Напряженная дрожь тамтамов. Невнятные, зловещие выкрики туземцев, их однообразно-гипнотическая скачка у костра.... Алое пламя то выхватывает, то вновь погружает в тьму непонятной формы иероглиф, начертанный на прибрежном песке. Но запертые в сарае пленники боятся задумываться о его значении и не хотят знать, что сегодня полнолуние. Они затаили дыхание перед завораживающей неизвестностью и мысленно прощаются с жизнью, не отдавая еще пока себе отчета в том, что как раз сейчас и переживают ее самый сочный, ни с чем не сравнимый миг.
Жадно приникли к щели в сарае. Глаза жаждут зафиксировать последние кадры жизни. Красивые, смертоносные кадры. Завтра на этот берег медленно и лениво вползет рассвет, но они уже не увидят его. Сколько осталось: час, два?
Ни звука. Все слова обитают за пределами этого последнего пристанища, этой убогой хижины. Вне ее они могли скрывать что угодно — здесь все тщетно. Мертвое молчание выдает предательский страх. И жажду действия — суетливого, заранее обреченного, последнего...
...Обычно мне удается съесть пару тарелок супа, прежде чем меня начинает тошнить. Моя фантазия так богата, что я часто неделями сижу голодным. Единственный способ нормально поесть — вынуть из головы куб и закрыть глаза (хотя, последнее время, когда я закрываю два глаза, у меня начинает отрываться третий). И если закрыть глаза, заткнуть уши и постараться сосредоточиться на ощущениях во рту, то можно надеяться на то, что меня не начнет тошнить до тех пор, пока я не вспомню «Осенний каннибализм» Дали или Освенцим.
После обеда я обычно возвращаю куб в голову и ложусь на маленький полосатый диван, лицом к стене. Пару дней размышлений об эстетике ржавых водопроводных кранов помогают пищеварению, совершающемуся во мне, и, если я не забываюсь в одном из свинцово-пророческих снов, скоро я отрываю все три свои глаза и обращаю их за границы моего куба. Там я обычно наблюдаю человекоподобные фигуры беспорядочно перемещающиеся с двух— а иногда и трехмерном пространстве (границы этого пространства я обычно выбираю случайные). Редко, но все же я сажусь в трамваи, подслушиваю, о чем думают эти человекообразные твари. Правда после такого развлечения меня обычно тошнит несколько дней подряд.
Таинство творчества... Творческий процесс (как ему и положено) преодолевает внутренний хаос. А так как человек
— микрокосм, то хаос внешнего мира тоже усмиряется-упорядочивается, причем весьма значительно... ведь если для Творца целителен процесс творчества, то на окружающий мир целительно и продолжительно действует результат творчества
— некое произведение... исполненное гармонии и красоты. Вот почему некоторые Творцы вынуждены много творить
— необходимы повторные
«курсы лечения», повторные творческие процессы.
Ладно, это всё слова... А что на деле? Смутно вырисовываются лишь контуры собственной системы... готов лишь фундамент моей личной Башни из слоновой кости. Трудно загнать демонов своего смутного-мутного мировоззрения в какие-либо рамки: систематизировать свои дикие взгляды и упорядочить хаос обрывочных знаний
— адская работенка... Но я терпелива
— бережно и трепетно обхаживаю громоздкую и нескладную махину своего мировоззрения... потому как уверена, что мир таков, каким мы его видим... само мироустройство зависит от нашего мировоззрения, ибо мысль первична, материя вторична и за изнанкой
«материального», технического мира... существует мир астральный («горний») и хотя он на порядок выше
«видимого» мира, он вполне доступен и чертовски РЕАЛЕН. Дайте мне точку опоры (систему пофундаментальней) и я переверну мир!!!
Андрей
Парошин, помимо того, что предложил
Вашему вниманию новые пародии и новый цикл
«Веселая автомобильная азбука», выступил
также в роли организатора конкурса
лимериков на интерлитовском форуме. Там же
состоялось небольшое обсуждение
творчества Елены
Петуховой. Присоединяйтесь!