Воплощение мечты (путевые заметки)

    Мечта, если она реализуется, должна сопровождаться ощущением наслаждения при её осуществлении, так мне кажется. Откуда берутся мечты, выражением какой потребности они являются, не могу точно сказать. Могу только сказать, что мечта - это то, что сверх необходимого. Необходимым же является то, к чему тебя толкает  жизнь. То есть то, что ты должен делать и от чего получается хоть какая-то осязаемая польза. А если пользы не получается никакой, то это уже мечта. Вот возникает мечта бессмысленная, и удерживаешься от её осуществления именно её бессмысленностью, а она всё равно есть, и это тяготит.  Это как будто то, что ты должен был сделать, а не сделал.
   И мечта-то вовсе не такая, чтобы готов был приложить ради её осуществления усилия, вовсе нет. А так, чтобы она осуществлена была словно сама по себе, как бы мимоходом.
   А мечта такая - отправиться в одиночку в горы и пожить - погулять в них несколько дней. И вот, спрашивается, а что тебе мешает?-  Ночь. Ночь страшит. И понимаешь, что ночь не многим хуже дня. Но - ночь сама по себе, сам её отрицательный психологический фактор силен. Я знаю людей, которые случайно в одиночку оказывались ночью в тайге - и после пережитого стресса  впоследствии без страха не могли заставить себя зайти в тайгу, хотя ничего ночью с ними и не случилось.
    Конечно, если бы мечта была  посильнее, то посредством ряда последовательных опытов можно было бы решить ночную проблему. Но мечта, несмотря на свою назойливость,  проходная, как бы даже случайная, рассчитанная не на затрату усилий, а единственно на получение удовольствия.
   И, опять же,  какой-никакой, а груз нужно на себе тащить, а это тоже очень сильно отвращало. Потому что тащить на себе тяжесть и удовольствие от ходьбы налегке - это разные вещи. Это обстоятельство заставило меня приблизить в мыслях путешествие  к морю, и даже с выходом на море. Но представление себя с рюкзаком среди отдыхающих представилось диким. Так что мечта так и оставалась мечтой, которая потихоньку изнутри ела меня, не превращаясь в реальность.
   И вот как-то во время прогулки я вижу "копейку", как оказалось, 72 года рождения, с объявлением о продаже. И я подумал, что путешествовать можно на машине. Что в неё можно много чего положить, и можно автономно поехать на ней на море, ни от чего не завися. И так моя мечта приобрела новую форму. А так как пятнадцать тысяч, которые за неё просил хозяин, у меня были, то я,  в качестве человека, быстрого на действия, её купил.
   Вообще я машины не люблю. Вернее, я  не люблю ездить на них. Но существующая мечта уже сделала своё дело. Хотя еще тогда, когда я увидел машину, уже тогда я отчетливо понимал, что это событие изменит устоявшуюся жизнь совершенно не в нужную мне сторону, поскольку машина, как женщина, требует времени. И я понимал, что  то, что я делаю, это не нужно. И, как обычно в жизни, я, вместо того, чтобы делать необходимое, предпочел лишнее, пустое и ненужное, то есть предпочел действовать вопреки самому себе.
    Но пока что всё это представлялось довольно неопределенным, и следствие покупки машины  вылилось в то, что я приводил её, в основном, в косметически приемлемый вид. Всё изменилось после одной идеи, а именно, мысли сделать так, чтобы переднее кресло со стороны пассажира раскладывалось так, чтобы в результате получилось спальное место. Спинка переднего сиденья ведь не раскладывается заподлицо с задним, для этого его нужно немного сдвинуть вперед. Нужно было найти простое решение, как это сделать. Решение было найдено и реализовано, И после этого система "я + машина" превратилась в сравнительно автономную. И тогда у меня и возникла мысль проехать по всему побережью, от Анапы до... ну, до Сочи, я полагал, не доеду, а там как получится.
   И точно также, как в своё время меня останавливал страх перед одинокой ночёвкой в горах, точно также теперь мной владело полное безразличие к собственной жизни, которой я не дорожил, и к машине, которую я готов был потерять, которые, в  общем, для меня действительно ничего не стоят.
   Я выехал 17 июля в 17 часов вечера, так и не сумев отрегулировать холостой ход газа (машину я  газифицировал, и я полагал, что поеду на газе. А не мог я, как впоследствии оказалось, отрегулировать холостой ход газа потому, что не имел представления о том, что для этого существует специальный регулятор, существование которого оказалось мной незамеченным.  И поэтому всякий раз, когда приходилось останавливаться, чтобы не заглох двигатель, приходилось включать подсос.
   В наступающих сумерках я пропустил поворот на обводную дорогу на Анапу и оказался в Краснодаре. Поездка до Краснодара прошла без заметных событий, если не считать того, что два-три раза, когда я пытался обогнать машины, я не рассчитывал и вылетал на ограничивающую непрерывную линию, да еще остановил меня милиционер на посту ДПС. "Нарушаете"-сказал милиционер. Я удивился и спросил, когда. "В двух с половиной километрах отсюда вы выехали на сплошную линию". Это было правдой. "Не тянет"- подосадовал я на машину. "Вы считаете, что вам нужны неприятности?"-спросил милиционер. "Нет",- честно признался я. И я поехал дальше, не очень понимая, как они могли зафиксировать мой наезд на линию. Оказавшись в Краснодаре, я остановился и решил, что поужинаю и лягу спать. Между тем мысль о том, что я сделал ошибку и вместо того, чтобы быть сейчас на трассе,  нахожусь в городе, была неприятна.
    Сзади подлетела машина, из которой вышли ростовские мальчики и девочки, которые, как и я, пролетели нужный поворот. Они ехали в направлении Джубги. Я еще раньше заметил щит-указатель дорог на Джубгу, Анапу и Ростов, показал им, и они уехали. Я же неторопливо ел свой ужин, раздумывая, что спать на обочине оживленного проспекта, наверное, довольно беспокойно, и нужно найти место потише, после чего, движимый внезапным импульсом, развернул машину в направлении Анапы, как на это указывал щит. Думаю, мне следовало поехать в сторону Ростова, доехать до развилки и там свернуть в нужном направлении. Но я этого не сделал.
    Как бы там ни было, после того, как я выехал на Красную, которая оказалась закрыта, я нашел, что мне следует сориентироваться. Сделать это я мог двумя способами: по карте, определившись, где именно в Краснодаре я нахожусь, либо обратившись к тому, кто наверняка знает дорогу. И я обратился к дремавшему таксисту. Он буквально на пальцах объяснил, как нужно ехать, и скоро я выехал из Краснодара.
   А дальше идет словно провал в памяти. Я не помню, чтобы я где-то останавливался на ночлег, и в то же самое время не помню слепящих глаза фар встречных машин. Я помню только сереющее утро. Такое ощущение, что я спал и ехал одновременно, был в какой-то отключке. По карте я знал, что в Верхнебаканском должен быть поворот на Анапу, искал поворот и, конечно, проехал, не заметив. Лишь обнаружив, что уже выезжаю из Верхнебаканского, я понял, что мне нужно к кому-то обратиться за помощью. Я только что проехал худого, замученного, раздраженного милиционера, который куда-то не пропускал дальнобойщиков. Милиционер махнул:"Дальше поворот" Дальше был поворот на Раевскую. Я подумал, что, может быть, здесь поворот. Но рисковать не стал и через несколько минут оказался в Новороссийске. Здесь, опять движимый импульсом, зашел в автомагазин, купил воздушный фильтр и поменял стоявший, который, к моему удивлению, оказался страшно грязным и замасленным, чего раньше не было, и здесь же  узнал, что поворот на Анапу - это как раз указатель на Раевскую. Поменял фильтр и обнаружил, что появился холостой ход.
    Развернулся и поехал в обратную сторону. Между тем почувствовал, что при торможении с машиной  что-то происходит, похоже, с тормозом левого переднего колеса: стоило начать тормозить, как появлялся какой-то жесткий прерывистый звук, и машина при каждом таком звуке жестко притормаживала. Всё это выглядело пока довольно неопределенно, неясно, и я грешил то на тормоза, то на сцепление. Но на трассе особенно тормозить не приходилось, и я перестал об этом думать. Между тем движение по перевалу начало доказывать мне неэффективность газа в горах, чему весьма поспособствовали нелестные замечания в мой адрес, которые я упрямо игнорировал, водителей из-за малой скорости машины на участках дороги с одной полосой движения в одном направлении. Однако, как бы там ни было, я проехал перевал, спустился с другой его стороны  и оказался в Анапе.

Анапа
   Погода стояла солнечная, ни ветерка. Я проехал мимо автомагазинов и СТО на въезде в город, впрочем, не будучи уверен, что это именно Анапа. Еще тянулся некоторое время, наконец, решил, что нужно остановиться и сориентироваться.  Остановился возле  казачьего рынка, на котором торговали лесом, металлом, словом, всем тем, что нужно в хозяйстве. Раннее солнце палило немилосердно. Я останавливался с мыслью, что нужно посмотреть, что же всё же у меня с тормозом. Однако после того, как остановился, в лице палящего солнца почувствовал неуместность моей мысли. И одновременно с этим начало зарождаться ощущение ненужности всего того, что я делаю. Я вспомнил своё последнее посещение Абхазии. Через несколько дней после  того, как я облазил окрестные горы, у меня возникло ощущение, что всё это - чужое, и я смотрю на всё словно со стороны. Ощущение такое, словно  тебя вырвали из родной почвы и посадили в банку с прозрачными стеклами, и ты смотришь на то, что открывается перед тобой. Ты вырван из родной почвы, то же, что ты видишь, тебе недоступно. И когда где-то в горах встречаешь родную русскую рожу, то чувствуешь на душе праздник. Но родная русская рожа в середине дня уже  пьяна вдрызг и абсолютно счастлива, а едущие следом за ней на тракторе армяне смотрят на русского с ухмылкой презрения, и это вызывает неприятное чувство. И когда уезжал из Абхазии, у меня было ощущение, что приехал я сюда, и был впереди себя, тогда как, уезжая, оказался позади себя. Вот это же самое чувство начала смещения себя относительно себя я и начал испытывать. Была мысль, была мечта, и как бы обязанность её исполнить. И вот я её исполняю, но только чувств, ощущений, которые я надеялся испытать при реализации мечты, я не испытал. Мечта начала превращаться как бы в своего рода обязанность, которую я должен исполнить. Мечта превратилась в своего рода игру. А играть я не люблю.
   Я отъехал от рынка и  попал в нескончаемый поток машин, и вдруг оказался на Анапском шоссе выезда из города. Я стал на обочине, оставил машину и углубился в какой-то переулок. Скоро он превратился в окраинные строения курортного города, и еще через пять минут я оказался на песчаном пляже. Какая - то девушка с ребенком кому-то говорила по телефону: "За квартиру отдали все деньги, ничего не осталось" На другом конце провода её, видимо, спросили, как же они будут, потому что девушка сказала: "Будем на всём экономить".  Я не обратил внимания ни на море, ни на пляж, и это меня удивило. У меня было странное ощущение, что всё это уже было, всё это привычно, и привычно настолько, что не вызывает никаких чувств. Мои ощущения здесь, на пляже ничем не отличались от ощущений, которые я испытывал дома, выйдя на улицу: всё обычно, всё привычно, всё как всегда. Я возвратился к машине и решил ехать в центр. По Красноармейской я проехал мимо Центрального рынка и через пару кварталов остановился. Возвратился на рынок, скупился, после чего решил немного познакомиться с центром Анапы. Прошел по Красноармейской, свернул в сторону пляжа. Пляж и его обустройство превосходны, и в целом Анапа оставила после себя самое положительное впечатление. Кажется, что это именно такой курортный город, каким должен быть, без засилья современных новостроек и теснящихся друг к другу скворешников.  И даже ощущение того, что всё в городе направлено на то, чтобы максимально ободрать приезжающих, в Анапе не так откровенно и бесстыдно чувствуется. Во всяком случае, на внешний взгляд.
    Во второй половине дня я отправился в Большой Утриш. По дороге устроены беседки, с которых открывается вид на море "с высоты птичьего полета". Рядом с беседками на кустах проезжающие оставили привязанные ленточки, тряпочки и пр. на память, что они здесь останавливались.
    Видимо, в голове сидел плохо осознаваемый образ машины на берегу моря среди подобного же рода машин, и, кажется, бессознательно я искал такое место. С одной из беседок виднелась уходящая вниз  грунтовая дорога. По ней я спустился  и наткнулся в конце концов на преграждающую сетку, за которой виднелось здание типа замка, плавательный бассейн с ухоженной территорией и проч. без признаков людей. Решив, что это - частная территория, я, расплевавшись про себя, повернул назад  Когда поднимался,  встретил идущего мне навстречу  парня, который который обратился с вопросом, за которым стояла жадная надежда на то, что дорога является спуском к морю. Я ему рассказал то, что увидел, и возвратился к машине. Без приключений добрался до Большого Утриша. Здесь вдоль шоссе приткнулась масса машин: как оказалось, внизу пляж, сам же Большой Утриш находится на горе. Делать в нём было нечего, я развернулся и поехал назад, и тут что-то произошло с передним тормозом, что-то там за что-то цепляло. Кое-как доехал до места  для стоянки на обочине. Снял колесо и начал разбираться. Оказалось, сорвало  накладку переднего тормоза полностью, осталась одна железка. Между тем начало  темнеть. Поставил колесо на место, на газовой плите пожарил яичницу с колбасой и помидорами, с наслаждением поел и завалился спать.
   Рано утром пешком отправляюсь в Сукко. И испытываю чувство наслаждения. Я задаю себе вопрос, чем оно вызвано. Оказалось,  вызвано оно предвкушением, как я куплю новые накладки, поставлю на машину и поеду. И я думаю, что если бы накладку не сорвало, я не испытал бы этого чувства удовольствия. Только не забыть купить шплинт, потому что один из шплинтов в тормозе сломался. В Сукко на остановке ожидают маршрутку отдыхающие. Поодаль, у пункта встречи отдыхающих,  сидит мужчина и пьёт кофе. Подхожу к нему с вопросом, нет ли здесь поблизости автомагазина. "Есть, но там мелочь, масло и т.п. Нужно ехать в Анапу..." Получив всю нужную информацию, дожидаюсь маршрутки, и через полчаса я на въезде в Анапу. Осматриваюсь и вижу автомагазин. На дверях надпись: звоните. Жму на кнопку. Выходит заспанный армянин. Спрашиваю о накладках, и через минуту они у меня в сумке. Я вижу подъехавшую обратную маршрутку, и, забыв о шплинте, бегу к ней. О шплинте я вспомнил уже в Сукко. Что тут станешь делать? Нужна хоть какая-нибудь проволочка. Отправляюсь вдоль единственной улицы Сукко, уставив глаза в землю. Наконец, попадается какая-то ржавая проволочка. Иду дальше. Вижу хозяйственный магазин. Спрашиваю что-н. наподобие английской булавки. Нет. Я вижу связку ключей на кольце, и смутно думаю, что проволочное кольце как раз подошло бы. Но колец для ключей они не продают. Выхожу из магазина, и тут меня осеняет: да у меня же ключи машины на кольце.
   Возвращаюсь, готовлю завтрак. После завтрака устанавливаю колодки в тормоз. И теперь я снова свободен в своих действиях. Подхожу к беседке. Метрах в ста внизу видны дикий пляж и люди на нём. И видно, что к пляжу можно спуститься, что я и делаю.
   Внизу превосходное место для дикарей: тут и деревья, и море. Действительно, среди деревьев замечаю палатки. Однако вход в воду ужасный: большие камни, покрытые сколькими водорослями. Кое-как вхожу в воду и плыву в сторону Большого Утриша. Вода теплая. У меня ощущение, что вода попахивает канализацией. Проплыв метров 500, возвращаюсь и решаю обследовать пляж. И вот тут совершаю  свою первую, и, как оказалось, роковую ошибку: отправляюсь в путешествие в плавках, оставив рубашку и брюки на пляже. По пляжу прошел до пляжа Сукко, и прошел еще за него за него, в целях разведки,  до мест, где уже никого не было, а в целом это получилось  километра два. В целом, не считая пляжа Сукко, все эти места заняты дикарями, половина из которых наслаждается загаром в неглиже.
    И тут я почувствовал, что плечи у меня горят. А еще идти назад. Возвратившись, еще раз искупался, после чего поднялся на гору с мыслью, что следующую остановку сделаю в Геленджике.

   Геленджик
   При въезде в Геленджик оставил машину на обочине и пошел на разведку. Прежде всего нужно было прикинуть, где приткнуться с машиной на ночь. Впрочем, такое место скоро было найдено, и теперь можно было познакомиться с побережьем. В этом отношении Геленджик на удивление однообразен: вдоль практически всего побережья тянется сосновая аллея, за которой находится узкая полоска пляжа. В алее продают курортное барахло, но что касается пунктов питания, то они практически отсутствуют. Вообще Геленджик показался мне городом высокомерным, встречающим курортников через губу. Пройдя вдоль побережья немереное число километров, я решил, что достаточно познакомился с городом, и возвратился к машине.

   Туапсе
   Что-то случилось с зарядным устройством от автомашины для телефона,  аккумулятор телефона разрядился, и я остался без связи, а нужно было позвонить домой, что у меня всё в порядке. И т.о. мне пришлось остановиться в Туапсе, хотя я этого  и не планировал. Между тем и  наряду с тем, что я успел сгореть в Утреше,  в это же  время и как следствие его начался параллельный процесс, который в конце концов меня и добил. Но сначала о несколько другой вещи, о значении философии в процессах дефекации.

   Философия дефекации
   Есть вещи, с которыми сталкиваешься не в первый раз, и ты уже знаешь, что они произойдут, и готовишься к ним. Это, в частности, относится к дефекации. С изменением обстановки и условий возникает задержка дефекации. Дома у меня этот процесс отлажен,  происходит по пробуждении, и потом об этом уже не думаешь. Когда же изменяется обстановка, то происходит не просто сбой часов, но возникает вообще торможение, так что даже и хочешь, а не можешь. Зная за собой эту особенность, я ожидал, что она проявит себя,  что и она не заставила себя ждать. Однако на сей раз я "не стал ожидать милостей от природы", а ударился в философию. Я стал соображать, какие ощущения испытываются при успешной дефекации, в каких местах эти ощущения и пр. И вся эта моя философия сработала, так что в этом отношении ход часов я восстановил.

   Но тут произошло то, с чем я ни разу не сталкивался.
   Я вообще люблю воду. Самую обычную, простую воду. Нет ничего вкуснее  обычной, простой воды. А тут солнце, жара, и я отдался этому моему удовольствию, этому ни с чем не сравнимому наслаждению. И в конечном счете страсть к воде привела к тому, что ты воду пьешь, и уже не чувствуешь удовольствия, а, между тем, от воды оторваться не можешь, потому что в тебе сидит это стремление получать от воды наслаждение еще и еще, и это желание усугубляется жарой. Это - субъективная, психологическая сторона процесса, обусловленная объективной физиологической реальностью.
    В этот момент я еще не понял, в какой капкан я попал, позволив себе обгореть на солнце: обгоревшая кожа воду не пропускает, ты не потеешь, и вода скапливается в тебе. Я, в общем, так как следует и не понял, почему именно, но факт "на лице":  кажется, в жару почки "не работают", их функцию по выделению воды перенимает на себя кожа как средство охлаждения тела. Вот стоит похолодать - и почки пошли гнать лишнюю воду из организма. Жара - и почки отключились. У меня же получилось так, что организм нуждается в охлаждении, стремится гнать воду через кожу, а кожа обуглена, и воду не пропускает. Организм же, несмотря на свою работу, эффекта от неё - охлаждения кожи - не получает, и тогда он требует воды еще и еще для того, чтобы в конце концов охладить организм. Т.о. и организм не охлаждается, и возникает застой жидкости в организме, а это не может не привести к отекам. Но последнее произойдет позже.

    Т.о.,  когда я оказался на следующее утро в Туапсе, эта непреходящая жажда преследовала меня постоянно. Купил литр молока, и, пока она холодное, тут же, на месте выпил. Этого хватило на полчаса. Купил литр кефира, выпил. С тем же эффектом. И т.д. Я уже чувствую дискомфорт в этом отношении, но пока не задумываюсь над ним.

   Звонил домой, никто не поднимает трубку. Обошел половину Туапсе, зашел на рынок и т.п., наконец, за полдень, не дозвонившись,  решил, что позвоню домой из Лазаревской , и часа через полтора был в Лазаревке. Здесь я, наконец, дозвонился домой.
    Столовых, всевозможных забегаловок в Лазаревской полно, и это то единственное, что роднит сегодняшнюю Лазаревскую с прежней. Народу - человек на человеке, всё это переполнено.  Всё это скучено, скворешник на скворешнике, нескончаемые толпы отдыхающих. Всё забито бесконечными строениями для отдыхающих,  от превосходного когда-то пляжа осталась узкая полоска у моря. По правде говоря, для меня это был своего рода еще одни "солнечный" удар: я-то так надеялся встретиться в Лазаревской со своим  прошлым, с тем  прекрасном временем, которое я проводил в ней. Но от прежней Лазаревки ничего не осталось. И, начиная с Лазаревки,  у меня возникает ощущение, словно меня каждый следующий посёлок выталкивает, каковое, видимо, и повлекло за собой  мысль сначала "доехать до конца", а возвращаться как мне заблагорассудится, "тогда и отдохну".
   И так и оказалась, что я оказался помимо своей воли "на крутых виражах между Лазаревской  и Сочи". Между тем, уже давно была ночь, и начал накрапывать дождь. Я решил остановиться и заночевать. На очередной обочине со знаком "Р" я остановился, приготовил на плитке ужин. Выскочили откуда-то с лаем две собаки, одна большая, она стала в стороне, другая маленькая, ободранная, жалкая собачонка, села рядом, жадными глазами глядя на меня. Я бросил ей кусок колбасы. Большая собака вихрем подбежала и перехватила кусок. "Что, не досталось?"- спросил я. Её глаза несчастно смотрели на меня. Кинул ей кусок. Она схватила его и торопливо убежала с ним подальше от большой собаки, и через минуту уже раздавался её лай и она куда-то бежала, и за ней с лаем бежал большой пес.
    Поев, я устроился на моём ложе. По крыше машины тихо стучал дождь. Я почувствовал, как на меня опускается умиротворение. Я еще не знал, что это  мои лучшие ощущения, которые я испытаю за время путешествия. В эту ночь, когда вокруг не было никого и ничего, если не считать проносящихся мимо машин, да заливистого лая бегающей и лающей собачонки и грубого лая большой собаки.
    Когда я проснулся, уже было светло. Вышел из машины; за мной стоял камаз. "Давай я тебе подкачаю шины, минута дела"- сказал водитель, держа шланг, из которого свистел воздух. Я сказал, что не стоит. Дождь почти перестал.
    По въезде в Сочи оказался в нескончаемой многокилометровой пробке. Наконец, не выдержал, свернул в какую-то улицу, и, правда, выиграл. На каком-то рынке скупился, накупил воды. Наконец, вырвался из Сочи, но дорога в Адлер опять забита машинами. Только во второй половине дня удалось, наконец, вырваться и из Адлера.

   Веселое
   Минут через 20 я в Весёлом.
   Как обычно, оставил машину, купил очередной пакет молока, тут же выпил, и отправился по посёлку. Повернув направо и пройдя метров триста, я нашел то, что искал: побережье, палатки, автомобили.
    Я загнал машину на заброшенную стоянку рядом с фургоном-камазом "Почта России", и отправился к морю. И снова у меня возникло ощущение, что всё повторяется, что всё это было, снова возникло это ощущение, неразличимое с тем чувством, которое я испытываю у себя дома, в Ростове: всё известно, всё обычно, в меру удобно, в меру неудобно, течет обыкновенная рядовая жизнь. Зашел в море и по своей привычке начал свои длительные  заплывы. Солнце светило еще жарко, и я и во время заплыва, и за время возвращения из заплыва по пляжу добавлял себе, не осознавая этого, солнечные ожоги. Прошел по посёлку, зашел на его противоположную сторону, рядом с  границей  с Абхазией. Здесь также  палаточно - автомобильное царство. Но вокруг - ни деревца, из заменяют привезенные отдыхающими тенты. Я впервые , или мне показалось, что впервые, увидел тенты, и спросил, где их покупали. Оказалось, в Москве. У нас в Ростове ничего подобного я не встречал. Но тенты - это здорово. это выход из положения.
   Между тем, вечерело. Возвратился к машине и подумал, что нужно бы сделать ей ревизию. Я раскрыл букварь, но внутренне чувствовал, что просто занимаю себя. Тут возвратился хозяин камаза, который, увидев раскрытый капот, тут же предложил свои услуги. Познакомились. Он здесь в командировке. С ним жена и дочка. Зовут знакомца Иван, он из Москвы. Как всякий русский человек на отдыхе, Иван  навеселе, а когда русский человек навеселе, он добр, душа его открыта всему миру, и мы т.о. вечер посвятили обсуждению вопросов ремонта двигателей машин.
    Следующий день начался стандартно: Иван со своими женщинами отправился на экскурсию, я же, который в своё время имел это своё удовольствие по всему побережью, занялся морем, причем, настолько, что во второй половине дня обнаружил, что не могу дотронуться до своей кожи и каждое движение вызывает боль. Купил крем от ожогов, он несколько умерил "мои страдания". Но так как русского человека ничто не учит, следующий день я провел в воде и на пляже под солнцем, как на работе. 
    Во второй половине дня произошло событие, которое на некоторое время привлекло к себе моё внимание. Залетают на стоянку две машины с московскими номерами, одна из них легковой фургон. Из машины выходят мужчины, один из которых с истинно московским характером. В своё время, когда мы ездили по стране, я не очень понимал нелюбви ребят к москвичам, которые, по их словам, "больно много мнят о себе". Я не понимал, о чем они говорят. Первый урок в этом отношении я получил в поезде Владикавказ-Москва при подъезде к Москве. В наше купе вошел москвич, и можно было видеть, как  его положение москвича психологически заставляет его быть не просто Васей, Петей, а человеком, который знает то, что не дано знать другим, и это даёт ему право поучать окружающих, "как следует правильно себя вести и правильно жить". Превратился же он в нормального человека только после того, как мы его накачали пивом с чачей. То, что подобного рода болезнью заражены именно москвичи, психологически несложно объяснить: ведь если Москва - столица, которая управляет всей страной, то психологически это её свойство превращается в свойство  её жителей, так что каждый житель начинает чувствовать свою столичную значимость и, соответственно, то, что он не только имеет право, но и как бы обязанность поддерживать в себе статус управляющей системы, которая находится над всеми теми, которыми она управляет.
   Итак, из фургона появился мужчина, на лице которого написана неестественная важность, претендующая на ум, который недоступен окружающим. Так как ребята заехали несколько таким образом, что отчасти стеснили меня, я объяснил им это обстоятельство, и следует отдать должное едва не лопающегося от важности мужчины, что он воспринял мои доводы как справедливые, и они свои машины потеснили. Другой мужчина, водитель  второй машины, был вполне нормальный, без явных московских прибамбасов. С ними были их жены и дети, мальчик лет десяти и девочка лет тринадцати. Диалог, который я услышал, а также то, что я увидел, по правде говоря, доставили мне удовольствие. Итак, важный мужчина, обращаясь к жене, сказал: "Катя, сходи с Варей в магазин, приготовьте мужчинам ужин." Со стороны Кати последовало молчаливое сопротивление, и если Варя с удовольствием отправилась в магазин, то Катя шла в магазин так, как будто её толкали при этом насильно в спину. После того, как женщины возвратились из магазина, Варя занялась приготовлением "ужина для мужчин", тогда как Катя возвратилась в фургон и упорно, назло всем врагам, "копила идею". Между тем мужчина снял с крыши фургона широкий рулон шумопоглотителя, каким обклеивают внутри кузова легковых автомобилей, и кусок от него отрезал. Затем он выкопал в песке непосредственно рядом с фургоном яму, и в ней закрепил шумопоглатитель. Я сначала не мог понять, для чего это устройство, потом убедился, что оно  предназначено одновременно для переодевания и туалета, так что девчонка после моря прибегала в этот закуток, снимала с себя  мокрое и надевала сухое и при этом, глядя мне в глаза, скабрёзно и с откровенно  улыбалась. Между тем мужчины установили "на вершине холма" палатку, в каких продают обычно пиво, со стороной, открытой к морю. Установили там столик,   пили пиво и смотрели на море и всем своим видом показывали, что они при этом испытывают "непередаваемые ощущения".  Непосредственно рядом с машинами ими были установлены две маленькие спальные палатки.
    И в то время, как мужчины наслаждались видом на море,  Катерина всё также молча, как бледная немочь, сидела в машине и демонстрировала свой протест, на который муж, очевидно, не обращал ни малейшего внимания, и он не обращал внимания  не по какому-то умыслу, а просто у него не было органа, которым он мог бы воспринять безмолвный протест  жены. И невольно у меня в голове нарисовалась история этих людей. Мужчина, очевидно, из той среды, которую поставляют маленькие, невидные домишки. После падения Советского Союза именно эти прежде загнанные, никчемные домишки как по мановению волшебной палочки начали превращаться   "в дворцы за высокими заборами", и вот всё то, что было загнано в советское время в угол, всё то, что мучилось и страдало в этих углах, вдруг, как пробка из бутылки из-под шампанского выскочило в новое время, само того не ожидая, и удивленное тем, что, оказывается, оно не то что может  быть успешным  в жизни,  но что эта жизнь принадлежит им, что прежняя жизнь, оказывается, их душила, и на самом деле они не какие-то они лентяи, которые не любят работать, они не лентяи, они просто не любят работать, не работать - это их принцип, их основная идея. Нужно понимать, какое счастье, какое освобождение испытали все эти люди, когда основным  принципом  жизни стало: заставь работать на себя других, и ты будешь хозяином жизни. И вот я вижу перед собой такого маленького человечка, недалёкого, грубого, невоспитанного, который "правильно понял жизнь", от чего у него возникло "головокружение от успехов", и от этого головокружения он не помнит себя, не чувствует земли под ногами, и всем им владеет один инстинкт: инстинкт приобретательства, инстинкт превращать чужое в своё. Жизнь принадлежит ему, и всё, что ни связано с ним, это его, это принадлежит ему.
    И, с другой стороны, есть барышня, воспитанная, субтильная, нежная, которая вполне сознает  свою субтильность, необыкновенность, культурность, особенность, но которая ничего не умеет и, главное, не хочет делать, как только быть такой, какова она есть. И её субтильность не может не волновать грубого, невоспитанного мужичину. Он прекрасно чувствует его отличие от него, её особенность. Она же, со своей стороны, презирает этого мужичину, но у него, как ей, во всяком случае, казалось, есть то, что необходимо ей для того, чтобы быть культурной и субтильной, необыкновенной женщиной. Так она думала. Но мужичина знает цену деньгам, он знает, как непросто они -не зарабатываются, нет - как непросто они достаются. С одной стороны, он гордится собой, но то положение, в котором он оказался, является неожиданным для него самого. Он разбогател, но разбогател как "маленький новый русский", и его животный инстинкт говорит ему, что это - его предел, что на большее он не способен, для него подарок уже то, что он имеет. И вот он копеечничает, вот он едет из Москвы в тьму-таракань, в Веселый, и он не снимает квартиру, как это делает человек небольшого достатка, для которого деньги - средство, а не цель. И вот   женщина чувствует себя оскорбленной, несчастной,  она чувствует, что занимает не то положение, на которое рассчитывала и которое единственно достойно её. Ведь, если разобраться, кто такой он по отношению к ней - ничто, ноль, да он должен был бы на руках её носить, чувствовать себя подметкой её каблуков!  А вместо всего этого, всего того, что ей нужно, необходимо, вместо всего этого  она ощущает себя вещью. Вещью, которой, пожалуй, и любуются. Которую, пожалуй, и любят. Но любят - как вещь. И, как по отношению ко всякой вещи, чувствуют себя хозяином её.  Что такое вещь? Вещь - безгласна, она не имеет своего слова.
    Это её ощущение совершенно справедливо: её муж относится к ней как к вещи: она продалась, а он её купил. Она продалась для того, чтобы за ней ухаживали как за вещью. Она вещь потому, что она ничего не хочет и ничего не умеет делать, как только быть вещью. Она этого не осознаёт, и поэтому обижается. Но она даже и обижается как вещь, не удовлетворенная тем, как с ней обращаются.

    В следующие два дня я сгорел окончательно, но добило меня  открытие: ступни ног отекли. Я не мог понять причины отёка, но во всяком случае до меня дошло, что, пожалуй, делать мне здесь дальше нечего. От солнца и от моря я взял больше, чем можно, и получается, что не выдержал своего счастья. Так что,  когда Иван сказал, что завтра в четыре часа уезжает, я попросил его разбудить меня.
    Вечером на фургоне подъехал парень с ростовскими номерами. Он оказался земляком, из Самарского. С ним была дочка, девочка лет 14, и видно было, что дочка с отцом очень дружны и с полуслова понимают друг друга. Парень привез с собой литров пять пива. Девочка приготовила  ужин, и они сели трапезничать. Парень кому-то звонил и приглашал приехать, но на другом проводе, как видно, отказались. Парень предложил пиво нам с Иваном, мы тоже отказались, так как утром уезжали. Так что парню пришлось пировать в одиночку. Тем не менее, вечер прошел в разговорах, вернее, его небезынтересных рассказах о Кавказе и его жителях, так что лег спать я в начале третьего, а в четыре часа услышал шевеление Ивана в машине. Открыл глаза: в кабине камаза горит свет. Темно и тихо. Все спят. Распрощавшись с Иваном, я покинул Веселый.

Веселый - Ростов

    Ночь, тишина, никаких машин. При выезде с дороги на Весёлый на трассу я, скорее ради развлечения, чем намеренно, старательно проехал в границах разрешающей прерывистой разметки, и в пятидесяти метрах от себя увидел милицейскую машину и услышал свисток: "Вы проехали по сплошной полосе"- Ах ты, сука, подумал я, это ты специально ночью поднялся бабло делать. "Нет,- сказал я ,- я проехал по прерывистой, я специально обратил на неё внимание и проехал так, как следует." "Вы подрезали прямую" - "Нет,- сказал я - я не подрезал прямую. Я проехал в точности через прерывистую"-Эти суки, делающие бабло, как правило, на рожон не лезут. "Будьте внимательней, подрезать прямую нельзя"- сказало это существо в милицейской форме, возвращая документы. Пока я садился в машину, пристегивался, заводил двигатель, я наблюдал такую картину: мент, а это был, конечно, мент, а не милиционер, остановил машину. Вышедший водитель стал его просить о пощаде: "Сынок, прости" - но "сынок" не простил и, как паук муху, поволок, выражаясь фигурально , свою жертву в машину. 
    От езды на газе я к этому времени окончательно отказался, потому что езда на газе в горах - себе дороже, я имею ввиду нервы. Адлер и Сочи я пролетел единым духом и дальше гнал машину на полной скорости. Наверное, это характерно, что путь домой оказывается короче. Эти бесконечные повороты и подъемы вначале вызывают напряжение, но когда привыкаешь к ним, перестаёшь обращать на них внимание, все делается автоматически.
    И вот резкий спуск и резкий поворот направо. Я притираюсь к правой стороне и влетаю в поворот, и одновременно с этим  перед поворотом снизу какой - то дебил на полной скорости обгоняет машину, и в то самое мгновение , когда он впритирку пролетает на самом повороте  мимо меня, у меня  открывается водительская дверь. Я её захлопываю, удивляясь, как она не зацепила рядом пролетевшую машину. Я еще не понял, что произошло, пытаюсь придти себя, но на очередном крутом повороте дверь снова открывается. Я её привязываю и еду дальше. С дверью нужно что-то делать. В Лазаревской останавливаюсь. Чтобы регулировать дверь, нужна специальная отвертка, которой у меня нет. Отправляюсь по автомагазинам, и, наконец, нахожу нужную отвертку. Начинаю возиться с дверью. Петли в двери разболтались, нормально дверь отрегулировать невозможно. В принципе, как будто и небольшая проблема, всего-то и нужно, что заменить петли, но петли сделаны так, что их не заменишь. Позже, дома, я пытался что-то сделать. В конечном счете доломал петли и поставил новую дверь. Пока же я отрегулировал дверь так, чтобы она не открывалась.
    Была мысль остановиться в Лазаревской. Прошелся по ней. Всё настолько скученно, настолько впритирку, настолько неудобно, и это притом, что всё в ней есть, что только может понадобиться отдыхающему, и даже больше того. У меня возникло ощущение, что все, кто только хотел так или иначе заработать на отдыхающих, все они ринулись в Лазаревскую, и превратили её в то, чем она сейчас и является.
    Я решил, что остановлюсь в районе Жемчужины. Там свободно.
    Итак, во второй половине дня, ближе к вечеру, вдоволь насладившись Лазаревской, я продолжил путь. И не знаю, может быть,  от того, что спал ночью всего полтора часа, или еще от чего-то, но я едва заметил Туапсе, не признал Новомихайловку, и очнулся, только оказавшись в Лермонтовской. Для меня стало окончательно ясно, что я делаю. Я еду домой. Прощай, море. Здесь я в очередной раз запасся водой и поехал дальше. Между тем, начало темнеть. Ехать ночью у меня не было желания, и в глубоких сумерках, доехав до поста ГАИ на развилке на Краснодар и Архипо-Осиповку, я остановился и устроился на ночь.
    Не помню, я уже заснул или только собрался заснуть, но почувствовал, что меня тошнит. Я открыл дверь, и из меня вылилась, наверное, вся та вода, которую я пил в течение дня. Я подумал, что настолько переполнен водой, что желудок её больше не воспринимает.
    Утром, только еще засерело небо, продолжил путь. Дорога  превосходная, и езда доставила удовольствие.
    Между тем, солнце поднималось всё выше, становилось всё более жарко, и я почувствовал, что меня начинает водить. Этого явления, насколько я мог заметить, не было, пока я был в субтропической зоне. Как бы там ни было, я съехал на обочину, бросил на траву лежак и на полчаса заснул. После чего поехал дальше. Между тем, сигнальная лампочка начала показывать отсутствие масла. Проверил масло - масла на донышке. Долил масла. И тут до меня начало доходить, в чем дело. Дома Игорь говорил: "Что-то у тебя двигатель дымит". Его слова были мне неприятны, и я воспринял их как инсинуацию. Тем не менее, уже тогда я прочитал в букваре о видах дыма и причинах, их порождающих. Уже тогда было ясно, что дым связан с тем, что масло попадает в камеру сгорания. Но я не хотел этого видеть и не хотел ничего об этом знать потому, что для этого нужно было перебирать двигатель, а я представления не имел, как это делается, да и не ко времени это было.
    Между тем, солнце палило немилосердно, и уже неподалеку  от Ростова меня снова начало водить. И я снова на несколько минут выключился. Дома я поставил машину в гараж, и у меня было ощущение, что вся моя поездка - это не какое-то событие, а рядовой  момент в течении жизни.
    Разумеется, теперь деваться было некуда, и двигатель я перебрал, и получил от этого массу удовольствия.
    Сейчас смотрю на карту и думаю: по этой дороге я уже ездил. А что, если поехать к морю через Майкоп. Тогда я выеду к Дагомысу. Должно быть интересно переехать через Главный кавказский хребет. Правда, на карте дорога через хребет показана пунктирной линией. В конце концов, если это - грунтовая дорога, то ничто не помешает мне вернуться в Майкоп и проехать  дорогой на Туапсе.

    1.08.09 - 13.06.10 гг