Джером Клапка Джером. Человек, который не верил в счастье [1/2]
из сборника "Наброски лиловым, голубым и зеленым", 1897
Перевод Р. Померанцевой.
Гос. изд. художественной литературы, М., 1957.
OCR: NVE.
Он сел в Ипсвиче, и под мышкой у него было семь различных еженедельных
газет. Все они, как я успел заметить, страховали своих читателей от смерти
или несчастного случая на железной дороге. Он устроил свои вещи в багажной
сетке, снял шляпу, положил ее возле себя на скамейку, вытер лысую голову
шелковым носовым платком красного цвета и принялся старательно надписывать
свое имя и адрес на каждой из семи газет. Я сидел напротив и читал "Панч". Я
всегда беру с собой в дорогу какой-нибудь старый юмористический журнал -
по-моему, это успокаивает нервы.
Когда мы подъезжали к Мэннингтри, вагон сильно тряхнуло на стрелке, и
подкова, которую он заботливо положил над собой, проскользнула в отверстие
сетки и с мелодичным звоном упала ему на голову.
Он не выразил ни удивления, ни гнева. Приложив платок к ссадине, он
нагнулся, поднял подкову, поглядел на нее с упреком и осторожно выбросил
за окно.
- Больно? - спросил я.
Глупейший вопрос. Я понял это, едва открыл рот. Эта штука весила по
меньшей мере три фунта-на редкость большая и увесистая подкова. Видно
было, как на голове у него вздувается здоровенная шишка. Только дурак
усомнился бы, что ему больно. Я ожидал, что он огрызнется; по крайней мере
я на его месте не сдержался бы. Однако он, видно, усмотрел в моих словах
лишь естественное проявление сочувствия.
- Немножко, - ответил он.
- На что она вам? - спросил я. Не часто увидишь, чтоб человек
отправлялся в дорогу с подковой.
- Она лежала на шоссе как раз возле станции, - объяснил он. - Я
подобрал ее на счастье.
Он развернул свой платок, чтобы свежей стороной приложить к опухшему
месту, а я тем временем пробурчал что-то глубокомысленное насчет
превратностей судьбы.
- Да, - сказал он, - мне в жизни порядком везло, только пользы мне от
этого не было никакой. Я родился в среду, - продолжал он, - а это, как вы,
наверно, знаете, самый счастливый день, в какой может родиться человек. Моя
мать была вдовой, и никто из родственников не помогал мне. Они говорили, что
помогать мальчику, который родился в среду, - все равно что возить уголь в
Ньюкасл. И дядя, когда умер, завещал все свои деньги до единого пенни моему
брату Сэму, чтобы хоть как-нибудь возместить то обстоятельство, что он
родился в пятницу. А мне достались только наставления; меня призывали не
забывать об ответственности, которую налагает богатство, и не оставить
помощью близких, когда я разбогатею. Он замолчал, сложил свои газеты -
каждая со страховкой - и засунул их во внутренний карман пальто.
- А потом еще эти черные кошки... - продолжал он. - Говорят, они
приносят счастье. Так вот, самая черная из всех черных кошек на свете
появилась в моей квартире на Болсовер-стрит в первый же вечер, как я туда
переехал.
- И она принесла вам счастье? - поинтересовался я, заметив, что он
умолк. На лицо его набежала тень.
- Это как посмотреть, - ответил он задумчиво. - Возможно, мы не сошлись
бы характерами. Всегда есть такое утешение. Но попробовать все-таки
стоило.
Он сидел, устремив взгляд в окно, и некоторое время я не решался
прервать его печальные, по всей видимости, воспоминания.
- Так что же произошло? - спросил я наконец. Он вернулся к
действительности.
- О, ничего особенного! - сказал он. - Ей пришлось ненадолго уехать из
Лондона, и на это время она поручила моим заботам свою любимую канарейку.
- Но вы-то здесь ни при чем, - не унимался я.
- Да, пожалуй, - согласился он. - Однако это породило охлаждение,
которым кое-кто не замедлил воспользоваться. Я уж ей и свою кошку взамен
предлагал,-добавил он больше для себя, чем для меня.
Мы сидели и молча курили. Я чувствовал, что утешения здесь ни к чему.
- Пегие лошади тоже приносят счастье, - заметил он, выколачивая трубку
о край спущенного оконного стекла. - Была у меня и пегая...
- Из-за нее вы тоже пострадали? - удивился я.
- Я потерял из-за нее лучшее свое место, - последовал несложный ответ.
- Управляющий и без того терпел дольше, чем я смел надеяться. Но ведь
нельзя же держать человека, который вечно пьян. Это портит репутацию фирмы.
- Без сомнения, - согласился я.
- Видите ли, - продолжал он, - я не умею пить. Иные, сколько ни выпьют,
- ничего, а меня первый стакан с ног валит. Я ведь к этому непривычен.
- Так зачем же вы пили?-не отставал я.-Лошадь вас, что ли, заставляла?
- Дело обстояло вот как, - начал он, все еще осторожно потирая свою
шишку, которая была уже размером с яйцо. - Лошадь принадлежала прежде
одному виноторговцу, который заезжал по делу почти во все питейные
заведения. Вот лошадка и взяла в привычку останавливаться у каждого
кабачка, и ничего с ней не поделаешь, по крайней мере я ничего не мог с ней
поделать. Любой кабак распознает за четверть мили и несется стрелой прямо
к дверям. Сначала я пытался справиться с нею, но только попусту терял время
и собирал толпу зевак, которые держали пари - кто кого. К этому я бы еще
как-нибудь притерпелся, только однажды какой-то трезвенник, стоявший на
противоположной стороне улицы, обратился к толпе с речью. Он называл меня
Паломником, а лошадку Поллионом или чем-то в этом роде, и возглашал, что я
сражаюсь с ней ради небесного венца *. После этого нас стали величать "Полли
и Паломник в битве за венец". Разумеется, меня это разозлило, и у следующего
кабачка, к которому она меня
* Намек на эпизод из аллегорической повести Бэньяна "Путь паломника"
(1678), где герой бьется с духом зла Аполлионом.
принесла, я спешился и сказал, что заехал выпить стопку-другую
шотландской. Так все и началось. Потребовались годы, чтобы отстать от этой
привычки.
- Но со мной всегда так случается, - продолжал он. - Еще когда я
поступил на первое свое место, не успел я прослужить и двух недель, как
хозяин подарил мне к рождеству гуся в восемнадцать фунтов весом.
- Ну, уж от этого ничего худого не могло произойти, - заметил я. -
Редкое счастье.
- Вот то же самое говорили тогда другие клерки, - ответил он. - Старик
в жизни никому ничего не дарил. "Вы полюбились ему, - говорили они. -
Счастливчик!"
Он тяжело вздохнул. Я понял, что с этим связана целая история.
- И что же вы сделали с гусем? -спросил я.
- В том-то и беда! - ответил он. - Я сам не знал, что с ним делать. Это
случилось в сочельник, в десять часов вечера. Только я собрался домой, а он
дает мне гуся. "Тидлинг и братья" прислали мне гуся, Биглз, - сказал он,
когда я подавал ему пальто. - Очень мило с их стороны, только к чему он
мне? Возьмите его себе!" Я, разумеется, поблагодарил его и был очень ему
признателен. Он пожелал мне счастливого рождества и вышел из конторы. Я
завернул подарок в бумагу и взял его под мышку. Это была великолепная птица,
но тяжеловатая. И так как приближалось рождество, я подумал, что по этому
случаю неплохо бы угоститься стаканчиком пива. Я зашел в кабачок на углу и
положил гуся на стойку.
- Здоровенный, - сказал хозяин, - у вас будет завтра доброе жаркое. Его
слова заставили меня призадуматься: только тут я понял, что птица мне не
нужна и проку мне от нее никакого. Я собирался в Кент, чтобы провести там
праздники в семье одной молодой особы.
- Той самой, у которой была канарейка?-вставил я.
- Нет, это все случилось еще до того, - ответил он. - На сей раз делу
помешал гусь, о котором я вам рассказываю. Родители ее были состоятельные
фермеры, и привозить им гуся было бы глупее глупого, а в Лондоне я не знал
никого, кому бы мог его подарить. И вот, когда хозяин вернулся, я спросил,
не согласится ли он купить у меня гуся, и сказал, что возьму недорого.
- Мне он не нужен, - ответил тот, - у меня здесь и без того уже три
штуки. Может, один из этих джентльменов у вас его купит.
И он повернулся к нескольким молодцам, которые сидели, потягивая джин.
Мне подумалось, что им даже вскладчину не купить и цыпленка. Однако самый
обшарпанный из них сказал, что он не прочь взглянуть на мой товар, и я
развернул сверток. Он долго осматривал и ощупывал гуся, допрашивал меня, как
я его раздобыл, и кончил тем, что выплеснул на него добрых полстакана джина
с водой. Затем он предложил мне за гуся полкроны. Это так возмутило меня,
что я, не сказав больше ни слова, схватил в одну руку гуся, в другую веревку
и бумагу и выскочил вон.
