Ксеньке едва исполнился год, а она уже успела прослыть в округе красавицей. Темноволосая, розовощекая и голубоглазая, в окружении народившихся в ту пору пацанов, она была похожа на июльский василек, что расцвел неожиданно посреди засеянного рожью поля.
Девочка угодила всем, унаследовав от родителей все самое лучшее: светлые глаза, пухлые губки и маленькие ушки, небольшой носик. Мать наряжала дочь словно принцессу, не жалея средств и фантазии, но терпеливо наблюдала, как дитя полощет обновки в надувном бассейне, что стоял возле их дачного дома, или же засыпает песок себе за шиворот. В благодарность за понимание Ксенька росла смышленой и веселой девочкой, с удовольствием ласкалась и обнималась с родителями и помимо простых «мама» и «папа», уже называла
ботинки «батяпами», а мячик «мятитем». Она никогда не появлялась на улице ни с чем, ее кармашки были туго набиты цветными мелками, а с тех пор, как в саду выросли яблоки, в каждой ручке она держала по свежему яблоку, попеременно кусая то одно, то другое. Поднимаясь на носочки, она тянулась вверх изо всех сил, и срывала их прямо с деревьев, смеясь, когда это получалось, и расстраиваясь, если яблоко не поддавалось.
В деревне, где девочка проводила второе в своей жизни лето, все называли ее не иначе как «невестой» и «красавицей», а за глаза завидовали. И только приехавшие на строительство дач узбеки без всяких потайных мыслей кричали ей из-за ограды: «Ксюша - духтар!»
В доме напротив Ксенькиного жил мальчик, на полтора года старше ее, по имени Ромик. Он жил с бабушкой и няней, родители навещали сына по выходным. Когда они приезжали, Ромик выбегал из дома на проселочную дорогу и крутился возле машины, взволнованно крича и смеясь. Но через мгновенье няня брала его за руку, и он послушно стоял и ждал, когда родители выгрузят из багажника дорогой машины продукты и вещи, а после подойдут и обнимут его. Затем мать брала его за руку, и они скрывались за высоким сплошным
забором. Но когда мать и отец уезжали, об этом узнавала вся деревня по громкому реву Ромика.
О Ромике ходили разные слухи. Поговаривали, что мальчик аутичен и потому пуглив, что боится чужих детей и может подолгу проводить время в одиночестве, играя или разглядывая книжки. Соседи называли его ущербным, потому как в свои два с половиной кроме «мама» и «папа» он не говорил ни слова, бегал на прямых ногах, не сгибая коленей, и смеялся как–то уж очень громко и неестественно. Он не был жаден как все его ровесники, легко отдавал свои игрушки - благо, у него их было море, - и никогда не плакал,
когда у него что-то отнимали.
Так проходили дни. Когда Ксенька, ранняя пташка, покушав, нарезвившись и набегавшись вволю, засыпала, Ромик выходил из дома после завтрака и сразу же буквально прилипал к сетке - рабице, окружавшей дом девочки, чтобы поглядеть на Ксенькину собаку, лайку, привезенную отцом откуда–то из Восточной Сибири. «Аф!»- тихо звал мальчик, но старый пес не отвечал ему, потому что, когда маленькая хозяйка спала, его запирали в доме, откуда он не мог слышать Ромика.
Но вот однажды утром, когда Ксенька с матерью вышли из дома, они встретили, наконец, своего маленького соседа. Няня вела его по дороге к местному магазинчику.
- Привет, Ромаш! – улыбнулась Ксюшина мама.
Ромик спрятался за няней.
- Поздоровайся с тетей Ларисой и Ксюшей! – строго сказала та, пытаясь за руку вытащить мальчика вперед. Ромик не шел.
- Вот видите, - пожаловалась няня – он так плохо спал, я уж ему и песни и сказки, даже уж капли капала от нервов…
- Отчего ж капли? Что–то серьезное? – поинтересовалась Лариса.
- Откуда мне знать! – махнула рукой няня – поднялся чуть свет и пролежал в постели со Алиной Алексеевной (матерью Ромика) с час. Теперь идем в магазин за хлебом, даже не позавтракав.
- Алина здесь?! Не видела, чтобы они гуляли! – удивилась Ксюшина мама.
- Да уж четвертый день! Сегодня уезжает. Она же работает. А этот всегда, как она до понедельника остается, по утру лезет и лезет к ней в постель. Так и провалялся бы до вечера, если не вытащишь! А вчера вот никак уложить не могли. Во втором часу ночи лег. Все носился возле сруба.
- Сруба?
- Да нам материалы привезли для бани – няня махнула рукой в сторону дома – У нас будет новая баня. А то, что у нас – то такое вообще сейчас в приличных домах не увидишь! Так этот к мужикам строителям весь день лип! Они копать - и он за лопату, они бревна таскать - и он тут как тут. Вымазался весь как черт в грязи! А Ивана, старшего их, за руку схватил и не отпускает! Тот растерялся, не знает, что с ним делать. Работать надо, а на нем этот обезьеныш повис. Еле оторвали!
Тем временем Ксенька, завидев вдали груду гравия, направилась прямиком к ней. Лариса пошла следом. Ромик тоже было собрался за ними, но строгий голос няни заставил его забыть о своем намерении.
- Упадешь! Помнишь, как ты уже упал однажды? – закричала на него няня.
- Ромаш! Лови тогда мячик! – воскликнула Ксенькина мама, подбросив в воздух полосатый резиновый мяч, что несла в руках, потому как Ксенька не могла унести сама все, что ей хотелось захватить с собой. Мяч, сделав несколько веселых прыжков по дороге, покатился к мальчику. Ромик нагнулся.
- Ногами! – рявкнула няня – Ногами бей! Девочка, небось, уже умеет ногами, а ты все в руки хватаешь! Это глупо! В мяч играют ногами!
- И так и этак играют…- возразила Лариса
Няня оставила без ответа это замечание и сама пнула мяч ногой.
- Ну, беги же! – скомандовала она.
Ромик послушно побежал по дороге вслед за мячом, догнал его и, схватив в руки, крепко прижал к груди, очевидно, радуясь, что мяч наконец-то очутился у него.
- Ногами! – завопила няня
Мальчик от неожиданности выпустил мяч из рук, и тот покатился дальше, вниз по склону.
- Догоняй теперь!- орала няня. От ее крика Ксенька перестала ковыряться в камнях и с тревогой стала смотреть в сторону, откуда он доносился. Через мгновенье она разревелась.
- Ах ты, моя маленькая! – прогромыхала няня – Вот видишь, Роман, что ты наделал! Немедленно догони и верни мяч девочке!
Ромик оторопел.
- Ничего страшного, мы сами его заберем – растерянно проговорила Ксенькина мама – Ромаш, иди сюда скорей, что перепугался? Хотите, дайте ему печенье, у меня есть с собой немного…
Ксенька успокоилась сама и продолжила свою возню. Она поднимала камушки, аккуратно складывала их в руку матери, затем выбирала по одному и кидала обратно в кучу.
- Не надо ему – мы не даем! Алина Алексеевна боится, что он итак толстый – ответила няня, носовым платком вытирая руки мальчика.
«Какой же он толстый! Чуть больше Ксеньки» – подумала Лариса про себя, но промолчала.
- Ладно, пора нам. Надо было брать коляску – так до обеда будем ходить! – сетовала няня, взяв Ромика за руку.
А Ксенька, вволю наигравшись камнями, отправилась обратно на дорогу, но вдруг неожиданно села, и, захватив полные кулачки еще сырой после ливня смеси песка и мелкого гравия, весело подняла руки вверх и высыпала все это себе на голову.
Ромик вырвался от няни, подбежал к Ксеньке и, обхватив ладошки девочки обеими руками, принялся торопливо вытирать с них грязь. Ксенька с любопытством смотрела на него. Няня пулей кинулась к детям. Она схватила мальчика за шиворот и, отвесив подзатыльник, заорала так, что в ушах зазвенело.
- Ты что делаешь? Посмотри теперь на себя! На кого ты похож? Обезьяна! Что скажет мать?
Крича и ругаясь, она поволокла мальчика обратно в дом. Ромик плелся нехотя, но не сопротивлялся.
Ксенька удивленно смотрела им вслед, потом стащила с ноги башмак, отыскала попавший в него камушек и, произнеся «батини», попыталась положить свою находку в рот, но мать опередила ее.
- Давай просто выбросим камень! Вот так – бах! – сказала она серьезно, видимо, еще находясь под впечатлением от только что увиденной сцены, – Пойдем сменим брюки и выйдем снова. А то солнышко спрячется, и я не успею показать тебе цветочки. Под солнцем они такие красивые! Пойдешь со мной смотреть цветочки?
На восьмом этаже нашего дома жил Колян – хулиган, десятилетний «трудный» ребенок. И фамилия у него была соответствующая – Поросунько. Ну, как, скажите, не стать хулиганом с фамилией Поросунько? И что бы не случалось во дворе – все приписывалось к Колькиным заслугам, и разбитые стекла и разрисованные стены. «У, Колян! Получишь у меня!» - то и дело слышалось у подъезда, когда становилось известно о каком–нибудь неприятном инциденте.
Родители хулигана вели тихий образ жизни, ни с кем никогда не ссорились и толком даже не общались с соседями. Несмотря на это, весь дом знал, чем примечательно Колькино семейство – и отец и мать мальчика были законченными алкоголиками. Денег им вечно не хватало, но на водку оставалось всегда, поскольку ей в этой семье придавалось особое значение. Никто из жильцов дома никогда не видел Колькиных родителей трезвыми хотя бы однажды. Старшие Порося, как их прозвали во дворе, экономили на чем могли, в
том числе и на сыне, который только и делал, что шатался по улице целыми днями напролет и зарабатывал неприятности. Все мы, дети городских окраин, выросшие в многоэтажках, понатыканных так, что солнечный свет был лишь редким гостем в наших дворах, учились искать свое «место под солнцем». Но Колька искал себя яростнее других. Парень был неисправимым драчуном, хотя, ради справедливости, надо сказать, я сама частенько видела его битым, в синяках. Мои отношения с Колькой не складывались, в том смысле, что, поколотив
меня однажды, не помню уже за что, все остальные годы он игнорировал мое существование. Даже сталкиваясь в дверях подъезда лоб в лоб, он делал вид, что не замечает меня и готов пройти насквозь.
Однажды случилась в нашем дворе вот такая неприятная история – в один прекрасный день кто-то повадился поливать прохожих из брызгалки с балкона водой. Казалось бы – пустяки, если бы не одно особое обстоятельство: вода была горячей, просто кипяток! Жертвами негодяя становились и школьники и взрослые, возвращавшиеся домой с работы. Согласитесь, не очень приятно чувствовать себя ошпаренным петухом! Двух мнений и быть не могло – это проделки Коляна-хулигана, который от мелких пакостей перешел – таки к
серьезным проступкам. Никто и не сомневался, что с такой фамилией и родителями Колька рано или поздно станет бандитом, хоть и оставалась еще капля надежды, что, может, все-таки бизнесменом. Его необходимо было остановить, пока не приключилась беда. В общем, решили проучить хулигана. Законы улиц - суровые законы: за все проступки – одно наказание. Собрались как-то вечером старшие ребята, подкараулили Кольку после прогулки и жестоко избили. Поговаривали, что даже уж чересчур сурово обошлись с ним, что он даже
не пытался сопротивляться, только бормотал что-то невнятное. И хотя всё это было не больше чем слухи, но только я после того случая его не скоро опять встретила. Он сидел дома и на улице не появлялся. Всё раны свои зализывал. С тех пор Колька стал словно тень: мало кто его видел. Где он гулял неизвестно – во дворе его не было. Пару раз он встречался мне в подъезде, суровый и угрюмый, он проходил мимо и, как всегда, напролом.
Пролетели годы. Колян рано покинул родительский дом (если это можно было назвать домом) и никто в округе не знал, что с ним сталось. А еще спустя некоторое время, все ребята нашего двора разъехались кто куда, в том числе и я. Не знаю почему, но иногда я вспоминала о Кольке, видимо настолько глубоко запала в душу та история с глупой детской шуткой и жестокой расправой.
Поэтому нетрудно себе представить мою искреннюю радость, когда спустя столько лет я совершенно случайно столкнулась с Коляном на ярмарке детских товаров. Он мало изменился, разве что вырос и возмужал, но уже не казался таким грозным как в детстве. Напротив, он смотрелся добродушно и даже как-то мило, и я впервые поймала себя на мысли, что Николай вполне симпатичный парень!
- Поросунечка!- взвизгнула я, не в силах сдерживать эмоций.
Колька быстро обернулся на мой голос, несколько секунд молча смотрел на меня, потом густо покраснел и заулыбался.
А спустя полчаса мы уже сидели в маленькой придорожной кафешке за чашкой чая. По моей просьбе Колька рассказал о себе.
Чудес не произошло, и никем выдающимся он не стал. Но и бандитом тоже не стал, а бизнесменом и подавно. Он уехал от родителей в деревню, в бывший бабушкин дом, бабушка к тому времени уже умерла. После того случая он сразу решил, что уедет, как только окончит восьмой класс. Женился он рано, на деревенской девушке и в свои двадцать восемь успел обзавестись тремя пацанами, которым предусмотрительно дали фамилию жены - Шебутько. Тоже, конечно, та еще фамилия, но все же не Поросунько! Работал глава семьи
Шебутько механизатором у какого-то успешного фермера. Тот неплохо платил, и своей жизнью Колян-хулиган был вполне доволен. К родителям он приезжал редко, и по его словам я поняла, что у них все осталось по-прежнему.
Колька болтал без умолку, мне было удивительно видеть его в таком разговорчивом состоянии. Но вдруг он спохватился, засуетился и, сказав, что опаздывает на электричку, предложил разойтись.
Я вернулась домой в приподнятом настроении и тут же позвонила Антошке, своему младшему брату, который третий год уже жил в Австрии, работая там научным сотрудником. Внимательно выслушав мой взволнованный рассказ о встрече с Поросунько, Антошка лишь хмыкнул на том конце провода.
- Ну, ты представь! – кричала я в трубку – Ну кто бы мог подумать! Все ведь уже крест на нем поставили еще тогда, в детстве. А после той истории с брызгалкой, что он учинил…
- Ну ладно – ладно, хватит об этом! – недовольно перебил меня брат – Хорошо, что все так закончилось. Непонятно, чем могло бы закончиться, если б все узнали…- Антошка умолк.
- Что узнали? – удивилась я.
Антон пару мгновений молчал. Затем, набрав полные легкие воздуха, выдохнул в трубку:
- Что это был не он…
- А кто? – упавшим голосом спросила я то единственное, что можно было спросить.
- Кто? – переспросил брат и вновь, на мгновенье задумавшись, тихо сказал – Кто? Кто! Я!
Трудно передать, что я почувствовала тогда: какую – то смесь волнения, злости и обиды. Пробормотав что-то вроде «извини - мне некогда», я повесила трубку. В тот момент у меня больше не было желания его слышать.
Как просто оказалось всё! Колян жил на восьмом, а Антошка поливал прохожих с нашего балкона, со второго этажа. «Оружие» у братца было изготовлено приятелем его, Игорем, известным среди пацанов мастером – «оружейником», да и вода не успевала остыть. Но кому нужна была эта правда тогда, много лет назад?!
Я хотела было позвонить Кольке, рассказать ему обо всем, да телефон его, записанный в кафе на салфетке, где-то затерялся. Когда снова встречу где-нибудь этого горе-хулигана, обязательно расскажу.
"Мне 26 лет. Живу в Санкт-Петербурге. Окончила исторический факультет СПбГУ, член союза писателей."
* * *
пусть будет, как хочешь -
Забуду, ты мне не знаком.
все можно стереть, как туман на окне запотевшем.
Я стану молиться ночами - не помня о ком.
И молча томиться каким-то незнаньем нездешним.
Забуду, забуду- ты сам все что хочешь развей
мечтать запрети, душу спутай печалью острожной.
В беспамятстве этом, в тебя прорастаю сильней.
Забыть я смогу,
Но тебя отпустить - невозможно.
Блаженная
Сердиты на вид тучи
И стрелы дождя Остры.
Блаженна моя участь
Вовеки не стать взрослой.
Ни матерью, ни невестой,
Ни даже сестрой брату.
Мне здесь на земле тесно
Бог создал меня крылатой.
Обидишь меня, не страшно...
Ругай меня, если легче.
От боли не стану старше
Цветенье мое вечно.
Я - перышко на ладони
Я - дурочка в царстве мудрых
В огромном твоем доме
Я ветер - июльским утром.
С печалью твоей рядом
Я слово найду Божье
Поплачь со мной, если надо
С юродивой девкой можно.
* * *
Ветхий полог разорван,
День без боя на клочья.
И по трубам подзорным
Звезды прячутся ночью.
Отыщи их попробуй,
Есть ли дно у колодца?
В этих черных утробах
Доживай как придется.
Ветхий полог разорван
Тьма на крышах промокла.
Боль февральским узором
Проступает на окнах.
* * *
Жители странного города мглы
Ночь шерстяная тяжелая пряжа.
Сумерки вяжет, но можно проплыть
Через колючую звездную пажить.
Жители странного города мглы
Горстка ракушек в ладони ребенка
Жители странного города мы
Учимся плакать беззвучно и тонко
Наши созвездья крест накрест во тьме
Звездные линии, белые тропы
Дождь опускается, путая стропы
Хочешь навек поселится во мне?
Здесь среди льдов и диковинных глыб
В сердце моем семицветное лето
Жители странного города мглы
Первые встретят рождение света.
Первые примут в колодцы глазниц
Тонкую линию алого утра
Легкими стрелами смогут вонзить
Вешки любви в направленье попутном.
Свет догорает в полночном окне
Я не ждала, но срослось и запело
Бедное сердце сквозь белое тело
Хочешь навек поселиться во мне?
* * *
Верим в то, чего нет.
Верим в тех, кто не с нами,
Ставим в храме свечу – просто так,
От тоски.
А пророков опять
Побивают камнями.
Я сижу и молчу, выплавляя стихи.
Наши руки в мозолях
От сотен распятых.
Наши души в угаре от сажи и тьмы.
Мы святых приравняли давно к психопатам.
Так во что же мы верим? И верим ли мы?
* * *
Во царствии Твоем дожди и снег,
Навряд ли будут барабанить в окна
И питерский туман густой и блеклый,
Наполнить не сумеет русла рек.
Во царствии Твоем не будет вьюг,
Холодных поездов промозглым утром,
Безумной спешки на такси попутном,
Нежданных встреч, нечаянных разлук…
Кошмаров на Яву пришедших днем,
Скорбей, болезней и петли на шею.
Но если жизнь исправить не успею
И мне не быть во Царствии Твоем.
Поминальная суббота
«Вы выходите, щурясь,
пыль забвенья стряхнуть -
люди, которых нет»
Андрей Лонгвинов
В мою юную память,
Как ветер, ворвавшийся с улиц
Как свечи поминальной
Болезненно - меркнущий свет
Вы проходите, щурясь от света
Устало сутулясь -
Люди, которых нет.
Из туманного мира,
Где все возвращают сторицей
Вы идете, вздыхая о том,
Что вернуть не дано.
И плывут предо мной
Удивленные белые лица
Словно все вы актеры
Эпохи немого кино.
Все сегодня не так
И дома и сердца обветшали,
Но прорвались сквозь ворох
впустую растраченных лет
И в забвение кутаясь,
словно в цветастые шали
Люди, которых нет
* * *
Ты не веришь, а я попробую
Все на карту, игра – всерьез
Облака потемневшей робою
Закрывают сиянье звезд.
Опрометчиво?
-Да
Рискованно?
Да!
Но есть миллион причин.
Ты не веришь, а я попробую,
Мотыльком на огонь свечи.
Ты не бойся, а вдруг понравится?
Отращу два белых крыла.
Мое сердце горит и кается
Раскаляется до бела.
Я иду. Отпусти! Я слышала,
Что обратной дороги нет.
Я в душе по живому вышила
Жажду выйти туда, где Свет.
И не нужно сулить лучшей доли мне.
Тяжело?
Ну и пусть. Прощай.
Окровавленными ладонями
Вновь цепляюсь за острый край
Оскользаясь. По кромке пропасти
Лучше так, чем потом в аду
С покаянием -
Вот я Господи!
Подожди! Я уже иду!
* * *
время штопает по живому
Эти шрамы сойдут едва ли
Ведь к мучителю дорогому
Меня снова виденья звали
Значит нужно настежь –на клочья
Сердце рваного тесный кокон
Моя хищная верность волчья
Будет выть возле ваших окон
Эти шрамы насквозь навылет
Боль как воздух глотаю жадно
Но пронзили меня не вы ли
Своей нежностью словно жалом
Как ранения ножевого
Не ждала этой сладкой пытки
Время штопает по живому
Сквозь края продевая нитки
В храме замершем ставлю свечи
Есть ли горю людскому мера?
Мне сказали , что время лечит
Это вымысел – лечит вера!
Малоизвестный поэт России
Бурное начало ХХ века. Войны, революции, отречение и жестокое убийство царской семьи. Но обрела ли Россия долгожданную свободу? Или же свершила злодеяния, искупать которое будет не одно поколение русских людей. Об этом и писал в своих произведениях великий русский поэт – Сергей Сергеевич Бехтеев. Годы юности будущий поэт провел в Императорском Царскосельском Лицее, где некогда воспитывался А. С. Пушкин. Там он впитывает идеалы верности царю и монархии, проникается высоким духом патриотизма, приобщается
к поэтическому слову. Эти убеждения он сохраняет на всю жизнь. Неслучайно первый сборник своих стихов поэт посвящает матери царя Николая II Марии Федоровне. По окончанию лицея, Бехтеев поступает в Его величество Кавалергарский полк, где вскоре получает звание офицера. Он принимает участие в первой мировой войне, дважды был ранен, но честно и до конца выполняет свой долг перед Родиной. На Кавказе, куда поэт едет в начале 1917 года, Бехтеева настигает страшное известие об отречении императора. В его творчестве
наблюдается перелом. Теперь все произведения поэта пронизаны гражданской тематикой, осознанием трагичности события. Ведь самодержавие и православная вера - характерны для нашего народа. Они всегда были основой русского самосознания, национального характера. И отходя от этих принципов, русский народ губит свою сущность, свой менталитет, обрекая себя на страдание.
В ноябре 1917 года Бехтеев возвращается в родной Елец и, видя страшные изменения, пишет пять знаменитых стихотворений: «Молитва», «Боже, царя, сохрани», «Святая ночь», «Россия», «Верноподданные». Эти произведения Бехтееву удалось передать в Тобольск, где находилась царская семья. Они стали большой поддержкой для невольных изгнанников. Современники вспоминали, что Николай даже прослезился, читая эти стихи, и приказал передать поэту свое царское благословление. Да и можно ли оставаться равнодушным
к таким прекрасным строки, пронизанными такой любовью, искренностью, верой. Прочитайте их, и вы сами все поймете:
Спи без тревог на челе
В тихую ночь Рождества:
Мы возвещает земле
Дни Твоего торжества.
Светочи ангельских слез
Льются, о правде скорбя;
Кроткий Младенец Христос
Сам охраняет Тебя!
Поэту больно видеть «гибнущую Отчизну», которую он так глубоко любит. Но в тоже время, Бехтеев не может просто уехать из России, не попытавшись, хоть чем-то помочь своей родине. Он вступает в добровольческую, монархическую армию, где отважно и самозабвенно борется за свои идеи. Но они оказались не нужны новой России. И в 1920 году Бехтеев вместе со своими единомышленниками отплывает в Сербию. Там поэт избирается председателем отделения Русского национально-монархического союза, пишет статьи, редактирует
монархические газеты; издает сборник гражданской лирики «Песни русской скорби и слез» (1923 году), стихи любовной тематики объединены в книгу «Песни сердца»; пишет автобиографический роман «Правда сердца», в котором художник говорит о причинах поражения Добровольческой армии. Но по-прежнему главной темой его творчества оставалась трагедия России, измена Родине, боль за русский народ. Поэт с грустью пишет:
Была Державная Россия
Была великая страна
С народом мощным, как стихия,
Непобедимым, как волна.
Но, под напором черни дикой,
Пред ложным призраком "сво-бо-д"
Не стало Родины великой
Распался скованный народ.
Однако он глубоко верит, что Россия возродится, а русский народ вернется к истинным православным ценностям.
Я твердо верю - Русь Святая,
Как феникс, встанет из огня,
И вновь воскреснет жизнь былая
В лучах блистательного дня.
Эти строки звучат, как гимн, как завещание поэта. И оно начало сбываться. Сейчас в России открываются монастыри и храмы, возвращаются утерянные в годы советской власти святыни. Вернулась в нашу страну и долгое время никому не известное имя Сергея Бехтеева. А, значит, русская литература обогатилась еще одной жемчужиной - светлой удивительной возвышенной.
Наталья Белов
Конец 2 части
Редакция журнала «Колесо» приглашает авторов и просто творческих людей к общению, сотрудничеству и продвижению настоящего искусства.
Если Вам понравился данный выпуск, можете переслать его Вашим знакомым и друзьям.
