Тихие воды, глубокие воды,
Самозащита немой свободы…
Хуже ли те, что бесстрашно мчатся,
Смеют начаться, смеют кончаться,
Память несут о далёком истоке.
Вы же молчите, недвижны, глубоки, –
Не о чем вспомнить, не о чем грезить…
Вам повидать бы Арагву и Бесядь –
Их обречённость, самозабвенье,
Самоубийство, саморожденье…
Вашей судьбою, стоячие воды,
Только глухие, незрячие годы,
Намертво сомкнутые уста,
Холод, и темень, и немота.
1967
Ирина Ратушинская
Что ты помнишь о нас, мой печальный,
Посылая мне лёгкие сны?
Чем ты бредишь пустыми ночами,
Когда стены дыханью тесны?
Вспоминаешь ли первые встречи,
Дальний стан, перекрёстки веков?
Говорит ли неведомой речью
Голубое биенье висков?
Помнишь варваров дикое стадо,
И на гребне последней стены
Мы – последние – держим осаду,
И одною стрелой сражены?
Помнишь дерзкий побег на рассвете,
Вдохновенный озноб беглецов,
И кудрявый восточный ветер,
Мне закидывающий лицо?
Я не помню, была ли погоня,
Но наверно отстала вдали,
И морские весёлые кони
Донесли нас до тёплой земли.
Помнишь странное синее платье –
И ребёнок под шалью затих...
В этот год исполнялось проклятье,
И кому-то кричали: «Мы – братья!»
А кого-то вздымали на штык…
Как тогда мы друг друга теряли –
В суматохе, в дорожной пыли –
И не знали: на день, навсегда ли?
И опять – узнаёшь ли – нашли!
Через смерть, через годы и годы,
Через новых рождений черты,
Сквозь забвения тёмные воды,
Сквозь решётку шепчу: это ты!