Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Литературное наследие Прыжова И. Г.

Подписаться Бесплатная «Серебряная» новостная рассылка . Подписчиков 44 RSS
  Август 2009   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
18.08.2009
23:53:55
23:53:56
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31


За последние 60 дней ни разу не выходила


Сайт рассылки: http://prijov-ig.ru/
Открыта: 03-08-2009

Автор
Прыжов

Статистика

44 подписчиков
0 за неделю
←   Все выпуски   →

Литературное наследие Прыжова И. Г.


3

Пыжов И.Г.

 

 

СМУТНОЕ ВРЕМЯ И ВОРЫ В МОСКОВСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ

2

Виновники теперешней смуты не раз громко заявляли, что они-де прямые наследники всего завещанного им старою Москвою, заставившие Петра уйти из нее в Петербург, и в силу этого заявления они вечно гнули не в прогресс, а в раскол... Все это старинные, знакомые нам московские грамотники, которые в допетровской Руси считают еретиками сначала печатников, а потом и ученых, приносивших науку из Киевской академии; после Петра они сначала враги Хераскова и Ломоносова, и за то, что сей последний генерально обругал бороду, кричат, что его надо в срубе сжечь; потом прозелиты Хераскова и Ломоносова и враги Карамзина, делающие донос на него, как на якобинца; далее поклонники Карамзина и Дмитриева и ярые враги Пушкина и Лермонтова, наконец, почитатели и Пушкина и Лермонтова, и враги всего остального... Из этого-то остального мы вспомним Грановского и с него-то начнем нашу историю…

Издателям университетской газеты, если только не изменила им память, должно быть известно, что Т.Н. Грановский раз даже хотел выйти в отставку по милости Н.Крылова , что от него же терпели Кавелин , Редкий и Чичерин и что потом Байборода, т. е. Катков , оскорбленный неприличным славянофильством Крылова, бичевал его на страницах «Русского вестника»...

Где вы, дни былые,
И где они, те песни огневые?..

К этому первому скандалу, вызванному Крыловым, присоединились потом другие, обязанные Беляеву , Орнатскому , Никольскому и, наконец, юридическому факультету... Повторяем, что мы не знаем лично, ни одного из этих ученых, так же как и она нас, а потому намерены воспользоваться редким правом свободно отнестись к их ученой деятельности, а также и к политической, на которую они разменяли святое дело науки...

Со стороны науки мы совсем не знаем Баршева , потому что среди долговременной и усердной службы он не успел заявить себя ни одним трудом, полезным для русского права. Это то же самое, что и брат его, Я. Баршев , бывший профессором в Петербурге. Мы можем указать только на некоторые следы его ученых воззрений. Так, некогда на своих лекциях , он доказывал необходимость смертной казни тем, что-де и Христос умер на кресте, а потом еще недавно, в университетской речи, желая похвалить новые судебные учреждения, он выразился, будто бы Русь доселе никогда не знала гласного суда; но, остановленный товарищами, он спохватился, и знаменитое это изречение, выкинутое из речи, уцелело только в некоторых ее экземплярах. Крылов, с которым мы еще встретимся далее, так же как и Орнатский, в течение долговременной и усердной службы своей ровно ничего не сделали для русского права. От Крылова, правда, осталась рецензия на книгу Чичерина: «Областные учреждения» («Русская беседа» 1857, 1,11), написанная с целью втоптать в грязь ее автора ; от 0рнатского же осталось только одно знаменитое изречение, высказанное им как-то на публичном диспуте, что он понимает историю но иначе, как согласно с откровением, данным Моисею... Но этот Моисей, к счастью юношей, больше уж не в университете. Переходим к И. Беляеву, имеющему за собой довольно сложную ученую деятельность... Это — юрист, выучивший наизусть все летописи, но пишущий вместо сочинений по праву или истории одни лишь исторические романы с оттенком московского грамотника-летописца, проклинавшего Новгород; это—юрист, спустившийся в последние дни куда-то, в антропологию и археологию, где он уже прежде сделал великое открытие, что Карна и Жля «Слова о полку Игореве» были подземные славянские божества; это — юрист, который, благодаря известным обстоятельствам, сменив некогда О. М. Бодянского в издании

«Чтений», преобразив их во «Временник», и неоднократно удостоенный за сие награды, просил еще хоть одну, но О. М. Бодянский в том ему отказал . Это не выдумка, приведенная смеха ради (дело идет не о смехе), а факт, взятый из протоколов, помещенных во «Временнике», книга 25, стр. XXXVII, ХL, LIV, и в «Чтениях» 1858 года, книга 4, «Смесь», стр. 148.

Но Бодянский поступил нехорошо, отказав Беляеву в награде. Как было не наградить его за «Временник», где помещались такие чудесные вещи, что греческие Хеlonoi — это русские холопы, а римские famuli — наши русские хамы!.. Звание же юриста получено им по защищении диссертации «о наследстве без завещания по древне-русским законам», которая но эрудиции и по толковитости совершенный противень подобной же диссертации Никольского. Диспут Беляева очень важен для нас тем, что он был первым крупным шагом к смуте, разразившейся скандалом наших дней. Покойный

С. В. Ешевский, явившись на диспут, сел по левой стороне, поближе к кафедре. Вооруженный самой диссертацией и листком с отметкой бесчисленных промахов Беляева, он имел намерение раскрыть со всею ясностью, что этот магистр юридических наук и не слыхал никогда о немецком праве, и прямо объявил, что для доказательства этого положения он готов рассмотреть любую страницу диссертации. В числе открытий, сделанных Ешевским, оказалось, что Беляев, составляя диссертацию, пользовался таким изданием Leges Barbarorum, какого не существует на свете, и сам Беляев вынужден был признаться, что он в своем труде действительно ссылался на небывалое издание (Ешевский , брошюра, стр. 10). Баршев был тогда еще деканом. Заметив, что дело-то плохо, он вдруг прерывает Ешевского под предлогом, что диспут затягивается не в меру, и уж хотел было покончить его; но тут с бою берет голос О. М. Бодянский, и в нескольких словах доказывает Беляеву, что он, ссылаясь на один славянский памятник, необыкновенно важный для юриста, даже и не читал его, а этот памятник — говорил Бодянский — и весь-то в двух-трех строках... В отчете о диспуте, помещенном в тогдашнем «Русском вестнике», сказано было: «публике не дано было дослушать доказательства, которые должен был представить один из возражателей, г. профессор Ешевский, чтобы оправдать выставленное им в начале спора положение». Но в официальном отчете факультета в «Московских ведомостях» (редакция отказалась от него) эти обстоятельства были скрыты, а вместо них явилось такого рода объяснение, будто бы вопрос, поднятый Ешевским, только косвенно касался диссертации, и тогда в диспут вступил О. М. Бодянский. Ешевский протестовал против этого язвительнейшей статьею, помещенной в «Московских ведомостях» 1858, № 75 и явившейся потом отдельной брошюрой. Итак, десять лет назад на московском юридическом факультете воочию совершалось то же, чем теперь любуется вся русская наука, и эта лихая болесть с тех пор росла и росла... Зная это хорошо, покойный Ешевский явился на диспут Беляева с университетским уставом в кармане, и с ним не раз являлся на университетские советы... То был поистине боец за честь университета, и одному богу известно, насколько у него унесли здоровья, насколько подвинули его к могиле те крамолы, против которых боролся он, не уставая и не падая. Переходим к другим. Деятельнее других на факультете был Лешков, известный своим трудом «Русский народ и государство», каким не может похвалиться ни один из его сотоварищей. Труд его почтенный с фактической стороны, но зато со стороны выводов отличается непроходимым староверчеством, положениями крайне неисторического характера.Что же касается до ученых заслуг Никольского — то спросите о них у студентов , не знающих куда деваться от своего профессора... После обзора частной ученой деятельности знаменитых членов юридического факультета, мы должны сказать два слова и об общем характере науки, которой они служили... Еще бывший министр народного просвещения, гр. С. С. Уваров , обозревая университеты, особенно Московский, высказывал мысль о необходимости исторического метода в юридических науках (Станиславский в «Юридическом сборнике» Мейера, 1855, стр. 153). С тех пор много воды утекло. Историческое направление юридических, наук, более и более укореняясь в Германии и у западных славян, двигало впереди науку о праве и народности, германскую и славянскую, и в науке явились два новых отдела: юридические древности (Rechtsalterthumer) и народное право (Volkerrecht). В науке стали возможны такие добрые явления, что археолог и филолог Я. Гримм вдруг является опорой немецкой науки о праве. Мысль наша отказывается даже от попытки усчитать все благодатное влияние, принесенное науке и немецкой культуре его «Немецкими юридическими древностями», отозвавшимися даже во Франции (Michelet «Origines du droit Franc », состав

л. по книге Гримма, и т. д.). Все это прошло мимо наших юристов, все как будто не про нас было писано... В Гейдельбергском университете, — в этой, по выражению Редкина, обетованной земле немецкого юношества, — в 1864 — 1865 году по части права считалось 38 кафедр, и в том числе две, Блунчли и Реддера 335, собственно о народном праве. В Московском университете за полугодие 1865—1866 года в числе 11 кафедр о праве ни одной не было по славянскому праву, ни одной по народному праву, ни одной но юридическим древностям, и только одна по истории русского права, да и на той читал Беляев по старым тетрадкам... Slovanske pravo, прекрасно обработанное, например, в Чехии и, благодаря переводам, известное уже в европейской науке,—нашим юристам известно настолько же, насколько египетские иероглифы... Вследствие такого убожества факультет в течение ряда годов не в силах был дать ни одного ученого труда о праве, дать хоть издание какого-нибудь памятника, дать хоть одного ученого юриста, приготовить себе хоть одного доцента (на факультете нет ни одного доцента)... Неспособный к суровой науке, он занимался только преподаванием, погрязшим с одной стороны в доктринерство, а с другой— в праздные и вредные мечтания о какой-то старине, и воспитывал не науку, а чиновничество самой низкой пробы... Сие последнее хорошо известно нам из практики... Неповинные в науке профессора твердили: «Мы хранители научной мысли, серьезного труда и просвещенного влияния на молодые поколения». «Мы, — взывал другой, — старались по мере сил поддерживать честь своего учреждения». Чуждый строго научному движению мысли, факультет стал, наконец, в прямую вражду не только к науке, но и ко всему, что не они, стал партией, которая, благодаря упадку нашего общественного и ученого уровня, вознеслась, среди оваций и пиров, на степень представителя университета... Ограниченные своим гнездом, они забыли и думать о бесконечности науки, двигающейся с каждым днем далее и далее; полные мелких пристрастий, они чужды были той свободе и независимости духа, без которых немыслимо никакое знание... Поэтому и наука, которой они , служили, дошла до упадка, не имеющего себе другого примера, как разве в средневековой Франции. «В XIV и XV веках, — говорит Ренан ,—мы видим университеты в полном упадке, наводненными педантизмом, занятыми одним преподаванием и ничего не делающими для общего умственного прогресса. В особенности Парижский университет (старейший) нисшел в XVI веке до последней степени смешного и отвратительного по своей глупости, нетерпимости, по тупому упрямству, с которым он отвергал всякую новую науку. Нужно было, чтоб королевская власть, освободившая своим могущественным покровительством университеты от церкви, отстаивала теперь движение науки от университетов...»

далее с сайта...

продолжение следует.

В избранное