На улице вдруг стало серо, сыро и грустно. Незаметно подобралась зимняя непогода, а день стал длиться не больше нескольких часов. Все остальное время оказалось окрашенным в пепельные, темные и суровые тона. Утренний воздух заволокло густым туманом, когда кажется, что весь воздух состоит из ваты. Солнце ушло далеко за горизонт и... вот тогда мы начинаем представлять и создавать многоцветный и радостный мир внутри и вокруг себя.
Как настоящие художники, мы берем в руки кисть воображения и небольшими мазками создаем лучистые моменты мечтательного мира. Возьмем немного желтого, добавим белого, досыпим лучиков, взрастим зеленое, прольем синее, распылим голубизну и нарисуем свой собственный мир. Яркий, добрый и настроениеподымающий.
И вдруг серые краски реального мира замерцают новыми цветами...
Елена Ромашкина
Лютня
Играл Музыкант на лютне, и плакали струны, но вскрики их претворялись в великую Музыку. Ибо таково было мастерство Музыканта, что голос каждой струны переплетался искусно с другими, и песня каждого голоса была частью общего дыхания.
Но вот взмолились струны, и сказали они: "Зачем ты дёргаешь нас, причиняя страдание? Оставь нас в покое, и больше не будем мы плакать, и будем довольны".
Но молвил им Музыкант: "Как же станем творить великую Музыку без движения, как станем петь без голоса? Ведь песня вашего Страдания претворяется в музыку сфер, и Боль превращается в Опыт и Силу, и Слёзы ваши - в великую Красоту".
Ничего не ответили струны, только вздыхали.
Но тем и опасны желания, что всегда исполняются. Ничья рука больше не касалась струн, и никто более не слышал их голоса. Так весь век и провели они в молчании, ибо не о чем было им петь.
А Музыкант удалился и нашёл себе другую лютню.
Так и мы, люди, плачем о нашем страдании, не зная, что в нём наше благословение.
Осень скоро. Над болотом молодое грачье учится летать- каждый восход встречает, закат провожает - синею бурливой тучей срывается с крыш черепично-алых и летит, летит, летит, загребая шершавый медно-желтый воздух широкими молодыми крыльями. Покой поселился нынче в нашем краю большой и мягкий как шерстяной свитер. Дожди идут часто и слезы небесные слаще меда, а земля источает клубы теплого ароматно-золотистого пара, который лениво и бережно вплетается в жемчужно-терракотовые заросли уже отцветшего вереска. Не один неверный звук не осквернит этого блаженного места.
В прошлом году мы с Синим и Мышкой переехали. Теперь вот уже полтора года наш дом здесь, посреди дикой вересковой безграничности, что уходит во все горизонты сразу и не смеет прикрыть влажное небо лишним бугорком. Хорошо. Плесневелые камни старых толстых стен денно и нощно перешептываются о былых временах, точно старые сплетники не способные совершить отчаянный поступок, но - лишь осудить его. Черепичная крыша коньячно-алая с изумрудными кляксами прохладного мха зияет множеством нахальных дыр, бесшабашно бросающих вызов любой непогоде… или вовсе не вызов, а всего лишь приглашение к чаю. Каминные трубы морщинистыми, словно сбитыми тяжелой работой, ладошками поддерживают набухшие тучи, подбивают их точно пуховую перину. Тонкие ручейки мощенных розовым сланцем тропинок струятся к кучке покосившихся сарайчиков, жмущихся на краю у самой трясины, припрятанной среди водяных цветов.
И кругом клочьями висит тишина. Тишина-а-а-а-а… Лишь изредка легкий ветерок раздувает ее над далью и тогда слышно как кричат суетливые кулики.
Сегодня с утра воздух наливается дождем, сладкий до дурноты запах вереска кружит голову, и пьяные мысли шатаются в ней без дела точно голубые огоньки по ночному болоту. В глубоком оконном проеме сидит Синий и пристально-лиловыми глазами провожает оцепеневших мух, тупо карабкающихся по выщерблинкам обшарканных рам. Ударили первые капельки и зеленоватый тоненький перезвон эхом полетел по комнатам и отразился от шелестящих стен. На огромном дубовом стуле у камина сидит Злыдень пушистый и сонный совсем как Мышка, что дрыхнет у него на коленках.
Волею судьбы набрел разухабистый табор на наше тихое пристанище. Арно вытянулся на полу и раскуривает свою громадную глянцевую трубку, туго набитую душистым табаком. Сиреневый нечесаный дым свесил босые ноги с ее края и сидит тихо-тихо почти неподвижно - наслаждается собственным пряным ароматом. Пуще припустил хрустящий дождик и сразу стало прохладнее. С потолка покрытого сказочными узорами потекли прозрачные капли и забарабанили в глиняные плошки , разбросанные там и сям, как будто случайно.
- Сходи принеси одеяло оно в бочке из под огурцов, да позови остальных в дом не пристало им на веранде сидеть.
- Злыдень, дуй за одеялом мне идти не охота, Арно повернулся на бок положил под голову тапочку и опустил на щеки синие, как вороново крыло, ресницы.
Злыдень стек со стула и безразлично исчез, скрипнув тяжелой дверью. С веранды прокрался рыжеватый пахнущий полынью смех и шероховатые мутно-зеленые голоса. Вскоре комната наполнилась одурелым запахом горячего поля и живописным многоцветным потоком гулких юбок и алых рубашек. Переливчато запело золото монист, но и эта одичавшая жизнерадостность смешалась с тишиной и стала плавной и сладостной, как густая коричневая патока.
Недовольная физиономия Злыдня показалась в дверном проеме,
- Нету там никакого одеяла, только зря людей туда сюда гоняете.
- Ладно тебе не бычся, посмотри может его на чердак утащили, мы ведь вчера на звезды смотрели.
- Пусть Арно сам идет, там лестницы нет.
Спрятал Арно за пазуху трубку, надел тапочку и пошел, взял в кухне лестницу…
А дождь все шел и шел. И шел и было хорошо. Синий сидел в оконном проеме и подметал хвостом стену. Проснулась Мышка и попыталась поточить коготки об Злыдня. Мы говорили про степь, и что звезд сегодня не будет, а потом я пошла…
На крыльце сидел Арно в оранжевом одеяле и с него потоками стекали сладкие слезы небес. Села рядом.
- Как хорошо у вас тут… наверное из этого дождя можно делать леденцы…
- Наверно. Мы не пробовали… только варенье. Потом складываем его в кадку из под огурцов.
- Почему?
- Кадка пропиталась солью, а разве можно почувствовать всю его прелестную сладость, не добавив ниграмочки соли.
- Это верно. А из нашего дождя можно вязать свитера, такой он мягкий. Помнишь те края?
- Как не помнить, там белые медовые груши светятся ночью как фонарики и гудят духовые оркестры гроз.
- Тетка Маклуха хочет, чтобы вы с Синим к ней в гости приехали, говорит мухи передумали и больше не жрут грушевое варенье…
Ей там одной скучно.
- Приедем. Наварим варенья из дождя и приедем. Осенью дождь самый вкусный, отвезем ей гостинец. А ты почему в одной тапочке?
- Вторая у Злыдня. Деревьев здесь совсем нет.
- Зато неба много и вереска.
Сладкий дождь омывал нас ласковыми потоками. Молочно-желтоватое небо улыбалось сквозь свои звонкие ресницы, а из дома доносилась песня. Никогда еще цыгане не пели ее здесь…она была похожа на большой пушистый свитер, который можно было одеть на нашу туманную пустошь…
Наверное, где-то, возле самого горизонта все-таки было одно дерево - мокрое.