Новости компьютерной литбиблиотеки Б.Бердичевского.

Выпуски на Subscribe.Ru выходят на несколько дней/недель позже и с традиционной рекламой не от меня. Приглашайте к подписке ваших знакомых!

Продолжаю публикацию романа Майн Рида "Роман долины реки Уай" в переводе Д. Арсеньева.
Сегодня 67-я и 68-я главы.

Сообщения

Открылся мой Форум -- Форум Бориса Бердичевского. Регистрируйтесь и участвуйте! На Форуме обсуждается творчество Майн Рида.

На моем сервере вы можете подписаться на рассылку, отписаться, а также изменить адрес подписки.

Внимание: на моем майл-сервере включена защита от спама. Если вы хотите послать мне сообщение, сделайте это через форму на сервере.
Вы также можете вставить текст "AntiSpam-Stop" в заголовок письма, чтобы обойти защиту.

Перевод Майн Рида.
© Д. Арсеньев

Томас Майн РИД.
Гвен УИНН: Роман долины реки Уай.

Продолжение. Начало в No102

Глава LXVII
Дипломатическая глава

Наступил новый день, солнце снова взошло над Булонью; и майор Магон снова в своей столовой со своим единственным гостем капитаном Райкрофтом.

Скатерть со стола убрана, на столе любимый напиток майора; и вот, держа в руках стаканы с пуншем и закурив сигары, они завершают разговор о дневных происшествиях, особенно связанных с тем, ради чего Райкрофт приехал в Булонь.

Майор еще раз поговорил с сестрой - недолго, когда она с подругами была на прогулке после уроков. Разговор добавил некоторые сведения к тому, что они уже знали - и об английской девушке, заключенной в монастыре, и о священнике, который привез ее сюда. То, что это был именно отец Роже, не вызывает никаких сомнений: Кейт его подробно описала девушка, хорошо его знающая. Монашкам известно его имя, которое он получил при крещении, - Грегори; хотя майор провозглашает, что все священники одинаковы, все черные, именно этого священника окружает гораздо более глубокая чернота, и это само по себе помогает его опознать. Даже в монастыре, куда он имеет доступ, с ним связано что-то мрачное, но что именно, молодая собеседница Кейт не смогла определить.

Полученная информация вполне совпадает с ранее известными сведениями о характере священника и с теорией, что он подстрекал к совершению преступления, если не сам его совершил. Это предположение подкрепляется его частыми посещениями монастыря и тем, что он пользуется вниманием настоятельницы. Он ее близкий друг. Больше того, новая английская послушница не первая привезенная agneau d'Angleterre 139) в Булонь и переданная в лоно церкви. Были и другие, все очень состоятельные, способные не только сами содержать себя, но и дать средства на содержание всего монстыря.

Никто не говорит, что эти английские овечки попали во французское стадо недобровольно, но ходят слухи, что последняя привезенная отцом Роже бунтует, и что даже если она станет монашкой, то не по своей воле, что она против этого протестует.

Джек Уингейт всему этому верит: он по-прежнему убежден, что "Sœur Marie" - это Мэри Морган; и несмотря на всю невероятность и неправдоподобность, капитан Райкрофт готов прийти к такому же заключению; майор, который меньше знает предшествующие события, зато хорошо знает монастырь и его обитателей, никогда в этом не сомневался.

- Относительно того, как лучше извлечь оттуда девушку. Как вы считаете, Магон?

Капитан Райкрофт задает этот вопрос не равнодушно или небрежно; напротив, он полон нетерпения. Дочь уайского фермера ему не знакома, зато он теперь хорошо знает Уингейта и намерен помогать молодому лодочнику до конца этого загадочного дела. В трудную минуту Джек Уингейт был рядом с ним, теперь он будет рядом с Джеком во что бы то ни стало. К тому же, образно выражаясь, они по-прежнему в одной лодке. Если умершая возлюбленная Уингейта, чудесным образом воскрешенная, получит также свободу, это может пролить свет на другую смерть, увы, несомненную. Поэтому капитан Райкрофт не совсем бескорыстно помогает лодочнику; задав вопрос, он с нетерпением ждет ответа.

- Придется воспользоваться хитростью, - не сразу отвечает майор; предварительно он делает большой глоток из стакана и затягивается своей "регалией".

- Зачем? - нетерпеливо спрашивает капитан. - Если девушку держат там насильно - так, по всей вероятности, и есть, - ее обязаны выпустить по требованию друзей.

- Вот в этом я как раз не уверен, даже если бы потребовала ее собственная мать, а за ее спиной стоял отец. Вы забываете, старина, что вы не в Англии, а во Франции.

- Но разве в Булони нет английского консула?

- Есть и министр иностранных дел, который дает этому консулу указания; и довольно странные указания, которые не прибавляют уважения ни ему, ни его стране. Я говорю об этом самодовольном дипломате, "ловком держателе бутылок", который забавляет британскую публику своими разглагольствованиями о civis Romanus sum. 140)

- Верно; но какое это имеет отношение к нашим делам?

- Самое прямое.

- Каким образом? Не понимаю.

- Потому что вы не знаете, что здесь проиходит - я имею в виду штаб - Тюильри, называйте как хотите. Там мужчина - если его можно назвать мужчиной - полностью подчиняется женщине; а женщина - известная поклонница римского папы и беспринципного Антонелли.

- Все это я понимаю; но все же не вижу связи. Как английский министр иностранных дел может быть заинтересован в том, на что вы намекаете?

- Может. Если бы не он, все эти четверо, о которых мы говорим, не появились бы. Франция скорее всего была бы по-прежнему республикой, а не империей, прогнившей, как видит весь мир; а Рим - другой республикой, или, может, вся Италия - во главе с Мадзини или Гарибальди. Ибо верно, как то, что вы здесь сидите, старина, именно этот держатель бутылок посадил на императорский трон Наполеона, помог ему опрокинуть кресло президента, которое когда-то ему послужило и перестало быть полезным. Англичане в основном об этом не подозревают, как и о другом: именно эти самые civic Romanus sum посадили Пия на папский престол; эти дьяволы в красных брюках - зуавы - всего лишь пыль, брошенная в глаза народу, кость, которая должна удержать английского бульдога. Он заворчал бы тогда и еще заворчит, когда поймет все эти тонкости; когда покров дипломатии, наброшенный на грязные дела, будет разорван, и их озарит свет истории!

- Магон! Я и не знал, что вы так увлекаетесь политикой! Тем более что вы такой радикал!

- Ничего подобного, старина, я всего лишь человек, который ненавидит тиранию в любой форме и облике - как религиозную, так и политическую. Особенно ту, которая дурачит мир самыми подлыми и дешевыми способами. Я люблю вести дела открыто.

- Но вы ведь не станете сейчас это рекомендовать - в нашем маленьком деле с монастырем?

- А! Это совсем другое дело! Тут цель оправдывает средства - когда борешься с дьяволом, нужно действовать его же оружием. Наш случай именно такой, и мы либо должны воспользоваться хитростью, либо отказаться. Действуя в открытую, мы не имеем ни малейшего шанса освободить эту девушку из монастырских когтей. Даже используя хитрость, мы можем потерпеть поражение; но если победим, то только с помощью ловкости, удачи и, вероятно, большой затраты времени.

- Бедняга! - замечает Райкрофт, имея в виду уайского лодочника, - ему не понравится мысль о долгом ожидании. Он теряет терпение. Когда мы сегодня проходили мимо монастыря, я с трудом удержал его от того, чтобы он не заколотил в дверь, зазвонил в дверной звонок и потребовал свидания с "Sœur Marie". Он хочет, чтобы Мэри немедленно вернули ему.

- Хорошо, что вам удалось остановить его. Если бы он так поступил, все кончилось бы не только дверью, захлопнувшейся у него перед носом. За спиной его захлопнули бы другую дверь - дверь тюрьмы. А вышел бы он оттуда на пути в Новую Каледонию или Кайенну. Да вас обоих могли бы туда сослать. Вы мне не поверите, Райкрофт, но и вы, офицер прославленной английской королевской армии, богатый человек, имеющий весьма влиятельных друзей, - даже вы были бы не только арестованы, но и депортированы, и никто бы вам не помог; даже если бы кто и захотел вам помочь, то не смог. Франция под управлением Наполеона Малого ничем не отличается от времен Людовика Великого, и lettres de cachet 141) по-прежнему в ходу. Сейчас их во много раз больше, и людей сажают в сотни бастилий. Никто не был никогда так порабощен, как эти нынешние бедняги; не только речь у них под запретом - сами мысли на замке, и они не могут поделиться ими друг с другом. Даже близкие друзья боятся довериться друг другу, опасаясь, что один выдаст другого! Ничего не свободно, кроме неискренности и греха; тираны интуитивно поддерживают то и другое; это ослабляет народ, делает легче управление им. Так что, как видите, мой мальчик, нам необходимо действовать скрытно, сколько бы времени это ни заняло. Согласны?

- Да.

- В конце концов, - продолжает майор, - мне кажется, что время не так уж важно. Что касается девушки, то ее не собираются съесть. А что касается ваших дел, то они тоже могут подождать. Как вы сами говорите, след остыл, и несколько дней в ту или иную сторону не играют роли. К тому же оба следа, по которым мы идем, в конечном счете могут слиться. Я совсем не удивлюсь, если плененная девушка кое-что знает о другом деле. Может, именно по этой причине ее и заключили сюда на всю жизнь. В любом случае, такое коварное похищение является косвенным свидетельством против того, кто его совершил. Значит, он и не на такое способен. Поэтому наша задача - освободить возлюбленную лодочника из монастыря, но самым надежным способом, и вернуть ее домой в Херефордшир.

- Это совершенно ясно. Но у вас есть идеи, как этого достичь?

- Есть. И не одна. Я надеюсь на успех.

- Отлично! Рад это слышать. На чем основана ваша надежда?

- На моей родственнице - сестре Кейт. Как я вам говорил, она любимица настоятельницы и допущена в святая святых монастыря. Если, пользуясь такими привилегиями, она не сумеет поговорить с заключенными там, значит она утратила ум, который достался ей от матери. Не думаю, что она его утратила или притупила здесь, в Булони. Напротив, заострила в общении с этими святыми сестрами; и я нисколько не сомневаюсь, что она поможет нам осуществить наш маленький замысел.

- Давайте послушаем о нем, Магон.

- Кейт должна поговорить с английской девушкой, или по крайней мере передать ей записку. Это шаг к ее освобождению. Мы дадим ей знать, что друзья близко.

- Я вижу, что вы имеете в виду, - отвечает капитан, затягиваясь сигарой. Майор продолжает сообщать подробности своего плана.

- Нам придется совершить небольшой взлом и похищение. Отплатим им их же монетой, или подорвем священника на его же петарде!

- Боюсь, это будет трудно.

- Конечно. И не только трудно, но и опасно. Скорее последнее, чем первое. Но это нужно сделать, в противном случае мы должны совсем отказаться.

- Ни за что, Магон! Какова бы ни была опасность, я готов рискнуть. И мы можем рассчитывать на Джека Уингейта. Он будет рад начать действовать.

- Ах! Его нетерпение может быть опасно. Но мы попробуем удерживать его. Я не вижу особых трудностей, если будем действовать быстро. К счастью, есть благоприятные для нас обстоятельства.

- Какие именно?

- Окно.

- Ага! Где?

- В монастыре, конечно. То, которое пропускает свет - немного, конечно, - в келью девушки. К счастью, моя сестра узнала, какое это окно, и видела его снаружи. Оно выходит на территорию, где отдыхают монашки; иногда туда допускают и школьниц. Кейт говорит, что окно высоко, но не выше верха стены сада. Так что лестница, по которой мы переберемся через стену, поможет нам добраться и до окна. Больше сомнений мне внушают размеры самого окна. Кейт описывает его как очень маленькое, и посредине вертикальный стержень. Она считает - железный. Дерево или железо, его мы сможем убрать; но если херефордширский бекон сделал вашу фермерскую дочь слишком полной, чтобы пролезть в окно, тогда вместе с ней застрянем все мы трое. Мы должны установить это, прежде чем попытаемся ее вытащить. Судя по тому, что рассказала сестра, мне кажется, мы сможем увидеть окно с крепостной стены. В такой случае мы смогли бы произвести некоторые измерения и строить догадки на этом основании. А теперь, - продолжает майор, переходя к программе действий, - ваш уайский лодочник должен написать записку своей возлюбленной - я продиктую ее ему. Сестра передаст записку каким-нибудь способом.

- А что потом?

- Пока ничего. Но мы должны готовиться к свиданию, которое назначит лодочник в записке.

- Ее можно написать прямо сейчас, верно?

- Конечно. Я тоже об этом подумал. Чем быстрей, тем лучше. Позвать его?

- Делайте, как считаете нужым, майор. Я вам доверяю во всем.

Майор, встав, позвонил в колокольчик. В двери столовой показался Муртаг.

- Мурт, скажи твоему гостю на кухне, что мы хотим с ним поговорить.

Ирландец исчез, и вскоре на его месте появляется уайский лодочник.

- Заходите, Уингейт, - говорит капитан; Джек заходит и остается стоять, слушая, зачем его позвали.

- Писать умеете, Джек?

Вопрос задает Райкрофт.

- Ну, капитан, я не очень много пишу, но кое-что написать могу.

- Достаточно, чтобы Мэри Морган сумела прочесть, думаю.

- О, сэр, я так хочу, чтобы она получила мое письмо!

- Есть такая возможность. Я думаю, мы вам можем это пообещать. Если возьмете вот эту ручку и напишете то, что продиктует вам мой друг майор Магон, вероятно, записка скоро будет в ее руках.

Никогда не брали ручку так охотно, как хватает ее Джек Уингейт. Потом, сев за стол, как ему приказали, он ждет.

Майор, склонившись над ним, как будто думает о содержании записки. Но это не так. На самом деле он размышляет над астрономической проблемой. За ее решением он обращается к Райкрофту, спрашивая:

- Как сейчас луна?

- Луна?

- Да. В какой она четверти? Ни за что не могу вспомнить.

- Я тоже, - отвечает капитан. - Никогда ни о чем подобном не думал.

- Луна в последней четверти, - вставляет лодочник, привыкший наблюдать за ее переменами. - Если небо не затянуто тучами, она светит всю ночь.

- Вы правы, Джек! - говорит Райкрофт. - Теперь я и сам вспомнил.

- В таком случае, - добавляет майор, - мы должны ждать новолуния. Нам нужно, чтобы после полуночи было темно, иначе не сможем действовать. Посмотрим. Когда это будет?

- Через неделю, - быстро говорит лодочник. - Тогда она зайдет, как только сядет солнце.

- Подходит! - говорит майор. - Теперь за ручку!

Склонившись к столу и расстелив перед собой лист бумаги, Уингейт пишет под диктовку. Ни слова о любви. Но содержание записки внушает ему надежду, что вскоре он сможет прошептать эти слова на ухо своей возлюбленной Мэри!

Глава LXVIII
Недолгий разговор

- Когда кончится этот ужас? Только с моей жизнью? Неужели я всю жизнь проведу в этой жалкой келье? Я жила так счастливо, до этого самого счастливого дня, который так несчастно закончился! Я так любила, была так уверена в любви - ее награды казались мне обеспеченными - и все впустую - как жестоко кончились сладкие сны и светлые надежды! Не осталось ничего, кроме тьмы: в моем сердце, в этом мрачном месте, повсюду вокруг меня! О, какая это мука! Когда она кончится?

Так оплакивает свою судьбу английская девушка - все в том же монастыре, в той же келье. Однако сама она изменилась. Прошло всего несколько недель, но розы на ее щеках стали лилиями, губы побледнели, черты лица заострились, глаза впали, и в них всегда невыразимая печаль. Девушка похудела, хотя это скрывает просторное платье монашки: Sœur Marie теперь одевается в монашескую одежду, хотя и ненавидит ее, как свидетельствуют ее слова.

Произнося свой монолог, она сидит на краю кровати, не меняя позы, и продолжает:

- Я в заключении - это несомненно! И без всякого преступления. Без всякой вражды ко мне. Может, так даже хуже. Тогда у меня была бы надежда на конец заключения. А так ее нет - совсем нет! Я теперь все понимаю - понимаю причину, по которой меня сюда заключили, - держат здесь, - понимаю. И причина сохраняется, пока я жива! Милосердное небо!

Это ее восклицание звучит почти как крик; отчаяние охватывает ее душу, когда она думает о том, почему заперта здесь. На этом основано сознание безнадежности, почти полная уверенность, что она никогда не освободится.

Ошеломленная ужасными размышлениями, она замолкает - даже на время перестает мыслить. Но спазм проходит, и она продолжает свой монолог, теперь говоря более предположительно:

- Странно, что друзья не пришли за мной! Никого не интересует моя судьба - никто даже не спросил! А он - нет, это не странно - только об этом очень трудно думать. Как я могла на него надеяться?

- Но, конечно, это не так. Я могу несправедливо судить о них: о друзьях, родственниках, даже о нем. Они могут не знать, где я. Конечно, не знают! Откуда им узнать? Я сама этого не знаю! Знаю только, что я во Франции и в монастыре. Но в какой части Франции, как я сюда попала? Они так же не знают этого, как и я.

- И могут никогда не узнать! Если они не узнают, что станет со мной? Отец небесный! Милосердный спаситель! Помоги мне в моем беспомощном положении!

После этого страстного взрыва наступает более спокойный промежуток, в котором мысли девушки направляют человеческие инстинкты. Она думает:

- Если бы я могла связаться со своими друзьями, дать им знать, где я и как... Ах, это безнадежно! Никому не позволено заходить ко мне, кроме служанки и этой сестры Урсулы. Обращаться к ним за сочувствием все равно что просить о милости камни пола. Сестра как будто наслаждается моими пытками, каждый день говорит что-нибудь другое. Наверно, чтобы унизить меня, сломать, сделать покорной - заставить принять постриг. Монашка! Никогда! Это не в моей природе, и я скорее умру, чем соглашусь на лицемерие!

- Лицемерие! - повторяет она другим тоном. - Это слово подсказало мне идею. Почему бы мне не прибегнуть к лицемерию? Попробую.

Произнеся эти загадочные слова, она вскакивает. Выражение ее лица неожиданно меняется. Она расхаживает взад и вперед по келье, прижав руки ко лбу, вцепившись белыми худыми пальцами в волосы.

- Они хотят, чтобы я стала монашкой - нацепила черную вуаль! Я согласна - самую черную, какая есть в монастыре. Креповую, если они будут настаивать! Да, я согласна на это - согласна на все. Могут готовить одеяния, все, что нужно, для этого ненавистного монашества; я готова надеть их на себя. Для меня это единственный способ обрести свободу. Да, я в этом уверена!

Она молчит, словно набираясь решимости, потом продолжает:

- Меня вынуждают принять такое решение. Это грех? Если грех, прости меня, Господь! Но нет - не может быть! Этот поступок оправдан несправедливостью - моими страданиями!

Снова пауза, на этот раз дольше. Девушка как будто глубоко задумалась. Потом она говорит:

- Я это сделаю - притворюсь, что покорилась; начну сегодня же - сей же час, если представится возможность. Что показать сначала? Нужно подумать, попрактиковаться, порепетировать. Посмотрим. Ага! Поняла. Мир от меня отказался, забыл меня. Почему я тогда должна за него цепляться? Напротив, почему в гневе не отвернуться от него - как он отвернулся от меня? Так получится!

Скрип в двери говорит ей, что в замке кельи поворачивают ключ. Как ни слаб этот звук, он действует на девушку, как электрический удар, неожиданно и полностью меняющий ее выражение. Мгновение назад у нее было гневное и печальное лицо, теперь на нем только набожное смирение. Изменилась и ее поза. Перестав трагически метаться по полу, девушка садится, берет в руки книгу и делает вид, что старательно читает ее. Это "Помощник верующего", рекомендованный ей, но до сих пор так и не прочитанный.

По всей видимости, она поглощена страницами книги и не замечает ни открывшейся двери, ни приближающихся шагов. И совершенно естественно вздрагивает, слыша голос. Подняв голову, она видит сестру Урсулу!

- Ах! - радостно восклицает сестра - такую радость испытывает паук, видя муху в своей паутине. - Я рада, Мари, что вы нашли себе занятие! Это хорошее предзнаменование - и для вашего душевного мира и для вашего будущего. Вы глупо оплакивали мир, оставленный за стенами. Не только глупо, но и греховно. Но разве сравнишь этот мир с тем, что ожидает вас? Отбросы по сравнению с золотом или бриллиантами! Книга в вашей руке доказывает это. Разве не так?

- Да.

- Тогда пользуйтесь ее указаниями и сожалейте, что раньше не прибегли к ее советам.

- Я сожалею, сестра Урсула.

- Книга утешила бы вас - утешит сейчас.

- Уже утешила. Ах! Как сильно! Не поверила бы, что книга может так изменить взгляд на мир. Я начинаю понимать то, что вы все время мне говорили. Вижу тщету земного существования, вижу, какое оно бедное и пустое по сравнению с яркой радостью иной жизни. О! Почему я не понимала этого раньше?

Удивительную картину можно в этот момент увидеть в келье. Две женщины - одна сидит, другая стоит - послушница и монахиня; первая прекрасна и молода, вторая стара и уродлива. Но еще больший контраст - выражение их лиц. Девушка опустила голову, прикрыла глаза ресницами, словно невинно отрекаясь от грехов; на лице женщины радостное удивление, борющееся с недоверием.

Не отказавшись полностью от подозрений, сестра Урсула стоит и смотрит на неожиданно обращенную послушницу. Своим взглядом она, кажется, проникает ей в самую душу. Но та выносит этот взгляд не дрогнув; и сестра наконец приходит к выводу, что обращение искреннее и что не напрасно она старалась. И неудивительно, что она так себя обманывает. Не первую послушницу она ломает, перемалывает колесами отчаяния и заставляет согласиться с пожизненным уходом от мира.

Убежденная, что ей удалось сломать гордый дух английской девушки, радуясь ожидающей ее щедрой награде, она молитвенно и почти насмешливо восклицает:

- Хвала святой Марии за это новое чудо! На колени, дочь моя, и молитесь, чтобы завершилась работа, начатая ею!

Послушница опускается на колени, а монашка выскальзывает из кельи и беззвучно закрывает дверь на замок.

139) Английский агнц, фр. - Прим. перев.
140) Лицо, обладающее известными привилегиями и правами, лат. - Прим. перев.
141) Королевский указ о заключении в тюрьму лица, имя которого можно вписать; франц. - Прим. перев.

Wednesday, March 03, 2010 01:02
На сервере Бориса Бердичевского этот номер рассылки вышел
Sunday, February 14, 2010 23:18
© Борис Бердичевский
borisba@borisba.com