Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Литература

  Все выпуски  

Литература рассказ 'Родители'


Родители

   "После буйств и бессмысленности" - однажды у меня возникло это ощущение моей текущей жизни . Были буйства и бессмысленность, и они сменялись мыслями о буйстве и бессмысленности, и одно следовало за другим, и чем дальше, тем сильнее становилась мысль, вызывающая не то, чтобы отвращение, потому что какое же может быть отвращение от буйства и бессмысленности, если ты считаешь, что они доставляют тебе удовольствие? Но когда возникает вместо жизни мысль о ней, неожиданно обнаруживаешь, что дело совсем не в том, что они действительно доставляют тебе удовольствие, а в том, что в тебе существует мысль, что они доставляют тебе удовольствие, а мысль эта у тебя существует потому, что это - всеобщая мысль, во всяком случае, мысль твоего окружения. И ты считаешь, что доставил себе удовольствие от буйства и бессмысленности потому, что считается, что они должны доставлять тебе удовольствие.
    Что же означает  твоя жизнь? Наверное, стремление к удовольствию. Но знаешь ли ты, что такое удовольствие? Разве не говорят тебе, что вот это должно доставлять тебе удовольствие, а это - не должно. И ты следуешь тому, что тебе говорят. И ты говоришь себе: да, это удовольствие - потому что ты делаешь то, что, по словам других, является целью человеческой жизни и должно доставлять удовольствие. Но ты не знаешь, что на самом деле это удовольствия тебе не доставляет. Ты вообще не знаешь, что тебе может доставить удовольствие. Но у тебя существует стремление к удовольствию,  и ты повторяешь  одни и те же действия, и они постепенно истощают тебя и у тебя возникает чувство несчастности, причины которого ты не знаешь, потому что ведь вся твоя жизнь - это сплошное удовольствие.
    И когда у тебя возникает чувство несчастности, ты начинаешь искать выход из положения. Одни подобны питерскому киллеру, которому однажды приходит мысль о никчемности его жизни и он начинает с жизнью играть в русскую рулетку, и выигрывает спор с нею, когда пуля превратила его мозг в месиво. Или мой знакомый со Скачкова, сделавший капитал, отстроивший замок для себя и своей семьи и вдруг, ни с того, ни с сего повесился, и его родные, вышедшие однажды утром во двор своей роскошной, с колючей проволокой по верху четырёхметрового забора, тюрьмы, увидели его синюю физиономию с высунувшимся таким же синим языком, качающимся на веревке, старательно привязанной  им к ветке дерева, которое он же в какое-то счастливое для себя время и посадил. Или известный шоумен, успешный телеведущий вдруг бросает свою карьеру и принимает священнический сан. Словом, когда у человека возникает мысль  о бессмысленности буйства, он пытается найти выход из положения.
    Но осознание своей нереализованности - это тяжелый случай, и человек стремится убежать от осознания этого. И, скорее всего, так поступает большинство. И их судьба подобна судьбе известного всей России Трахтарабаха, имевшего, как водится, несколько домов, драгоценности, не один счет и не в одном банке, а также законных и незаконных жен, полужен, любовниц и полулюбовниц, тело имевший полное и мягкое, и лицо круглое, на котором ярилась рыжестью небольшая бородка. Это был веселый человек, вовсе не философ, потому что приспособился лгать и, разумеется, в первую очередь себе самому. Несмотря на свою ложь у него бессознательно  прорывались словечки о собственной ничтожности и он принимал свою собственную ничтожность, потому что она хорошо оплачивалась. И умер вполне счастливо во цвете лет и на ходу, не теряя веселости. Как говорится, всякому бы такому смерть. Но если во цвете лет, то, пожалуй, не всякий на неё согласится.
    Я,  сколько жил, столько, подобно Высоцкому, и чувствовал: "всё не то, всё не то, ребята". Сначала, пацаном, учился, как все, дрался, как все, и, однако, меня не покидала мысль, что это - не то, не жизнь. Но тогда впереди была жизнь и казалось, что когда она наступит, тогда и будет "то". И, как ни странно, когда она наступила, я считал, что всё: и женщины, и жена, и дети, и продолжение буйств и бессмысленности - всё было то, что и должно быть,  и я всё это принимал моим сознанием. Я существовал внутри этой жизни.  И при этом и буйство, и бессмысленность вовсе не рассматривались в качестве буйства и бессмысленности, а рассматривались в качестве удовольствия и признаков настоящей жизни. И, однако, меня не покидало ощущение, что это - не всё, что должно быть что-то еще, что-то важное. Что сегодняшняя моя жизнь - это как бы поезд, в котором я куда-то еду, и мне даже не приходила мысль, что я просто еду в смерть.
    Но однажды всё обрушилось. Нет, в жизни ничего не изменилось: та же семья, те же товарищи и приятели, те же развлечения. Но однажды возникла совершенно трезвая мысль: кроме этого больше в моей жизни ничего не будет. Вот эта моя жизнь, которой я живу - это и есть вся моя жизнь и весь смысл её. Но где же я потерял то, что я чувствую, что должно быть, но что не состоялось?
    И тогда я ушел. Я ушел в монастырь. Я ушел в монастырь для того, чтобы не жить той жизнью, которой я жил до сих пор. И наступила тишина. И я стал читать учёные книги и пытался в них найти ответ на мучивший меня вопрос: где я потерял мою жизнь. И чем дольше я читал, тем сильнее и отчетливее мной овладевало ощущение, что вот теперь-то я действительно не живу. Что сколько бы я ни читал, я ничего из книг не вычитаю. И так как я не живу, я так никогда и не узнаю, в чем же заключается моя жизнь. И тогда я закрыл ученые книги.
    Был день воскресенье. Я направился в храм. В храме только что окончилась служба, и из храма выходили празднично одетые миряне. Я был по другую сторону. Я видел их, но они не могли видеть меня. Я стоял и смотрел, как они проходят мимо и совершенно отчётливо ощущал, что они существуют в другом мире. Я им не завидовал. Я это прошел, и я убедился в ограниченности их жизни, потому что это была не так давно и моя собственная жизнь. 
    Я вошел в опустевший храм и прошел в алтарь. Алтарь через высокие окна весь залит ярким солнечным светом. Передо мной стояли умершие отец и мать. Отец был в черном костюме, мать тоже в черном. Отец смотрел на меня  голубыми,  голубизной похожими на лёд, глазами. Я испугался, что они меня осудят. Сердце моё замерло. Я предстал перед ними как перед судьями. Мать подошла ко мне и стала поправлять  небрежно завязанный мной галстук, и лицо её выразило заботливость, сочувствие и жалость.

    01.10.11 г.


В избранное