06.06.2011

  Наш сайт

  Сегодня читаем

Марк Биллингем - Погребенные заживо

Автор рассылки: Александр Nessh

Написать автору

Страница 22:

Глава двадцать первая

Импровизированная сцена была установлена в комнате его отца, окна которой выходили на улицу.

Сидя на единственном стуле, Торн слышал голоса, раздававшиеся из за наспех сделанного занавеса, – его отец со своим другом Виктором готовились к выходу. Торн оглянулся на старые мамины часы, стоящие на каминной полке. Ему нужно было возвращаться на работу, и на это все у него действительно не было времени.

– Вы еще долго там?

Его отец из за занавеса проорал в ответ:

– Оставь свой чертов парик!

Торн замер, когда увидел, что из под плотного черного материала клубится дым. Он встал и побежал к занавесу, но понял, что не может к нему дотянуться. Он рвался на свежий воздух и кричал своему отцу, находящемуся по ту сторону занавеса, чтобы он выходил.

– Успокойся, – ответил отец. – Сядь. Мы будем готовы через минуту.

– Тут дым…

– Нет, блин, тут никакого дыма!

– Хватит ругаться.

– Как же тут не ругаться!

Занавес поднят, Торн падает на стул, когда отец с Виктором делают шаг вперед сквозь пелену искусственного дыма, доходящего им до пояса.

Джим Торн ухмыльнулся и подмигнул:

– Говорил же тебе, это не дым, сосунок!

Само по себе представление оказалось неплохим.

Виктор подошел к пианино и начал играть. Отец Торна запел, но эффектное начало было смазано, когда он практически сразу забыл слова и стал отчаянно переигрывать, потом сказал: «Завязывай!», потому что посчитал это пустой тратой времени. Затем они перешли на свой жаргон…

– Тебе известно, что на разработку «Виагры» тратится больше средств, чем на борьбу с болезнью Альцгеймера?

– Это ужасно, – заметил Виктор.

– Ты мне это говоришь! У меня член постоянно стоит, а я не могу вспомнить, что с ним нужно делать!

И дальше в таком же роде. Все обычные шутки, которые сыплются без перерыва одна за другой; Виктор в роли простачка радостно подыгрывает своему старинному другу. Всякая чепуха из уст отца Торна о том, что болезнь Альцгеймера не так уж и плоха: по крайней мере, ему не приходится смотреть повторы программ по телевидению, он может сам спрятать свои же пасхальные яйца и всегда встречает новых друзей.

– Пока ты не забываешь и своих старых, – заметил Виктор.

– Ну, еще бы! – Мгновение. Взгляд. – А ты кто такой?

Торн наслаждался каждой минутой этого представления, с радостью видя, как счастлив его отец. Торн забыл о времени и работе, которая его ждет, пока эти проявления провалов памяти, которые он так всегда опасался увидеть, трансформировались в нечто комичное. Пока его отец не сводил с него своих сияющих глаз, выражающих притворное недоумение.

Торн засмеялся и зааплодировал еще одной безнадежно устаревшей импровизации. Звук его аплодисментов замер, как по сигналу, когда его отец повернулся к Виктору и громким шепотом уголком рта произнес:

– Я их убиваю.

– Ты горишь, Джим.

– Ты чертовски прав! Горю!

Торн засвистел, когда старик повернулся и взору зрителей предстало искусно вышитое цветное пламя на спине его пиджака. Он затопал ногами, когда Джим Торн начал танцевать, двигая бедрами и вращая плечами, отчего казалось, что пламя медленно ползет вверх по его спине.

– Папа…

Его отец обернулся и посмотрел на сына:

– Не паникуй, сынок! Все совсем не так, как кажется.

Но внезапно Торн понял, что языки пламени настоящие, что они прожигают синтетический костюм отца и сжирают находящуюся под ним плоть.

Он мог явственно ощутить, насколько реален этот запах.

Он потянулся, чтобы нажать большую красную кнопку, расположенную возле его стула, и тут зазвонил звонок. Оглушительно громко, но звук стихал – совсем как его аплодисменты – каждый раз, когда говорил его отец.

– Это настолько грубо!

– Что именно? – спросил Виктор.

Торн закрыл уши ладонями. Он не слышал, как кричал отцу, чтобы тот заткнулся и убирался отсюда, умолял Виктора о помощи.

– Чертовски смешно звучащий фургончик с мороженым, – ответил Джим Торн.

– Это пожарная тревога, ты, старый тупица!

– Не стоит делать поспешных выводов.

– Нам нужно сейчас же уходить. Это пожарная тревога!

Улыбку отца Торн видел сквозь венец языков пламени. Несмотря на болтовню, было слышно, что его голос надтреснул, что потрескивают горящие волосы.

– Пожарная тревога, Том? Ты уверен?

Торн поднял голову и потянулся к телефону, отгоняя череду бесконечных видений, которые повисли между ним и крышкой стола.

– Ты спал?

– Нет…

– Из тебя плохой лжец, – заметил Хендрикс. Он что то уловил в голосе Торна. – Тот же сон?

Торн выпрямился, потом медленно встал.

– Можно сказать и так, – ответил он. Охнул, когда стал крутить головой. Его спина дала о себе знать, и он чувствовал, как будто кто то наступил ему на шею.

– Жаль, что у меня совсем нет времени вздремнуть, – поддел Хендрикс.

– День был очень тяжелый.

– И у тебя, и у меня – у обоих, приятель.

– Да, извини. Я чуть не забыл, что ты тоже выезжал сегодня утром.

– Поверь мне, лучше бы не выезжал. Иногда я жалею, что занялся медициной. Когда думаю, что следовало бы послушать родителей и упорно заниматься, чтобы стать артистом балета, как они мечтали.

Подобные комментарии в исполнении Хендрикса с его монотонным манчестерским акцентом редко когда не поднимали Торну настроение. Видение постепенно исчезло, но запах до сих пор стоял отвратительный…

– Ничего неожиданного при вскрытии не выявлено?

– Совсем ничего, если говорить о причинах смерти. Хотя в желудке Кэтлин Бристоу я обнаружил большую опухоль. Даже не знаю, была ли она в курсе.

Женщина уже умерла, поэтому было не совсем понятно, почему это так огорчило Торна.

– В котором часу ты будешь дома? – поинтересовался Хендрикс.

Торн взглянул на часы. Почти половина восьмого. Он проспал где то полчаса, но, когда он закрывал глаза, за окном еще было светло. А сейчас уже начинало темнеть. С Бригстоком он согласует свое отсутствие, и, принимая во внимание, что он полностью выдохся после нескольких восемнадцатичасовых дежурств подряд, вряд ли кто возразит – ведь он вкалывал, как проклятый.

– Мне нужно заехать в Аркли, но это не займет много времени. Думаю, в половине десятого, в десять я буду дома.

– Может, позже встретимся в «Принце»? Сыграем пару фреймов в пул?

Торн до сих пор не был уверен, увидятся ли они сегодня с Портер, но посчитал, что Хендрикс не обидится, если получится так, что Торн подведет и не придет.

– Почему бы и нет? Я все равно не буду спать…

– Если только ты не будешь прикрываться больной спиной, когда я одержу верх. Пять фунтов фрейм?

Открылась дверь, и Ивонна Китсон прошла к своему рабочему месту. Лицо ее говорило о том, что еще чуть чуть – и она пошлет эту работу к черту. Она бросила свою сумку, зажгла лампу, потом подошла к стене и облокотилась о нее. Было видно, что она хочет поговорить. Хочет, чтобы Торн о чем то узнал.

– Фил, мне нужно идти. Я позвоню, когда буду дома.

– Ладно. Увидимся.

– У тебя все в порядке?

– Да, все отлично, – заверил Хендрикс.

Из него был такой же лгун, как и из Торна.

– Ты слишком заводишься из за этого дела, потому что считаешь, что в прошлый раз все испортила, – сказал Торн, когда положил трубку.

– Ошибаешься, – возразила Китсон.

– В чем именно?

– Я знаю наверняка, что в прошлый раз все запорола.

Китсон очень нервничала: она ходила туда сюда по маленькому кабинету, как будто не могла решить, что же ей нужно – жилетка, чтобы поплакаться, или лицо, чтобы дать в зубы.

– Достанешь ты и тех двоих, – заверил ее Торн. – Обязательно. Если Фаррелл сам не расколется, нужно будет просто надавить.

Она замерла, пристально посмотрела на него, как будто не слышала ни слова.

– Том, мне правда нужны эти двое. Я знаю, его убил Фаррелл, но остальные стояли рядом и смотрели, как он убивает. В прокуратуре меня заверили, что смогут засадить всех троих засранцев за убийство. Может, в суде обвинение переквалифицируют, но мы можем попытаться!

– Тогда арестуй приятелей Фаррелла – Нельсона и Херберта, как ты ему и грозилась. Вероятно, это они и есть.

– У меня другой план, – ответила Китсон.

– Если пораньше уйти в отставку, то я с тобой.

– Я хочу отпустить Фаррелла под залог, вызвав его завтра на допрос. А самим организовать наблюдение и посмотреть, с кем он свяжется. Он должен позвонить остальным, чтобы сообщить им, что он ничего не сказал.

Торн подумал, что идея вполне здравая, – о чем и сказал Китсон. Потом повторил еще раз, потому что не был уверен, что она ему поверила с первого раза.

– Ты славно поработала над этим делом, Ивонна.

– Я ездила к родителям Амина Латифа, – призналась она, – чтобы сообщить им о Фаррелле.

– Держу пари, им полегчало.

– Я не сказала им, как мы на него вышли. Стыдно, – и тут же на ее лице уже написано смирение, – мы могли его арестовать еще полгода назад. Я знаю, что это когда нибудь выплывет и нам придется оправдываться, но, когда я сидела с миссис Латиф у нее в гостиной, не захотела омрачать радостную новость. Для его родителей это на самом деле радость.

Торн лишь кивнул и поправил пару вещиц на своем столе.

– Извини, мне еще надо поговорить с Бригстоком о том, чтобы организовать наблюдение. – Она направилась к двери. – И подписать документы на освобождение под залог…

После того как Китсон ушла, Торн увидел, как дождь прорезает тьму. Он был благодарен за эти несколько минут одиночества. За возможность мысленно посмеяться над окончанием папиного выступления.

«Не паникуй, сынок! Все совсем не так, как кажется».

Дым, который совсем не дым, и пожарная тревога, которая оказалась звонком телефона.

«Не стоит делать поспешных выводов».

Он подошел к двери своего кабинета, откуда мог видеть, как Китсон беседует с Каримом и Стоуном в «кабинете особо важных дел». Пока он смотрел, в его голове заискрилась и вспыхнула идея, и тут же поглотила его, как огонь поглощает синтетику.

Когда Торн вышел в коридор, лицо его отца потонуло в красном и золотом.


– Боюсь, я не имею права разглашать причины ее смерти, сэр.

– Неужели вам не кажется, что это просто смешно? – спросил Ларднер. – Вы звоните мне, чтобы сообщить о том, что убили женщину, а потом я должен тут сидеть и догадываться, что с ней сделали – застрелили, зарезали или утопили в ванной.

– Да, вероятно, это просто смешно, – согласился Холланд. – Но такова процедура, следовательно…

– Она была довольно милой женщиной, насколько я помню. Любила везде совать свой нос, но, полагаю, это касалось только работы. Это как пьющие журналисты… или циничные копы.

Холланд сделал глоток чая и хрюкнул.

– Ладно, что тут скажешь.

– Мы лишь побеспокоились о том, чтобы сообщить вам, что миссис Бристоу мертва.

– А мне следует?

– Простите, не понял?
– Мне следует беспокоиться? Считаете, на нас идет охота? – Ларднер как то безрадостно засмеялся. – Может, Грант Фристоун перестал прятаться и намерен нас всех убить.
– Не думаю, что об этом вам не стоит беспокоиться…

Отобедав, как и предвещала Китсон, какими то помоями, Уилсон поспешно покинул стены участка, как только ему сообщили, что Фаррелла освобождают под залог: необходимо было как следует поужинать. Он договорился со своим клиентом встретиться здесь же, в участке, завтра днем.

Китсон стояла рядом с Фарреллом перед конторкой, пока надзиратель осуществлял необходимые процедуры. Сержант, хитрый старый лис, смотрел в сторону, на Китсон, когда она представлялась сама и представляла Фаррелла, прекрасно зная, что всего несколько часов назад она готова была засадить парня за решетку. Он видел, что она что то задумала, но был достаточно умен, чтобы держать свои догадки при себе.

После того как он заполнил в графе присутствия – «Отпущен под залог с обязательной явкой на следующий день», сержант сообщил Фарреллу, что данный залог является санкционированной мерой, которая предполагает его явку в участок завтра в четыре часа. Что его отпускают под опеку родителей.

Казалось, Фаррелл воспрянул духом, забыл о том, что произошло в комнате для допросов. Он лишь кивал головой всякий раз, когда его спрашивали, понимает ли он смысл сказанного. Затем он опять спросил, когда вернут его шикарные кроссовки «Найк».

– Ты лучше держи свой язык за зубами, пока мы не передумали, – предупредил его сержант.

Фаррелл подписал документ, что ему вернули все его вещи. Он с радостью надел свои эксклюзивные часы и проверил, ничего ли не пропало из бумажника. Потом он подписал документ, удостоверяющий то, что он видел протокол своего пребывания в заключении, что в нем все точно и детально отражено. Он подписал форму освобождения под залог и заявление о том, что твердо намерен вернуться в участок в установленное время.

– Я предполагаю, что за мной будут следить, – заметил Фаррелл.

Китсон промолчала, лишь оторвала взгляд от бумаг.

– Вы, должно быть, считаете меня идиотом?

– Я знаю, что ты совсем не идиот, – ответила Китсон.

– Вы ничего обо мне не знаете, – Фаррелл отвернулся от нее, полностью погрузившись в выполнение оставшихся формальностей.

– Эти копии документов – тебе.

Фаррелл взял у сержанта пачку документов.

– Позвонить твоим родителям? Пусть приедут и заберут тебя?

Фаррелл отвернулся и покачал головой, фыркнув, как будто ему сказали что то смешное.

– Ладно, я вызову такси. Оно приедет через пару минут. Если у тебя нет с собой денег, по прибытии с водителем рассчитаются твои родители. Это не ударит им по карману?

– Думаю, не ударит…

Когда сержант снял трубку телефона, Китсон поблагодарила его за помощь. Тот кивнул ей с таким видом, который говорил: надеюсь, вы понимаете, что делаете. Китсон вывела Фаррелла из камеры предварительного заключения и провела через участок к главному входу.

Она проинструктировала дежурного полицейского, прежде чем оставить Фаррелла дожидаться такси. Она открыла замок, проведя своей пластиковой карточкой, и распахнула дверь, чтобы вернуться назад на службу. Потом повернулась к Фарреллу:

– Ничего не хочешь мне сказать перед уходом?

Фаррелл продолжал приветливо улыбаться, но его глаза превратились в узенькие щелочки.

– Ничего из того, что вам хотелось бы услышать, – ответил он.

Когда Китсон ушла, Фаррелл шагнул к автоматическим дверям, которые разошлись при его приближении. Дежурный предложил дожидаться такси внутри, заметив, что на улице льет как из ведра. И добавил, что туда ему и дорога, когда Фаррелл заявил, что лучше он намокнет.

На улице Фаррелл укрылся под навесом и стал смотреть на дорогу.

Прошло не более двенадцати часов, но ему казалось, как будто прошло лет десять, вся жизнь перевернулась. И он знал, что это только начало.

Его сердце бешено колотилось, мысли путались, но он понимал, что должен сохранять спокойствие, должен неспешно пройти в дверь, как будто ничего не произошло. Несмотря на спектакль, который он разыграл перед этим ублюдком за конторкой, он больше всего хотел увидеть родителей. Хотел вернуться туда, где тепло и безопасно, где, как он знал, его защитят и поддержат, что бы ни случилось.

Он вглядывался сквозь пелену дождя, все еще помня вкус силы, когда он с приятелями подошел к автобусной остановке шесть месяцев назад. Было чуть прохладнее, чем сегодня, или нет, стоял такой же промозглый вечер…

Притормозил темный «шевроле кавалир», из него, не глуша мотор, вылез коренастый азиат.

– Такси? – прокричал Фаррелл.

Водитель вернулся к машине.

Адриан Фаррелл натянул поглубже капюшон и потрусил за ним.

Продолжение следует...