Вот, собственно, читайте. Известный вам автор, еще одно его произведение.

..длинные волосы молодого мужчины, который ходил туда-сюда по пляжу, загребая мелкий серый песок босыми ногами, были распущены. Никогда не стихающий ветер трепал их, хлестал прядями по лицу, бросал в глаза. Глаза... Глаза обращали на себя внимание мгновенно.

Они были необычайно большими, живыми и потрясающе выразительными. Горящий взор их стремился вдаль, над поверхностью океана, словно что-то высматривая за линией горизонта. Кого-то ОЖИДАЯ. Именно ожидание светилось в этих потрясающих глазах. С такими красноречивыми глазами можно позволить себе не разговаривать вообще никогда.

Внешний вид человека свидетельствовал, что его дом - дорога. В давно освоенных, благоустроенных мирах таких зовут профессиональными туристами, в менее цивилизованных придумали лицемерное словосочетание "без определенного места жительства". Во всех прочих - бродягами. В тех, где умение постоять за себя в буквальном смысле - определяет срок жизни индивида.

Этот огненноглазый бродяга постоять за себя несомненно умел. Чего стоил только его МЕЧ. Настоящий шедевр оружейного искусства. Не какой-нибудь новодел. Наверняка штучной работы, раритетный антик. Член экипажа какой-нибудь тихоходной досветовой Звездной еще эпохи первой волны освоения прихватил семейную реликвию в полет, не подозревая, что спустя долгие космические века этот чуть изогнутый самурайский клинок будет висеть за спиной отдаленного потомка, чего-то страстно ожидающего на берегу, на кажущемся бесконечным берегу океана безымянной номерной планеты на окраине безымянной номерной галактики, днем щурясь от лучей безымянного номерного солнца, а ночью любуясь рисунком созвездий, абсолютно чуждым человеческому глазу.

Мужчина, всю одежду которого составляли увешанный подсумками и чехлами широкий пояс, короткая черная цепь с круглым амулетом на шее, кожаная перевязь меча и широкие, свободного покроя штаны до колен, присел на корточки, разгреб песок ладонями и откопал круглое яйцо размером с два своих кулака. Сырая холодная глубь отлично подходила для сохранения продуктов. Хотя и температуру воздуха курортной никак нельзя было назвать, на легендарной прародине человечества такая держится средней осенью в умеренных широтах.

Длинноволосый расколол яйцо о камень и выпил содержимое. Посидел немного с закрытыми глазами, словно прислушиваясь к ощущениям в желудке, и выпрямился...

Теперь он расхаживал туда-сюда, всматриваясь в горизонт с другой стороны.

Повернувшись спиной к иссиня-вороненому океану воды, он оказался лицом к лицу с иным океаном - грязно-желтым, степным. Добрую половину материка размерами с пару Евразий занимала равнина. Что таилось в зализанной ветрами почти беспредельной глубине ее?.. С орбиты неимоверная саванна выглядела шершавым одеялом песочно-коричневатого оттенка, брошенным на планету между складчатым покрывалом воды и зубчатыми грядами исполинских гор.

На линии встречи двух стихийных океанов чего-то ЖДАЛ человек.

Точнее, трех.

Сейчас, днем, третий океан - воздушный, - больше всего напоминал океан. Выцветшая зелень была испятнана и исполосована раздрызганными мазками облаков, похожими на пенные волны.

Исчезающе крохотный на фоне трех бесконечностей человечек маялся на берегу до самого сиреневого заката. Никто не приплыл. Никто не прилетел, не пришел, не приехал. Не явился, не возник, не материализовался. Не приполз, не приперся, не приканал.

НИКТО.

Огненноглазый, взор которого без слов кричал о безысходной тоске, отвернулся от всех океанов и влез в круглый низенький куполок надувной палатки.

Промозглым рассветом, в медленно сиреневеющем полумраке, он отправился на охоту. На его плече, в компании с мечом, прикладом вверх висел дальнобойный лучемет. За спиною мужчины край солнца медленно приподымался с гидроматраса океана жидкого. Ступни его исследовали фактуру покрытия океана твердого. Волосы его трепали холодные течения океана газообразного. По мере удаления от узкой нейтральной полосы серого песка влажный морской воздух сменялся коктейлем пыли и запахов сухих трав.

Добыча - лиловая ящерица в локоть длиной - была употреблена в пищу сырой, как яйцо. Затем человек вернулся к границе трех стихий и выполнил сложнейший комплекс упражнений с мечом. Длинный катана-кэн порой исчезал из виду - настолько быстро им владели опытные руки фехтовальщика. Более коротким вакидзаси они наверняка владели бы не хуже.

И вновь бесконечное хождение. Полсотни шагов туда, полсотни сюда. Несмотря на безбрежность трех океанов, простирающихся во все мыслимые стороны, человек находился в тюремной КАМЕРЕ. Она почти зримо проступала из его челночного хождения; отчеркивалась резкими, словно перед стенами, разворотами в обратную сторону.

Не было выхода из клетки. Несмотря на то, что ни кандалы, ни решетки, ни стены, ни силовые поля не держали человека. Обречен он был бродить туда-сюда. Пока не ДОЖДЁТСЯ. Видимо, незримые цепи куда крепче металлических были реальны для него, и только для него...

На этом берегу он и умрет, не дождавшись. Он бродил здесь, потому что отправиться навстречу ОЖИДАЕМОМУ не мог - то ли не знал, куда, то ли по иной причине.

К вечеру он влез в средний корпус своего маленького красно-синего тримарана, наполовину вытащенного из воды на песок, пробыл внутри некоторое время, и вылез обратно с рыболовным орудием, известным как "спиннинг". Забросив блесну с кормы далеко в темные волны, он вскоре вытащил яростно извивающуюся метровую то ли змею, то ли рыбину вроде угря...

Так вот и перебирал он неспешно бусины суток на четках времени: сон, рыбалка, собирательство, охота (почему-то длинноволосый сыроежка никогда не убивал представителей крылатой фауны, частенько пролетающих над берегом туда-сюда), тренировка, и опять вхождение в образ тигра, мечущегося в клетке.

Следы на песке быстро исчезали - не ведающий устали вечный ветер зализывал их.

День сменялся ночью, ночь - днем. Близилась зима... Ветер становился все холоднее, наземные животные откочевывали, в небе появились улетающие клинья. Все спасались от холода наползающей зимы. Куда уходят и летят звери, было непонятно.

В этом стылом мире было только два времени года - осень, когда планета осмеливалась чуточку приблизиться к суровому светилу, и зима. Осень заканчивалась.

Неторопливо, но неотвратимо нисходила смертоносная эпоха безраздельного царствования леденящей жути. В ее убийственных объятиях станет ясно, каково это, когда по-настоящему ХОЛОДНО.

Одинокий человек не уходил. Ему было некуда... Зябко кутаясь в шерстяное одеяние, известное как "пончо", он мерил шагами постылый берег.

Холод особенно донимал по утрам, когда приходилось возвращаться в беспощадную реальность яви и выползать из палатки. Но человек, выстукивая зубами дробь, принимался выполнять фехтовальные упражнения, проводил энергичные поединки "с тенью", словно яростно мстил кому-то незримому, и понемногу согревался, побеждая этих призраков прошлого...

Пункт "навыки владения мечом" явно не исключался из его планов. Если этим планам вообще суждено было осуществиться. Но надежда на освобождение никак не реализовывалась - огненноглазый человек по-прежнему находился в клетке ожидания.

Иногда человек посматривал на северо-восток, в левую щеку восходящему солнцу, то ли в океан, то ли в небо, и тогда глаза его начинали светиться надеждой, но она очень быстро угасала, и взор делался особенно тосклив.

Видимо, синяя птица, которую он ждал, находилась в клетке своей собственной неволи именно в той стороне, и все никак не вырывалась, и все не прилетала к нему...

Однако настоящий страх возникал во взоре, когда при заходе сиреневого солнца человек смотрел в закатную сторону. Как будто именно оттуда, из степи, могло заявиться нечто, чего он не ждал, но вполне мог дождаться, на свою голову. То, что могло прервать ожидание.

И... однажды хмурым очередным утром огненноглазый отвернулся от воды и воздуха, взглянул мельком в сторону земли, и... вздрогнул. Там, вдали, на горизонте, появилось темное пятнышко. Оно быстро увеличивалось в размерах...

Меч уже был в руке того, кто ждал. Наготове. Нечто все же явилось из степи. Но не то, чего он ждал, малахитовым от тоски взором буравя пространства.

ТО, чего по-настоящему страшился.

Сухопутный парусный буер, мчавшийся по великой равнине на широких мягких колесах, лихо затормозил; развернулся боком, высоко задрав боковой пилон и едва не перекинувшись; из кабины выскочил молодой, наголо обритый парень в таких же штанах, известных как "бриджи", тяжелом поясе и с черной цепью на шее. Рука смуглого пришельца с ориентальными чертами узкого лица сжимала рукоять огромного ятагана.

- А-а, во-от ты где, патлатый! Труса празднуешь? - остановился новоприбывший шагах в двадцати, явно опасаясь приближаться к длинноволосому. - Спрятался, висишь в режиме ожидания, думал, не сыщет никто...

- Я не прятался. - Спокойно ответил обитатель границы стихий; то же говорили его глаза, и им верилось больше. - Я ждал.

- Ну, я здесь. Дождался. - Самодовольно высказался бритоголовый.

- Не тебя ждал.

- Ну извини. Однако сам понимаешь, не могу я мимо протопать как ни в чем не бывало, сделать вид, что ты какой-то местный придурок, устроивший себе каникулы на укромном пляжу. Этакий абориген затерянного брега...

- Понимаю. Древняя, как наше проклятие, аксиома. Из двоих только один уйдет дальше. Но я не буду с тобой сражаться. Если ты не нападешь первым. Тогда убью. Мне надо жить, мне надо дождаться. Во что бы то ни стало. Я не могу позволить тебе прервать мое ожидание. Лучше уходи...

- Да, ты-то дальше уходить, похоже, не собираешься. Интересно, кого ты тут поджидаешь, брат-соавтор?.. Судя по всему, действительно из игры вознамерился выйти. Слухами Универсум давно полнится, что ты сбежал, повстречавшись, но не вступив в схватку с одной из сестер... Я не верил, что кто-то из наших не хочет умирать, но теперь придется поверить. Что это с тобой, а? С ума сошел? Если все мы будем так подло друг с другом поступать, как же мы освободимся?

- Ошибаешься. В ум вошел, в отличие от некоторых. И не хочу убивать.

- Ничего себе заявленьице! С тебя что, сняли проклятие?!

- Этого я не говорил. Я сам его снял. Кое-что почувствовал, кое-что понял, и вышел из игры. Теперь свободен.

- Не может быть! Освободит нас только смерть. Ты не можешь противиться тяге, не можешь проскочить мимо, чтобы не...

- Могу. Уже могу.

- Вот это да! И что же ты такое понял? Я, конечно, подозревал, что вы, актеришки, самые свихнутые из нас, но чтобы до такой степе...

- Я знаю, что такое любовь.

- И все?

- Да.

- И этого достаточно, чтобы вновь обрести власть над пятой стихией?!

- Как выяснилось, вполне.

- И давно это с тобой приключилось?

- Я не считал дни и ночи, сам понимаешь. Учитывая специфику нашей жизни, занятие малополезное. Слишком их мно...

Окончание его фразы утонуло в грохоте буквально свалившегося с зеленого неба космического корабля. Звездолет был маленьким, одноместным, но шуму производил, как большой. Серебристый сверкающий диск уселся на опоры в полумиле дальше по берегу, и затих постепенно, словно выключенный бытовой прибор, исстари известный как "пылесос".

Разомкнулся люк, и на песок выпрыгнул юркий шагоход, похожий на инсектоида, известного как "саранча". Уже через полминуты его всадник спЕшился в непосредственной близости от двоих мужчин, застывших с мечами наперевес, и демонстративно отряхнул короткие штанины. Затем потянул черную цепь, вернув вперед сместившийся на правое плечо амулет, и поправил ремень черной матерчатой сумки, перекинутый через плечо левое. Свой короткий меч, настоящий скифский акинак, он из простых кожаных ножен не выхватывал.

Прилетевший, приехавший и приплывший застыли на серой нейтральной полоске пляжа, образовав равносторонний треугольник. Пилот, круглолицый красноглазый альбинос, был низеньким и коренастым, белесый ежик аккуратно подстриженных волос серебрился на его лобастой голове. Голос у него был испитой, хриплый, надтреснутый.

- Эй, мужики, у меня рацуха созрела. Ты, - ткнул он коротким корявым пальцем в сторону огненноглазого, - лети на фиг. Я тебя заменю. Когда НАС трое сходится, все едино кому-то ждать очереди. Подождешь ты, в этом деле ты сделался спецом. Бери мою тачку и вали отсюдова подальше. Туда, где забыли, туда, где любили, туда, где не ждали... Видал я ее, видал, на одной захолустной планетке. Странная такая стала, жестокая и равнодушная. Первой не напала, заявила, что будет только защищаться, если я попробую отнять у нее возможность дождаться. Поэтесса и без того взбалмошная была, но теперь совершенно умом тронулась, короче. Однако покудова живехонька, знаешь ли, а то, что здоровехонька, и без того ясно, мы ж не хвораем обычными болячками, талисман не даст подохнуть. Между прочим, она тебя ищет-свищет, высунув свой очаровательный язычок. Запомни универсальные координаты... - Он выговорил многозначное число, присел на корточки и для верности тем же пальцем наделал кружочков и бороздок ! в сыром песке, дублируя шифр, причем писал он цифры вверх ногами и слева направо, так, чтобы длинноволосому удобно было прочесть; выпрямился и озабоченно переспросил:

- Усек? Не перепутай, а то усвистишь в другой край Вселенной, и не видать тебе ее, аки затылка своего. Вы с нею всегда были одними из лучших, а из оставшихся в живых нынче вы двое самые-самые, похоже... Может, хоть у тебя получится ее упокоить, не то придется ей жить ныне и присно и во веки веков, понял, ДА?! - возвысил голос красноглазый искуситель.

Самое странное, что огненноглазый, ни звука не издав, направился к "саранче", вскочил в седло и развернул машину в сторону космолета. Лишь спрятав свой самурайский катана-кэн в ножны на спине, и не вспомнив об остальных пожитках.

Уже сидя верхом, длинноволосый повернул голову и прожег взглядом альбиноса. Немой вопрос читался в его взгляде, и похоже, белесый понял, ЧТО у него вопрошалось, без всяких слов.

- Догадался я, догадался, - проворчал он. - Положено мне врубаться в такие повороты сюжета, писатель все ж, не хухры-мухры... Ну давайте, может, хоть у вас двоих получится. Но этот выход экспериментальный. Эксклюзивный, для счастливчиков.

Красноречиво поблагодарив взглядом белесоволосого, бывший узник брега, получивший долгожданное известие, "пришпорил" механического коня.

Смуглый изумленно смотрел вслед упрыгавшему вездеходу, явно не понимая, почему "патлатый" послушался "стриженого"...

Серебристый диск загрохотал, втянул опоры, накренился и со страшной скоростью улетел. Круто взмыл в небо и растворился в зелени. По странному совпадению траектория его улета пролегала в северо-восточном направлении, мимо левой сиреневой щеки восходящего солнца.

- Амэн... - надтреснуто резюмировал круглолицый, выполнивший роль вестника, и помахал ручкой вслед исчезнувшему в небе диску.

- Куда-а это он?! - протянул смуглый растерянно. - Чего-то я недопонимаю, видать... Писака, ты знаешь, что творится?

- Он свалил искать ту, которую возомнил своей любимой. Кого он тут ждал, по-твоему?.. Не нас же. Достаточно крохотной щепки надежды, чтобы тлеющий костер желания разгорелся и человек потерял голову от любви. Независимо от реальной архитектуры мироздания, для каждого индивида правда - только то, во что он ЖЕЛАЕТ верить. Даже в любовь. Мы - не исключенье. Как видиш-шь... - прохрипел альбинос.

Ветер вдруг резко изменил направление, и порыв его донес сильный запах с той стороны, где приземлялся серебристый диск. Будто планетарные реактивные движители космолета подтекали, и на песке после старта к выжженным яминам прибавилась лужа химического топлива. Но если это так, то неисправная "тачка" круглолицего вряд ли улетит далеко...

- Цветы роня-я-ают лепестки на песок, никто не зна-ает, как мой путь одинок! Живу-у без ласки, боль свою затая-я-а, всегда быть в маске - судьба-а моя! - совершенно другим голосом, поставленным оперным баритоном, вдруг пропел альбинос, отвернулся от неба и выхватил акинак...

Поединок длился столь недолго, что и поединка как такового не было. Свалившийся с неба белесый крепыш вспорол живот узколицему настолько быстро, что тот, застигнутый врасплох, не успел даже взмахнуть ятаганом. Кишки вывалились на песок синюшным склизким клубком, смуглый удивленно уставился на них, и в этот момент красноглазый рубанул его по шее, и обритая голова слетела с плеч, состриженная акинаком. Еще не успело рухнуть обезглавленное тело, как коренастый отфутболил ее великолепным ударом с левой.

Голова красиво улетела в сторону океана и канула в темных волнах. И в это же мгновение слева от восходящего светила расцвел огненный бутон. Вспышка была очень яркой, ярче солнечного света, но, в отличие от него, очень скоротечной.

- В девяточку. - Цинично пошутил альбинос, опуская взгляд. Он устало сгорбился, словно победа над бритоголовым далась ему тяжким трудом, и со вздохом опустил задницу в песок.

- ...как оказалось. Но вы оба уже никому этого не расскажете. - Сказал, констатируя очевидный факт. Выдержав раздумчивую паузу, добавил, глядя на обезглавленное тело: - Да уж, за века потерял ты сноровку, брат-соавтор, потерял. Не тренировался... Маловато нас осталось, что да то да. - Хмыкнув, проворчал: - Впрочем, вы, веб-дизайнеры, в реале всегда были лентяями.

Безголовый труп истекал. Кровищщи натекло уйму. Она ушла в серый песок ВСЯ. Будто смуглый при жизни болел гемофилией, и даже после смерти его кровь не обрела способность свертываться. Седой красноглазый убийца наблюдал истечение с кривой ухмылочкой. До тех пор, пока крови не осталось.

Только после этого он взял в руки короткую черную цепочку с круглым медальоном. Она легко снялась с обрубка шеи. С сухими щелчками вынув последние звенышки цепи из дужек специальных замочков, вделанных в края медальона, он откинул крышку, и тут же, не глядя вовнутрь, резким взмахом руки отправил раскрытый амулет вслед за головой. С почти неслышным всплеском медальон утонул. Разомкнутую цепочку красноглазый крепыш попытался сомкнуть, но звенья не желали стыковаться. Пробормотав загадочную фразу: - Где-то бродит как минимум третий, - альбинос раздраженно зашвырнул цепь в разнотравье.

Затем он влез в палатку отправленного вон специалиста по ожиданию и отсыпался в ней целый день. На закате появился снаружи, с подвывом зевнул. Воспаленные красные глазки задумчиво посмотрели на гондолу трехколесного парусника сухопутного, затем переместились на трехкорпусной парусник океанский... Вернулись.

- Какой я хитрый. Одним ударом - две головы с плеч. - Сказал сам себе довольным тоном, полагая, видимо, что все равно более умного собеседника во всех краях Универсума не сыскать. Но, бросив взгляд на северо-восток, стыдливо опустил его и заговорил тоном негромким, извиняющимся, будто огненноглазый стоял пред ним и укорял горящим взором: - Прости, брат, но я - не счастливчик, любви не познал. Меня-то по-прежнему снедает жгучее желание освобождать других, не себя. Мне эгоистом не стать, и с арены никуда не деться. Бойцов лучших, чем я, теперь не осталось почти... Разве что она. Но она уже не в игре. Эгоисткой стала, как и ты перед тем, как я тебя освободил, и ей нужна только жизнь... Так что, покуда она тебя безуспешно разыскивает, у меня времени предостаточно, чтобы избавить от проклятия всех остальных. И тогда мы с нею сойдемся, и никуда уж не денемся друг от дружки. Истинную Концовку следует писать профессионалам слова... Мне в жизни никогда не везло, и свободы не видать, ! как собственных лопаток. Одним из звеньев, смыкающих цепь - быть мне. Не тебе.

Крепыш приподнял на ладони медальон. Цепочка, на которой тот висел, была незамкнутой, ее крайние звенья крепились к двум замочкам, вделанным в круглый двояковыпуклый корпус, формой напоминающий линзу. Откинуть крышку медальона можно было, лишь открыв замочки, но для этого требовалось вынуть из дужек звенья. Черная, как лик Универсума, поверхность была гладкой и неблестящей, без надписей и рисунков, только по окружности бежала тонкая золотистая полоска, а две еще более тонкие тонкие серебристые бороздки пересекали крышку, складываясь то ли в косой крест, то ли в литеру Х...

Тяжело вздохнув, красноглазый отпустил медальон, меченный изображением креста, заключенного в круг, решительно перешагнул труп, валяющийся в пропитанном кровью песке, и направился к трофейному средству наземного передвижения. По-хозяйски попинал баллоны колес, проверил крепления, кронштейны, тяги. Окинул прощальным взором Брег, усмехнулся, произнес загадочную фразу: - В шалаше пошарь, сестричка, пока я третьих лишних искать буду, - уселся в кресло, пристегнулся, поднял парус, поймал ветер, отпустил тормоз, набрал полную грудь воздуха и взревел:

- Да, я шут, я циркач, так что же! пусть меня так зовут вельможи!! все они от меня далеки, далеки!!! никогда не дадут руки...

Постепенно набирая скорость, отважный в своей хрупкой утлости буерок умчался в почти бескрайнюю степь. Стоящий на остриЕ полосатый желто-сине-зеленый треугольник паруса быстро растворился в заходящем солнце.

Предзимняя мрачная ночь приняла его в свои холодные объятья.

Чуть дольше слышался оперный баритон, распевающий арию легендарного чужакоборца Мистера Файлса, патриота-одиночки, - из древнейшего, еще земного эпоса "Икс-циркус".

..когда пение стихло вдали, воцарилась тишина. Океан разгладился утюгом тотального штиля, ветер скользнул в степную постель, разнеженно разлегся на мягком разнотравье. Стихии будто замерли в напряженном ожидании... и терпенье их было вознаграждено - ждать довелось совсем недолго.

Красноватая точка возникла над океаном и увеличилась в крылатый, похожий на птицу, силуэт. По странному совпадению - появился он с той стороны, куда утром улетел серебристый диск. То ли с проходящего судна стартовал, то ли в океане, не очень далеко, острова имелись.

Треугольный дельтаплан скользил к берегу континента над пологими, почти незаметными волнами. Медленно, ловя попутные струи воздушных течений, приближался он к границе стихий. Падшее в объятия запада светило, залезая под степное одеяло, отражало последние лучи от крыльев, отливающих цветом бутонов растения, известного как "роза"; отраженный свет окутывал призрачным мерцанием человека, пронзающего воздух под ними...

- ГДЕ ЖЕ ТЫ?!! - разлетелся над Брегом отчаянный вопль.

Подломленные дельтавидные крылья воздушного парусника вспахали серый песок. Тоненькая фигурка, выскользнувшая из-под них, бросилась к палатке, глянула внутрь, отскочила; буравя песок цепочкой следов, помчалась кобескровленному трупу, на миг задержала стремительный бег, пристально вглядевшись в хорошо знакомые, по-видимому, черты; затем метнулась к паруснику водному, пала на колени и застыла, растерянно оглядываясь. Тримаран, купол, труп, песок, вода, степь, ветер. В любом порядке. Никого и ничего живого.

Молитвенно сложив руки, худенькая девушка начала говорить, и все говорила, говорила, почти бессвязно зовя того, кого здесь уже не было, говорила жарко, страстно, исступленно, будто заклиная стихии, будто вымаливая у них ответ на свой отчаянный вопрос...

Звонкий девчоночий голосок то срывался на шепот, то повышался почти до крика. Короткие каштановые волосы растрепались, спутались, и мало напоминали прическу, известную как "каре", в стиле которой изначально были подстрижены. Помимо пояса с подсумками, перевязи со шпагой, цепи с амулетом и широких, свободного покроя штанов до колен, на прилетевшей была еще одна деталь экипировки: груди обтянула узкая кожаная безрукавка, известная как "топ".

Девушка наконец замолчала, вскинула лицо к небу, стремительно превращающемуся в плащ звездочета, и после долгой паузы, вглядевшись в огненноглазое лицо Универсума, четко, раздельно вымолвила:

- Ты оказался прав, любимый. Жизнь только слово. Есть лишь любовь и есть смерть. Смерть стоит того, чтобы жить. А любовь стоит того, ч...

Тут голос вновь сорвался. Резко опустив лицо, девушка, едва сдерживая слезы, тоскливым взором обвела серый песок берега, разграничившегося стихии, судорожно втянула глоток воздуха и выбросила его обратно превращенным в короткую рубленую фразу:

- Чтобы ЖДАТЬ.

Затем она встала с колен. Пошатываясь, добавляя к прямым цепочкам следов на песке еще одну, извилистую, подбрела к палатке. Долго сидела на корточках в проеме входного клапана, раздувающимися ноздрями втягивая и узнавая запахи, наполнявшие временное жилище того, кто не дождался ее. Затем скользнула внутрь, и когда вновь появилась на песке, держала что-то в руках.

Это оказалась матерчатая сумка, оставленная красноглазым в стандартном жилище бродяг. Разомкнув застежку, известную как "зиппер", девушка добыла из черной глубины... архаичнейший носитель информации, подобные разве что в музеях сохранились. Недолговечный такой, с обложкой, страницами, корешком. Известный, одним словом, как "книга".

Стоя на песке, девушка нервно полистала переплетенный в черную кожу раритет, обложка которого не имела никаких надписей, лишь знакомый символ на ней золотился-серебрился, - коротко застонала и швырнула книгу наземь. Ветер, на удивление долго молчавший, обрадованно взвыл. Переступив трепещущий веер бумажных страниц, она скользнула к краю полосы, туда, где начиналось жухлое разнотравье. Всматриваясь во тьму, безошибочно отыскала место ухода колесного парусника, словно чуя след буера, канувшего в ночь. Затем параллельно следам шагохода побежала к месту, из которого еще тянуло химической вонью. Постояв минутку у полузасыпанных пятен спекшегося в стекло песка, возвратилась с временного космодрома к тримарану, задержавшись на миг возле своего дельтаплана, и по щиколотку вошла в воду. Стоя в ледяных волнах, лижущих босые ступни, с закрытыми глазами она вдыхала сырой воздух и явно колебалась, не в силах выбрать: уйти в степь, улететь в небо, уплыть в океан, или...

Развернувшись к земле, скользнула к дельтаплану, выправила розовые крылья и сложила летучий парусник, превратив его в компактный баул. Зачем-то спрятала его в кокпите среднего корпуса тримарана, еще раз пересекла цепочкой следов место, где ее не дождались, и скрылась в палатке, наедине с его запахом и его постелью. Плотно закупорилась изнутри, чтобы сберечь хотя бы остатки тепла.

До утра ничто, кроме ветра, песка, волн и книжных страниц, не передвигалось и не шевелилось на этом участке брега. Но с первыми солнечными лучами из палатки в промозглый рассвет выскользнула ее новая обитательница. Зябко передергивая плечами, отчего размашисто качалась из стороны в сторону ее шпага, тоненькая девушка ходила в медленно сиреневеющем полумраке. Осматривала и проверяла оставленные в наследство снасти и орудия. Судя по целеустремленности ее поступков, она явно готовилась ЖДАТЬ по-настоящему. Использовав спиннинг, позавтракала сырой рыбой; потом некоторое время расхаживала туда-сюда по серой нейтральной полосе, напряженно всматриваясь в глубину трех океанов.

Прутья клетки, длину и ширину которой отмеряли ее шаги, были невидны, но казались прочнее металлических.

Нисходила зима, и вот-вот должен был воцариться смертоносный холод. Но это ничуть не страшило ту, что оставляла следы на сером песке. Видимо, она уже изведала, каково это, когда по-настоящему ХОЛОДНО. И зябла вовсе не от ледяных объятий стихий.

Мертвого тела бритоголового мужчины на берегу уже не было. Точно он растворился за ночь в песке, оставив после себя оружие и одежду - лишь кусочек ткани, уголок подсумка и рукоять ятагана торчали из серой сыпучести. Это было необъяснимо, но девушка ничуть не удивилась по этому поводу, словно отлично знала объяснение.

Побродив по берегу вблизи купола и тримарана, она возобновила цепочку к месту, где совершал посадку серебристый диск, движимый стихией огня. Уже почти не воняло, и выжженные пятна практически засыпало песком. Девушка присела на корточки и потрогала кончиками пальцев участок спекшегося в стекло кремния. Ноздри ее раздувались, словно чуяли И ЗДЕСЬ запах того, кто отправился с этого места в космос, на лице явственно читалось мучительное раздумье...

Вскочив, она вернулась обратно. Подхватив книгу, добыла из подсумка на поясе лазерную самописку, включила ее и что-то набросала на полях одной из страниц, вначале плавно, а затем резкими, нервными движениями черкая по бумаге световым пером. Вновь бросив раритет на песок, поспешно собрала кое-какие пожитки в рюкзак, разысканный в неисчерпаемых недрах тримарана. Оставив сложенный дельтаплан, взамен прихватила спиннинг и лучемет, окинула прощальным взглядом местность и отправилась вдоль границы, по узкой нейтральной полосе. Шагала она решительно, будто точно знала, что там, на каком-то из отрезков этого кажущегося бесконечным пляжа наверняка узнает, ГДЕ ОН.

Брошенная книга лежала на песке. Единственным ее читателем был теперь ветер. Он листал страницы, бросал меж них горсти песка, вновь очищал. Иногда открывал титульную, и тогда виднелось название:

"ИКС-ЦИРКУС"

Имен автора или соавторов на титуле не значилось, конечно. Его и не могло быть у древнейшего, еще земного эпоса, повествующего о героическом сопротивлении землян жестокой экспансии интерзвездной цивилизации. Продажные политиканы, засевшие в мировом правительстве, предали собственную расу тогда. Присоединив прародину к Общему Союзу, погнали стадо двуногих баранов в инопланетную бойню... А последние идейные сепаратисты ушли в подполье, вели двойную, тройную, четверную жизнь городских партизан. Осуждаемые и преследуемые властями, отвергнутые и осмеянные сородичами, именно террАристы, избрав орудиями борьбы не пушки, но музы, всю эпоху пребывания в союзе, все время до великого дня обратного Выхода, своими воззваниями, памфлетами, статьями, рассказами, стихами, романами, песнями, симфониями, картинами, клипами, фильмами и прочими произведениями искусств, нелегально распространявшимися по коммуникационным сетям всеми доступными способами, будили спящую память и не позволяли землян! ам позабыть, что раса родом с третьей планеты звезды Солнце имеет собственную гордость, и умом Терру не понять, аршином Общих не измерить, что у нее особенная стать, что в Терру нужно только верить...

Позорнейшая (и как всегда, очень по-земному, величайшая одновременно!) страница истории человечества.

Кто свел разрозненные истории о чужакоборцах в единый стройный текст и отредактировал его, никто не ведал. Да это и не было так уж важно. Главное, что эпос досконально знали все потомки землян, расселившиеся по Универсуму. Его рассказывали, сидя у каминов, бабушки внукам, его вспоминали бродяги у костров и цитировали бизнесмены в офисах на тысячах планет, его пересказывали шахтеры астероидных рудников и звездолетчики в барах космопортов, фермеры сельскохозяйственных захолустий и рабочие промышленных планетарных мегаполисов... Благодаря "Икс-циркусу" о героических подвигах терраристов было известно все, в подробностях и деталях, хотя легендарные спасители самобытности человечества уже давным-давно сделались персонажами сказочными, кем-то вроде драконов, хоббитов, Щелкунчика, Бэтмена и Мышонка Микки.

Сказочность их образам придавали события, описанные в финальной главе. В особенности - две на весь текст эпоса неясности, обе - содержащиеся в ней. Оканчивался эпос повествованием о фантастической мести, которую Общий Союз измыслил, дабы наказать людей, которые увели из него целую расу. Рекрутировав сильнейших колдунов и волшебников иных рас, правители чужаков, дескать, магическим способом наслали на терраристов некое проклятие. О нет, чужие не уничтожили героев! Наоборот, судя по тексту, бывших чужакоборцев обрекли чуть ли не на бессмертие, однако плату за это назначили ужасную. Идею, как можно было почерпнуть из того же текста финальной главы, чужие уворовали в каком-то древнеземном произведении искусства, однако разве легче от этого стало тем, ктообречен: "Жить ныне и присно и во веки веков, до мгновенья, когда упокоит меч такого же неприкаянного скитальца, обреченного на вечное одиночество." (Конец цитаты). В финале эпоса однозначно утверждалось, что умереть бывший терра! рист может лишь от рук террариста. Поднявший меч на Союз от собственного меча и погибнет...

Участь чужакоборцев могла бы показаться завидной, вовсе даже не ужасной - с чего бы это соратникам друг друга изничтожать? - да не тут-то было. Месть чужаков заключалась, собственно, в том, что совесть человечества превратилась в позор человечества. ПрОклятые, терраристы открыли нескончаемый сезон охоты и принялись гоняться друг за дружкой. Почему они это делали, было абсолютно непонятно. Первая неясность, неведомый фактор ИКС, принуждающий их убивать, в эпосе не упоминался. Но недвусмысленно утверждалось: Универсум превратился длятерраристов в сплошную цирковую арену, выхода с которой не существовало, а сами они превратились в гладиаторов, Смертельная Игра которых должна длиться до тех пор, пока в живых не останутся последние двое. Что произойдет далее, также было неясно.

Но по какой бы неведомой причине ни происходили описанные события, если гладиаторские схватки бессмертных существовали реально, то приходилось признать: чужаки круто отомстили тем, кто украл у них человечество.

Все это перестало быть тайной еще со времен обратного Выхода из союза, и содержалось в мириадах копий текста, распространявшихся межгалактическими коммуникациями по Универсуму. Обо всем этом ветер мог бы узнать из книги, которая лежала на песке. Но похожей на мириады копий она не была, по двум причинам, и когда любопытный ветер бегло листал книгу, первая становилась очевидной: текст на ее бумажных страницах был рукописным. Имейся у ветра разум, он бы осознал, что листает ОРИГИНАЛ. И тогда бы исполнился благоговенья от того, что именно на страницах экземпляра, попавшего к нему в безраздельное распоряжение - разъяснялись факты, не вЕдомые непосвященным.

Причина еще одна. Три последние страницы книги оставались чистыми до сегодняшнего дня. Но совсем недавно на первой из них кто-то принялся дописывать эпос, и сейчас на желтоватой бумаге было выведено угловатым, корявым мужским почерком:

"Совесть человечества приговорили к казни неизмеримо более страшной, нежели умерщвление. Судьи отняли у приговоренных их творческие таланты, поместили в медальоны, окольцевали шеи короткими цепочками, снять которые можно, лишь обезглавив. И отпустили на все четыре стороны... Вначале терраристы радовались ошибке судей, полагая, что чужаки просчитались по полной программе, но отмщение оказалось воистину ужасным, ибо лишение таланта, позволяющего заниматься творчеством - хуже смерти. Создавая человека по образу и подобию Своему, Бог не мог не наделить смертные копии основной способностью, присущей оригиналу. Не все копии получились удачными, но тот, кто хоть раз в жизни ощутил себя истинным Творцом, не просто богоподобным, но богоравным, никогда уже не станет прежним, испытав состояние безраздельного всемогущества, по сравнению с которым любые другие, материальные удовольствия, - ничто. Осужденные на бессмертное, но бесплодное существование изведали это на собственных душах. Че! тыре стихии Универсума не властны над ними, ни воздух, ни огонь, ни вода, ни земля не способны нанести вред их телам ныне и присно и во веки веков, они управляют материей по собственному желанию, но чужаки лишили их власти над пятой стихией, не материальной, однако для них - наиболее реальной. У них отняли таланты, благодаря которым они творили новые, СВОИ миры. А без возможности властвовать над пятой стихией, без обладания истинно божественным могуществом, сотворившим в том числе и ЭТОТ Универсум, даже бесконечность становится тюремной камерой. Чужаки рассчитали правильно. Они предвидели, что бывшие творцы начнут убивать друг друга. Ведь единственным выходом из тюрьмы останется смерть, а что еще способен сделать для смертельно раненного соратника воин на поле боя, как не избавить от страданий! Превратить друга в палача - существует ли месть более сладостная?.. С той поры существование бывших терраристов отметил косой крест - символ пересечения путей, знак перекрестка. Знак ! смерти, рождающейся на скрещеньи жизней. Четыре луча у знака. Четыре стихии служат бессмертным. Всего лишь четыре... Но чужаки оказались еще более коварными и предусмотрительными, они подстраховались на тот случай, если кто-нибудь из бывших творцов захочетвыйти из игры, смирится с потерей таланта.Открыть медальон, выпустить свой талант и вновь вдохнуть божий дар в себя возможно еще одним способом. Не обезглавливая. Но доступен он становился лишь последним двоим терраристам, выжившим в гладиаторских боях. Почему двоим?Сказалось различие менталитетов чужаков и людей. Так значилось в приговоре... Но почему бы так ни было, именно последние двое должны получить возможность сомкнуть звенья и распахнуть крышки, не снимая вначале медальоны. И сомкнув цепи, вновь обладать пятой стихией во всей полноте."

Страница закончилась, и продолжался свеженаписанный текст на следующей, предпоследней в толстом манускрипте:

"Но вот однажды случилось непредвиденное. Один из приговоренных вдруг решил, что отыскал третий способ вернуть свой талант. Он уверовал, что существует сила более могущественная, чем даже пятая стихия, и"

На союзе "и" текст, выполненный мужским почерком, обрывался. Но эстафету подхватывала еще более свежая запись. Пером лазерной самописки на желтоватой бумаге быстрый, летящий женский почерк начертал сходу пять строф, без помарок и выправлений:

"Что происходит? Что-то с погодой:
вешние ливни, осенняя грязь.
Где я сейчас? В пятом времени года.
Мертв календарь, и разорвана связь.

Что происходит? Что-то с планетой:
компас начертят кусочком угля -
мир явит пятую сторону света
там, где четыре столкнула земля.

Что происходит? Что-то с колодой:
жутко гадалке, теряющей власть.
Ну же, цыганка, что ждет меня? Что там?
И выпадает пятая масть.

Что происходит? Что-то с природой:
огненный воздух с водою грешат
так по-земному, что скорые роды
пятой стихии предвидит душа.

Что происходит? Пятое ЧТО-ТО.
Ненависть, пропасть, любовь, высота?
Что же грозит еще? Творчество. Вот оно:
пятый, завещанный нам луч Креста."

В нижней половине предпоследней странички тот же почерк переходил на торопливую, обрывистую, почти бессвязную прозу. Талант, изначально умевший отливать заготовки букв в совершенные стихотворные строфы, только учился иному способу конвертации образов своего внутреннего мира в нерифмованные словосочетания мира внешнего, вызывающие у других людей ассоциативное понимание:

"Я вновь умею сочинять, хотя рабский ошейник по-прежнему на моей шее. Отняв таланты, у нас отняли на самом деле любовь... ибо лишь любовь - истинный дар небес людям... а теперь ко мне вместе с любовью вернулся мой талант! Любовь освободила мой талант из заточения! Он был прав, а я ему не поверила, дура злобная. Только любовь может противостоять смерти! Единственная альтернатива. Ведь жизнь и любовь - синонимы. По большому счету ничего и нету, кроме любви и смерти... Ну разве что еще одиночество... не жизнь, но жалкое существование при отсутствии любви... Теперь я понимаю, почему он не смог меня убить, когда мы встретились!! Теперь я знаю, почему он убежал, не вступил в схватку. Думала, что струсил, обрадовалась, глупая, победе без боя!.. Но он уже тогда знал, знал, что в жизни ничего нет, кроме любви и одиночества, говорил мне, говорил, но я не слышала... хорошо хоть, запомнила, потом дошло... каким единственным способом мы сумеем избавиться от смертельного проклятия... Ниче! го нового в Универсуме не было и нет и не будет. Еще наши предки-язычники полагали, что для человека Любовь такая же реальная стихия, как и все прочие. Единственная дорога, по которой мы сможем вернуться к нашим талантам, к нашему дару - это любовь! Читайте, братья и сестры, читайте это, бывшие соавторши и соавторы! Читайте все те, кто еще помнит, что не существует в жизни наслаждения большего чем дар творения, ничто материальное не сравнится с ним, и лишь те, кто познали состояние творческого упоения, изведали истинное счастье... Читайте же, будущие соавторы и соавторши! Я говорю вам, я свидетельствую: выход есть, я верю и надеюсь, потому что люблю! Чтобы вновь получить возможность творить, нам не надо убивать друг дружку. Надо ЛЮБИТЬ, и тогда сомкнутся звенья цепи, и
!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!"

Текст, выполненный женской рукой, также обрывался на союзе "и". Однако по самому низу предпоследней страницы бежал длинный ряд восклицательных знаков. Даже у Поэтессы не хватило слов, чтобы конвертировать переполняющие ее чувства в образы, понятные внешнему миру...

А последняя страница Рукописи все еще оставалась чистой.

*********



ПОСТСКРИПТУМ

Фрагмент арии Мистера Икс из оперетты "Принцесса Цирка" - частица творческого наследия наделенного даром Композитора ИМРЕ КАЛЬМАНА (24.10.1882 - 30.10.1953)

"...Эй, а кто будет петь, если все будут спать? Жизнь только слово. Есть лишь любовь и есть смерть. Смерть стоит того, чтобы жить. А любовь стоит того, чтобы ждать." [окончание текста песни "Легенда", частицы творческого наследия наделенного даром Поэта, Певца и Музыканта ВИКТОРА ЦОЯ (21.06.1962 - 15.08.1990)]

Стихотворение "Пятая Стихия" - частица творческого наследия наделенной даром Поэтессы ИРИНЫ УХОВОЙ (20.02.1965 - 12.06.1998)



(с) САС декабрь 2000, канун нового тысячелетия

Все отзывы о прочитанном можно отправить автору или оставить на форуме.