Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Критический отзыв о прочитанных книгах, вышедших недавно


Прилепин, Захар. Истории из лёгкой и мгновенной жизни.

АСТ, 2019


Фото писателя.

Об авторе. Имя при рождении: Евгений Николаевич Прилепин (р. 1975 год).
Род деятельности: русский писатель, филолог, журналист.
Направление: реализм
Дебют: 2003

Родился в семье учителя и медсестры. Трудовую деятельность начал в 16 лет. Закончил филологический факультет Нижегородского государственного университета им. Н. И. Лобачевского и Школу публичной политики. Работал разнорабочим, охранником, служил командиром отделения в ОМОНе, принимал участие в боевых действиях в Чечне в 1996 и 1999 годах, а также в Донбассе в 2000-хтысячных годах. 21 раз становился лауреатом различных литературных премий.

Жанр. Публицистика, 320 станиц.


Автор рассказывает о себе, частично биография, предпочтения, политическая и военная деятельность.

Отрывки из статей, для того, чтобы иметь представление о сборнике.

Не знаю, как сейчас люди воспринимают первую публикацию, – а тогда это было что-то из области недосягаемого: увидеть свои буквы, свои слова – пропечатанными. Сам статус не только книги, не только журнала, но даже газеты – был феноменально высок.

В советские времена (сейчас несколько читателей хмыкнут) мужская дружба была куда более демократична, чем сегодня. В нашем деревенском доме за одним столом, вокруг моего отца, сидели председатель колхоза, поэт из большого города, комбайнёр, собиратель краеведческого музея, водитель с овощной базы. Сам отец был директором школы. Все товарищи отца были равны.

Я лично знаю добрую сотню поэтов, и столько же писателей, и примерно столько же художников. Никого не хочу обидеть, но некая заданность – она чаще всего чувствуется. И в стихах, и в песнях, и в картинах. Как будто человек «знает, как надо». Это хорошо, что он знает. Плохо, что он знает только это. Меня сейчас упрекнут в том, что я хочу постмодернистской чепухой испортить старания русских художников. Полноте: постмодернисты такие же, сплошь и рядом, банальные; к тому же, зачастую они и рисуют похуже. А все их круги, углы, осколки лиц и фаллические символы характеризуют ровно то же самое: отсутствие свободы. Просто они догадались о том, что свободу можно имитировать.
А имитировать ничего нельзя. Всё равно потом люди догадаются, что ты напёрсточник.

Садится, скажем, простой рассейский парень и пишет лирическое стихотворение про свою деревню. Делает он это примерно так.

О тёмном вечере задумалась дорога…
Кусты рябин в окошке мне видны.
Я слышу, кот скребётся у порога,
Не нарушая в моём сердце тишины.


Но вот как то же самое делал Сергей Есенин.

О красном вечере задумалась дорога.
Кусты рябин туманней глубины.
Изба-старуха челюстью порога
Жует пахучий мякиш тишины.


О себе.
Я уволился из ОМОНа, и вдруг стал писать книги. В связи с этим меня начали приглашать за границу, в лучшие европейские города. Там я с удивлением обнаружил, что у них случается смог куда тяжелее нашего. Что деструктивного элемента с дегенеративными лицами хватает и там. И что – это меня особенно поразило – реки, текущие через многие европейские города, чудовищно грязны. В этих реках давно никто не купается. Там никто не ловит рыбу; да её и нет, скорее всего.

О себе.
В городке, где я родился, в конце девяностых единственная школа неизменно закрывалась с 12 до 14 часов: учителя не могли пропустить очередную серию какого-то сериала, то ли про богатых, которые тоже плачут, то ли про рабыню Изауру, – и вместе с учениками, торопясь и толкаясь, бежали следить за судьбой метиски, или мулатки, или полностью, непоправимо, чернокожей героини. А потом возвращались – и преподавали детям историю, русский язык, Достоевского, основы государства, права, здравого смысла.
Неужели это было с нами?

О Высоцком.
Высоцкий как личность, как цельность – много значимей самого себя, поделённого на разные составляющие. Я до сих пор зачарован его образом, – но когда начинается через запятую перечисление «Пушкин, Есенин, Мандельштам, Высоцкий…» или «Достоевский, Шаламов, Домбровский, Высоцкий…» – сразу хочется как-то людей угомонить. Не надо! Высоцкому хватает любви и без этих перечислений. Всякому своё место – а его место и без Пушкина с Шаламовым не стыдное.

Об автоматах с газированной водой.
В каком-то смысле эти автоматы остались для меня символом Советского Союза. То, что сотни людей, в том числе и мы, дети, пили в течение дня из одних и тех же стаканов – показатель огромного количества удивительных вещей. Для начала придётся признать, что по улицам СССР ходили здоровые люди, и они были в абсолютном большинстве. Это просто невозможно. Но так было. Иначе любой автомат мог бы запустить инфекцию, разом заразив сотни людей.

Автоматы с газировкой – показатель высочайшей степени доверия граждан друг к другу. Автоматы с газировкой были безупречным показателем пресловутой политкорректности и веротерпимости внутри советского общества. Ибо истинная политкорректность – это не когда ты себя сдерживаешь, потому что так принято, а когда ты даже не думаешь на подобные темы: узбек, грузин, украинец – какая разница, все свои.

Эгоизм.
В позиции, когда нет ничего святого, а есть только вы, – нет ничего оригинального. Всё это описано в священных книгах, всё это описано в русской классике – это в лучшем случае Стива Облонский, в худшем – Смердяков. Старый, разумный, крепко стоящий на ногах русский мужик посмотрит на всё это кривляние и скажет: «Сынок, ты даже не предатель. Ты наслушался предателей, а сам ты – пустое место».

О Быкове.
Дмитрий Львович истово верит, что он лучший писатель, чем Евгений Водолазкин? И нормально спит при этом, ничто его не тревожит? Мы не отрицаем, что Дмитрий Львович очень большой, просто не надо пытаться укутываться всем одеялом сразу. У вас голый живот торчит, Дмитрий Львович, это заметно. И ещё что-то белое. И не врите всё время, а то за язык однажды могут поймать. Не полощите им по ветру, держите свой язык хоть иногда в сыром, тёмном и тёплом месте.

О Кобзоне.
Кобзон оказался не меньше своего Отечества: он высоко и без пафоса нёс свою стать, и потому мы неизбежно увидели и услышали его в Донецке, куда он на свои деньги загонял фуры дорогущих лекарств и где пел, обколотый обезболивающими, по пять, шесть, семь часов подряд. «Человек! Сейчас таких не делают», – сказал о нём Захарченко, который всяких людей повидал, причём в самых страшных ситуациях. Сейчас таких не делают.

О себе.
Господь, говорю, милостив – и многих жалеет, избавляя от подобных ощущений. Для того, чтоб стоять в свете софитов, надо иметь не только белоснежную улыбку, но и крепкую челюсть – потому что бить по улыбке будут с размаху, с оттягом, много раз подряд. Собственно, всегда будут бить. Пока успех не оставит тебя. Тогда тебя оставят в покое.


В избранное