Рассылка: Книга для Вас Анонс и доставка интересных книг по электронной почте
Здравствуйте, уважаемые читатели!
В рассылке «Книга для Вас» мы предлагаем Вам то, что прочитали сами, то, что нам понравилось, то, что мы посчитали полезным и занимательным.
То есть, мы предлагаем сэкономить время на поиске интересных и нужных Вам книг.
Вы можете прочитать 50 книг и не найти того, чего Вам хочется, а можете прочитать одну, по нашей рекомендации, и она окажется именно той, которая Вам нужна.
Более того, Вы можете написать нам письмо, и получить понравившуюся Вам книгу прямо на свой е-мэйл.
Если Вы хотите получить эти выпуски по электронной почте, отправьте письмо роботу рассылки, указав в теле письма строку:
ARCHIVE lit.book.library.knigi4you 2008
Адрес робота — subscribe@subscribe.ru (кликните по адресу, чтобы сгенерировать письмо для робота).
Ответным письмом Вы получите список всех предыдущих выпусков нашей рассылки и инструкции по их получению.
Сегодняшний выпуск рассылки посвящается дебютному роману и первому бестселлеру самого известного и своеобразного прозаика Великобритании.
Этот роман, держащий читателя в напряжении, поражающий своей эмоциональностью, словно разделен на два дневника главных героев — тусклым, серым повествованием, похожим на изложение хроники событий, о своих чувствах рассказывает молодой чиновник, коллекционирующий бабочек. Ярко, образно, открыто излагает свои мысли молодая красавица-художница, ставшая одним из главных экземпляров страшной коллекции.
Книга позволяет взглянуть на мир глазами человека, убежденного в адекватности своих действий, проникнуться к нему симпатией и сочувствием, после чего автор предоставляет возможность взглянуть на происходящее глазами жертвы и почувствовать тонкую грань между красотой и уродством, увидеть, насколько сильно могут быть искажены такие чувства, как любовь и привязанность...
Шокирующий финал, затягивающий сюжет, психологический реализм, хороший стиль повествования — все это читатель найдет в романе Джона Фаулза «Коллекционер».
***
Прошло дней десять, и наконец все и случилось, знаете, как бывает, когда охотишься за бабочками. Отправляешься в определенное место, знаешь, там водятся редкие экземпляры, ждешь, а их нет и нет, а потом — ты и искать уже перестал — смотришь: да вот она, на цветке прямо перед тобой, как говорится, подали на блюдечке с золотой каемочкой.
В тот вечер я стоял у станции метро в Хэмпстеде, фургон отвел подальше, в переулок. День был ясный, но душновато, а потом затянуло и стало погромыхивать, пошел дождь. Я укрылся в дверях магазина против выхода и увидел: поднимается по ступенькам из тоннеля, а тут как хлынет. А на ней ни плаща, ни куртки, только свитерок. Забежала за угол, к главному входу, я туда, народу полно. Смотрю — она в телефонной
будке. Потом вышла и вместо того, чтобы вверх, на холм пойти, как всегда, свернула совсем на другую улицу. Я за ней, сам думаю — ну, все, ничего не выйдет, не могу понять, что у нее на уме. А она вдруг бегом в проулок и — в кино. Я сразу сообразил, в чем дело. Она, видно, позвонила хозяйке, что, мол, дождь сильный, переждет в кино, пока прояснится. Ну, и понял — вот тот самый момент, если только ее
никто не будет встречать. Когда она в кино вошла, я пошел посмотреть, сколько сеанс продолжается, — два часа. Ну, тут я пошел на риск, видно надеялся, судьба вмешается и меня остановит: отправился в кафе и поужинал. Потом вернулся к машине и припарковался так, чтоб видеть выход из кино. Не знал, как будет и что, может, у нее свидание с приятелем или встреча с подругой. Знаете, меня вроде несло, как в бурном потоке,
мог налететь на камни и разбиться, а мог и выплыть.
Она вышла точно через два часа, совершенно одна. Дождь почти перестал, стемнело, тем более небо было затянуто тучами. Вижу, пошла к своей улице, вверх по холму. Тогда я тронулся, обогнал ее и встал в одном месте, знал, она обязательно там пройдет. Там как раз ответвление, где ее улица начинается, везде кусты и деревья, а на противоположной стороне — огромный дом на заросшем участке. Кажется, нежилой. Выше по холму еще дома, довольно большие.
Сначала-то она шла по ярко освещенным улицам. Так что это было единственное удобное место.
Я что сделал, вшил в карман плаща специальный мешочек из пластика, с клапаном, и там хранил тампон, пропитанный смесью хлороформа и четыреххлористого углерода. Клапан плотно закрывался, так что запаха не чувствовалось и тампон оставался все время влажным, а когда надо, я мог его вытащить в один момент.
Вдруг появились две старухи с зонтиками (снова начал капать дождь), пошли вроде прямо ко мне. Вот незадача, только этого мне не хватало, она-то вот-вот подойдет. Я уж было решил все бросить. Нагнулся низко к сиденью, и они прошли, языками трещали как трещотки, думаю, ни меня не видели, ни фургона. Да там везде машины припаркованы, так что ничего такого, из ряда вон. Прошла минута. Я вылез, открыл заднюю дверь. Все по плану.
Смотрю, она уже близко. Чуть было не проглядел, идет быстро, всего в нескольких шагах от машины. Если бы вечер был посветлее, не знаю, что бы я сделал. А тут — темно, ветрено, деревья шумят. Кругом ни души. И она идет прямо ко мне. Забавно. Еще и напевает про себя.
Говорю, простите, пожалуйста, вы случайно не разбираетесь в собаках?
Останавливается, и так удивленно:
— А в чем дело?
Ужасно, говорю, только что сбил собаку. Выскочила прямо под колеса. Не знаю, как быть. Не сдохла, нет. А сам заглядываю в фургон сзади, вроде ужасно волнуюсь.
— Ой, бедняжка, — говорит. Подходит ко мне, точно как я рассчитывал, хочет поглядеть.
Крови нет, говорю, только не шевелится.
Ну, она обходит открытую дверцу, а я отстраняюсь, вроде чтобы ей видней. Она наклонилась вперед, вглядывается. Я окинул взглядом улицу — ни души, достал тампон, обхватил ее руками. Она — ни звука, так, видно, была поражена. Прижал тампон ей к лицу, закрыл рот и нос. Сам даже почувствовал запах. Прижимаю ее к себе, она бьется, как чертенок какой-нибудь. Только силенок маловато, она оказалась еще меньше, чем я думал, совсем
худышка. Вдруг она как-то застонала, забулькала, ну, думаю, вот оно, начнет сопротивляться, придется сделать ей больно или бросить все и бежать. Готов был пуститься наутек. Оглянулся — никого. Тут вдруг она как-то обмякла. То я должен был ее держать, чтоб не билась, а тут пришлось поддерживать, чтобы не упала. Затолкал ее наполовину в фургон, рывком открыл переднюю дверцу и уже изнутри затащил ее в машину.
Тихонько закрыл обе дверцы. Перекатил ее поближе и уложил на кровать. Моя. Я вдруг ужасно взволновался: смог, добился, чего хотел. Такое дело.
Перво-наперво заклеил ей пластырем рот, затем привязал ее ремнями к койке, без спешки, без паники, все по плану. Перебрался на водительское место. И минуты не потратил. Поехал вверх по улице, медленно, не спеша, очень спокойно, завернул в лесопарк, я еще раньше там местечко наметил. Там опять перешел назад и привязал ее по-настоящему, не только ремни, но и шарфы пустил в ход и всякое такое, чтоб ей
не больно было и чтоб не кричала, не билась в борта или еще что. Она еще не очнулась, но мне впереди было слышно, как она дышит, с хрипом, тяжело, как от простуды, так что я понимал — с ней все нормально.
***
У Редхилла я съехал с основного шоссе на боковую, все по плану, и перебрался назад, посмотреть, как она там. Включил фонарик, на самый слабый, чтоб только чуть видно ее лицо. Она уже проснулась. Глаза огромные, только страха в них нет, вроде даже гордость какая-то, вроде она решила, не стану бояться, ни за что.
Говорю ей, не бойтесь, ничего дурного я вам не сделаю. А она все смотрит.
Получалось как-то неловко. Я не знал, что сказать. Говорю, с вами все в порядке, ничего не нужно? Но это прозвучало смешно. На самом деле я хотел спросить, может, ей на двор нужно.
Она затрясла головой. Я понял, что ей пластырь мешает, причиняет боль или что.
***
Говорю ей, мы уже далеко за городом, нет смысла кричать, если закричите, заклею рот снова, понятно?
Она кивнула, я принялся распутывать шарф, отклеил пластырь. Только успел это сделать, она подняла голову, наклонила вбок и ее вырвало. Это было отвратительно, запах хлороформа и рвоты... ужасно. Она ничего не сказала. Только застонала, Я потерял голову, не знал, как быть, чувствовал, надо домой, скорее. Снова наклеил пластырь, замотал шарф. Она сопротивлялась. Я слышал, как под моей ладонью, под пластырем, она говорит «нет, нет», это было ужасно, но я пересилил
себя, довел дело до конца, знал, это все к лучшему. Потом перебрался на переднее сиденье, и мы поехали.
Добрались до дома около половины одиннадцатого. Я заехал в гараж, вышел, огляделся, убедился, что тут ничего за время моего отсутствия не произошло; не то чтоб я в самом деле чего опасался, да только лучше лишний раз все проверить: каши маслом не испортишь — так дядя Дик всегда говорил. Спустился в ее комнату, все было нормально, не очень душно, я дверь оставлял открытой. Я как-то раз там даже ночевал, проверял, хватает ли
воздуха. Хватает. Еще раньше все приготовил, чтоб чай можно было пить и всякое такое. В общем, было вполне уютно, по-домашнему.
Ну, наконец настал тот великий момент. Я вернулся в гараж, открыл заднюю дверцу фургона. Как и с начала операции, все шло по плану. Отвязал ремни, помог ей сесть на кровати. Ноги, конечно, не стал развязывать. Она опять стала биться, так что мне пришлось объяснить, мол, если так, опять пущу в ход хлороформ (показал ей пузырек), а если будет вести себя тихо, ничего плохого не сделаю. И все пошло как по маслу. Взял ее на руки,
она совсем легонькая была, легче, чем я думал; снес ее вниз — без всяких; правда, в дверях своей комнаты она вдруг опять забилась, только что уж тут она могла — ничего. Положил ее на кровать. План был осуществлен.
Она была бледная, прямо белая совсем, синий свитерок запачкался (когда ее вырвало в машине), вид кошмарный, а страха в глазах нет. Странно. Просто смотрит на меня, глаза огромные. Ждет.
Я говорю, вот ваша комната. Если будете слушаться, никто вам ничего дурного не сделает. Кричать нет смысла, снаружи никто не услышит, да и нет никого вокруг. Я вас теперь оставлю; если захотите чаю или какао — там в буфете сандвичи и печенье (я их в Хэмпстеде купил, когда она в кино пошла). Вернусь завтра утром, говорю.
Я видел, она хочет, чтоб я пластырь ей со рта отклеил, но делать этого не стал. Что я сделал, руки ей развязал и сейчас же вышел, дверь закрыл и засов успел задвинуть, пока она пыталась пластырь отодрать. Услышал, она кричит: «Вернитесь!» Потом еще раз, только потише. Потом дверь подергала, не очень сильно. Потом стала колотить в дверь чем-то твердым. Думаю, щеткой для волос. Не очень слышно было, но я все-таки
вставил в дверной проем тот шкаф фальшивый и убедился, что снаружи ничего не слышно. Около часа еще пробыл в наружном подвале. Нужды не было, просто на всякий случай. Ей нечем было дверь ломать, даже если б силенок хватало, чашки пластмассовые, чайник — из алюминия, даже ложки и те алюминиевые и всякое такое.
***
Потом пошел наверх и улегся. Наконец-то она у меня в гостях, а больше мне ничего не нужно. Долго лежал без сна, думал. Не вполне был уверен, что фургон не выследят, но таких на улицах сотни, а видели его только те две тетки с зонтиками.
Ну, лежал так и думал, она там внизу тоже не спит. Стал мечтать, как спущусь утром к ней, утешу, успокою. Я был возбужден и, может быть, даже кое-чего лишнего позволил в мечтах, но не стал волноваться из-за этого, я знал, что моя любовь к ней вполне ее достойна. С этой мыслью и заснул.
14 октября?
Уже седьмые сутки. Ночь.
Все время думаю об одном. Если бы только они знали. Если бы они знали.
Если бы хоть с кем-то поделиться. Возмущаться вместе.
Вот и пытаюсь рассказать о том, что произошло, записной книжке. Он купил мне ее сегодня утром. Он даже добр.
Спокойно.
В глубине души прячется страх. Все нарастает и нарастает. Спокойствие только внешнее.
Ничего гадкого. Никакого секса. Но глаза у него — глаза сумасшедшего. Серые, и где-то в глубине затерявшийся свет, тоже серый. Сначала я все время следила за ним. Думала, все дело в сексе, если поворачивалась спиной, то только тогда, когда он не мог наброситься на меня сзади, и все время прислушивалась. Мне нужно было каждое мгновение точно знать, в каком углу комнаты он находится.
Власть. Она стала ощутимой реальностью.
Я знаю — водородная бомба — это страшно. Но теперь мне кажется, быть такой слабой тоже страшно.
Жаль, я не знаю дзюдо. Могла бы заставить его молить о милосердии.
В этой подземной молельне так душно, стены словно сжимаются, я все время прислушиваюсь, не идет ли он, и мысли мои как дурные рисунки, которые следует сейчас же порвать.
Пытаться пытаться пытаться бежать.
Это единственное, о чем я могу думать.
И вот что странно. Он меня завораживает. Я испытываю к нему глубочайшее презрение, отвращение, мне невыносима эта комната, а дома все с ума сходят от беспокойства. Я даже здесь чувствую, как они волнуются.
Как он может любить меня? Как можно полюбить того, кого не знаешь?
Он отчаянно старается мне угодить. Но, видимо, такими и бывают сошедшие с ума. Они же не во всем сумасшедшие, как и все нормальные люди и, должно быть, сами чувствуют какое-то потрясение, если вдруг совершат что-то страшное.
Только в последние день-два я способна вот так рассуждать о нем.
Весь путь сюда из Лондона был сплошным кошмаром. Тошнота и боязнь захлебнуться под пластырем, заклеившим рот. Потом — приступ рвоты. И страх, что сейчас тебя затащат в кусты, изнасилуют и убьют. Когда фургон остановился, я была уверена, вот сейчас это случится. Наверное, потому меня и вырвало. А не только из-за этого зверского наркоза. (Я все вспоминала жуткие истории, которые Пенни Лестер рассказывала нам на ночь в школьном
дортуаре, про то, как японцы изнасиловали ее мать, и я говорила себе, только не сопротивляться, только не сопротивляться. А потом еще кто-то там в Ледимонте как-то сказал, чтобы изнасиловать, нужны по крайней мере двое. Женщина, которая позволяет одному мужчине себя изнасиловать, сама на это идет.) Теперь-то я знаю, он не станет так поступать. Он снова воспользуется хлороформом или еще чем-нибудь в этом
роде. Но в ту первую ночь я все твердила себе: только не сопротивляться.
Я благодарна за то, что осталась жива. Я ужасная трусиха, я не хочу умирать, я страстно люблю жизнь, я раньше даже не подозревала, что так хочу жить. Если когда-нибудь выберусь отсюда, я уже не смогу быть такой, как прежде.
Мне все равно, что он сделает со мной. Только бы остаться в живых.
Все думаю о том подлом и гадком, что он мог бы сделать со мной.
Все везде осмотрела, искала хоть какое-нибудь оружие, но нигде ничего подходящего, даже если бы умела и имела силы этим оружием воспользоваться. Каждую ночь приставляю стул к обитой железом двери, чтобы хоть знать, если он попытается неслышно войти в комнату.
Отвратительный примитивный умывальник и унитаз.
Огромная гладкая дверь. Ни замочной скважины, ни швов. Ничего.
Тишина. Сейчас я уже стала привыкать к ней. Но она ужасна. Ни малейшего звука. Создается ощущение, что все время чего-то ждешь.
Жива. Жива, но все равно что мертва.
Коллекция книг по искусству. Почти на пятьдесят фунтов книг, я посчитала... В ту первую ночь до меня вдруг дошло, что все эти книги — для меня. Что я вовсе не случайная жертва.
Потом — этот шкаф, полный белья и одежды: — блузки, юбки, платья, чулки разных цветов, удивительный набор белья, как для поездки с кем-нибудь в Париж на выходные, ночные рубашки. Все примерно моего размера. Великоваты, но цвета — мои. Он сказал, что видел, какие цвета я ношу.
Казалось, все в моей жизни идет прекрасно. В ней был Ч. В. И это казалось странным. Возбуждающим. Волнующим.
А потом — вот это.
Я немного поспала при свете, не расстилая постели. Я бы рада была выпить чаю или какао, но побоялась, что он что-нибудь туда подсыпал. Я до сих пор боюсь, что он может что-то подсыпать в еду.
Семь суток. А кажется — семь недель.
Он выглядел таким безобидным и взволнованным, когда остановил меня на улице. Сказал, что сшиб собаку. Я подумала, а вдруг это наш Мисти. Внешность человека, которого абсолютно ни в чем нельзя заподозрить. Совершенно не похожий на «волка».
Это было словно падение в бездну с края земли. Словно у земли вдруг образовался край.
Каждую ночь я делаю то, чего не делала много-много лет. Лежу и молюсь. Я не опускаюсь на колени, я уверена. Бог презирает коленопреклоненных. Я лежу и прошу Его утешить М., и П., и Минни и Кэролайн, которая, должно быть, чувствует себя виноватой передо мной, и всех остальных, даже тех, кому неплохо было бы и поволноваться из-за меня (или из-за
кого-нибудь другого). Например, Пирса и Антуанетту. Я прошу Его помочь этому несчастному, во власти которого я нахожусь. Он не допустит, чтобы меня изнасиловали, мучили, убили. Прошу у Него света.
Буквально. Дневного света.
Не могу, физически не могу примириться с этой абсолютной темнотой. Он купил мне ночник. Ложусь спать при свете, ночник горит рядом с кроватью. Раньше я просто не тушила свет.
Самое худшее — просыпаться утром. Просыпаюсь и в первые мгновения думаю, что я дома или у Кэролайн. Потом — словно удар. Вспоминаю, где я.
Не знаю, верю ли я в Бога. Я страстно молилась Ему, когда меня везли сюда, когда я думала, что скоро умру (слышу, как Ч. В. говорит: вот вам и доказательство, что не верите). Когда молишься, становится легче.
Получаются какие-то кусочки, обрывки. Не могу сосредоточиться. Я так долго думала о многом, что теперь не могу остановиться на чем-нибудь одном.
Но от этого становится спокойнее на душе. Если даже это только иллюзия. Как это бывает, когда подсчитываешь, сколько денег истратила. И сколько осталось.
***
15 октября
Родителей у него не было. Воспитывался у тетки. Я хорошо ее вижу. Тощая, с бледным лицом и злым, плотно сжатым ртом, с хитрыми глазками, носит уродливые бесцветные шляпы, похожие на стеганый чехол для чайника, и совершенно помешана на борьбе с пылью и грязью. Пыль и грязь для нее — все, что выходит за пределы ее узенького и затхлого захолустного мирка.
Я сказала ему, он стремится найти свою мать, которую никогда не знал, но он, естественно, и слушать не стал.
Он не верит в Бога. Поэтому мне так хочется верить.
Рассказала ему о себе. О М. и П., этаким бодрым, безразличным тоном. Он знал про М. Видимо, весь город знает.
Придумала гениальную теорию: я должна помочь ему перестать считать себя мучеником.
Жизнь в тюрьме. Время тянется бесконечно.
***
Первое утро. Он постучал в дверь и подождал десять минут (он так всегда делает). Не могу сказать, чтобы эти десять минут показались очень приятными, все разумные и утешительные доводы, которые мне удалось наскрести за ночь, моментально разбежались, оставив меня в полном одиночестве. Я стояла в этом подвале и говорила себе: «Если он это сделает, не сопротивляйся». Я собиралась сказать ему: «Делайте со мной что
хотите, только не убивайте. Не убивайте меня, тогда вы снова сможете сделать это». Словно я рекламирую предмет долговременного пользования.
Но все было совсем по-другому. Он вошел, неловко остановился в дверях, с довольно глупым видом, и вдруг я его узнала, он ведь был без шляпы. Наверное, я запоминаю лица, не осознавая этого. Я его узнала, он работал в Ратуше, делопроизводителем. Это он выиграл баснословные деньги на скачках. Его фотографию поместили в городской газете. Мы еще говорили, что у него знакомое лицо.
Он попытался отрицать это, но покраснел. Он легко краснеет.
Проще простого заставить его занять круговую оборону. На лице застыло выражение врожденной обиды. Лицо — вытянутое, как морда у овцы. Нет, пожалуй, как у жирафа. Этакий длинный, неуклюжий жираф. Я забросала его вопросами, он не хотел отвечать, И все, что ему оставалось, это сделать вид, будто я не имела права их задавать. Будто на такое он вовсе не рассчитывал.
У него никогда не было Девушки. Во всяком случае, такой, как я.
Девственно чистый юноша.
Высокий. Метр восемьдесят два. Сантиметров на двадцать выше меня. Очень худой, так что кажется еще выше ростом. Нескладный. Руки слишком велики, неприятные, мясистые, цвета сырой ветчины. Не мужские. Слишком широкие кисти. Слишком сильно выступающий кадык, слишком длинный подбородок; крылья носа красные, верхняя губа выдается над нижней. Голос такой, будто у него полипы в носу. И странные интонации. Какие-то промежуточные — интонации человека некультурного,
старающегося говорить «культурно». Из-за этого он все время попадает впросак. Лицо слишком длинное. Тусклые темные волосы вьются, но кажутся жесткими, грубыми. Зачесаны назад, волосок к волоску. Пиджак спортивного покроя, брюки из шерстяной фланели, галстук с булавкой. Даже запонки.
То что называется «приличный молодой человек». Выглядит существом абсолютно бесполым. Часто с таким видом стоит, опустив руки по швам или убрав их за спину, будто не имеет ни малейшего представления, что ему с этими руками делать. Почтительно ждет моих приказаний.
Рыбьи глаза. Следят. И все. Никакого выражения.
Его манера поведения заставляет меня капризничать. Становлюсь похожей на привередливую богачку-покупательницу, а он — на продавца в магазине тканей. У него именно такой стиль. Притворно-униженный. «Всегда пожалуйста» или «простите великодушно».
Сижу, ем, читаю книгу, а он наблюдает. Скажешь ему: «Уходите» — уходит.
Он тайно следил за мной почти два года. Был безнадежно влюблен, чувствовал себя совершенно одиноким, сознавал, что я всегда буду «выше» его. Это было ужасно, он говорил так неловко, неуклюже. Он всегда ходит вокруг да около, ничего не скажет прямо, все обиняками, и все время оправдывается. Я сидела и слушала. Глаз не могла поднять.
Он раскрыл мне свою душу. Распустил нюни, хватило бы на весь этот кошмарный оранжевый ковер, что на полу. Когда он замолчал, мы посидели еще немного. Потом он собрался уходить, и я сказала ему, что все понимаю, что никому ничего не скажу, если он отвезет меня домой, но он попятился и вышел из комнаты. Я очень старалась показать ему, что и понимаю, и сочувствую, но, видимо, только напугала.
На следующее утро я сделала еще одну попытку, выяснила, как его зовут (какое злое совпадение!), была очень благоразумна, смотрела на него снизу вверх, упрашивала и опять напугала.
За обедом сказала ему, что вижу, как он стыдится того, что совершил, и что еще не поздно. Пытаешься достучаться до его сознания, и оно будто бы откликается, но уколов совести он не чувствует, ему не больно. «Да, мне очень стыдно, — говорит он, — я знаю, мне должно быть стыдно». Я сказала, он не кажется мне человеком жестоким. Он ответил: «Это первый жестокий поступок в моей
жизни».
Может быть, и так. Значит, он просто копил силы. Иногда мне кажется, он ведет себя очень умно. Хитроумно. Пытается вызвать мое сочувствие, изображая дело так, будто он весь во власти некоей третьей силы.
В тот вечер я больше не старалась быть благоразумной, разговаривала резко, срывалась. А он выглядел еще более обиженным, чем обычно. Ему замечательно удается выражение обиды на лице.
Оплетает меня паутиной своих обид.
Все время твердит, что он «не моего круга».
Я знаю, что я для него такое. Бабочка, которую он всю жизнь мечтал поймать. Помню, когда я впервые встретилась с Ч. В., он говорил, что коллекционеры — самые отвратительные из всех живущих на земле скотов. Он, конечно, имел в виду тех, кто коллекционирует произведения искусства. Тогда я его не поняла, я подумала, он просто стремится шокировать Кэролайн — и меня заодно. Но он, разумеется,
прав. Коллекционирование — это антижизнь, антиискусство, анти — все на свете.
***
Я пишу в этой ужасной гробовой тишине так, будто чувствую себя нормально. Но это неправда. Мне так плохо, так страшно, так одиноко. Одиночная камера — невыносимо. Каждый раз, когда открывается дверь, мне хочется броситься прочь. Но теперь, я знаю, нельзя торопиться с побегом, нужно продумать все как следует. Перехитрить его. Планировать намного вперед.
***
Выжить.
Книга выпуска: «Коллекционер», автор — Джон Фаулз.
Основная идея нашего сервиса — рассылка книг по электронной почте тем людям, которые не могут или не желают тратить своё время на поиск в Интернете, а хотели бы сразу получать нужные им книги в электронном формате на свой почтовый ящик.
Чтобы получить эту книгу на свой е-мэйл, отправляйте запрос по адресу knigi4you@ya.ru.
Книга оформлена в CHM-формате. Размер zip-архива с книгой — 237 килобайт. Электронным письмом будет немного больше.
Формат CHM — универсальный формат, поддерживаемый всеми версиями windows, начиная с Windows 98. Если у Вас система Windows — выбирайте этот формат. Минимальный размер файла, удобство чтения, и нет риска испортить текст книги случайным редактированием.
В этом формате Вы можете пролистывать текст клавишей «пробел». (А если нужно пролистать вверх — нажимайте клавиши «Shift» + «пробел»). Имеется гипертекстовое оглавление в начале страницы. Можно регулировать размер шрифта кнопкой на панели навигации (вверху). Можно распечатать текст, нажав на кнопку печати. Ну и вообще, на наш взгляд — удобно.
Также возможна доставка книги в форматах HTM, RTF, или TXT. Укажите нужный Вам формат при заказе.
Формат HTM — универсальный Интернет-формат. Поддерживается любым Интернет-браузером в любой системе.
Формат RTF — этот формат поддерживается, если у Вас установлен любой текстовый редактор типа word.
Формат TXT — универсальный текстовый формат. В любой системе, любым текстовым редактором.
Книги высылаются электронной почтой всем желающим!
Мы не занимаемся спамом, поэтому книги высылаются только при наличии предварительного заказа от Вас.
Для того чтобы заказать книгу на свой е-мэйл, отправьте электронное письмо по адресу knigi4you@ya.ru.
Укажите в теме письма название нужной Вам книги. В одном письме Вы можете заказать только одну книгу.
При первом обращении к нашему сервису Вам будут высланы подробные инструкции по составлению писем-заказов.
