!

Старость - когда начинаешь ценить не удобство, а привычку.

...И даже обнимая теплое, домашнее тело Нади (рыжей моей, лисички, любимой... единственной, хитрой и курносой), лежа под пуховым одеялом в теплом и уютном доме, я долго не могу заснуть.

Стоит мне задремать, я вижу: бронзовая змея разворачивается на улицах Скироса, руки, факелы... Рр-а-а! Летят дротики. Сложное - простым.

И еще... Иногда я вижу холодный лагерь легиона, серое утро - рано-рано - часовые на башенках мерзнут в коротких плащах, на ветках деревьев - черных, осенних - повисла изморозь... Дыхание паром вырывается изо рта. Я шагаю по узкой дороге, закутавшись в шерстяную накидку, голова моя непокрыта, холодный ветер теребит давно не стриженый волос... мне снова тринадцать лет.

Я иду в легион.

Вот так.



Трудно быть.

Когда меняешь работу не потому, что прежняя тебе не нравится или дает слишком мало средств на существование...

Впрочем, я не так уж часто менял работу. Мой послужной список - а работал я в различных охранных агентствах и, иногда, тренером в военно-спортивных клубах - был прекрасен. Меня уговаривали остаться, сулили повышение зарплаты, различные блага и выплаты, угощали коньяком и виски...

Впрочем, я ничего не пью кроме вина.

...Угощали редким вином, дарили оружие и путевки в экзотические места. Однажды побывав в Риме, а после - в Галиции, я зарекся путешествовать. Хотя Лисичке в Риме понравилось...

Первую ночь там я боялся сойти с ума.

Увидев наутро мое лицо, Надя собрала вещи и решительно кивнула: едем домой. Надя? А как же..? Домой.

После мы выбирались только в Подмосковье, к Надиным родственникам.

... - Служили? - оценил мою выправку центурион в сине-черном варварском наряде. - Звание?

- Старший центурион, первый манипул второй когорты семнадцатого легиона, - отчеканил я, - Фракия, третья Готтская компания, четвертая Готтская. Имею награды.

Лицо "центуриона" расплывалось в неуверенной улыбке.

- Ты... это. Да?

"Италия", подсказал Дима, "Майор."

- Я служил в итальянской армии, - сказал я, - дослужился до майора... Потом уехал, домой потянуло...

Улицы Скироса.

- Ну ты, брат, даешь! - присвистнул "центурион", дружески хлопнул по плечу. - Скажи, что срочную служил... тогда, может быть, поверю, а так...

Он натолкнулся на мой взгляд, поперхнулся, замолчал. Руки потянулись искать шов на брюках:

- Товарищ майор?

- Вольно. Ну что, берете на службу?

Так впервые в жизни я получил работу...



Трудно.

Мне сорок три года. Я родился двадцать семь лет назад, со дня же моей смерти прошло около семнадцати веков. Мое имя Тит Волтумий, а зовут Дмитрием Валерьевичем. Я старший центурион римского легиона, забывший как будет по латыни: упал-отжался. Моя жена - рыжая красавица Надя, которая считает, что мертвые могут вселяться в живых. Ерунда! Мертвые могут вселяться только в мертвых...

Я тому подтверждение.

Моей жажды жизни хватило на двоих.

А может, все это - только сон умирающего на поле боя старого солдата. Я не знаю, как должны умирать старшие центурионы, но очень надеюсь - быстро. Впрочем, мне рассказывали: в миг до смерти перед глазами проносится вся жизнь. Не знаю. Что вспомнил, то вспомнил - и я не собираюсь умирать. Я собираюсь вернуться к моей Лисичке, рыжей, ласковой...

Вернуться, последний раз побыв центурионом.

Самим собой.

Смотрюсь в витрину. Недавно по этой улице прокатилась человеческая волна, гоня перед собой нескольких серых, неосторожно выскочивших на толпу. Легионерам удалось уйти, но брошенные щиты и черные дубинки лежат на мостовой... стратуме... Лежат и чего-то ждут.

Ждут возвращения серых...

Смотрюсь в темное зеркало.

Нет, не центурион. Мирная сытая жизнь расслабила лицо, убрала складки со лба, смягчила линию подбородка. Словно линии с восковой дощечки стерты морщины: лучистые - из уголков глаз, насмешливые - от губ, скорбные - от крыльев носа. Разве это Тит Волтумий, Тит-центурион, гроза легионной зелени?! Одна ухмылка которого заставляла белеть от ненависти сотни лиц?

Не верю.

Мне все еще снится дорога в легион, где я - тринадцатилетний...

- РАЗОЙДИТЕСЬ! - звучит усиленный мегафоном голос. Трубный глас. - ЭТА ДЕМОНСТРАЦИЯ НЕ САНКЦИОНИРОВАНА! ПОЖАЛУЙСТА, РАЗОЙДИТЕСЬ! ИНАЧЕ БУДУТ ПРИНЯТЫ ЖЕСТКИЕ МЕРЫ!

Вот оно. Поворачиваюсь, вглядываюсь в конец улицы. Ползет змея. От стены серых щитов отбегают люди, поворачиваются, грозят кулаками, кричат... Снова бегут. Рядом со мной, у некоего подобия трибуны (как я не люблю это слово!) собирается народ. Из проулка позади меня выныривает и останавливается в растерянности еще одна группа демонстрантов.

- РАЗОЙДИТЕСЬ! ПОЖАЛУЙСТА, РАЗОЙДИТЕСЬ!

Серая змея легиона глотает улицу стадий за стадием... Озноб в затылке.

Снова смотрю в витрину. Есть!

Сквозь гражданскую припухлость проступает знакомая жесткость. От крыльев носа бегут складки; у губ, в уголках глаз - привычные насмешливые морщины... Пробую улыбнуться - выходит совершенно по-волчьи...

Тит Волтумий, старший центурион.

...Я вскакиваю на возвышение, расталкивая народ. Указываю в сторону приближающихся серых:

- Сейчас будет бой! Нужно организоваться!

- Э-э-э? - недоумевает толпа у моих ног. Эх, сюда бы дядьку Флавия! Он бы сейчас сказал то самое... Самое нужное и доходчивое...

- Шлюхи! - ору я. Сделать сложное - простым.

- Путаны! - подхватывает ликующая толпа.

- Менты позорные! - спасибо, дядька Флавий, мертвый бог толпы...

- Менты!

Спрыгиваю с трибуны.

- По центуриям, по манипулам - стройся! - командую я, подхватывая с мостовой потерянный серыми щит. В другую привычно ложится камень. - Делай как я!

Легкая заминка. Сперва растерянно, затем - весело и дружно, выстраивается ряд, еще один. Щиты...

- Куда лезешь! - ору. - Ты и ты - во второй ряд. Ты, со щитом... Да, рыжий, ты! В первую шеренгу! Шевелись, обезьяны!

- Шагом марш! - командую чуть позже. - Подтянуться! Четче шаг!

Они подтягиваются, ровняют шаг, словно мои команды: на жуткой латыни, с фракийскими словечками, им хорошо понятны.

Спасибо, Фурий-Лупус, Фурий-Волк, мертвый бог солдат! Пусть серые помучаются. Их встретит не толпа, где каждый сам за себя, а такой же строй щитов... Нет, не такой же - куда им до профессиональных воинов! - но все же. Ты знал, центурион, главное правило полководца: простое для врага - станет для него сложным.

Шагом - вперед. Строем, без дротиков, молча.

Навстречу движется серая змея, змея легиона - глотая улицу стадий за стадием. Прекрасный ужас - я на миг замираю, как в детстве - и как замирал, будучи старшим центурионом Титом Волтумием, в свои сорок три года и семнадцать чужих веков назад...

- Барр-а-а! - кричу я.

- Урр-а-а-а! - подхватывают остальные. Крик перепуганного слоненка, ей богу!

Озноб продирает хребет, скулы твердеют. Скоро столкнуться лбами змеи: серая, чужая, и наша, где рядом со мной шагает дядька Флавий, вздев могучими руками вырванную дверь. Где на другом фланге, склонив круглую голову, держит строй старший центурион Фурий Лупус, Фурий-Волк, нацепив на губы неизменную ухмылку...

Подобранный щит - непривычно легкий - словно примеряется: вот сюда я приму первый удар чужого щита, чуть поддамся назад, пружиня... заставляя противника потерять равновесие... Затем - толчок плечом. Эх, будет потеха!

Я кричу: Подтянись, левый край, не говно месишь!

Я говорю: Четче шаг, сукины дети! Будь на мне сейчас шлем, я бы почувствовал влагу на подкладке...





(с) Шимун Врочек (http://zhurnal.lib.ru/w/wrochek_s/)

Написать отзыв автору можно здесь.

Напоминаем: рассказ "Три мертвых бога" вошел в сольную книгу Шимуна Врочека "Сержанту никто не звонит" ("Альфа-книга", апрель 2006), которую можно купить здесь.


На этом все.
Ваши ведущие.