Он с детства мечтал летать.

Когда он по малолетству проболтался об этом своим родным - его подняли на смех. А потом сообща принялись выбивать из него "дурь". Ну что ж, урок он усвоил, и больше никогда не заикался о голубом небе и бьющем в лицо свежем ветре.

Всё дело в том, что он был гоблином.

Самым обычным, чистокровным гоблином - зеленокожим, когтистым, остроухим, с грязной бородавчатой харей вместо лица. Такими пугают человеческих детей, проявляющих непослушание. И правильно пугают, между прочим.

Помимо глупых мечтаний, этот гоблин с детства отличался от сородичей ещё и небольшим ростом. Невысокий он был, неприметный. Мамаша частенько говорила, что он в папашиного деда удался, а отец, выдув пару чаш ворованной браги, клялся всеми известными ему богами и демонами, что отпрыск не его - неизвестно, где и с кем стервой-супругой нагулянный. Может, и так - кто проверит?

Словом, в гоблинских пещерах поначалу считали, что выжить пацанёнок ну никак не должен. А вот поди ж ты... Тяжёлый ятаган ему и впрямь поначалу с трудом давался (потом понемногу малец и его освоил), а вот прямым лёгоньким двулезвийным человечьим мечом, неведомо у кого добытым, гоблинёнок вертел так, что - не подходи! - бывалые вояки насилу уворачивались. А ростом не вышел - чепуха. Зато жилистый да вёрткий. А когда в паре походов побывал, кровь пролил и кой-чему подучился - даже родня тон сменила. Один из лучших бойцов, чего уж там!

В пещерах его начали побаиваться. Он спокойный был, немногословный. Даже, когда все брагой упивались да орать взахлёб начинали, он помалкивал. Только глаза (обычные глаза, гоблинские - небольшие, жёлтые, с вертикальными зрачками) темнели и, как один умник высказался "бешеными делались". Нельзя его было в такие минуты задевать. Он вполне мог без шума и ругани кончиком своего меча на шутника указать да негромко сквозь зубы процедить: "Ну, выйдем, что ли?" И все затихали. Знали: в пиршественный зал обидчик уже не вернётся. Правило у маленького гоблина было такое: не прощал никогда.

Женщины гоблинские его внимание за честь почитали. И он их стороной не обходил. Но постоянной подруги не имел. Что ж, дело молодое. Старейшины так и говорили: "Не он один, а остепениться ещё успеет. Баба да дети - воину обуза". А он молчал. Уважал мнение старейшин, стало быть.

А то, что он изредка на вершины гор уходил, на закат смотреть - у каждого свои причуды. Вон Габрук лысый после каждой пьянки мочиться ходит не куда-нибудь, а к клеткам, где людишек пленных содержат, чтоб, значит, им на головы - и ничего, всё в порядке. А про Чубху Дырозуба и говорить неохота - что, стервец, с девицами людскими вытворяет! А эта блажь ещё тихая. Кроме того, попробуй-ка, скажи Волчку слово поперёк - долго свои кишки по соседним горам искать будешь!

Волчком маленького гоблина прозвали после того, как он троих, рискнувших его Недомерком да Коротышкою окрестить, укоротил по порядку вначале на руки (что оружие держали), а потом и на дурную голову.

На Волчка он отзывался.

Вот так жил наш гоблин и жил. Может, с его мастерством и до старости дожил бы. А что? Стал бы старейшиной, семьёй обзавёлся, причём жену бы взял из влиятельного клана, да по гоблинским меркам - красавицу, каких поискать. Разговоры уже шли...

А тут пацанва гоблинская в горах долинку одну отыскала. Не долина - мечта! Травка зелёная, цветочки, ручеёк водопадом со скалы вниз бросается... Даже гоблинское сердце пару раз от восторга погромче стукнет. Добраться туда, конечно, трудно, но если захотеть - получится. Насчёт людей уверенно не скажу, а гоблин дорогу осилит.

И вот эту самую долину сильфы для себя облюбовали. Духи воздуха. Красивые - спасу нет! Фигурки хрупкие, маленькие - даже Волчку по плечо вряд ли будут. Крылья, словно у стрекозы. Волосы белые, как облака, а глазищи - цвета весеннего неба, когда оно первым дождём умытое и уже тёплым солнцем обласканное. Кожа - те же облака, только на рассвете, розоватая и словно изнутри подсвеченная. Но чувствительная страшно. Сильфы - они такие: к ним притрагиваться нельзя, их этим погубишь. Они - дети неба и ветра. Соприкосновение с земными созданиями выносят с трудом.

В гоблинских пещерах, узнав о ребячьей находке, обрадовались. Ещё бы - отличный повод повеселиться! Людишки поднадоели, с гномами связываться - себе дороже, да и ни к чему таких знатных оружейников обижать, до эльфийских лесных поселений пока доберёшься, и, кстати, эльфы тоже не беззащитный народец... Словом, сильфы воистину были посланы скучающим гоблинам неназываемыми богами. Шаманы тут же объявили, что духов воздуха следует принести богам в жертву. Все согласились - жертвоприношения у гоблинов длились не один день и отличались великой изощрённостью...

С помощью заклинаний обычные ловчие сети переделали в ловушки для сильфов. Ночью самые ловкие (и Волчок в их числе) проникли в долину и устроили засаду. Долго ли, коротко ли длилась охота - но попались им три сильфа, которые, как могли, защищали от гоблинских немытых лап своих подруг, и одна сильфида. Молоденькая ещё, красивая, гордая - она ничьей подругой быть не желала. Вот и поплатилась.

Неплохая добыча, что и говорить. Героями вернулись охотники в родные пещеры. Пленных сильфов поместили в клетки... А что такое для свободного повелителя бескрайних воздушных просторов тесное помещение, со всех сторон огороженное решётками, с гнилой соломой в углу, да ещё если клетка стоит в пещере - ни клочка неба над головой, ни дуновения свежего ветерка?!

Пытка. Страшнее которой нет.

Корчились сильфы. Метались по клетке. Наносили себе жуткие раны, изо всех сил бросаясь на прутья. Умирали под развесёлое гоблинское ржание.

Через неделю в живых осталась одна сильфида. Её берегли. Клетку держали на улице, решётку мягкими тряпками обернули, детишек не пускали, строго-настрого запретив тыкать в чудесную пленницу палками и кидаться навозом. Шаманы совещались, пытаясь придумать что-нибудь разэтакое, чтобы запомнилось надолго.

Волчок в увеселениях не участвовал. Вообще, в это время маленький гоблин в полной мере проявил свой дурной нрав. Двоих, сунувшихся к нему с поздравлениями, он ни с того ни с сего располовинил. Красивое зрелище было, старейшины кланов ещё молодёжь к трупам посылали. Чтобы поучились, как надо бить. А почему маленький гоблин озверел - никто не понял. Сошлись на том, что парочка не то ляпнула. Может, и так...

Подолгу стоял Волчок возле клетки с сильфидой. Смотрел. Вначале она замечала своего похитителя, и страх пылал в огромных синих глазах, мешаясь с гневом, и сильфида кричала ему что-то на своём языке. Впрочем, иногда дочь воздуха переходила на всеобщий. Мягкостью её эпитеты не отличались. "Вонючий подземный червяк", - кажется, это было одно из самых вежливых определений. А гоблин молчал. И на его физиономии не отражалось ничего. Но когда он отходил от клетки, все старались держаться подальше.

Постепенно гнев сильфиды сменился чувством обречённости. И тогда (если рядом не было никого другого) она пыталась беседовать со странным гоблином. Хотя на первый взгляд ничего не изменилось: говорила по-прежнему одна она. Но слова были другими.

- Вы хотите, чтобы я умерла, - сказала она как-то. - И вам, гоблинам, всё равно, что я люблю жизнь. А смерть вызывает у меня ужас и отвращение. Та самая смерть, о которой вы только и мечтаете. Мои друзья умрут нелегко, а я - ещё кошмарней, правда?

Маленький гоблин молчал. Сильфида и не ожидала от него ответа.

- Вам доставит удовольствие наблюдать за моей предсмертной агонией, - говорила она, - Но почему? У меня нет причин любить твоих сородичей, и уж тем более - тебя, но твоей смерти я бы не обрадовалась. Ни один сильф не будет радоваться чужим несчастьям. Летая над поселениями людей я как-то услыхала, будто ненависть к врагам делает сладкой месть, и мучения врага - наслаждение для победителя. Но разве мы враги? Чем мы помешали гоблинам? Во имя всех ветров - почему я должна умереть? За что?!! Ах, может, перед смертью я пойму. Говорят, тогда многое открывается...

Волчок молчал. Лишь в его глазах что-то мерцало. Что-то накапливалось. На дне глаз. На дне души.

А потом сильфида перестала разговаривать. Просто лежала на полу клетки, глядя в небо. Слишком уж она ослабела.

Встревоженные гоблины обратились к старейшинам, и те велели шаманам поторапливаться. Шаманы думали целый день, а под вечер объявили, что сильфиду следует поместить в земляную яму. Тогда дитя воздуха окажется во власти духов земли, ненавидящих подобные создания. Сильфиду разорвут в клочья подземные обитатели - муравьи, сороконожки, жуки - которых натравят земляные духи. А гоблины сверху понаблюдают за великолепным представлением.

Все возликовали. Яму решено было вырыть с утра, причём начать работу с первыми лучами солнца.

Услыхав это, сильфида задрожала.

- Как страшно, - прошептала она. Окружившие клетку гоблины жизнерадостно расхохотались. "Вот увидишь, малютка, будет гораздо страшнее! Эх, повеселимся!", - кричали они.

Волчок вызвался сторожить клетку этой ночью. Его сородичи немного удивились (не дело такому воину стоять в обычных ночных караулах), но никто не возразил. Всё равно маленький гоблин частенько торчит возле сильфиды, так пусть он это с пользой делает!

С тем и разошлись. Выждав, когда все уснут, Волчок открыл клетку и вошёл в неё.

- Эй, - позвал маленький гоблин, - Эй, ты живая?

- Да, - сухо отозвалась пленница, - Но это ненадолго, верно?

- Ты можешь сейчас улететь, - сказал Волчок, глядя куда-то в сторону.

Сильфида с трудом приподняла голову и уставилась на сторожа.

- Не могу, - наконец со вздохом произнесла она, - У меня нет сил. Эта клетка... Понимаешь, она вытягивает жизнь из таких, как я.

- Не понимаю, - всё ещё отвернувшись от сильфиды, выдавил из себя Волчок, - Но раз ты говоришь - значит, так оно и есть. А если вытащить тебя отсюда, что тогда?

- К рассвету мои крылья смогут удержать меня в воздухе. Недолго, правда... Это, если я окажусь по крайней мере шагов за тысячу от ваших пещер. Когда солнце встанет и согреет меня своими лучами - возможно, я сумею оторваться от погони, поднявшись высоко-высоко...

Стало быть, нам надо продержаться до полудня, - заключил горе-охранник, повернувшись к сильфиде и взяв её на руки. От прикосновения гоблина хрупкое тельце содрогнулось. Волчок заметил это. Хорошо, что сильфида не видела появившейся на зелёной противной роже мрачной ухмылки, полной горечи и боли, так не свойственных гоблинам. Горечь, боль... и понимание, породившее их.

Но маленький гоблин промолчал. Он вышел из клетки, неся сильфиду очень бережно, однако стараясь лишний раз не прижимать её к груди. Хотя больше всего в мире ему хотелось сделать именно это.

Обнять её. Один раз.

Да, она не ответит. Да, эти удивительные небесные глаза не будут призывно сиять для паршивого гоблина, причинившего ей столько бед. Да, от прикосновения его шкуры к её мягкой коже сильфиду передёрнет от отвращения. И ласковых слов (интересно, как они звучат на её языке? Словно шелест ветра в берёзовых листьях?) ему от неё не услышать.

Этого не будет никогда. Но ведь он и не просит богов о невозможном.

Просто один-единственный раз (и не более того) крепко-крепко прижать великолепное, совершенное существо к сердцу, ощутить своим телом нежность кожи, прохладу длинных волос, изгибы изящной, тоненькой фигуры... И отпустить. Навсегда.

Почему нельзя? Перед смертью-то... Ведь он, Волчок, хоть и сошёл с ума, но дураком сроду не был. Ну, кто им разрешит уйти просто так?! Есть в пещерах следопыты и получше него. А с таким грузом на руках следов не заметёшь.

Тем не менее, маленький гоблин по-прежнему размеренно шагал по горной тропинке, держа сильфиду как можно дальше от себя.

Нужно было найти подходящую площадку в скалах. Чтобы пройти туда можно было лишь по-одному. И сверху никому не спрыгнуть. Даже гоблину.

Там и подождём рассвета. Только бы вид крови и смерти не причинил вреда хрупкому духу воздуха...

- Почему ты мне помогаешь? - прервала сильфида размышления своего нежданного спасителя.

- Тебе оно важно? - Волчок говорил нарочито грубо. Обиженная, сильфида замолкла.

Спустя некоторое время гоблин спросил:

- У тебя есть имя?

- Меня зовут Эволаннис, - отозвалась сильфида немного удивлённо. Волчок снова ухмыльнулся:

- Я и не выговорю. Слушай... Эла, мы скоро придём. Знаю я одно подходящее местечко. Там... я тебя устрою поудобнее и больше уже не дотронусь. Потерпи.

- Мне... Я... Я привыкла к твоим рукам. Мне удобно, - солгала сильфида, которая была духом стихии, дочерью неба и ветра... но всё-таки немного женщиной. Возможно, она тоже в этот миг женским чутьём постигла нечто.

- Мне действительно удобно, - глядя Волчку в глаза, повторила она.

Маленький гоблин прекрасно понимал, что это неправда. Да и не умела сильфида лгать. Он хотел сказать какую-нибудь колкость... но передумал.

Ни к чему просить богов о невозможном. Но только что они даровали ему небольшую награду. Ведь какая, в сущности, разница, правду или ложь он услыхал? Нужно просто поверить сильфиде. И тогда у него и впрямь появится что-то, ради чего можно умирать.

- Спасибо, - ответил маленький гоблин, не отрывая цепкого взгляда от синих глаз. Сильфида смутилась, вздохнула... и сама уткнулась головой в широкую зелёную грудь Волчка, щедро украшенную шрамами.

Маленький гоблин вознёс молчаливую благодарность судьбе.

А больше между ними не было произнесено ни слова. Они добрались до облюбованного Волчком места. Сильфида примостилась недалеко от края скального выступа, её защитник встал там, где заканчивалась узенькая горная тропинка, напряжённо вглядываясь и вслушиваясь в темноту.

Незадолго до рассвета их обнаружили.

Переговоры были короткими. Впрочем, Волчок и затеял их лишь для того, чтобы потянуть время. Он не рассчитывал на понимание. Если честно, он и сам-то не слишком себя понимал.

Затем его соплеменники напали.

Волчок действительно хорошо выбрал место. Гоблины не могли расстрелять его из луков. Но, обозлённые и поддерживаемые неистовым визгом шаманов, они не слишком беспокоились о собственных жизнях. Убить проклятого отступника - такова была их задача. И Волчок быстро прекратил подсчитывать, сколько же товарищей по битвам и походам, приятелей, знакомых и собутыльников он в это утро превратил в обезображенные трупы.

Маленький гоблин с детства был невероятно умелым воином. А сегодня он превзошёл самого себя.

И поныне в гоблинских пещерах рассказывают легенды о битве с Чокнутым Волчком.

Его так и не сумели одолеть. Он сдался сам. Когда, вертясь в безумном танце очередного поединка с очередным сородичем, краем глаза заметил, что площадка опустела.

Сильфида вернулась в небеса.

Шаманы недолго решали, как поступить с пленным. Его столкнули со скалы на заострённые деревянные колья. Он даже пальцем не пошевелил, чтобы этому помешать.

Гоблины - живучий народ. Волчок умирал четверо суток. И за это время не издал ни единого звука. Ни слова. Ни стона.

Он смотрел в небо. И иногда ему чудилось, что он видит Эволаннис. Свою Элу. Невысказанную мечту.

Но, разумеется, видения были бредом. Он осознавал это той частью здравого гоблинского разума, которую ещё не охватило алое марево боли. Сильфида стремилась как можно дальше улететь от мест своего заточения, от жутких воспоминаний...

От него, Волчка. Глупого маленького гоблина, который с детства хотел летать.

Жалел ли он о своём поступке? Может, и так...

Изумлённые его выдержкой, сородичи потом достали тело и похоронили по гоблинским обычаям - завернули в шкуры и оставили на вершине скалы, на растерзание грифам. По странной случайности, скала оказалась той самой, с которой Волчок частенько наблюдал закаты Солнца.

Говорят, в каждой истории должна быть мораль. Но пусть меня сожрёт демон, если я знаю, какие нравоучения можно почерпнуть из этой.

Каждый выбирает за себя, наверное...

Отзывы о прочитанном направляйте автору.