...– Спасибо, ничего. Скажите, они что, стеклянные?

– Самые настоящие. Живые.

– Как живые? Они что, еще и видят?

– Сейчас, конечно, нет. Ведь очки тоже не видят. Но если вы их возьмете, то они помогут вам увидеть мир по-новому.

– Я понимаю, очки. Но глаза… Их как менять? Ни один хирург на это не способен.

– Хирург не нужен. Нужно захотеть – и вместе с новыми глазами вы получите новый взгляд на мир. Смотрите, у меня сейчас какие глаза?

Я всмотрелся

– Я бы сказал – честные. Им можно доверять. Человек с такими глазами не способен врать и нарушать данное слово.

– Браво! Это «Честные №5/7»...

...Роман Оленев: Вы преподаёте не только на Украине, а в самых разных странах. И, что важно, преподаёте целый комплекс дисциплин. Это и режиссура, и актёрское мастерство, и, насколько я знаю, обучение написанию сценария. Скажите, где, в каких странах вы замечаете наибольший потенциал у студентов, другими словами, от каких стран ожидать всплеска новых идей для развития мирового кинематографа?

Марк Трэвис: Ха-ха-ха! Я расскажу вам интересную вещь. В процессе работы по всему миру и общения со многими разными учениками – труднее всего работать с учениками из Лос-Анджелеса. Чем дальше я от Лос-Анджелеса, тем лучше ученики. Сейчас я в одиннадцати часовых поясах от Лос-Анджелеса, и это почти самая дальняя точка. Это не значит, что здешние ученики – лучшие режиссёры. Это означает, что они лучшие ученики. По моему опыту, чем больше я удаляюсь, тем более открытыми становятся ученики, тем больше стремятся учиться и меньше спеси, самонадеянности, меньше стен они ставят перед собой. Теперь о всплеске. Вы говорите о всплеске, который мог бы случиться здесь? Это возможно. Потому что то, что я вижу здесь, на Украине, происходит благодаря фестивалю и благодаря энтузиазму к созданию кино. Кажется, что всё здорово. Но в то же время – никаких мастер-классов, никакого опыта, порой никакого оборудования, ничего. Так что потенциал беден. Это как дамба, сдерживающая воду. Всё остаётся за ней. Если мы сможем принести на Украину – а я хочу быть одним из тех, кто это сделает, и могу привести других людей – мы принесём одну из лучших школ и мировой опыт в эту страну, которая хочет создавать кино. Сейчас идёт борьба за это. Если нам удастся, появится потенциал для огромного всплеска, о котором вы говорите.

Роман Оленев: Есть известное явление на сегодняшний день: если двадцать лет назад в принципе было почти невозможно увидеть режиссёра, который бы не имел специального кинематографического образования, то есть сегодня это, в общем, вполне обычная вещь. Вы считаете в целом эту ситуацию полезной для развития кинематографа как такового?

Марк Трэвис: Это очень положительная тенденция, если я правильно понял вопрос. Большей частью приходится сталкиваться с технологиями при создании кино. Во-первых, это техника – камеры, свет, звук. А теперь каждый может взять камеру – как ваши камеры здесь – и снимать кино, создать фильм за один день. Просто можно снять кино за один день. И есть много режиссёров, которые возьмут камеру, несколько актёров и снимут очень хороший фильм. У них нет опыта, но они сделают хорошее кино. Есть также много режиссёров без опыта, которые снимут очень плохое кино. И теперь у нас много плохих фильмов тоже. Но это нормально, это не проблема, это случается. Это как вы приходите в книжный магазин, а там слишком много книг, и большинство из них – не очень. Сейчас слишком много фильмов. Большинство из них – не очень. Но если режиссёр инстинктивно снимает хорошее кино, это означает, что у него хорошие способности рассказчика. И большая часть моих тренингов и тренингов других людей посвящена тому, чтобы научить режиссёров лучше рассказывать истории. Вовсе не сложно изучить камеру. Но очень сложно научить рассказывать хорошие истории...

...Чем спорт отличается от физкультуры или от других развлечений? Тем, что он – не физкультура и не развлечение. Как ни банально это звучит, спорт – это состязание, помноженное на труд, на бесконечные, изматывающие тренировки, на отказ от тех самых развлечений и иных удовольствий. С физкультурой он имеет тоже мало общего, да и с укреплением здоровья часто входит в противоречие, так как требует от человека предельного, а то и запредельного напряжения сил и жизненных ресурсов. И это относится не только к тем спортсменам, которые штурмуют мировые или олимпийские рекорды. У каждого человека – свой предел. Один многократно побеждает в мировых марафонах, а у другого рвётся артерия на школьных соревнованиях.

Антон не задумывался, что такое спорт. В фехтование он пришёл в десять лет, насмотревшись на киношных мушкетёров и начитавшись Дюма. Сам узнал, где в городе находится фехтовальная школа, сам пришёл туда. И уже там ему объяснили, что тренировки – это путь к бою, а бой – это путь к победе. Победа же даётся напряжением всех сил, потому что твой соперник тоже рвётся к победе. Он понял это и принял, он хотел быть победителем. Да, фехтование – это красиво (особенно, в кино), но те, кто любит в нём лишь красоту, должны идти в театральное фехтование или в историческое. В спорт идут бойцы.

Как и ожидалось, в финал краевого первенства вышли Антон и Герман. Их поединок решит, кто станет чемпионом.

И вот счёт «5:5», а бой длится до десяти. Кто первый получит десять очков, тот и победитель. Силы у бойцов равные, школа одна и та же, но характеры – разные. Выиграет тот, у кого крепче нервы, у кого на победу нацелены вся воля, все мысли, все чувства.

Судья в очередной раз произносит сакраментальную фразу:

– Готовы? Начали!..

Холмоуотс

«Лейстрейд опять подслушивает за дверью!».

Автор:

Саша Николаенко.

Источник изображения:

http://newlit.ru/

На эту пожилую супружескую пару Вадим Волобуев вышел недавно. С его связями это было совсем несложно. Да и умение очаровывать представительниц слабого пола его всё ещё выручало. Стоило только появиться при городском Совете ветеранов Великой Отечественной войны, выдавая себя за журналиста, пишущего о фронтовиках, как секретарша Наталья – женщина чуть старше бальзаковского возраста, ещё не растерявшая привлекательности, – тут же услужливо предоставила симпатичному мужчине с горящими глазами все данные о местных ветеранах и их боевых наградах. Определить, у кого из них наиболее ценные, опытному скупщику не составляло труда. Так он и узнал об Андрее Алексеевиче Аристархове – заслуженном военном лётчике-испытателе, фронтовике. Волобуев никаким боком не был связан с газетами, посему не собирался ничего о нём писать. Единственное, что его интересовало – возможность добыть по сходной цене награды, дабы затем выгодно продать их. Уговаривать людей он умел.

Вадим был весьма успешным дельцом. Ремесло скупщика-перекупщика ему передалось, можно сказать, по наследству от отца. Старший Волобуев ещё в советские времена умудрился сколотить внушительное состояние, скупая и перепродавая старинные иконы, антиквариат, предметы быта ушедшей эпохи. Наиболее ценные предметы он припрятывал, словно знал, что наступят времена, когда всё это старьё станет востребовано.

Подростком Вадик любил рассматривать вещи, которые отец привозил из своих «командировок». Однажды ему в руки попала икона с ликом какого-то святого. Он долго рассматривал суровое лицо, запечатлённое на доске, испытывая трепет. Трепет, что в его руках редкая вещь, которой больше нет ни у кого, и, что самое главное, её можно очень выгодно продать. Деньги – это то волшебное средство, за которое всё можно купить. Деньги – это своего рода религия, чему поклоняется всё разумное человечество. Так учил его отец, а он знал жизнь не по книжкам. Молодой Волобуев в это свято уверовал ещё в детстве, замечая, как, едва у него в кармане появлялась звонкая монета, вокруг сразу же собирались друзья-товарищи. «На деньги можно купить всё: друзей, жену, судьбу, если хочешь!» – восклицал старший Волобуев в редкие минуты общения с сыном. Вадим уже тогда решил, что продолжит дело отца...

Возлюбленный сын мой Фёдор!

Я тебя не узнаю. Ты всегда обвиняешь своих критиков в том, что они якобы «прекращают дискуссию» с тобой, «уходят с поля боя», «отмалчиваются», «бросают трубку», а сам ты вот уже более двух недель отмалчиваешься и не отвечаешь на вопросы, содержащиеся в моём первом письме к тебе, любезно опубликованном «Новой Литературой». Ведь не могу же я, сын мой, считать «ответом» твой набор шести «прямых свидетельств рождения Христа» в 12-м веке, состоящих из «двух знаков Зодиака», «вспышки звезды в созвездии Крабовидной туманности», ссылки на так называемую «Туринскую плащаницу» и записи, датированной 17-м веком. А ты к тому же привёл «математический расчёт» твоего полубога Анатолия Фоменко, который точно «указал» год моего рождения. (Можно подумать, что этот Фоменко был повивальной бабкой и лично помогал извлекать меня из лона Пресвятой Девы Марии!). А ведь Александр даже не спрашивал тебя о дате моего рождения, а только об исторических доказательствах моей казни в 12-м веке н. э.

И поместил ты этот, с позволения сказать, «ответ» не на главной странице журнала, где с ним ознакомились бы сотни читателей, а тихонько пристроил его на форуме раба Божия Александра Левковского, где его прочитают максимум десять-двадцать человек. И, кроме того, Александр просил тебя ответить на несколько вопросов, а не только на один вопрос. Но о них ты даже не упоминаешь. Несерьёзно всё это, дорогой Фёдор!

Должен тебе признаться, я пришёл в недоумение. Мне помнится, что я встретился с такой же безответственной реакцией на задаваемые вопросы 2000 лет тому назад, когда мне пришлось дискутировать с фарисеями в святом городе Иерусалиме...

Историки и искусствоведы употребляют такие определения, как «Западная Европа», «Ближний Восток», «Центральная Африка» etc. Это отдельные культурные регионы со схожими традициями и психологией. Можно употреблять также и следующий региональный «адрес»: постсоветское пространство. Нет более ни Российской империи, ни Советского Союза, но единый культурный адрес остался. Мы не вполне Европа или Азия, Запад или Восток: мы постсоветские.

Отмечу сразу: я не приверженец точки зрения, согласно которой мудрые люди с запада или востока учат уму-разуму нас, аборигенов культуры. Скорее, наоборот. Самые читающие люди проживают на нашей территории, и это уже говорит о многом, если не обо всём, ведь более интеллектуального занятия пока не найдено. Разве что шахматы, но мы и в них чемпионы. Мы многому учимся у Запада, но так, как европейские интеллигенты порой учились у африканцев – свежести восприятия, не отягощённого эрудицией, вольности поведения, но не уму.

Флобер говорил, что ненавидит идиотов, восхваляющих Вольтера, и идиотов, Вольтера критикующих. Могу его понять. Общаясь с врагами всего европейского и людьми, с пиететом произносящими «Запад», замечаешь в них много общего. Например, уровень интеллекта. Точнее, отсутствие оного.

Почему волна американской культуры захлестнула весь мир, да и нас? Почему мы проиграли по всем статьям?

На поражение мы были обречены. Причина проста...

Она вновь спускалась по крутому горному склону. Уже ослабла от кормления, и глаза её горели от голода. Когда находила добычу – всё равно голодала, потому что делила её между малышами. Их было шестеро. Они быстро росли и становились всё более ненасытными. Часто вылезали из логова и скулили от нетерпения. Мать занимала их внимание обглоданной конской костью и выходила добывать пищу. Перескакивала пенные потоки, прокладывала себе путь через густые буковые леса. Уши её были навострены вниз, к равнине. Там было село, а на краю села – овчарня. Стада паслись на склоне, в редких лесочках.

В первый раз она напала посреди дня. Схватила одну овцу за горло и закинула её себе на спину. Стадо перепугалось. На шум выскочили собаки, пустились за ней вдогонку и зажали с двух сторон. Спустя некоторое время прибежали и овчары.

– Волк, волк! – кричали они и натравливали собак.

Волчица успела ускользнуть наверх в гору и остановилась на одной полянке. Во рту ощущалась сладость тёплой овечьей крови. Она облизывалась и выла от остервенения… И так бывало всякий раз. Прокравшись совсем близко к стаду, она часами ждала под каким-нибудь кустом, изнемогая от голода и надежды. Собаки угадывали её издалека, овчары были настороже.

Этим вечером она опять сидела на опушке леса...