Литературный журналец Михаила Армалинского General Erotic

15 августа 2003

Литературный журналец Михаила Армалинского General Erotic No. 99
http://www.mipco.com/win/GEr99.html

ОБ ОСВЕЩЕНИИ УЛИЦ КРАСНЫМИ ФОНАРЯМИ

        You Only Live Twice or so it seems, 
One life for yourself and one for your dreams...

Music John Barry
performed and lyrics by Nancy Sinatra 

Ты живёшь только дважды, во всяком случае так кажется,
одна жизнь - у тебя, и одна - у твоей мечты.

Песня из Бондовского фильма "Ты живёшь только дважды"


Литература вместе с кино да театром предоставляет возможность читателю-зрителю
прожить несколько жизней погружаясь в события, происходящие у полюбившихся героев.
Эротическая литература позволяет читателю в этих дополнительных жизнях вкусить
множество удовольствий, мысленно участвуя в половой жизни книжных героев. Ну,
не прекрасно ли?
Однако, мне следует с самого начала сказать, что читать эротику я не люблю. А
вот писать её, проклятую, да про неё я не перестаю уже столько годиков без всякого
передыха. Вот и захотелось мне разобраться что к чему и почему да отчего. Причём
захотелось это не в первый раз, я уже пытался разбираться и без особого толку,
ибо никогда "раз и навсегда" никакая "разборка" не получается. А поэтому буду
утешаться, что я действую методом "последовательных приближений" к истине, которая
вовсе не в вине, как принято считать в Древнем Риме и в дремучей России, а в
ебле.

Ебя жизнь, я всегда надеваю презерватив пизды от инфекции тоски и безысходности.
И потому я до сих пор весел и здоров. Такого рода продуктивное отношение к жизни
вывело меня на очень важную ступень восприятия женщин. Убедившись, что без косметики
большинство так называемых красавиц выглядит весьма серо, я от этого пессимистичного
"полупустого стакана" перешёл к оптимистичному "полуполному", посчитав, что всякую
непривлекательную женщину можно с помощью косметики сделать красавицей, а значит
нужно относиться к любой уродке как к возможной красавице и ебать всех, глядя
не в лицо, а в пизду. Восседая на таком тронном основании, я и затеял самокопание
на тему эротики, которое заключается в попытке ответа на следующие вопросы:
1. Почему я пишу эротику?
2. Почему я не люблю читать эротику?
3. Почему множество людей любит читать эротику?
Вот такой я "почемучка".

По божьему велению (обустраивающему всё происходящее) я оказался зрителем случайно
включённой телепередачи о преступнике, который выстроил у себя в доме звуконепроницаемую
камеру, куда он помещал выкраденных женщин и делал из них сексуальных рабынь.
Своё кредо он записал на видео. Кассету обнаружили при аресте, и вот эту запись
я видел. Мужчина-рабовладелец говорил примерно такое: "Я хочу иметь рабыню, которая
бы выполняла все мои желания, а когда мои желания удовлетворены, чтобы она исчезала
до тех пор, пока у меня снова не появится желание".
Я сразу узнал в этом откровении именно свою мечту, о которой я многократно и
по-всякому писал. Я также узнал в этом мечту многих мужчин, о которой в открытую
говорить не принято и которая многими мужчинами просто не осознаётся, но их поведение
подтверждает наличие у них именно этой мечты: сразу, без уговоров ебать ту, что
хочется, да так, как хочется, а отъебав, убрать бабу с глаз долой, пока снова
не возникнет похоть к этой же или к другой женщине. Короче, в большинстве случаев
женщины для мужчины представляют из себя лишь тело с ебальными принадлежностями.
Это не исключает, а часто предполагает существование на этом фоне одной-двух-трёх
женщин, которых ты жадно воспринимаешь целиком со всеми их душевными потрохами.
То бишь любишь.
Итак, эта мечта преступника, иллюстрирующая общемужское восприятия женского тела,
реализуется либо по прямой, срезая углы законов - через преступление, либо в
окружную - через подавление и невроз, либо витиевато: с помощью проекции в творчество,
чем я и занимаюсь. 
Есенин признавался, что "Если не был бы я поэтом, то наверно был мошенник и вор".
Eminem рассказал, что сел бы в тюрьму или был бы убит, если бы не рэп. Если бы
я не писал эротики, то я бы был насильником, растлителем, совратителем и ещё
бог знает кем в несоизмеримо большей степени, чем я есть. И ничего в этом странного
нет, ибо не законы карают противоестественные поступки, а сами законы противоестественны
и карают поступки вполне естественные.
Общество считает преступлением всякую не регламентированную им еблю. И если преступление
- это активное сопротивление обществу, то писание эротики - это пассивное сопротивление
тому же обществу. 
Эротический писатель всегда в некотором роде садист, но не по отношению к живым
существам, а по отношению к моральным нормам. Он испытывает наслаждение от того,
как они под его словами мучаются и превращаются в ничто.
Это объяснение получается слишком простым и скучным. Есть, конечно, и комбинации:
преступник-невротик-писатель. И это, пожалуй, чуть интересней, но незначительно.
Я представляю из себя ещё один вариант: я пишу только тогда, когда я уже избавился
от желания, наёбшись вдосталь, то есть когда сублимировать, казалось бы, уже
нечего. Я пишу, чтобы как-то переждать время до возрождения желания. Но так как
оно возрождается достаточно быстро, потому-то я и пишу чрезвычайно мало. В старости,
когда желание будет возрождаться медленнее, то и писание будет продлеваться.
То есть я, как Казанова, создан для писания в старости.

Великий русский язык побуждает меня именно на эротику. 
Посреди нынешних споров по поводу порнографии и угроз её изготовителям, стало
хорошим тоном жаловаться, что, мол, в русском языке нет подходящих слов для описания
сексуальных контактов. Есть лишь мат и латынь, которые якобы в литературу не
годятся. А вот с моей просвещенной точки зрения это - хуйня. В русском языке
наличествуют прекрасные слова, да только отношение к ним создалось изуродованное
в силу того, что ебля считалась и ещё продолжает властью считаться грехом и/или
грязью. Лишь когда изменится отношение к совокуплению и половым органам, когда
их взаимодействие, наконец, станут считать святым и достойным делом, каковым
оно и является, и когда хуй и пизду признают за воплощение красоты, то и русские
слова эти станут любимыми и красивыми. А пока предлагаю всем недовольным русским
языком перейти на английский и в мате, как уже перешли во всех остальных языковых
областях. Итак, заучивайте: "фак твою мать", "пошёл на прик" и "кант - Марья
Ивановна".
Я же считаю, что русский язык лучше английского приспособлен для описания ебли
хотя бы в силу того, что в нём есть родовые окончания, которых в английском нетути.
Родовые окончания делают русский язык сексуальным в своей основе. "Она ебалА"
и "он ебаЛ" звучит много эротичнее, чем безродовое английское: "he fucked", "she
fucked" По-английски выходит, что великое действо исполняется одним и тем же
образом, как мужчиной, так и женщиной, что, как мы знаем, совершенно неверно
и что подтверждается жизнью и родовыми окончаниями русского языка. 
Или "красивЫЙ хуй" и "красивАЯ пизда" вместо безличного "pretty prick" и "pretty
cunt". И здесь, согласно английскому, получается, будто красота у хуя и пизды
одинаковая, тогда как, уж мы точно знаем, совершенно отличная, что в русском
языке - очевидно, а в английском - сокрыто.
А для самого важного компонента любви существует даже мужская и женская формы
одного и того же существительного: "спазм" и "спазма" - вот какой у нас богатый
русский язык, заимствовавший сие словечко из древнегреческого и угодивший обоим
полам: спазм - для мужчин, а спазма - для женщин.
В каком ещё великом языке видано, чтобы слово "пизда" в мужском роде существовало?
А в русском есть - "пиздюк" называется.
Я знал парня, у которого возникала эрекция от слушания обыкновенных слов женского
рода. Я имел девушек, начинавших течь от речи с мужскими окончаниями, причём
от только словесных.
А мудышкины рыдания, что, мол, в русском языке не существует каких-то там особых
слов для обозначения ебли и пизды с хуем, ну и жопы, конечно, так это - просто
боязнь признать, что особые слова вовсе не нужны, а именно уже имеющиеся подходят
лучше всего, просто обращаться с ними надо уметь. 
Россия даже свой замечательный язык умудряется ненавидеть и уродовать, низкопоклонствуя
перед английским: российская самооценка "дисконтными" "прайсами". 

Когда-то людям будет смешно, что слова "хуй", "пизда", "ебля" вызывали в гражданах
столько ужаса и отвращения. И мой "героический" поступок в уместном и свободном
их использовании будет оценен по достоинству. Более того, я скоро вывешу у себя
на доме мемориальную доску, на которой будет нацарапано: "Здесь живёт великий
писатель Михаил Армалинский". B случае переезда в другой дом я буду эту доску
перенавешивать на моё новое место жительства. Мемориальные доски нужны для живых
писателей, которых помнят значительно хуже, чем умерших. Так что как писал Михаил
Светлов: "Что о мёртвых жалеть нам? - Мне мёртвых нисколько не жаль. Пожалейте
меня, мне ещё предстоит умереть."

Верность русской поэзии строгому метру и рифме тоже весьма сексуальна в отличие
от западного свободного, бесформенного стиха, ибо в этой верности воспроизводится
ритм ебли и жаркие поцелуи рифм. Рифмовка близлежащих строчек - это парное совокупление.
Триолеты - это любовь втроём. Перекрёстная и охватывающая рифма - это смена партнёров.
Рифмы, мужские и женские, дают сочетания пар по сексуальному предпочтению.

А что может быть лучше российского быта, всегда способствовавшего ебле? Скученность
российской жизни пестовала наклонность к групповому сексу. Люди жили да и продолжают
жить, отделённые лишь фанерными стенами, а часто и просто повешенной тряпкой,
вместо стены. По недостаточности кроватных мест, часто люди ложились по двое
в одну узенькую кровать, спали "валетом", чтобы было якобы удобней, тогда как
именно этот "валет" являлся картой "69", провоцирующей на "извращение". Это в
противопоставление западным огромным "супружеским кроватям", которые делаются
не во имя увеличения простора для многоплановой ебли, а для того, чтобы можно
было спать в разных концах кровати, не прикасаясь друг к другу.

Вот ещё один пример особой эротичности русского языка, спрятанной в этимологии.
Так скамейка, на которой занимаются любовью, называется "лавкой" от слова love.
Но иногда хочется подняться в совокуплении повыше "лавки", и тогда уже появляется
"прилавок".

Мне всегда хочется писать о сути (о ебле), а не о пустяках (накрученных вокруг
неё обществом, чтобы её скрыть). Эта суть больше всего пугает людей. Стоит заговорить
о ебле, люди называют это цинизмом. А цинизм - это не что иное, как правда, которая
глаза колет. Если романтика - это образ мышления, основанный на сексуальном невежестве
и страхе перед пиздой и хуем, то цинизм - это образ мышления, основанный на сексуальной
эрудиции и открытом забрале.
Я спрашиваю романтика: "Неужели вы ничего не видите в женщине, кроме души и глаз?"
И он, избегая ответа, спрашивает меня, циника: "Неужели вы ничего не видите в
женщине, кроме половых органов?"
- Вижу-вижу, - отвечаю я - но в другой последовательности: сначала пусть посияет
пизда, а уж потом - душа и глаза.
Таким образом, правда является цинизмом вовсе не для всех, а лишь для тех, кого
она грозит оставить без глаз. Те, кто ополчается против цинизма выказывают тем
самым свою ахиллесову пяту - свой страх перед открытиями, которые сделает в его
жизни правда. И потому такой человек старается обесценить правду, навешивая на
неё ярлык презрения и недостойности - цинизма. Народ, якобы жаждущий правды,
на самом деле всегда бежит её, ибо человек - это страус, который от страха правды
прячет голову не в песок, а в дерьмо.
Кроме того, из-за своей нежелательности правда звучит для многих неправдоподобно
или оскорбительно ("женщины мечтают о нескольких мужчинах одновременно"), тогда
как ложь ("верность до гробовой доски") звучит весьма убедительно и обнадёживающе.

Вот пожалуй, ещё один - благородно-альтруистический мотив для писания эротики.
Извращение для каждого - это то, что для него непостижимо и вызывает отвращение.
Но для занимающихся извращениями их занятия извращением им не представляются
- это их норма, это их наслаждение. Имея в виду относительность понятия "извращение",
следует двигаться по пути универсальной всеприемлемости и первый шаг на этом
пути - установление терпимости, чем и занимаются в демократических обществах.
Терпимость примиряет со всякой формой сексуальности и постепенно общество приняло
не только миссионерскую позицию совокупления, но и любую другую, а также гомосексуализм,
бисексуальность, анальный и оральных секс, проституцию (за исключением США и
других сексуально варварских стран). То есть то, что считалось страшным извращением
пару сотен лет назад и за что можно было лишиться жизни, постепенно стало считаться
нормой или по меньшей мере приемлемым. Чем больше людей будет терпимо относиться
к сексу, тем быстрее извращением станут называть само нетерпимое отношение к
какому-то сексуальному проявлению. Так что моя миссионерская задача (но не позиция)
- делать людей терпимее с помощью "рассказов о прекрасном".

Есть ещё мотив (уж сколько их - целый контрапункт) для писания эротики, который
раньше сидел у меня на периферии сознания, а за долгие годы переполз червячком
в самую его середину. Так как писательство это - общение с читателем, то эротическое
писательство ставит это общение сразу на сексуальный уровень, именно тот, который
я хочу при реальном общении с женщиной - подойти к любой незнакомке и не раскланиваться,
а брать её одной рукой за вымя, а другой - за губошлёпство меж ног. Именно так
и получается, когда самка берётся читать мою книгу. Хочет - не хочет, а ноги
разведёт (или сильно сожмёт, чтобы соргазмить). А если и отбросит книгу, то только
на людях, а оказавшись с ней наедине, уж вопьётся глазами - не оторвать. Так
что если в жизни, увы, не удаётся каждую бабу сразу за суть брать, то с помощью
писательства - играючи.

Обрыдлая, но злободневная фраза "Остановись мгновенье, ты прекрасно!" не уточняет,
о каком мгновении идёт речь, хотя всем ясно, что о ебальном. Общепринятый метод
остановки мгновения (см. мои открытия в GE 95) - это оргазмом и зачатием - каждый
ребёнок это ходячее воплощение остановки мгновенья.
Власть эротического писателя состоит в способности остановить словами множество
прекрасных мгновений в пределах даже одной книги. Своей властью он предоставляет
возможность читателям повторять перечитыванием эти прекрасные мгновения, которые
испытывают герои книги, поскольку жить в наслаждении - это жить против часовой
стрелки.

Понятно теперь, почему я пишу эротику? 
Мне - нет.

2. Почему я не люблю читать эротику?
Чтение эротики для меня так же скучно, как хождение на стриптиз. По-моему, нет
ничего более унизительного для мужчины, чем смотреть на раздевающихся перед ним
женщин и не иметь возможности их выеть. Причём в самом стриптизном зале мужикам
даже дрочить не позволяется. Поистине, как народ имеет то правительство, которого
он достоин, так и мужчины имеют такие сексуальные развлечения, которых они достойны.
(Мужики обабились и позволяют себя иметь возмужавшим женщинам.) Есть, конечно,
редкие исключения, когда раздевающуюся на сцене голячку мужик покупает и ебёт
- зря, что ли она разделась? (Помните примерчик: миллиардер-старичок, купивший
"раздевалку" Анну Николь Смит, а потом сдуру женившийся на ней?). Но подавляющее
большинство зрителей стриптиза после окончания действа бегут домой дрочить в
тряпочку или в ненавистную жену. 
Тут же я подумал, а не так же ли унизительно для мужчины видеть проходящую мимо
него красивую женщину, которую он, естественно, хочет и не имеет возможности
её тут же выебать - не важно, что она не раздета, вполне достаточно того, что
формы её выпирают во все стороны из платья, а лицо так вовсе совсем не прикрыто.
Иными словами, мужчина постоянно попадает в унизительное положение, когда он
хочет какую-либо бабу, но поиметь, которую ему не дано. И только деньги и власть
могут спасти мужчину от перманентного унижения.
Таким образом, чтение эротики для меня - это ещё одна форма систематического
унижения мужчины с помощью общественного устройства, предназначенного для защиты
женщин от мужских желаний.

Чтение эротической литературы также напоминает мне подслушивание из-за невозможности
подглядывания. Лучше один раз увидеть, чем десять раз прочесть.
Я, конечно, приветствую просветительскую функцию эротической литературы, исключительно
полезную для юных любителей и для тех, кому жизнь не предоставляет достаточно
возможностей для практических занятий по получению наслаждения. Есть также люди,
которые навострились возбуждать себя чтением эротики, что, по-видимому, тоже
полезно. Однако цели обучения и возбуждения в наше время значительно эффективнее
достигаются с помощью доступных зрительных изображений от фото до видео и интернета.
Некоторые скажут, что одно не заменяет другое. Для меня - заменяет. Я с бОльшим
удовольствием посмотрю добросовестно и умело отснятую оргию на видео, чем буду
о ней читать, пытаясь разобраться "где тут Петя, где Серёжа". Короче, чтиву я
предпочитаю зриво. 
Когда видео станет доступно, как книга, текстовая эротика перестанет быть привлекательной.
Неужели прочесть такую фразу (см. книгу "В гостях у тётушки", о которой ниже):

"Ложись на меня и суй его в мою пизду. Видишь, я раздвинула. Давай, я его направлю.
Вот так! А теперь вынимай и снова туда..."

неужели, повторяю, прочесть это интереснее, чем взирать на экран, где героиня
не только произносит эти же слова, но ещё в деталях показывает что и как раздвинула
и куда и как направила.

Зрительные образы сильны тем, что они избавляют от необходимости воображать,
тогда как текст вынуждает тебя на воображение. Потому визуальная эротика - это
решённая за тебя задача, а текстуальная эротика - это задача со множеством решений,
ибо каждый фантазирует своё. Прочтёшь слово "пизда" - и воображение устремляется
представить её во всём её многообразии. Увидишь пизду - и воображение полностью
удовлетворяется на какой-то срок. Но нет лучше реальности, дающей полную свободу,
которая является не столько осознанной, сколько нащупанной необходимостью.
Вполне возможно, что найдутся люди, которые предпочтут измышлять ту или иную
пизду, смакуя само это волшебное слово, чем соглашаться с конкретной пиздой,
показываемой в данной момент на экране. Для тех, кто не хочет принимать навязываемую
зрительным образом однозначность, весьма легко осуществить зрительный запуск
череды различных пизд, из которых зритель выбирает наиболее для себя привлекательную
и таким образом возвращается необходимость использования воображения (для осуществления
выбора) даже в готовых видео изображениях. И недалеко то время, когда человек
научится всё воображаемое точно преобразовывать в зрительное трёхмерное изображение
с запахами и тактильными ощущениями и тогда можно представить новую жизнь текстов,
когда весьма абстрактный эротический текст будет только толкать читателя на воображение
в каком-то направлении, и всё, что читателю начнёт приходить в голову, будет
тотчас становиться зрительно реальным и ощутимым в виде материализованных образов.

А пока чтение эротики для меня - это укор в бездействии: что же это я, вместо
того, чтобы ебать баб, читаю о том, как другие их ебут? Нет, уж лучше я буду
сам писать, ебя словами всех подряд, раз нет у меня пока денег и власти, раз
никакое реально имеющееся количество баб не в состоянии унять мою похоть на сколько-нибудь
продолжительное время.
Для меня чтение эротики может представлять интерес лишь тогда, когда она провоцирует
во мне не похоть, а мысли. Но такая эротика встречается крайне редко и потому
для активизации мыслительного процесса я предпочитаю женщину. Если можно медитировать,
глядя в пупок, то ещё лучше медитировать, глядя в пизду.

3. Почему множество людей любит читать эротику?

Эротику, должно быть, читают по нескольким причинам: возбудить желание, получить
образование (что к чему), пофантазировать-помечтать и чёрт его знает для чего
ещё.
Читая эротику, люди бегут общества, где мораль является общепринятым надругательством
над человеческой сексуальностью. Для одних эротика - это милая теория сексуальной
вседозволенности в отличие от подлой практики неизбывной неудовлетворённости.
Для других чтение эротики - это возможность знакомиться с тем, о чём сам не смел
подумать или смел да не так подробно и красочно.
У читателя эротики, погружённого в рассказы о земном рае, может лишь возникнуть
завистливый вопрос: неужели и разнообразие приедается? Читать о нём - уж точно.

В эротических текстах человек находит недвусмысленное подтверждение тому, что
"мир стоит на пизде и хуем подперт". И впрямь, если хуй называется "концом",
то пизда должна называться "началом". Если копнуть, заглянуть, ковырнуть - всё
так или иначе с еблей связано. Потому-то суть самых серьёзных открытий в психологии
секса сводится к обыкновенным трюизмам. Так величайшие открытия Фрейда состоят
из утверждений повсеместности хуя и пизды и непрерывности фантазируемой ебли.
Конечно, путь к доказательству краеугольности этих трюизмов был нелёгок, поскольку
именно приближение к самому простому в человеческом обществе сделано самым сложным.
Так что все эврики в изучении сексуальных отношений между людьми переходят в
вопль: "А король-то голый!" Как говорила одна моя знакомая - "всё это на уровне
мхов и лишайников". 
Истинная сложность в том, чтобы познать, как же удалось Проведению сделать для
человека самое простое самым сложным? Изучить механизмы усложнения простого и
его запрятывания - вот что удивительно и поучительно.

В эротической литературе вся жизнь героя состоит исключительно из любовных приключений,
и в этом кроется истинный гуманизм - наслаждение является универсальным добром
даримым друг другу и на этом строится мораль эротической литературы. Её герой
- это положительный герой, так как - каждой женщине ему хочется сделать приятно.
Читатель познаёт, что смысл ебли заключается в её постоянном возобновлении. В
сладостном уничтожении желания и беспощадном его возрождении, в парадоксальности
пизды, которая с одной стороны - тупик, а с другой стороны - бездна. С одной
стороны - вход, с другой стороны - выход. С одной стороны - исток, с другой стороны
- устье...
Читатель с неподдельным удовлетворением находит описание своей мечты об идеальной
женщине. Там она - настоящая пионерка, тело которой и есть ответ на клич природы:
"Будь готова! - Всегда готова!", ибо женщина рождена анатомически всегда готовой.
Суть женщины - это пустота, которая тщится быть заполненной хуесеменем. Так и
хочется крикнуть зарвавшейся бабе, забывшей своё предназначение: "Знай своё пустое
место!" И заполнить его.

В эротике читатель находит обетованное освобождение от ненавистной моногамии,
которая есть продолжение политики "разделяй и властвуй", осуществляемой обществом
по отношению к человеку. Людей разделяют на минимальные группы, возможные для
выживания и продолжения рода - на строго зафиксированные браком пары. Такими
разделёнными ячейками легче всего управлять и властвовать над их судьбами, ибо
если начнётся свободная смена партнёров, объединяющихся в разнообразные группы,
то такого рода собрания людей выйдут из подчинения, так как подвижным многочисленным
соединениям легче вести партизанскую войну против общества, присвоившего права
своих членов на наслаждение.
Читая эротическую литературу, мужчина наслаждается от яркого воплощения своей
философии, которая исчерпывается пословицей: "люблю, пока ебу". Женская же философия
описывается фразой: "люблю, пока надеюсь". Обещание будущего женщина принимает
за чистую монету. И отдаётся. Либо в предвкушении будущего, либо за чистую монету.
Чем откровеннее эротика, тем очевиднее становится для мужчины, что у женщины
- всё поставлено с ног на голову, так как она ходит вверх дном. Женщина влечёт,
не потому, что она с душой, а потому что - с душком. Узнавание этих очевидностей
вызывает в читателе облегчение, как исповедь.

В эротической литературе не выдвигаются обвинения в патологии, извращённости
или сумасшествии из-за любви к ебле - там всё только чрезвычайно нормальное.
Есть немало людей с повышенным уровнем похоти, и вместо того, чтобы считать это
талантом и радоваться ему, моралисты и психиатры обзывают этот талант ненормальностью
и подыскивают ей причины в обязательно несчастном детстве, в том, что над этим
ребёнком непременно кто-то сексуально измывался. Родиться просто с повышенным
уровнем похоти не разрешается - это обязательно считается пороком, который нужно
лечить, сдерживать и от которого нужно избавляться. В эротическом тексте - только
такие люди и геройствуют, включая и второстепенных персонажей - в эротике всегда
есть место подвигу, причём много и разного места.
Читая эротический текст, забитый человек ощущает себя свободным, отпуская вожжи
своего воображения и отбрасывая шоры, в которых его держит стыд и невежество,
страх и немощь.

Эротическая литература открывает также замалчиваемую суть всякой красоты, которая
основана на красоте половых органов, красоте соития. Если мужчина говорит или
думает, что женщина красива - это значит ни что иное, как он хочет её ебать.
Красота это и есть то, что хочется иметь, то есть продлить жизнь красоты с помощью
своих сперматозоидов. 
Красота, определяемая как гармония, тоже происходит из гармонии процесса соития
со своим развитием, ритмом и целью. Красота линий, дизайна опять-таки завязана
на линиях женского и мужского тела. Да и что удивляться - если мы согласны с
древним заявлением, что человек - есть мера всех вещей, то тогда, раз секс является
определяющим в человеческих устремлениях, то и красота становится его производной.

"Не трогай мою красоту?" п говорит деревенская женщина мужчине, лезущему ей под
юбку, имея в виду пизду и чётко сознавая, что есть красота. Порнография таким
образом - это не что иное, как квинтэссенция красоты. А женщина - это источник
порнографии. 
В любой перечень порнографических объектов, должны входить изображения цветов
- символа красоты, так как они являются половыми органами растений, которые к
тому же бесстыдно напоминают человеческие (что, кстати, и происходило с орхидеями
в викторианской Англии).

В эротике коэффициент полезного действия по времяпровождению с женщиной - приближается
к ста процентам, как у вечного двигателя (то есть её ебут с незначительными перерывами).
А в реальной жизни КПД женщины чаще всего не выше, чем у паровоза. Неудивительно,
что женщины составляют значительную часть потребительниц эротической литературы
- в ней сбывается и толика их мечтаний.

Люди, играющие со смертью, исполняя опасные трюки, связанные с риском для жизни,
зовутся храбрецами и вызывают почтение. А люди, играющие с той же смертью, ебясь
без презерватива, рискуя заразиться СПИДом, вызывают презрение и порицание. Смерть
от боли считается почётной, смерть от наслаждения - презренной. 
Могут сказать, что исполнители опасных трюков, хотя бы приносят удовольствие
многочисленным зрителям, которые получат особое наслаждение (сладкий ужас), оказавшись
свидетелями гибели смельчаков. Но если ебущаяся парочка предложит наблюдать за
своими подвигами той же многочисленной аудитории, чтобы тоже доставить ей удовольствие
(сладкий восторг, вместо сладкого ужаса), то это назовут непристойностью и запретят
или резко ограничат к показу. Вот чего стоит мораль нашего живодёрского общества.
В эротике же провозглашаются истинные моральные ценности, основанные на торжестве
наслаждения, а не на его попрании.

В эротической литературе развенчиваются фальшивые стереотипы, что вызывает радость
освобождения при чтении. Так, легендарная "женская гордость" состоит из двух
противоречивых частей: с одной стороны, женщина гордится, что её хотят множество
мужчин, а с другой стороны, она гордится, что никому не даёт. В эротике женская
гордость последовательна - она состоит в том, женщина не только гордится, что
её хотят, но и тем, что получает наслаждение от всех, кто её хочет.
Согласно христианству, пизда - это место преступления, которое состоит в наслаждении.
Согласно эротике, пизда - это место наслаждения, не получать которое есть преступление.
Негасимая плоть героинь эротических повествований влечёт читателя не хуже живой.

Суть психической жизни общества состоит в периодическом пересматривании границ
дозволенного и недозволенного. Причём каждая очередная нанесённая граница принимается
законами близко к сердцу, то есть почитается в каждый данный момент незыблемой
и за пересечение её следует жестокое пресечение. А потому при каждом нарушении
границы выплескиваются жаркие эмоции. Эротическая литература по своей идее преступает
все границы и потому, в каком бы состоянии ни находилось общество, эротическая
литература всегда будет вызывать заведомо сильные эмоции. Это можно проиллюстрировать
так: как бы в обществе ни разрешалось всё больше и больше обнажаться женщинам
публично, никогда не было и пока ещё не допустимо, чтобы женщина разводила ноги,
держа пизду зримой на виду у всех (Шэрон Стоун мелькнула пиздой в кино на долю
секунды и общество решило закрыть на это глаза, хотя миллионы мужиков до сих
пор на это глаза пялят). А эротика как раз и является этой женщиной с разведёнными
ногами, гарантированно вызывающая сильные эмоции вне зависимости от степени обнажённости,
разрешённой в данное время в обществе. Эротика - это заведомое разрушение границ,
какими бы железобетонными или прозрачными они ни были. Читатель эротики становится
в какой-то мере соучастником этого разрушения, о котором всегда мечтает человек
желающий. Никаких святынь! Похоть - превыше всего!

Да, кстати, чуть не забыл - а что же такое эротика?

В детстве даже Большая Советская Энциклопедия была источником порнографии. Статья
"Женские половые органы" и анатомический рисунок, украшающий её, была любимой
и самой познавательной и возбуждала не меньше, чем порно видео - нынешних юнцов.
Я не стану докапываться, в чём разница между эротикой и порнографией. Я уже писал
об этом не раз и вывод состоит в том, что смысла в этом разделении нет. 
Хотя многие люди до сих пор тратят жизнь на изобретение определений, что такое
эротика и что такое порнография, над этим занятием можно было бы посмеяться,
если бы оно часто не было вынужденным для спасения благосостояния или даже жизни
как автора, так и издателя. Докажешь, что это эротика - и люди на свободе. Убедишь,
что порнография - и люди отправляются в тюрьму или на тот свет. Для меня, к счастью,
этой угрозы в Америке пока не существует. (Да здравствует свобода слова "ебля"!)
Поэтому, чтобы не возиться с малозначащими для меня словами - эротика там или
порнография - я их смешал в кучу свального не греха, а торжества, ибо групповой
секс - это групповая терапия для лечения сексуальных заблуждений о женщинах и
мужчинах.
И вот Россия оказалась родиной не только элефантов, но и абсолютно точного определения
отличия эротики от порнографии. Как мне стало известно из достоверных московских
источников, книжные магазины должны платить различного размера побор, которым
их обкладывает как всегда высоконравственное российское правительство. Величина
этого побора зависит от того являются ли продаваемые книги художественной литературой,
эротикой или порнографией. За эротику приходиться платить значительно выше, чем
за худлит, а за порнографию - столько, что издателям от этих продаж почти ничего
не остаётся. В Москве нашлось авторитетное лицо, которое выдаёт справку, которая
по сути является удостоверением личности или паспортом книги. Если это авторитетное
лицо, устрашающе напоминающее авторитетный зад, выдаст справку, что данная книга
является эротической, а не порнографической, то справка эта будет размножена
книготорговой фирмой в таком количестве, чтобы её копия оказалась в любой торговой
точке ихней необъятной родины. Посему если бдительный милиционер, известный своей
любовью к литературе, подойдёт к лотку с книгами, вытащит одну за соблазнительную
обложку и спросит: "Многоуважаемый господин, это Вы почему порнуху продаёте?",
то в ответ на этот запрос, продавец вытащит из стопки подобных справок, говорящую
о данной книге, и протянет её блюстителю антипорнографического порядка. Там будет
серым по серому напечатано, что книга является не порнографией, а эротикой. Таким
образом, честь и достоинство книжного магазина и издателя заодно с автором книги
будет эротически сохранены. Стоимость получения такой волшебной справки негласно
известна каждому издателю - 200 долларов. Итак, 200 долларов стали в России основой
определения, является ли книга порнографической или эротической. Благодаря такой
мудрой классификации, над которой тщетно бились западные умники, вскоре в России
вообще не останется порнографии, и в войне с нею будет одержана полная и окончательная
победа российской эротики над американской порнографией. Следующим шагом будет
учреждение праздника с выходным днём для чествования дня Независимости России
от тлетворного влияния заграничной порнухи.

Лет десять назад я получил письмо от читателя из российской глубинки, который
жаловался, что в магазинах нет книг по эротике и фантастике. В этой жалобе характерно
то, что эротика и фантастика поставлены в один ряд, и действительно эротика -
это тоже фантастика, но не на научные или социальные темы, а на ебальные. Как
научная фантастика во многом когда-то сбывается, так и многие эротические фантазии
могут для читателя (и для автора) сбыться, а значит мечтать надо обязательно.

Тут приходит мысль, что любая фантастика есть не что иное как эмоциональное планирование,
без которого целевое существование невозможно. А так как главнейшая цель человека
это наслаждение, привязанное к размножению, то тогда жизнь без планирования своего
эротического будущего невозможна. Эротика, таким образом становится средством
управления свершением мечтаний. Если бы люди не потребляли эротику, то они бы
не стремились к своему светлому будущему с таким остервенением. А светлое будущее
- что бы там ни говорили - это прежде всего, сексуальная удовлетворённость или
вернее, бесконечная череда удовлетворений. 
В документальном фильме о недавно почившем американском великом юмористе-актёре
Bob Hope, показывали его бесчисленные выступления перед военными на различных
фронтах. На все эти выступления он брал с собой разных артисточек, которые дрыгали
голыми ногами и показывали свои еле прикрытые сиськи и зады толпам голодных солдат
и офицеров, вопящих от похоти при каждом движении знаменитого мяса. Во время
одной из таких дразнилок Bob Hope пошутил, перекрывая в микрофон гул и вопли
самцов: "Я взял её с собой, чтобы вы знали, за что воюете". В этой шутке доля
правды была таких размеров, что от шутки мало что осталось. Армия осуществляла
планирование своей будущей ебли и за осуществление её согласна была рисковать
жизнью, чтобы победить, ибо победа гарантирует еблю вражеских самок и еблю благодарных
женщин родины.

Мировой рост потребления порнографии должен только радовать моралистов и правителей,
ибо он является ярким показателем успешности подавления в обществе половой жизни.
И впрямь, будь ебля доступна в своих различных формах, а не ограничена со всех
сторон античеловечными законами, то и нужда в порнографии резко уменьшалась бы.
Зная, что порноэротика п это фантазии и мечты о сексе, мы понимаем, что фантазируем-то
мы и мечтаем лишь о том, чего не имеем. Так что чем больше потребление порнографии,
тем, следовательно, успешнее подавляется половая жизнь в обществе.

Один из укоров эротике с угрозой переименования её в порнографию заключается
в том, что сексуальные сцены в ней являются самоцелью, а должны служить общему
замыслу произведения, охватывающему широкий круг проблем, а не только секса.
Таким образом, подход к литературе копируется с практического подхода к жизни,
где общество требует, чтобы сексуальная жизнь была умеренна а также уравновешена,
оплачена, скомпенсирована общественно-полезным трудом. Известно, что общепринятая
мораль основана на запрете всего рафинированного, концентрированного - всё должно
быть разбавлено водицей повседневности, быть умеренным и вялым. Однако, как искусству
не пристало копировать жизнь, так и при выборе критериев искусства не позволительно
копировать критерии, предъявляемые к человеку - "вести себя в обществе прилично
и заниматься общественно-полезной деятельностью".
В талантливой эротике происходит описание раздумчивой ебли и её философических
окрестностей, с прочими вывертами и виньетками, на которые в реальной жизни,
когда активно вовлечён в священнодействие ебли, головы не хватает, и всё твоё
тело - это один большой хуй. Такая эротика не пытается вступать в конкуренцию
с жизнью, старательно имитируя её, а творит свою собственную реальность нередко
весьма диковинную. Именно такую литературу не заменить зрительными образами,
до тех пор, пока человечество использует для общения слова и речь.
Но это я такой разборчивый, а европейское общество последние несколько веков
без всякого разбора запрещало или уничтожало любое печатное издание, которое
смело открывать самую страшную тайну человеческого общества - что люди ебутся.
Вместе с книгами уничтожали как морально, так и физически их авторов и издателей.

Книги серии "Улица Красных Фонарей" являются памятниками этим запрещавшимся текстам,
которые воспевают замалчиваемую суть человеческого существования.
Эти книги - щедрые книги. И вот почему я их таковыми считаю. Теперь издатели
повсеместно и нагло обманывают читателя-покупателя: книга издаётся в яркой твёрдой
глянцевой обложке, но когда её раскрываешь, видишь газетную бумагу, на которой
аршинными буквами набран неотредактированный и неоткорректированный текст как
правило слабосильного и нередко слабоумного автора. С такими буквищами и с двойным
расстоянием между строчками книгу свёрстывают на страниц триста, чтобы заломить
за неё по полной цене, как за фолиант. Но если этот текст набрать нормальным
шрифтом, то страниц в этой книге вышло бы меньше сотни и получился бы настоящий
"блин", блин. Но эти издательства озабочены лишь одним - выпечь побольше да побыстрее.
Для них покупатель - это лох, который всё съест. И главное - купит. И надо им
отдать должное - по отношению к покупателям они оказываются правы.
Книги же серии "Улица Красных Фонарей" оформлены умышленно скромно, но с достоинством
- все они в демонстративно мягких обложках, украшенных цветными репродукциями
женщин с известных, в основном западных настенных картинок (pinup girls). Мягкая
обложка и хотя не роскошная, но не газетная бумага имеют целью сделать книгу
доступной по цене для любого читателя. И действительно, цена за эти книги исключительна
низка от 20 до 40 рублей. Но самым важным и самым приятным сюрпризом для читателя
является то, что в каждой книге много "мяса" - в среднем 150-200 страниц, но
зато с текстом так убористо набранным, что если его напечатать нормальным шрифтом,
то книги стали бы в два раза толще. Так что чтения, хоть отбавляй. Все тексты
тщательно отредактированы, переводы - замечательны, и все книги снабжены обстоятельными
и остроумными предисловиями/послесловиями, а также вдумчивыми примечаниями и
комментариями. Текстологическая и библиографическая работа делается поистине
научная. Если издать одни только предисловия/послесловия из этих книг под одной
обложкой, то получилась бы интереснейшее исследование о сути эротики на прелюбопытных
примерах. Совершенно очевидно, что книги серии "Улица Красных Фонарей" сделаны
с любовью не столько к деньгам, сколько к литературе и её ценителям - вот почему
я называю эти книги щедрыми. 
Составителем серии, её редактором и автором большинства сопроводительных материалов
является Ольга Воздвиженская, одна из ведущих российских специалистов по эротике,
поэт и прозаик (её роман "Море и остров" см. GE88 скоро выходит в этой серии).

Начались Фонари с публикации переводов классической западной эротики 19 века,
а недавно наряду с ней стали публиковаться и произведения 20 века, а также (ура!)
работы современных российских авторов. Пока в серии издано только два автора:
это книга Левиты Вакст "Это - Любовь", о которой я писал в GE83, а вторая - повесть
П. М. Макарова "В гостях у тётушки". Об этой книге я хочу поговорить подробнее,
чтобы на её примере продолжать обсасывать вкусную тему эротики. 
Говорить о переводах, хотя они в этой серии, как я уже сказал, замечательные
- это всё равно, что встречаться не с желанной женщиной, а с той, что на неё
похожа, но, разумеется, ничего общего с любимой не имеющей. Хотя общий смысл
женщины - гениталии - у той другой, конечно, тоже присутствуют, и для большинства
этого оказывается достаточным для удовлетворения литературной похоти. Но мне
удовлетвориться литературно не так легко, как в жизни.

Книга Макарова "В гостях у тетушки" вызвала широкий интерес в частности из-за
того, что, как считают, она описывает сексуальные приключения героя, происходящие
во время Великой Отечественной войны, а это открывает ещё одну якобы великую
и для многих страшную тайну, состоящую в том, что даже во время войны люди еблись.
Так из-за постоянного притеснения обществом сексуальной правды, приходится воспринимать
"дважды два четыре" как великое открытие человеческой математики, просчитавшей,
что люди ебутся всегда, в максимально возможном количестве при любых условиях.

Война же "В гостях у тетушки" присутствует только как оправдание способности
героя ебать всех женщин подряд, ибо мужское население ушло на фронт, и поэтому
женщины голодные, как собаки. Простите - как суки. 
Свободный распорядок времени в тыловой жизни непрерывно ебущегося героя объясняется
его лёгким ранением, от которого он радикально лечится в бесчисленных женских
объятиях. 
Кое-где в тексте появляется мужчина с военным увечьем, мелькают слова военного
происхождения, но никакой войны в книге не чувствуется, как не чувствуется Россия
в американском порнографическом фильме от того, что женщина, которую ебут, нахлобучила
на себя каракулевую папаху с красной звездой. 
Таким образом, война используется в книге лишь для освежения фона непрестанной
и разнообразной ебли, каковая является истинной сутью книги. Однако, из военного
камуфляжа можно сделать побочный вывод, который автор, наверно, не имел в виду,
что война являет собой ситуацию воплощённого сексуального рая для мужчины в тылу,
где он находится как козёл в огороде, ибо конкуренция для него сведена к минимуму.
В военном тылу неудовлетворённые желания освободили женщин от кокетства и стыда
(ведь стыд на них напяливали мужчины, а они на фронте или убиты) и женщины могут
со спокойной совестью отдаваться любому из оставшихся мужчин, заниматься лесбийской
любовью, кровосмешением и чем заблагорассудится. Таким образом, ужас войны, который
остался вне книги, оборачивается великим счастьем для непрестанно совокупляющихся
персонажей книги.

Возвращаясь к аналогии с порно фильмом о России, где героиня в папахе с красной
звездой, такой условный подход к России говорит вовсе не о бедности воображения
режиссёра, а о том, что в ебле исторические и национальные подоплёки не важны
и не видны, и используются они лишь для создания видимости разнообразия, на котором
основана жизнь сексуального возбуждения.
Подобное относится и к эротической литературе - ей вовсе необязательно отвечать
за то, на что она претендует в названии или в намерении. Основная цель этих текстов
- воспроизвести в словах сексуальные грёзы автора. Если эти грёзы исчерпываются
всевозможными совокуплениями, то тогда и текст по своей структуре невольно или
вольно будет имитировать совокупление по темпу, по развитию: возрастание возбуждения
до своей высшей точки, оргазма, за которым кончается книга. Как и здесь, так
и в большинстве книг, родившихся из сексуальных грёз, всё идёт по канону и начинается
с одной женщины, затем количество их увеличивается как последовательно, так и
одновременно и всё заканчивается оргией с массовыми семяизвержениями. Все женщины
доступны и многооргазменны. А герой с великолепной эрекцией, незаурядными размерами
члена и всегда готовый к совокуплениям разного рода. 
Элементом этого канона являются эпизоды обучения сексу то ли самого героя, то
ли юных существ, которых он обучает - так изображается преемственность поколений:
сначала обучают героя, а потом он передаёт свой опыт молодёжи. В этой структуре
нет ничего дурного, и в жизни от неё никогда не устаёшь, а если и устаёшь, то
ненадолго - была бы "структура" под рукой. В этой вечной теме ебли нет и не может
быть принципиально иного, подобно вечным темам в мировой литературе: борьбы двух
юных влюблённых против препятствий, которые им чинят (Ромео и Джульетта) или
темы превращения неудачницы или уродки в красавицу и счастливицу (Золушка, Гадкий
утёнок). 
Однако, структура и характер эротического текста могут стать иными, если к грёзе
подключается разум, который берётся анализировать, синтезировать, иронизировать,
афоризировать и пр. В "Гостях у тётушки" имеется игра на литературных реминисценциях
и некоторая ирония, что делало её чтение для меня интересным.

В каждом эротическом тексте присутствуют улики авторских предпочтений или ахиллесовых
пят. Эти улики весьма примечательны и у Макарова. В тексте многократно встречаются
два "слабых места" героя повествования: маленькие трусики у женщины, а также
шелковистые завитушки лобка. 
Женщина, встречающая на пороге нежданного гостя, оказывается в маленьких трусиках
- это в крохотном городке Инза. Сомневаюсь, что Советская лёгкая промышленность
времён Великой Отечественной войны обременяла себя выпуском женских маленьких
трусиков и доставляла их в повсюду от Москвы до самых до окраин. Насколько мне
известно, в ходу были длинные бесформенные трико, которые уж никак трусиками
не назовёшь. Но в этой детали меня не трогает её недостоверность, она интересна
тем, каковы были мечты советского мужчины о нижнем белье женщины - маленькие
трусики представлялись олицетворением а (точнее опиздотворением), женской соблазнительности.
Что касается "шелковистых завитушек лобка", что с восхищением отмечает герой
у многих своих любовниц, то, как известно из анатомии и из практики, шелковистостью
лобковые волосы не страдают, а наоборот они значительно жёстче, чем на голове.
Так что умиление перед пиздой выражается у автора ещё одним способом - навязчивой
иллюзией шелковистости лобковых волос, где шелковистость сама по себе должна
считаться почему-то соблазнительным параметром.

Показательно, что в книге абсолютно нет каких-либо проявлений садо-мазохизма
и никаких "ужастей", а всё идёт бодрым всеобщенаслажденческим темпом и с оптимистическим
зарядом. Жестокость войны никак не повлияла на добрые половые чувства героя.
В тексте любовно уживаются языковые клише ("упругие пышные груди", "беломраморный
стан") и свежие образы ("захлёбываясь в поцелуях", от похоти "у него лопнуло
сердце"). Навязшие в зубах литературной традиции "холмы любви" сменяются достойно
кощунственным образом: груди "возвышались как церковные купола", которые "венчали
не кресты", а "бутончики сосков".
Всё это весьма мило и смело балансирует между фольклором и "авторской песней"
любви.
В тексте немало ситуаций, заглушающих истерическую теорию конца прошлого века,
будто женщина возбуждается не от зрения, а от слуха, а потому, мол, ей зрительные
порнографические образы не нужны, а якобы нужен ей лишь романтический трёп. Автор
вставляет в уста женщины такие слова: "А нам, между прочим, тоже есть удовольствие
видеть ваши мужские причиндалы не в штанах, а на свету и тем более ежели они
не сонные, а уже на взводе, нормального калибру и на полную мощность..."
Так как автор повести мужчина, то достоверности женским мечтаниям это заявление
не придаёт, но зато отражает мужское стремление доказать (и в жизни это удаётся)
равенство возбудимости мужчины и женщины от зрительных образов. Так ниспровергается
ещё одна ложь, будто женщина реагирует на слова в значительно большей степени,
чем на вид хуя. Это придумали мужики, у которых хуй не стоял, им стыдно было
его вытаскивать напоказ, и они бежали срочно тушить свет, чтобы "оберегать женскую
нравственность". Женщинам ничего не оставалось, как совокупляться вслепую.
Итак, писатель Макаров глубоко и часто погостил у тётушки, а также у множества
прочих существ женского пола, что должно порадовать многих читателей, ибо описано
это с задором и вдохновением.
Издание этих первых двух современных российских образцов эротики вызывает жадное
предвкушение новых книг в серии "Улица Красных Фонарей", которая обещает стать
широким прошпектом или даже бульваром. Уж всяко лучше, чем "Улица красных зорь".

Ладно. Возьму-ка поизгиляюсь и я, напишу-ка я в жанре любви, чтобы не литература
была, а клиторатура, то есть, имеет "клитор, а - дура". Хотя, это ещё как посмотреть...

ОФОНАРЕНИЕ

Ольге Воздвиженской


Жила-была Марья - губа не дура. Большая. А малая у неё тоже хитро болталась сладким
вареником. 
Неподалёку жил-был Иван, совсем не дурак, а красивый мужик. Его большой член
был у всех на устах. 
Научился он ебле ещё в первом классе, со своей преподавательницей, которая всем
ученикам давала. Потому все её звали "преподавалка". А потом бегал Ванька к старому
пруду, где русалка жила, вытаскивал её за хвост на берег и в рот ебал, потому
как больше некуда.
Шла однажды Марья по мосткам, а Иван подъехал вплотную на Мерсе, представился
и сразу залез к ней под юбку, стал за любовь хватать. Чем дальше в лес, тем больше
лез. Тут же и произошёл торжественный съём трусов, ибо открылся Марьин поистине
величественный зад. И вообще, трусы ей были не к лицу. Вскоре влюблённые лежали
кучкой. Изучает Иван Марью методом тыка, а народ проходит мимо и из зависти сам
внутри себя ебётся и кончает себе в мозги. 
Разомкнулись, наконец, наши въеблённые, одежку оправили, пожали друг другу руки
и разошлись восвояси. Так они стали случаться каждый божий день, ёлки-палки,
и на Новый год подарил Иван Марье вместо ёлки - палки. Целых восемь за ночь.
Ну, а Марья только рада и выкрикивает: "Ох и хорошо же моей ощущалочке!" Быть
женской натурой - значит, платить натурой, и Марья по-дружески целовала Иванов
хуй. 
Когда у Марьи начинались месячные Иван всё смеялся: "Эх, дырявые вы, бабы!" -
и сразу всовывал свою затычку, приговаривая: "Нельзя вас пускать на самотёк".
И так Иван Марью полюбил, что когда других баб обрабатывал, то ебал их без всякого
на то удовольствия, а лишь из сожаления - ведь умоляли, стоя на коленях, держа
его хуй за зубами.
Иван часто в столицу на заработки сбегал, и оставалась Марья одна, наедине с
порнографией. А для отдыха от картинок она эротику читала - серию "Улицу Красных
Фонарей". Время от времени выбегала Марья из дома, шлялась по улицам, искала,
где же они, фонари-то. У них в городке не то что красных, а вообще фонарей только
два было да и то разбитые. Бляди на тёмных углах стояли, карманными фонариками
себе на пизду светили и на красавицу Марью косились, как на конкурентку. Да только
Марье не до того было. Не выдержала Марья тоски-разлуки, подалась в столицу Ивана
разыскивать. Пришла в трактир у вокзала, спрашивает, где Иван. Говорит ей половой,
половой член пряча из скромности, что все Иваны ушли на Улицу Красных Фонарей,
одни Васьки остались. 
- Где же эта улица такая, уж будьте добреньки, покажите, - обрадовалась Марья.
Половой (Васькой звали) сразу васькаться с ней стал, вызвался проводить. Так
он пока шёл, Марье палец в жопу вставил, сказал, что так направлять её легче
будет к нужной краснофонарной улице. Марья бежит вприпрыжку, и вдруг красный
жар на неё набросился из-за угла - глядь, а там улица, все фонари на ней красные,
и толпа мужиков, бегает от одного дома к другому, а все мужики тоже красные то
ли от фонарей, то ли от похоти. Васька привёл Марью к нужному дому и в толпе
растворился без всякого осадка, а мужики как увидели Марью, так обступили со
всех сторон и деньги предлагать стали, чтоб она юбку задрала. А один кричит,
давай её под трамвай пустим. Марья испугалась, у них в городе трамваев не было,
бросилась в парадный подъезд, ворвалась, а там гостиная, а в ней офицеры и гражданские
сидят на диванах, а на коленях у них полуголые девицы ёрзают. Марье они показались
дамами, со скоростью полусвета исполняющими танец пустого живота. 
Тут подходит к Марье баба сильно постарше, в кудельках, видно начальница местная
и спрашивает так, по-матерински: 
- Ты, красавица, заблудилась что ли? Как тебя зовут? 
Марья книксен сделала, чуть не упала и отвечает: 
- Марьей меня звать, да я мужиков испугалась, окружили меня, деньги предлагать
стали, чтоб юбку подняла, щиколотки показать. А один под трамвай меня бросить
хотел.
- Аа... щиколотки, говоришь, трамвай... - понимающе протянула хозяйка, с удовольствием
оглядывая Марью, - иди сюда, отдохнёшь чуток, - предложила добрая женщина. 
Привела она Марью на кухню, налила ей стопку водки и и тарелку щей с мясом.
Марья насытилась, раскраснелась, спасибо говорит, а хозяйка спрашивает, зачем
она в столицу приехала. Вот Марья и рассказывает, что Ваньку, своего ухажёра,
искать - сказали ей, что он на улице красных фонарей прохиндеется. Ухмыльнулась
хозяйка и говорит:
- Повезло тебе - никуда ходить не надо, Ванька твой сам сюда придёт, жди его
здесь - не разминёшься. Я тебя пока в комнату сведу, там отдохнёшь, а коль Ванька
твой зайдёт - я тебе враз скажу. 
Повела она Марью наверх по лестнице, а там коридор и много дверей в комнаты по
бокам ведёт. То из одной мужчина выйдет с женщиной, то женщина в другую мужчину
ведёт. И женщины все красивые и почти голые, как будто так и надо.
Открыла одну дверь хозяйка и впустила Марью в комнату. Та даже ахнула от красоты:
кровать стоит большая с подушками пуховыми и покрывалом огненным, зеркало высокое
и на столике чего только нет - и румяна, и вода лавандовая и много бутылочек
разных незнакомых. Налила хозяйка в бокал чего-то и протягивает Марье, говорит,
сладкое. Как глотнула Марья, так у неё сразу голова от счастья закружилась. 
- Разденься, ляг на кровать, а я посмотрю, какова на ты на тело, - хозяйничает
хозяйка.
У Марьи голова сладко кружится и не стыдно ей раздеваться стало, уж голая совсем,
а хозяйка приговаривает, хороша, хороша, а ну-ка повернись, да наклонись да сядь,
да встань, да ноги разведи. Осмотрела она Марью по-всякому, а у ней голова летает
и наплевать ей на всё, только Ивана своего захотелось в себя принять. 
Тут хозяйка и говорит: 
- Гость у меня, офицер молодой и статный. Как увидел тебя на кухне за щами так
взмолился, хочет с тобой познакомиться. 
В эту секунду дверь открывается, входит красавец-гусар и смотрит на Марью горящими
глазами, а та только сама себе дивится, что не стыдно ей, голой, и не страшно.
И забыла она сразу про своего Ваньку. А офицер шепнул что-то хозяйке, та вышла
за дверь, а он как схватил Марью в объятья, да как прильнул к её устам, сразу
к четырём - Иван никогда её так не целовал. Задрожали у неё ноги и развелись
широко сами собой, и полетела она с офицером на седьмые небеса, и гуляли там
они всю ночь, засыпая на минуты, но летая часами. Научил её офицер счастью, что
в каждой пизде есть изюминка клитора. А в Марьиной роще - уж точно.
Проснулась Марья утром и понять не может, где она, приснилось ли ей небо седьмое
или впрямь оно такое высокое и прекрасное.
Вошла в комнату хозяйка с подносом в руках, на котором чаи с калачами и сосисками
для настраивания Марьи на нужный лад. Хозяйку звали Фаина Артуровна, и Марья
не сразу выговаривать научилась. Но как врезала ей Фаина Артуровна хлыстом по
жопе, так сразу научилась. Показала Фаина Артуровна Марье джакузи, биде и дырку
в полу для сранья, что за дверью были, которую Марья по похоти не приметила -
всё писала в раковину умывальника и волновалась, что же со сраньём делать, когда
время придёт? 
Хозяйка объявила, что Марья ей должна за наслаждения с офицериком и за пересып
в комнате да за ужин с вином волшебным 500 долларов и что ей придётся их отработать
- всё равно не сегодня-завтра Ванька её придёт сюда, а ей поджидать его здесь
удобно и приятно - не идти же ей на панель, где можно под трамвай попасть.
Марья подумала и согласилась пожить у Фаины Артуровны да подзаработать.
- А как зарабатывать-то буду, чтобы отдать тебе 500 зелёных? - недоумевает Марья.
- Да ебись ты в рот! - конкретно ответила ей Фаина Артуровна и дала ей бумагу
подмахнуть, что, мол, договорились. Ну Марья и поставила крестик - не хотела
свой почерк засвечивать, как Иван учил.
Потом повела хозяйка Марью в гостиную с подружками знакомить. Было их двенадцать
- Марью тринадцатой взяли, на счастье. Подружки одна другой краше, но Марья краше
всех. Стали они Марью привечать, обнимать, целовать. Марье приятно, да удивительно
- никогда девки с ней так ласковы не были, а эти: одна в губы целует, другая
в одну сиську, третья - во вторую. А ещё одна задрала ей юбку и зализала быстро-быстро,
так что Марья сразу лужицу под собой сделала. А остальные девицы не нарадуются,
глядя на то, как Марье сладко - уж такими альтруистками Фаина Артуровна их воспитала.
Марья только и успела подумать, что жить в этом доме совсем неплохо и сразу передёрнулась.
Тут и время обеда наступило. А за обедом Марья спрашивает, почему на улице столько
фонарей и все красные. Вот девица одна черноокая и статная отвечает с хитрецой:

- А мы вот книжки любим читать, все они из серии "Улица Красных Фонарей", и так
нам эти книжки нравятся, что мы в честь каждой книжки по красному фонарю на улице
поставили.
- Это и мои любимые книжки! - вскричала Марья, - А можно мне их почитать? 
- Конечно, - закивали девицы, и одна вытащила из корсета небольшую такую в мягкой
обложке "Женщины Русских Столиц". Взяла Марья книжку, а она ещё тёплая от тела
девьего. На обложке написано "Надя. Наташа." Эту она ещё не читала.
"Хочу, чтобы обо мне книжку такую написали, чтоб называлась она "Марья", - с
жаром подумала девушка и решила познакомиться с писателем, чтобы о ней книжку
написал и все бы про неё читали и её бы хотели, а она там свой адрес укажет и
все к ней в гости придут.
Так и сказала всем и хозяйке, как писатель придёт, чтоб её звать для разговора.
Скоро вечер наступил, и стали приходить гости. Марья искала глазами офицера,
чьего имени она даже не запомнила, летая с ним в небесах, а звала она его только
ласковыми словами: "милый", "медок мой", "вкусненький хуище мой". Но не было
среди мужчин того офицерика. Зато были другие. И штатские тоже были. Марья заодно
и про Ивана не забывала, каждого спрашивала, не Иван ли. 
Тут и сюрприз настал - хозяйка взяла Марью за руку и подвела к курчавому чернявому
господину, тощенькому, маленького росточка, который сидел грустный весь и точил
ногти пилочкой. Фаина Артуровна шепнула на ухо Марье: "Будешь делать, всё, что
этот господин захочет - я с твоего долга 50 зелёных скошу". 
Обрадовалась Марья, думает, как поразвлечь гостя. А хозяйка говорит тощенькому:

- Пётр Петрович, вот моя новенькая Марья, читать любит, красавица. Всем услужит
Вам ради великой русской литературы.
Пётр Петрович встрепенулся и говорит Марье:
- Садись ко мне на колени, про пиздмудернизм поговорим.
Марья села, а лицо у Петра Петровича тёмное, бакенбарды торчат, губастый, как
пизда. Но что-то в нём Марью притягивало.
- Читать любишь? Что читаешь? - спросил курчавый.
Марья вытащила из-за пазухи книжку из серии "Улица Красных Фонарей", что ей подружка
дала почитать, и суёт в нос гостю.
Взял он книжку, ухмыльнулся и стал листать.
Вдруг чувствует Марья, под ней гостевой хуй вздыматься начал, Пётр Петрович и
говорит Марье:
- Пойдём-ка в твою комнату, я тебе стихи почитаю, а потом мы поэзией займёмся.
И вообще, с тебя оргазм.
- А Вы кто будете? - скромно так спрашивает Марья.
- Я - великий русский поэт Шляпентох.
Марья обрадовалась, что гость - сочинитель. Может, он про неё книжку напишет,
как она мечтала. И повела она радостно Шляпентоха в комнату, а гость рад - восьмая
читательница образовалась.
Вошли они в комнату, а тут Фаина Артуровна за ними с подносом, на котором бокалы
с вином. Пётр Петрович с хозяйкой пошептался, что-то ей в руку положил, а Марья
за бокал хватается - наверно такое же вкусное питьё, как давеча.
Писатель лишь пригубил вина, а Марья всё заглотала и стало ей внутри жарко и
воздушно. Поцеловала она поэта в красные губы, а он ей руку между ног заправил,
нажал куда-то и Марье опять сплошной изюм. Слышит, что писатель шепчет ей:
- Как ты хороша, Марья. Знаешь ли ты, что красота - непристойна? - а сам уже
хуй свой длинный и толстый под самый дых Марье вставил.
Марья рот от счастья раскрыла и выдохнула вопрос:
- А вы про меня стишок сочините?
- Не стих, а поэму про тебя напишу, - шепчет ей в ухо Пётр Петрович и бакенбардой
щекочет.
Обрадовалась Марья, что её мечта свершится и полетели они в седьмые небеса с
большой скоростью. Счёт пошёл на оргазмы. Началась жизнь от счастья к счастью.
Пётр Петрович был для неё перст судьбы, которым он проник ей в зад.
- Ты мне все мечты сбыл, - шептала ему Марья, гуляя по-бабьи - лёжа.

У курчавого поэта Петра Петровича голова всегда работала в направлении пизды.
И писал он только ёмбами и хуреями. Вот он в перерыве между палками написал экспромт
на туалетной бумаге, назвал его "Пизда Марья Ивановна" и протянул рулон Марье.
Прочла она и вопрошает:
- А откуда вы моё отчество знаете?
- А какое ещё оно у тебя может быть? - лукаво так поэт отвечает и подкручивает
правой рукой левый бакенбард. - У меня, - говорит, - есть знакомый издатель,
стихи про пизды издаёт, я его для простоты называю: пиздатель.
- Скоро ли пиздадите? - не терпится Марье.
- Скоро, - говорит поэт, - скоро. Но я сначала на интернет засажу.
- Только ты мой здешний адрес укажи, глядишь, мой Иван прочёт твою поэму и меня
узнает, вот по адресу меня и отыщет. Он ведь из порно сайтов не вылазит.
- Хорошо, - говорит поэт, - вставай, подмывайся, рабочий народ, - и потащил Марью
в джакузи, а рулон поэмы на шею повесил.
А на следующий день на сайте http://poidu.pos.RU поэма появилась, за которую
его в Сибирь на каторгу к декабристам погнали. И торчал он там, пока крепостное
право не отменили и крестьянки давать перестали.

Так Марья и жила, припеваючи-проедаючи-приебаючи. Неделя прошла, ей чем больше,
тем дольше нравится - мужчины разные военные и гражданские, представительные
и щедрые - и догадывается Марья, что для понимания жизни, все гости изучают пизды
первоисточник. Именно в её русло стекаются все хуёвые ручьи, а те мужики, что
гондоны надевали, еблись по-вегатерьянски. Их Марья не уважала, так как мясо
во как любила!
Однажды зовёт Фаина Артуровна Марью, а Марья только на своё любимое седьмое небо
поднялась со статским советником. Влюбилась в него Марья с позавчера, когда он
впервые в ней расположился, и теперь Марья Анной на шее висела, которая в этом
доме была его любимицей до Марьи. А советник-то оказался американским славистом,
русский язык зубрящим, и по-настоящему звать его "Штатский советник". Он приводил
с собой собачку и на Марью спускал. Пса и сам. Пёс этот ебал Марью и не тявкал,
а штатский советник умилялся, глядучи, и звал Марью не иначе как "дама с собачкой".
По Чехову диссертацию писал.
Вдруг дверь вышибается, и на пороге Иван стоит красивый, голубоглазый, широкоплечий,
с хуем наперевес. А перед ним Марья, и вся её женская оснастка наружу. Штатский
советник соскочить успел и в джакузи нырнул с головой. Еле потом вынырнул, в
Нью-Йорк умотал диссертацию защищать, но прорвали его защиту, так как состояли
все его материалы из матерщины.

- Ты чего здесь делаешь, Марья! - вскричал Иван.
- Тебя искать приехала, а пока здесь живу, всяко лучше, чем в нашем райцентре.
- Хуй ищет, где глубже, а пизда п где лучше, - раздумчиво произнёс Иван.
- А ты бы меня ещё на дольше побросал, ведь я всё равно тебя верно искала.
Иван почесал затылок и молвил: 
- Муж в отлучке, жена п в случке.
- Какой ты мне муж! - парировала Марья, но тут же спохватилась и сказала умильным
голоском. - Давай, Вань, поженимся.
 Встала Марья голая на кровати и как станет танец типа живота плясать, чтобы
Ваньку соблазнить. А по ляжкам течёт у неё семя последних трёх гостей, не считая
собаки.
- Красиво танцуешь, - признал Ванька и наставил на неё хуй в упор.
Марья не могла от него глаз оторвать - с точки зрения мяса, он был прекрасен.

Стали они дёргаться в самом популярном танце, и так Марья соскучилась по Ивану
и так её сегодня гости завели, что уписалась впервые в половой жизни.
- Давай сотню, - сказала Марья, переведя дыхание, - мне долг отдавать Филини
Халтуровне надо, - опять оговорилась Марья. 
Хозяйка услышала - врывается с плёткой в комнату, чтобы Марью проучить, а Иван
Артуровну в угол положил плашмя и обратился к Марье:
- Я покупаю весь этот "большой красивый красный дом, похожий на дворец", - объявил
Иван, - и будешь ты моя жена, и мы с тобой мульоны делать будем, как детей.
Оказалось, что заработки у Ивана были соответствующие - он выводил женщин на
большую дорогу, на которой они мужиков любовно грабили. Некоторые, оказавшись
на большой дороге, шли по ней семимильными шагами к карьере. И с каждой Иван
скромный процент брал. Красив и умён был Иван - соблазнял всех женщин повально
и, как жратву, заготавливал их про запас, прикосновенный запас.
Но жениться, он знал, нужно только на Марье, на бабе из родной деревни - тогда
никаких семейных разностей не будет.
Поднял он Фуину Ауровну на кривые ножки и говорит ей: 
- Хотел я с тобой торговаться, но ради жены моей будущей, - и хуем на Марью повёл,
- за то, что ты пристроила её, пока меня дождалась - не буду я торговаться, дам
тебе, сколько просила, - и протягивает Артуровне карточку Американ Экспресс,
золотую.
- Я чичас, - засуетилась Фаина-хозяйка, - только в банк позвоню, дождусь, пока
деньги переведут. Побежала она с карточкой в свой офис к компьютеру, карточку
прокатала, бежит обратно с квитанцией. А Иван уже опять на Марью забрался, и
Марья голосит и плачет от счастья. Положил Иван на живот Марье квитанцию, расписался
и ещё чаевых сотню за Марью вписал для Фаины, уже не хозяйки. Та кланяясь в пол,
задом пятится к двери и бормочет: "Я вот на пенсию уйду, цветы растить задумала,
выведу цветок пиздообразный и назову его в вашу честь "Иван на Марье".
На следующее утро Иван, новый хозяин, смотр блядям в доме делал - ходил с хуем,
стоящим по стойке смирно, перед вольно лежащими пиздами.
И Марья легла со всеми в ряд, для честности. Окунул он хуй в каждую пизду по
паре раз, чтобы почувствовать душу каждой женщины, а кончил он в Марью. 
Так покрыв женщин, стал Иван их законным покровителем. А женщины все были добрые
и жадные до денег. Тут Иван и объявил всем, что Марья его невеста и что в честь
неё он устанавливает на улице новые десять красных фонарей. А Марья пошла в магазин
"Еблио-Ёбус" и накупила целую стопку книг - лучший подарок Ивану на свадьбу,
и все из серии "Улица Красных Фонарей". 
Сыграли Иван да Марья элитную свадьбу, и на каждый крик гостей "Горько!" жених
и невеста на столе еблю творили. Дела у молодожёнов пошли так хорошо, что вскоре
они купили ещё пять домов на той же улице, так что всякий столичный муж перестал
жить в четырёх стенах одной жены и валил толпой на Улицу Красных Фонарей, где
встречали их Иван да Марья с хлебальными да солёными пиздами. 
И я туда ходил, их бабий мёд и пиво пил и наёб материал для следующего романа
со счастливым концом, который есть хуй в пизду пролезший, что в философском переводе
означает: женщина - это душегубка, но телогрейка.
Вот такая история вышла. 
Из меня.

А здесь листовка красных фонарей, которых с каждым годом зажигается всё больше,
и на Руси становится всё светлее.

Михаил Армалинский