Осень

С чего начинается осень? — Известно:

с истошного вопля пожарной сирены,

зовущей на помощь солдат и хирургов

в завалах спасать уцелевшие души.

С чего начинается осень? — Понятно:

с газетных известий о новых бомбежках,

о новой войне и погибших надеждах,

о рыбах, живущих внутри самолетов.

С чего начинается осень? — Ну как же!

С коллапса, дефолта, с чумы и холеры.

С развода, артроза, с похабных картинок

в прокуренном лифте, с пустого кармана.

С чего начиналась когда-то? С прогулок

по желтым аллеям, с утиной охоты,

с холодного ветра из северных далей

и рюмки коньячной, и чая с малиной,

и сладкого дыма ушедшего лета...

С чего начинается осень? — Пошел ты...

* * *

Все сожжено. Обугленные кости

руки моей не ведают стыда.

В них ни добра, ни ревности, ни злости,

им не страшны ни зной, ни холода,

как мне уже давным-давно не страшен

соседских глаз расстрельный приговор.

Листом багряным мимо древних башен

плыву спокойно, висельник и вор.

Плыву один, без паруса и весел,

с мотивчиком дурацким на губах,

вдоль берегов, что я когда-то бросил,

развеяв там любви минувшей прах.

Я отпущу с ладони солнца лучик,

пускай летит он в теплые края...

По мостовым, вдоль мировых толкучек

плыву в багряной лодке октября.

Снегурочка

«Снегурочка, очей отрада!» —

Она растаяла, как сон.

От подвенечного наряда

Лишь колокольный перезвон

Покинув пристань колокольни,

На парашютах облаков

Плывет над родиной свекольной,

Страною баб и мужиков.

В глухой крапиве полустанка

На шпалах спит локомотив.

Коза глядит, как марсианка,

И блеет свой простой мотив.

От арифметики надоя

До метафизики небес

Всё глазу близкое, родное:

Над полем — Бог, за лесом — бес.

Тоска найдет — не лезь с домкратом,

Особенно — когда снега.

Над самогонным аппаратом

Колдует бабушка-яга.

Здесь чудеса в кадушках бродят.

Кто жив с утра, тот, значит — свят!

Когда снегурочки уходят,

Спокойно ночью бабы спят.

Ирина Гвоздева. Рассказы-миниатюры из книги «Друзья по счастью». Клавдия Шульженко, Гелена Великанова, Майя Кристалинская, Борис Брунов, Никита Богословский.

Евгения ЛАНЦБЕРГ

Финалист «Илья-премии 2007».

* * *

М. Ф.

Под новый год, петрушку наряжая,

поправлю челку уходящим дням

и выдохну шампанское «Пока!»,

И покачнется ель, воображая,

что, все еще приросшая к корням,

в лесу стоит красоткой на века.

Короткое прощанье по-мужски:

уходит жизнь, отсчитывая сутки

неловким стуком полимерных шишек.

Гирлянды, мандарины, пузырьки!

Но не проснется жареная утка.

Но в нашем доме на год станет тише...

31.12.2007

Коммунальные песни

Одноглаза скважина для ключа:

вянет роза в вазе — уже ничья,

гобеленно дева пьет из ручья,

щели рам сквозняками дышат,

барабанит каплями по стеклу

нервно, словно пальцами по столу,

зимний дождь. За МКАДом — считай, в тылу,

только моря здесь не услышать.

Провались он к черту, такой уют:

вдоль панельных стен фонари встают,

горлопанят стыдное, водку пьют

обитатели кухонь общих.

Что-то нынче грустные песни, брат,

но, признаться, я и такому рад.

Неуместен снег, бесполезен град,

если завтра его растопчут.

Татьяна НЕКРАСОВА

вот так бы чтобы

вот так бы и жить: понемногу того и другого —

ветра обдувают, течение, знамо, несёт,

а ты вот поймал и смакуешь заветное слово,

которое чудом охватит заветное всё.

вот так бы и быть: улыбаться навстречу невольно,

с собой непременно и прочими всеми в ладу,

и камень на сердце, казавшийся краеугольным,

окажется страхом всего лишь — флажком на ветру.

снова о цикличности

сухой остаток — искренности соль

разбавишь — и бежит опять по венам

и заливает краской дня лицо

безмысленно бессмысленно мгновенно

и полыхаешь будто маков цвет

уставясь звёздной ночи в ясны очи

прощаешься встречаешь по ботве

и любишь беззаветно и не очень

жизнь давит сок выпаривает сок

на вкус и цвет на страх и риск и смелость

в сухом остатке — искренности соль...

а сока не особо и хотелось.

вопросы мотивации

когда горело и рвалось

сказали: выкуси! авось

перепадёт и нам чего-то —

жрать завсегда оно охота..!

а я не ради чтобы съесть

а просто знать что чудо есть

иначе глупо пресно как-то

жевать-глотать век на два такта

всё-таки рядом

это просто рука вдоль твоей спины,

и ты спишь, безмятежные видишь сны,

но боишься, идиллии вопреки,

что проснёшься — а нет на спине руки.

это ворог твой морок ночей больных:

пальцы жёсткие цепки, слова сильны,

но не властны они над тобой, пока

веришь, знаешь, что есть вдоль спины рука.

и обходит тебя стороной напасть —

как ни страшен твой морок, как ни зубаст,

спишь спокойно и нежные видишь сны..

это просто рука вдоль твоей спины.

Ицхак СКОРОДИНСКИЙ

НОВОГОДНИЕ ФАНТАСМАГОРИИ

Что к старости я становлюсь слезлив...

беспамятен...

маразматИчен... —

все это пережить — так, пара пустяков.

...Вот!!! Вспомнил! Что гораздо хуже,

так это то, что близкие мои

меня не замечают —

я для них

стал частью интерьера,

старым шкапом,

в который раздражение своё

закинуть можно,

заперев на ключ...

Чтоб больше не скрипел...

Всё это поражает,

рассыхаюсь,

иду на слом,

в сентиментальность

впадаю

и все чаще замечаю,

что рифмами банальными грешу...

На Новый Год брожу по Бэер-Шеве

и, видя распустившиеся розы —

рифмуя их с морозами и смертью, —

бурчу себе под нос.

— Ну, как мне дотерпеть...

Ну, как теперь мне

до костлявой дотерпеть...

* * *

Нам зябко и зыбко с тобой, дорогая моя,

хотелось весны, а случилась дождливая осень,

обрывки чудес, бабье лето, а после, а после

мученья скольженья по хрупкому чуду, хрустящему льду,

и лишь иногда робкий луч на лице, ожидающем счастья...

Нам зябко и зыбко,

хотелось весны,

робкий луч на лице, ожидающем...

Алла ХОДОС

Из книги «Птичка»

* * *

Новогодняя ночь

поворачивает к весне.

Сизый призрак любви

на окно, как утопленник, дышит.

Не зови, оставайся

в своей ледяной стороне,

где никто не увидит тебя

и никто не услышит.

Но как свет по глазам,

твой прозрачный измученный взгляд,

и прерывистый вздох

продувает мой слух,

словно ветер,

и горячие хлопья,

мелькая, влекут и корят,

и, сойдясь, опадают,

как белые гроздья в букете.

* * *

Как сладко спать в еловой темени

наперекор веленью времени!

Как страшно спать — тревожной сапою!

И лапу тощую, посапывая,

сосать, как будто леденец.

Страшась, не это ли конец?

Душа-медведь очнётся ль бабочкой,

не гусеницей же была!

А куколкой — великомученицей

себе позволить не могла.

* * *

О прохладный, нейтральный

блистающий мир!

Человек разъярился и ждёт как вампир.

Ты ж пронзительным ветром

в глаза его дуй!

Он ведь страшный,

с большой головой обалдуй.

С ним построже!

Он лживые слёзы в ответ, —

ты ж ему угрожай

положеньем планет.

О холодный, рассеянный свет!

Анатолий ЛАРИОНОВ

Территория

(к вопросу о потере Крыма)

Терпкий, до одури, запах иода,

чёрно-зелёная нить прибоя,

будто бы горного привкус мёда

под непосильную соль гобоя.

Но акварелью написан полдень,

можно рукой горизонт потрогать.

Как запятые, наивны волны.

Кто теперь помнит их дерзкий грохот?

Как? Мы прощаемся? Это значит —

кто-то в оркестре смертельно болен?

...Всадник безумный по полю скачет.

Он, наконец-то, собой доволен.

Ностальгия

Кажется мне: вот немного ещё поживу —

всё переменится — мир станет ярче, добрее.

Белая лошадь под окнами щиплет траву.

Бродит старик по оставленной Богом аллее.

Тянутся к солнцу скупые следы, как мосты.

В соде зрачков отражается то, что за взглядом.

Белая лошадь не прячет своей наготы,

и поделом, что никто не присутствует рядом.

Кто-то пророчит: искусство мертво впереди.

Снег за окном, и исчезли русалки с фасада.

Только старик продолжает беззвучно идти

по золотой чешуе монастырского сада.

01.02.04

* * *

В яме оркестру (теперь это видно) дана

мука ключа — откровение нотной тетради.

Выпита жизнь и, похоже, до самого дна,

всех этих «ля» и гармонии выдоха ради.

Кто там во фраке размашисто чертит круги,

руки ломая, пытаясь за воздух держаться?

В яме оркестру (теперь это видно) шаги,

каждый из тьмы, не должны на игре отражаться.

Выпали ноты убогой несушке в подол,

что с ними делать, она не признает и спьяну.

Ах, дирижёр!.. режиссёр... волонтёр... валидол...

Из перехода — в метро погребальную яму.

03.02.04

Анна МАРКИНА

Николай СМОЛЕНЦЕВ

* * *

Вот так и я скольжу по бездорожью,

Засыпанный снегами, тканой ложью,

Бредущий ослепленно на тепло...

И виснет кровожадная комета...

И ропщет люд... И ждет беды... Примета...

А в волосах моих белым-бело,

И я устало дую на стекло.

* * *

(«Зычный гудок, ветер в лицо...» О. Чухонцев)

На станции, где гам и толчея,

И ветры пролетающих составов,

Где стайки алкоголиков усталых

Рубли сшибают на крепленый яд,

Где волокут приезжих до ментовки,

Где семечки полустаканом ловким,

За день мешками бабки продают,

Где чебуречных пьяненький уют

Влечет усталых «пахарей» с работы,

Где на развалах книжных анекдоты,

Имеют высочайшей пробы спрос,

Где пес голодный в руку тычет нос,

(И взгляд его так много обещает...)

Где тётки объявления счищают

Со стен и скособоченных столбов,

Где электричек подходящих зов

Приводит в возбужденье пассажиров,

Толпящихся, как мухи, без ранжиру...

(Пробиться б, разместиться, быть бы живу,

Добраться б безбилетно до Москвы...)

Моей Отчизны ханжеской, увы,

Приметы это...

Раны...

Боль...

И швы.

Татьяна РЕШКЕ

* * *

В расхристанное рубище одета,

Замызганная ржавая газета

Лохматой ведьмой, тварью колченогой

Неловко скачет по пустой дороге.

А кто-то там, на узеньком карнизе,

Прозрачный, остроглазый, белобрысый,

Лиловыми зрачками улыбаясь,

Играет на обледенелой дудке.

А может, это просто ветер дует?

А может, ходит снег, земли едва касаясь?

Близ тощей колокольни — никого.

Подкова на счастье

Бумажные горы, проекты, дела...

Стихи мои выгорели дотла.

Пустой обязаловки — полон карман,

А годы-пролётки несутся в туман!

(Куда? В никудыкины степи)

Зима на носу, в небесах -— ни души.

В таком помраченье — стихов не пиши.

Всё в мире разболтано да нескладно!

Вот только однажды приснилось — куда-то

Иду. Не по делу. Пустырь в голове.

Вдруг — месяц (подковкой!) забрезжил в траве.

Пытаюсь дотронуться и... в тот же миг

Малютка-Пегас предо мною возник!

(Пегас... То ли зверь, то ли птица?)

И голос: «Надейся! находка случится.

В тот час, когда песен в душе ни на грош,

Когда будто вовсе не веришь, не ждёшь,

От пыльных бурьянов, осин непролазных —

Детёныш, живой, озорной, кареглазый!

Как Феникс из пепла, родится он снова

Из найденной на дороге подковы».

Борис РУБЕЖОВ

Второе письмо домой

Привет, друзья, кто помнит об одном

Из вас, кого искать — себе дороже.

А вот и я — в две тысячи седьмом

Издалека смешные корчу рожи.

Оттуда — без стесненья и стыда,

Одной своею сутью виновата,

Меня толкала гадкая среда

Сюда, в пространство вечного шаббата,

Где остальные вскачь несутся дни,

Где у работ — секретные известья,

Где я один — и все они одни,

Те, кто вокруг шумит любою вестью.

Где отпечаток пальца — как талон,

Где за него продлят тебя немного,

Где ты, как птица, взвешен и учтён

Как будущий объект для некролога.

Но в этот час веселья и тепла

Не станем мы о смерти предстоящей,

Одна из вас доныне мне мила

Сильней, чем ангел, по небу летящий,

Чем наш так пошатнувшийся земной

Ужасный быт без крика и моленья.

И наше негулянье под луной

Лишь обострило эти впечатленья.

Она, как Фрея, там, где ныне тьма,

И до тепла под ней замёрзли реки.

Но только не давайте ей письма —

Ей есть за что забыть меня навеки.

Укиё-э или Картины бренного мира

У Эгейского моря изрезанный край,

И милетский простор для оракулов рай,

Не дадут они впасть в забытьё,

Пред рассветом небесная тает свеча,

Но кипящее масло не тронет плеча —

Здесь сильнее дыханье твоё.

Вечерами не знать ни покоя, ни сна,

Средиземную гладь рассекает волна,

Над лицом перевёрнута бровь,

Вознеси надо мною волшебный фонарь,

Но любовника спящего вдруг не ударь,

Ты — моя неземная любовь.

Приуныла Психея, по чуду скорбя,

Так и буду в грехе я, вдали от тебя,

Ни восторга, ни радости нет,

И молчат изумлённо средь гор и садов

Подневольные жёны и чернь городов

Там, где твой отпечатался след.

У бумаг, с искажённым от злости лицом,

Я не маг, и наверно не стану жрецом,

Как разлука меня ни увечь,

Мотылёк еженощный над хладом чела,

Никакого у нас не осталось угла,

Тщетна песен безумная речь.

Средь осеннего сквера, рубашкой шурша,

Оскорбляя Венеру и страстью дыша...

Как твои несравненны черты!

Над тобою исполнилась воля Творца,

Ионийский светильник горит до конца —

Зря меня не послушалась ты.

Девять дней пролетает до ада любой,

Ахерона прохлада влечёт за собой,

И небес наковальня темна,

Но какой бы тебе ни обещан певец,

Не спеши больше бешеных трогать овец —

Нет на них золотого руна!

Не спасёт Гаутамы Палийский канон

От нетающей драмы и подлых времён,

Пояса Алигьери тесны,

Несуразного брака не примет всерьёз

Махападма-нарака, где лотос-мороз,

И нигде не увидеть жены.

Только Бог наше тёмное примет арго,

Наши дни пересчитаны до одного,

Ни один не напрасен порыв,

Из каких я когда-то достал тебя мест:

Возле самой дороги мерещится крест,

Сверху бабочка, крылья сложив.

И прекрасного тени, лицо и щека,

Где одна среди всех, запрещённых пока,

Проплывут надо мною, клубя,

Пароходом меня не окликнет толпа,

Но когда-нибудь будней спадёт скорлупа,

Чтобы снова прославить тебя.

Январь 2008.

А также:

Светлана Макаренко. «Диалог со строками. (Посв. В.Высоцкому)», «И небеса текут, как море...» Поэтические циклы.

Наталия Михайлова. Новая подборка.

Татьяна Аззам (Тантуна). «Нашествие славянок. Дневник наблюдений». Заметка.

Сол Кейсер. «Мексика, какой она может стать». Путевые заметки.

Михаил Смирнов. «Пчелка — золотое брюшко». Сказка.