Конечно, ты знаешь, как порой невозможно войти во что-то потерянное и недосказанное. Иногда останавливаешься у пройденного начала, а всё уже по-другому. Но ведь ты не любишь верить в долгие остановки? Вот и я не люблю. Просто понимаю, что в плену собственной остановки нельзя оставаться долго... Просто, сбрасывая с себя оторопь, делаю шаг и оглядываюсь... И этот разговор дороги, которая сейчас меня оставит... Разговор дороги со своим солнцем...
— Просто посмотри, что я есть! — сказала дорога солнцу. — Просто посмотри, что бегу за тобой и боюсь не успеть...
— Не успеть — не страшно, страшно успеть не туда, куда хотелось, — сказало солнце и опустилось так низко, что дорога просто вошла в него и вся там растворилась...
— Теперь дорога успокоилась в своём солнце, — сказала я ажурному вечеру. — А где же вход в мой прошлый февраль?
— Поищи на взгорье! — может, он ещё задержался там, — сказал мне ажурный вечер и стал расчерчивать своё небо зыбкой графикой оголённых ветвей.
Мне казалось, что в этих незамысловатых узорах затаилось моё ожидание. Всё казалось, что если дорога привела меня к тому взгорью, где я когда-то встретилась со своим белым совёнком, то и новая встреча должна случиться прямо сейчас. Просто надо, не задумываясь, вглядываться и идти...
И я поднялась на своё взгорье. Там солнце, уносящее свою дорогу, напоследок сыграло партию в бисер с освободившейся от снега сосной.
— И сколько же на тебе драгоценных украшений! — восхитилась я тихому перезвону хрустальных бусин на раскудрявившихся ветвях.
— Обожаю восхищенье! — сказала сосна, стряхнув мне на память несколько хрустальных шариков. — А для того, чтобы кто-то тобой восхищался, просто необходимо украшать себя то снегом, то солнцем, то дождём... Но ведь ты не за этим поднялась на моё взгорье?
— Не для этого... — пожала я плечами, удивившись её прозорливости.
— Тогда не отвлекайся на всё, что блестит! Иди в глубь леса!
А в глубине леса жили свои спуски и свои подъёмы. До меня им не было дела. Их мысли были заняты своим, волнующим туманом. Утопая и проваливаясь в талый снег, я вошла в эту туманную пелену почти так же легко, как моя дорога только что вошла в своё солнце.
— Есть ли у тебя хоть что-то от прежней галереи снежных скульптур? Осталось ли?.. — спросила я сбегающую вниз дымчатую завесу.
— В тумане есть всё, — ответило мне замшелое в своей оголённости сиротливое деревце. — Но всё скрыто. Захочешь найти, а не найдёшь...
— Не слушай его, — сказала расплывающаяся в своей пышнотелости промокшая ель. — Всю галерею февральских скульптур унесла недавняя метель...
— Не все! — возразил подпрыгнувший на взгорье туман. — Надежды не бывают лишними! Даже я не укрываю надежды... Поищи дальше! Дальше — всегда что-то остаётся!
Где-то, за окончанием тумана, мелькнуло что-то похожее на крылья. Наверное, там мой белый совёнок... Завис в переходе таинственного пространства... И ждёт...
— Ждёт! Ждёт! — прозвенели на весу мартовские капли...
— Иди! — загадочно вздохнула играющая прозрачностью своих сокровищ освобождённая от снежного груза ель.