Про тебя

ОПУБЛИКУЙ!

отчего ... зачем

ОТВЕТЫ

Про хозяйку в стиле «Гав»

Ргав! Я вам сейчас про свою собачью жизнь расскажу. И как мы со своей хозяйкой живём. Р-рр. Ну и пр-риключения были у нас. Я тоже самка, так что хозяйку свою хорошо понимаю, с детства своего. Она меня щенком взяла, наверное, от скуки. Зовут-то её как, это я знаю, слух-то у меня собачий. Да только выгавкать нам слово «Наталья» с трудом удаётся. Поэтому, чтобы каждый раз язык об зубы не ломать, зову её по-нашему: Рохайя. В общем, она одна жила, и поиграть, побегать, покусаться ей было не с кем. И её я сразу полюбила – как она терпеливо убирала за мной нечаянные лужи – только родная мама меня так вылизывала. Особенно это поняла, когда на улицу стала выходить по всякой нужде. Это же надо, сколько терпения новая «мамка» на меня потратила!
Но если обо всех людях сказать, то, моё мнение, не очень они и умный народ, как я поняла. Вот взять, допустим, Рохайю. Когда на улицу выходим, там столько запахов – тыщи! Я ей начинаю рассказывать разные новости: про то, как один и тот же старый человеческий самец каждый день вот по этой дорожке с коровьим молоком и хлебом мимо нашего дома проходит, и про то, сколько тут кошек живёт, и про то, чем кормит мать-соседка своего сынишку. А ещё возле соседнего дома часто старые человеческие кобели собираются, какие-то синие все, еле ходят. В руках у них разные прозрачные бутылки с резким запахом, так что в ту сторону хоть морду не поворачивай! Одно слово – Г-р-р-р! И вот, значит, я ради своей Рохайи нос свой напрягаю, все события во дворе ей выкладываю, хвостом машу, понимаешь, бегаю вокруг неё, а она никакого внимания не обращает, знай себе с той соседкой перелаивается по-ихнему. Это же надо, к своему собственному двору, где живут, люди совсем не принюхиваются!
Конечно, своей хозяйке вида не подаю, на их недостатки не намекаю даже. Но ещё в юности своей вывод для себя сделала – без нас, собак, тяжело будет им в их человечьей жизни. Особенно моей Рохайе – она такая ранимая, доверчивая самка, так что я её, сколько помню, всё защищаю, защищаю. Стоит какому-нибудь настырному двуногому кобелю только посмотреть на неё пристально, я сразу злые глаза делаю и между ними встаю или сажусь. А если тот приближается к ней, начинаю всякие нехорошие слова на букву «Р-р» выговаривать: и пр-ро то, что шерсть у них на ушах не р-растёт, и пр-ро то, что хвостами не машут, и пр-ро то, что даже территор-рию свою не метят – куда уж им на мою хозяйку зар-риться! Зубы-то разок всё же пришлось применить, когда один самец еле стоял на ногах и нехороший резкий запах издавал. Он думал, что в таком состоянии сможет мною собачьими командами распоряжаться, да не вышло! Не помогла и съёмная верхняя шкура на ногах, которыми люди от мух защищаются и от блох. И сколько живу, всё в толк взять не могу: зимой нет ни мух, ни блох, ни клещей, так они на себя совсем толстые шкуры надевают, которые даже я не всякий раз прокусить смогу. А что до меня, так этих зимних белых блох совсем не боюсь, собак они не кусают вовсе. Только шерсть мокнет от них, но это даже приятно бывает. И ещё зимних блох можно жевать – тогда даже пить не хочется. Наверное, они только людей и кусают, взато что шерсти на них почти нет.
То, что я особая какая-то, не как все собаки, это уже давно поняла. Потому что другие из моего племени, которых во дворе вижу, меньше меня и, как только появлюсь на улице, сразу шугаются все, стараются подальше удрать и издали на меня от страха гавкают. А бывают совсем маленькие собачки – ну просто запах один собачий, и больше ничего. Так те с визгом с таким убегают, как будто я им уже в загривок вцепилась. Бегут, бедные, спотыкаются обо всё. Я бы, может, и вцепилась в них зубами – это мне раз гавкнуть такую собачонку на две половинки разорвать, да хозяйка не даст. Чуть что – сразу команды давать начинает и ремень на шее натягивает так, что дыханье перехватывает. Есть, правда, один кобелёк в соседнем дворе, иногда он и к нам забегает. Так он меня не боится, хоть и размерами не вышел. Всё норовит, ме-р-р-завец такой, сзади меня оббежать, да принюхивается. Это мы, собаки, понимаем. Раз не боится, значит зла не держит. Значит, почти любит. Если и мне показать, что тоже его не боюсь, то можно вместе по двору побегать, или по полянке, куда меня Рохайя траву обнюхивать выводит. Я бы и побегала с ним, да только «мамка» моя не подпускает к кобельку, и его, горемычного, гоняет. А вообще-то этот четырёхногий паренёк мне понравился. Пёсья душа в нём открытая, искренняя.
Есть, правда, ещё одна самка, с такими же рыжими и белыми пятнами на шкуре, как мои. И такая же здоровая, стерва. Она у меня в квартире живёт – за стеклом, возле стены. Когда молодая была, пыталась было с ней общий собачий язык найти, да только у этой бело-рыжей, видимо, с головой не всё в порядке – что бы я ни делала, она всё за мной повторяет. Лаять пыталась, так та сама не лает, а только пасть раскрывает в ответ. Потом я ту собаку начала презирать игнорировать – даже гавкнуть не может по-человечески! То есть, я хотела сказать, по-собачьи. А ещё у того стекла появляется тётка, на мою Рохайю похожая. Наверное, они из одного выводка. Хозяйка каждый день с ней переговаривается. Правда, без звука, только глазами водят и зубы скалят друг на друга. А иногда прямо нос к носу принюхиваются, или какое-нибудь ухо одновременно подставляют. И, странное дело, никто из них в этот момент в загривок другой зубами не вцепляется. В нашем-то собачьем народе принято: если кто-то, послабее, свой загривок подставляет, а тот, кто посильнее, должен в него хотя бы из приличия вцепиться. Иначе ведь в стае не проживёшь – одни должны быть сильнее, другие слабее. А люди вообще редко зубами дерутся. Моя, так только тогда, когда новую съёмную шкуру себе справляет. Она обычно вытягивает откуда-то длинный-длинный волос с железным наконечником, и потом начинает железным тем концом в эту шкуру тыкать. А волос за железякой тянется. И вот, значит, чтобы свою новую шкуру с самого начала запугать и привить чувство уважения к хозяйке, у людей, видимо, принято зубами длинный волос понемногу откусывать.
Но это всё я вам рассказывала так, для присказки. Только сейчас история наша с Рохайей и начинается, ради которой вас здесь я собрала. История эта нервная, так и хочется скульнуть или гавкнуть, так что если за ухом не почесали ещё, чтобы лучше слышать, да и пыль заодно стряхнуть, то давайте, а я пока дух переведу.
Ну, в общем, когда я подросла, мы с моей приёмной «мамкой» пошли на какую-то особую полянку, всю застроенную разными деревянными щитами и брёвнами. Удивилась сильно! Ведь на той полянке было много собак, и, главное, некоторые из них были таких же крупных размеров, как и я. Там Рохайя подошла к одному крупному человеческому кобелю. И он, вы знаете, мне сразу не понравился. Во-первых, к хозяйке моей начал принюхиваться. Во-вторых, когда я было «мамку» защищать собралась, он на меня так посмотрел, что будто не собака перед ним, а железяка какая-то неживая. И голос такой жёсткий, видно, он в человечьей стае за вожака был. С этого всё и началось. Всякий раз, когда туда приходили, соберусь было на него порычать, а он как на меня уставится так, словно проглотить хочет. От одной псины я потом услышала, что есть такие огромные змеи, которые собаку за один присест заглотить могут. Потому стала этого кобеля про себя «Змеем» звать. Но на этом мои собачьи кошмары не кончились. Он ведь не просто гипнотизировать меня стал, но и начал заставлять по всяким брёвнам бегать на высоте четырёх собак, и через деревянные щиты перелазить. Однажды не выдержала, рявкнула: «Всё, баста, не буду больше ничего делать!» так он меня на четыре дня в какой-то клетушке запер на свежем воздухе, ни еды ни воды не давал. И, главное, хозяйка в эти дни тоже куда-то пропала. А на пятый день он пришёл, накормил. Такое ощущение было, будто Змей в детстве в собачьей стае воспитывался. Ведь наш закон номер один – кто корм добывает, тот и вожак. Ну что ж, вожак – значит, вожак, моё дело собачье.. Х-р-р-р. Все наши понятия знает, гад. Что я ни сделаю, каким боком не повернусь, любые мои мысли читает. Так что пришлось мне его слушаться, а потом даже в азарт вошла – это когда на человека стали натравливать, который одет был в толстую-толстую шкуру. Так и хотелось эту шкуру прокусить, до самой живой передней лапы добраться, которой он перед моим носом махал. Думала – ладно, привыкну к такой новой жизни. Да тут Змей ещё пару гадостей подложил. Когда я более-менее освоила то, что заставляли делать, стала понимать язык, который люди для общения с собаками придумали, ко мне привели кобеля. Нет, не человечьего. Пса, такого же как я, крупного и с рыже-белыми пятнами. А кобель тот какой-то заторможенный был. Даже не принюхивался ко мне, только знай себе железяками гремел, которые у него были на ошейнике навешаны. А время как раз подошло такое, что мне не по городским – по лесным полянкам сильно побегать захотелось. Если бы волю дали, то я, конечно, получше себе кобелька нашла. Мне в ту пору пёсик вспомнился с соседнего двора – помните, кажется, рассказывала уже? Короче, чтоб от того обвешанного железяками кобеля поскорее отвязаться, стала я сама ему подсказывать, как и что. И все, наконец, от меня отстали.
Но самое страшное, что случилось в нашей жизни с Рохайей, это то, что Змей к нам в дом повадился. Мне-то он не полюбился, а вот хозяйке – наоборот. Она готова была аж на задних лапах перед ним танцевать. Я видела, небольшие собачки так делают, чтобы им какое-нибудь съестное в рот положили. А впрочем, что это я, затявкалась совсем. Ведь люди и так всё время на задних лапах ходят, редко-редко на все четыре-то встают. Подскажите, о чём это я рассказывала? А, вот, повадился он к нам домой. Ладно бы сделал свои кобелиные дела, да и свалил. Так ведь по дому распоряжаться начал, на хозяйку голос с каждым днём стал всё больше возвышать. Вот я потихоньку с собачьего ума и начала сходить. Ведь ясно же было, что от него к моей «мамке» недобро исходит. Значит, защищать её должна. Но как собаке на вожака нашей маленькой стаи зубы скалить, тем более, самке? Даже из соседней собачьей стаи такого никому не пожелаю испытать. Как придёт он домой вечером, так я прячусь куда-нибудь под стол в зале, и схожу, значит, с ума. А самый ужас мой собачий случился тогда, когда мы с Рохайей одновременно почуяли, что у нас обеих будет скоро выводок. Нет, сначала то, конечно, обрадовались сильно. Смотрим друг другу в глаза, всё про друг дружку понимаем и радуемся. Она меня за ухом чешет и шепчет по-своему, а её другую переднюю лапу лижу, всю измусолила. Но вот когда этот Змей вечером ввалился… Ох, вспоминать не хочу. Мы честь по чести, как вожаку, начали ему рассказывать, что же с нами случилось. Так он мне дал команду место своё занять под столом, а Рохайю облаял с ног до головы. И ушёл. А «мамка» моя вся в слезах на диване сидела. У нас-то, собак, слёзы редко на глазах появляются, только когда жара сильная. А у них, видно, слёзы текут, когда скулить хочется. Ну, в общем, скулили-то в тот вечер мы обе, а плакала она одна. А на следующий день рано утром ушла хозяйка куда-то, и на весь день пропала. Даже покормить меня забыла. Так до вечера нежрамши и просидела в доме, ладно, хоть «мать» нужду с утра справить вывела. Когда вечером домой вернулась, я сразу поняла – нет в ней детёнышей, как и прежде стала Рохайя молоденькой самкой. Как это могло случиться, до сих пор понять не могу – собачьих мозгов на это не хватает. А как бы я за её выводком ухаживала! Только представлю, какой бы от её детишек запах исходил… В тот вечер мы тоже сидели, как и в прошлый, вдвоём. И скулили. Но на этот раз она уже не плакала.
А на следующий вечер припёрся двухлапый Змей. И, как ни в чём не бывало, опять начал в нашем доме распоряжаться. И «мамка» слушалась его, а значит, и мне приходилось. Вот только, я заметила, Рохайя уже не так подчинялась ему, как раньше. Уже без улыбки.
Но потом обо всех этих сложностях на время я думать перестала. Потому что народились щенки и все мои собачьи мысли были только о них. Даже о том пёсике с соседского двора думать забыла. А змей опять о себе напомнил. Когда щенята подросли и начали в квартире «порядок» наводить, как я когда-то, стали мои детёныши безвестно пропадать. Пришлось свои мозги напрягать, вычислять, как они могли из закрытой квартиры исчезать. А ответ был прост и ужасен. Перед тем, как третий щенок бесследно исчез, от Змея так моим вторым пропавшим детёнышем разило, что ответ был ясен абсолютно. Это значит, он мне сладкую необглоданную кость подбрасывал, а сам с моими малышками исчезал. В третий раз я на его поганую кость никакого внимания не обратила, на месте осталась. А перед этим даже успела про себя интересный вывод сделать, что оказывается, этот кобель, от змеи родившийся, меня больше своим взглядом заворожить не мог. И кажется, он и сам это понял. Так что в тот вечер схватка между нами намечалась не шуточная. Так бы и было, если бы Рохайя, бестолковая, меня в другую комнату не позвала зачем-то и не начала мою шерсть перебирать. Я же говорила вам, что люди – народ не очень умный, всё не ко времени делают. А когда к своей лежанке вернулась, остался там только один щеночек мой.
Это самый любимый был мой кутёночек. На свет он появился последним, слабенький такой. Зато шустрый! Соображаловка у него – что надо, и весёлым был. Но самое главное – был бесстрашным. Сильно напоминал того соседского бездомного пса, который не боялся ко мне принюхиваться. Бывало, играет, разбежится по комнате, а затормозить не успеет. Бах! Обо что ни будь. Другой на его месте в визг, мамку ищет, а этот сначала доберётся на трёх лапах, или как, до того места, куда бежал, схватит зубами, что хотел, потом уж молча ушибленное место быстренько полижет – и дальше играть. Мне как-то понравилось имя человечье паренька из соседнего подъезда, его весь двор на «Андрюху» откликал. И по-собачьи легко было произносить. Так я своего этого сынка-щенка Дрюхой стала звать. Долго Дрюха один со мной жил, дней этак, если четыре раза по четыре лапы вместе складывать. Разные люди приходили в дом, разглядывали и уходили. Чем-то не нравился им Дрюха. Я, как морда у какого-нибудь пришедшего начинает из любопытной в кислую превращаться, сразу рычать начинала. Нормальный пацан был мой Дрюха, даже лучше всех. А если кому не нравится, так и нечего разглядывать. Потом две молоденькие девчонки пришли. И у них мордочки почему-то не скривились от моего сынка. Наоборот, сразу весёлые стали, и Дрюха им тоже в ответ начал всякие весёлые собачьи анекдоты рассказывать, да за шнурки на ботинках девчонок покусывать. А меня Рохайя как раз, некстати, гулять повела. Я ни по какой-такой нужде на улицу идти не хотела, но раз хозяйка велит, думаю, надо отметиться, а то вдруг вечером её дома не будет. С девчонками почему-то не боялась своего пацана оставлять. Долго мы гуляли, часа полтора. Возвращаемся – Дрюхи нет. Ни под диваном, ни под пыльным шкафом. Гавкаю – не отзывается. Собралась было скулить, да тут Змей пришёл. А от его рук… Дрюхой пахнет! Я ему, гаду ползучему, в глаза смотрю, жду – щас опять команду даст под стол лезть. А у самой невольно между зубов из пасти рычание наружу вываливается. Ну, думаю, за рычанье он меня опять на неделю без жратвы в клетке закроет, но… Змей испугался! Рычания моего испугался! Вот те и вожак. А по собачьим законам, если вожак слабину дал, предстоит ему либо заново доказывать своё командирство с каждым из стаи, либо восвояси убираться в одиночестве побираться, пока подросшие псы глотку не разорвали, либо валяться ему на помойке с той самой разорванной глоткой. Так что повезло Змею в тот вечер, что в нашей стае кроме него – одни самки. Но Дрюху я ему так и не простила, а раз он страх свой показал, вот что против Змея замыслила.
В тот вечер и в ночь после неё я даже под свой стол не залазила. Так и лежала напротив входной двери, ждала… Хозяйка с Змеем, наверное, думали, что Дрюху жду, надеясь на что-то. Но сынка я уже не ждала, не надеялась, что увижу его. А ждала совсем другого. Утром, когда Рохайя со своим уходить, как обычно, собирались, я всё лежала и пристально так на Змея смотрела. Про вчерашнюю трусость свою он, вроде как, позабыл, вроде с духом собрался, но мы, собаки, знаем, что дух у людей иногда бывает некрепок, слабину даёт. И точно, где-то в уголках головы Змея остался вчерашний страх, особенно когда спиной ко мне оборачивался, и тогда ему приходилось усилие воли употреблять, чтобы трусость свою не показывать. Он видел мои глаза и всё понимал. Он понимал, что я всё понимаю. Вот такая у нас была интересная «борьба духа». Но я ещё с вечера всё продумала, и ждала, ждала своей минуты. Наконец, Змей уже вошёл в прихожую, чтобы на себя ещё одну шкуру накинуть, а потом из дома выйти.. И снова пришлось ему спиной ко мне развернуться. Этого и надо было! Как только до моего звериного сознания донеслись еле заметные волны страха, я, тихонечко так, чтоб Рохайя не услышала, зарычала. Волна страха в нём усилилась. Я поймала эту волну и ещё больше усилила её своим рычаньем. Дальше нельзя было терять ни секунды – пока Змей в себя не пришёл. Коротко разбежавшись, вцепилась своими зубами в ненавистную плоть чуть повыше задних, то есть, хотела сказать, нижних человеческих лап!
Какое это было наслаждение! Чувствовать на зубах кость своего врага, чувствовать, как на дёсны сочится его кровь и влага, чувствовать, что он парализован страхом и вот-вот закричит беспомощно. Но никто уже не узнает, как я сама тогда сильно боялась – а вдруг Змей очнётся, придёт в себя, и начнёт опять надо мной командовать, ведь ослушаться я тогда уже не смогу, придётся самой трусливо под стол лезть! Но это был не его день, и Рохайя услышала из его пасти не команды, а вопли ужаса. И не Змей меня в то утро затолкал под стол, а моя хозяйка. Правда мне непонятно было в течение четверти часа из-под стола слышать, как этот кобель смеет лай свой повышать на мою любимую Рохайю, ведь по нашим собачьим обычаям он уже не вожак, а за «центрового» должна была быть та, кто смогла в стае навести порядок. Но Рохайя, почему-то, едва затолкав меня под стол, сразу отказалась от своего лидерства и стояла, слушала уже не лай – визг покусанного кобеля. А потом он ушёл, сильно ударив дверью об косяк.
Следующий день тоже был полон приключений. Я вокруг хозяйки так и вертелась, желая показать, что признаю за ней новую власть в стае, однако она меня будто не замечала. Два слова только и сказала, когда утром по двору гуляли. А вечером вот что было. В нашу с Рохайей конуру ввалились два резко пахнущих кобеля человеческих. Ну я, понятное дело, с радостью взялась за свою собачью службу и давай их облаивать. А вонь от них такая, что потом два дня даже одуванчик по запаху не сможешь от подорожника отличить. Поэтому стараюсь не дышать, а сама уже к прыжку приготовилась. Ох уж эти хозяева наши! Рохайя, вместо того, чтобы вместе со мной на чужаков кинуться, да покусать их всех, в мой ошейник вцепилась и не пускает. А сама плачет. Это я, даже не оглядываясь, по запаху поняла. Не знаю, что с ней было, но я уж всяко не дала её бы в обиду этим двум кобелям, которые на своих задних лапах еле стояли – видать, вонь, которая от них исходила, на них самих тоже действовала, и по запахам они совсем в пространстве не ориентировались.
Потом один ушёл и вернулся снова. В руках у него была какая-то палка с петлёй на конце, навроде ошейника. Они эту петлю на меня накинули и затянули. И только тогда Рохайя догадалась наконец меня отпустить. Я от их наглости в нашем доме ещё больше разозлилась, кинулась было на них, собираясь каждого на две половинки разорвать, да палка с петлёй мешает. Только и смогла, что того, кто палку держал, за дверь вытолкала. Ну, думаю, задача усложняется. Придётся сначала палку разгрызть. И вцепилась в деревяшку зубами. А эти двое со страху трясутся, свою вонь по квартире разносят, меня из квартиры вытащить силятся. И хозяйка моя сзади стоит, слёзы по щекам размазывает, вместо того, чтобы полаять со мной хотя бы на пару. Это же надо, я так хотела всю жизнь перед своей хозяйкой силу свою и храбрость показать. А тут каких-то двое синих трусливых кобелей меня, глядишь, и одолеют, если не успею вовремя палку разгрызть. От такой обиды я невольно скулить начала. Дрюха мой почему-то вспомнился. Пожалела, что не все собачьи знания успела ему передать. Но всё хорошо, что хорошо кончается. Рохайя вышла из оцепенения наконец. Да так начала гавкать на них и из дома выталкивать, что я даже забыла по собачьему этикету хотя бы в знак солидарности подлаять, стаю изобразить. Села, смотрю на неё. От удивления пасть сама собой раскрылась, правое ухо и язык вниз устремились. А эти двое от страха даже про свою палку забыли, так она с петлёй на мне и осталась. Пришлось потом Рохайе её с балкона на землю скидывать. Ну, когда всё кончилось, я, конечно, к хозяйке ползком, шею подставляю, чтоб она, значит, как новый вожак в стае, в неё зубами вцепилась. А у людей, видимо, другие порядки: вместо этого Рохайя сидит себе на диване, гладит меня, а сама молчит, в окошко смотрит, даже под стол не гонит.
С той поры целый год в нашей общей с хозяйкой конуре тихо было. Между собой мы не общались почти. То есть я-то бы с радостью и полаяла с ней, и поиграла. Да только моя всё в окошко глядела сидя, руки на коленях мучила. Видать, про своего детёныша вспоминала, который не смог родиться. Даже когда на улицу выходили, я старалась ей под ноги не попадаться, не беспокоить последними дворовыми новостями. Так зима и прошла.
Змей с той поры у нас больше не появлялся. А пёс тот соседский, который меня не боялся, пропал куда-то.
По весне же в наш дом какой-то новый двуногий кобелёк пришёл. Я, было, «Р-ррр» на всякий случай, думаю, ну вот, опять мне под столом сидеть? А он бесстрашно так, словно та псина соседская, ко мне подходит, стекляшками на глазах сверкает. Есть такие стекляшки, что на человечьей морде. Да сами, наверное, видели не раз. Во-от. И он так, знаете, задом своим виляет, посмеивается. Тут я своего Дрюху вспомнила и растерялась. А он, бестолковый, верхнюю лапу свою тянет ко мне в загривок. Если бы щенка не вспомнила, я эту лапчонку за один раз напополам бы перекусила. Рохайя как раз в тот момент на кухню отлучилась, а как зашла, да увидела, так оцепенела вся. Я же на этого стеклянноглазого смотрю, хочу разозлиться, как на Змея, да не получается. На всякий случай гавкнула вроде, да только мне с ним почему-то поиграть захотелось, тихонько так, не по настоящему, покусаться. Тоже, видать, змей какой-то, раз так загипнотизировал меня, но добрый. Вот мы с ним и подружились. И кличка у него лёгкая была для собачьей пасти – Егор. Проще – Угор. Хотя за вожака я всё же свою Рохайю чтила, а этот – ну, гражданин стаи. Собрат.
Мы с ним и гулять ходили. А однажды пришли на какую-то полянку, где, в молодости моей, много было разных собак, деревянных щитов и брёвен. Но это была не та полянка, на которой со Змеем повстречались, а совсем другая. И тут я увидела, думаете, кого? А вот тех двух девчонок, что Дрюху разглядывать приходили. Правда, девчонками их уже назвать нельзя было, потому что вели они себя не как человечьи щенята, а как взрослые самки, и повадки были у них, как у моей хозяйки – движения плавные, глаза не бегали туда-сюда. Присмотрелась, а с ними какой-то пёс крутился, на мою породу похожий, только размером чуть поменьше нашего. Глядь, а то ж мой Дрюха носится! Я аж на четырёх лапах не смогла устоять, на траву плюхнулась, скулю про себя тихо так, думаю, подойти-не подойти? И хорошо сделала, что не подошла. Потому что все собаки моего Дрюху на поляне боялись и слушались. Даже если размером крупнее его были. Он и ко мне было подбежал, собрался свои права вожака качать. Потом смотрит на меня, смотрит. Вижу, вспомнить никак не может. Так ведь и не вспомнил, стервёнок мой любимый, но и «наезжать» не стал. Ну да ладно, мне мамкиного счастья и того хватит, что видеть его иногда.
Так что с той поры своего Угорку сама за штаны на собачью полянку тащу. Да, вот ещё что. Мы с Рохайей опять детёнышей ждём. Она – своего, человечьего, а я – так целый выводок собачий вынашиваю. О-ггг! Хозяйкины шаги слышу вон из того здания, в котором такой же резкий запах, как у от синих двуногих. Только там синих нету, а все, в основном, самки человечьи в белых шкурах ходят и не качаются. Так что засиделась я с вами чуток. Вы уж своих хозяев ждите, а мы с Рохайей домой пойдём, потому что по шагам слышу – устала она, и скорей домой, посидеть, отдохнуть хочет.



АРХИВ РАССЫЛКИ