...СМОЛА. Ходят, блин, дуры любопытные.

Скатывает большой ком снега, собирается его поднять и видит поставленную на него ногу Мишки Охотникова.

СМОЛА. Ногу убрал.

Охотников убирает ногу. Смола поднимает комок, поворачивается, Охотников толкает его, Смола падает, комок рассыпается. Смола кидается на Охотникова. Тот отступает назад, Смола видит, что перед ним не один Охотников, а толпа ребят, и останавливается.

ОХОТНИКОВ. Ты почему Галку обидел?

СМОЛА. Не твое собачье дело. Быстро мне комок обратно скатал.

ОХОТНИКОВ. Ты че, заводишься?

СМОЛА. Ну?

ОХОТНИКОВ. Не нукай, не запряг.

СМОЛА. Так и будем стоять?

ОХОТНИКОВ. Можешь побегать.

СМОЛА. Давай, ты драться хотел. Только остальные пусть отойдут. Один на один будем. По-честному. Если не ссышь.

ОХОТНИКОВ. Кто, я ссу?

СМОЛА. Конечно, ссышь! Вы же ссыкуны, драться умеете только когда всей толпой на одного.

ОХОТНИКОВ. Ну все.

СМОЛА. Че все?

ОХОТНИКОВ. Все.

СМОЛА. Да че все-то?

ОХОТНИКОВ. Пи...ц тебе.

СМОЛА. Я уже обосрался от страха.

ОХОТНИКОВ. Ты у меня сейчас обосрешься.

Идет вперед. Смола наклоняется и резко выпрямляется. В руке у него нож.

ОХОТНИКОВ. С ножом на безоружного?

Смола отбрасывает нож.

СМОЛА. Неа, просто убрать хотел, чтобы под ногами не валялся.

Охотников обходит Смолу и вдруг натыкается на оброненный им ком снега. Он начинает с остервенением топтать его.

ОХОТНИКОВ. Что ты там лепил? Галка сказала – корову? Вот твоя корова, козел.

Смола молча кидается на него и сбивает с ног.

ОХОТНИКОВ (орет). А-а! Отцепите его! Он меня за щеку укусил!

Ребята подбегают, начинают пинать Смолу. Леха Бачин подбирает нож и неловко тычет им в дерущихся. Все замирают. Смола поднимается. В спине под левым плечом у него торчит нож. Он вытаскивает его и втыкает в снег.

СМОЛА. Зое скажите, что я в больницу пошел.

Уходит. Ребята смотрят на Леху.

ЛЕХА. Меня теперь посадят, да?..

По всем понятиям современной киноиндустрии наш сегодняшний герой уже достаточно давно вошёл в ранг звезды. Впрочем, как и его младший брат Алексей. Где-то с двадцати лет они активно снимаются в кино. И не только в России, но в Америке, в Европе. Тем более приятно, что ни о какой звёздности не приходится говорить. Во всяком случае, так нам показалось в разговоре со старшим братом – с Андреем Чадовым....

...Курс математики предусматривал постоянное решение неких задач и примеров. Эти задачи могли быть почерпнуты дома из учебника, могли быть заданы учителем в классе, их условия имитировали реальные события или были совершенно от этих событий оторваны – важно, что задачи и примеры имели конкретное решение и единственный правильный ответ, обозначенный в учебнике. Курс литературы решения задач не предусматривал. В младших классах в качестве задания бывало дословное запоминание какого-либо куска текста, чаще рифмованного, но иногда и прозаического. В старших же классах проверочным заданием бывали сочинения, в которых наиболее желательным для педагогов результатом было воспроизведение иными словами изложенного на уроке или в учебнике. То есть литературные задачи, возникающие практически перед каждым человеком в течение жизни, из уроков фактически были устранены. Никогда педагоги не ставили перед учеником задачу рассказать одноклассникам интересную историю – хотя в повседневной жизни некоторые самостоятельно эту задачу и ставили себе, и решали. В частности, те, кто бывал в пионерских лагерях, помнят рассказываемые после «отбоя» ужастики или фантастические приключения. А те, кто бывал в местах заключения, знают, что такое «тискать романы». Никогда педагоги не ставили задачи отобрать из незнакомого массива книг те, которые способны заинтересовать целевую аудиторию (да и само понятие целевой аудитории не вводилось). А мне впоследствии в жизни пришлось зарабатывать именно этим умением (об этом в «Пояснениях»). Никогда наши педагоги не ставили ученику задачи рассмешить или растрогать слушателей. Такое случалось, но происходило оно стихийно, спонтанно, вне намерения обучающего. И никакие уроки литературы не помогали и не мешали девочкам заводить «откровенники», то есть тетрадки, в которых записывали не имеющие отношения к урокам, но важные для души стихотворения и афоризмы, или переписывать от руки сентиментальные рассказы (в нашем классе ходила по рукам рукописная душещипательная новелла, приписываемая Константину Симонову). А мальчикам те же уроки не мешали и не помогали переписывать рассказы порнографические (у нас ходил рассказ, приписываемый Толстому, причём Алексею или Льву – несущественно; переписчик ставил обычно имя Льва – оно короче). Ученики могли писать заметки в так называемую «стенную газету» – но лишь те, кому это было специально поручено. Школьная премудрость имела только ту связь с предстоящей после школы деятельностью, что служила экзаменационным предметом, твёрдое знание которого даёт право на обучение этой самой деятельности. При таком методе обучения очень многие молодые люди покидают школы с полным неумением составлять словесные формулы, выбирать адекватный стиль изложения, использовать тропы, драматургические ходы и литературные приёмы в повседневной жизни, точно описывать свои переживания или сочинять деловые письма. Разумеется, они делают это при нужде – жизнь того требует, но такие с усилиями обретённые умения никак не находятся в связи с той премудростью, которой их угощали учителя. Литература (как и во многих случаях школьная математика) оказывается неприменимой в повседневной жизни. Чтобы подсчитать и распределить скудные доходы, достаточно арифметики; чтобы коряво изложить скудные мысли, достаточно знания основ родного языка и нецензурной лексики...

Холмоуотс

«В чём мы подозреваем эту собаку?».

Автор:

Саша Николаенко.

Источник изображения:

http://newlit.ru/

... Есть такая незамысловатая городская легенда о том, что в неизбежной суете обыденной жизни у каждого мужчины и женщины всегда припасены брелоки в виде небольших серебряных полурыбок – не просто изящный сувенир, но Талисман, который только и может соединить две ищущие души. Выглядит это примерно так: встречаются мужчина и женщина, симпатизируют друг другу, даже иногда влюбляются, и в самый сокровенный момент должны вытащить полурыбки, и приложить одну к другой, и посмотреть, совпадет ли сложный рисунок чешуек, совпадет ли вес и размер, совпадет ли всё до мельчайших подробностей в сокрытых от глаз узорах... Обычно не совпадает, потому как вероятность этого – один случай на миллион. Один случай на миллион! Но на то он и случай, что бывает это редчайшее совпадение. Это не сказка, это обычная городская легенда, а легенды, как известно, несут в себе зёрнышко правды...

... Вроде бы всё у него было в порядке: красивая и не слишком требовательная жена; в меру ворчливая тёща; молчаливый тесть; скромная пенсия по инвалидности за полученное ранение в ногу во время командировки на Северный Кавказ; неплохая работа по первой своей художественной профессии с небольшим, но стабильным заработком, и любимое дело, в которое он мог уходить с головой как в медитацию или молитву, так, что для него словно бы переставало существовать время. Работал Сергей или, как его звали на работе, Сергей Петрович учителем в одной из местных городских школ, где преподавал рисование в младших классах. А после работы, приходя домой, доставал из ящика письменного стола деревянную заготовку, брал резец и начинал вырезать из дерева очередную фигурку. То из-под его резца выходил корабль, то крохотный медвежонок, то цветок, то что-нибудь абстрактное, в котором при желании можно было увидеть и цветок и корабль одновременно, то – и вовсе ничего не выходило. Но была у него среди поделок одна, которую он никак не мог довести до совершенства, посмеиваясь над своей неуёмностью в работе, смутной тревогой, которая возникала у него, стоило ему взять в руки уже почти завершённую фигурку девушки; и не раз, снимая резцом очередную шероховатость на изгибе руки или плеча или талии, он вспоминал легенду о Галатее, об ожившем творении скульптора, в которую тот влюбился без памяти. Вспоминал и чувствовал, что в этой красивой сказке, в этой вымышленной истории содержится куда больше реальности, чем во многих других историях из так называемой реальной жизни. То была иная реальность, которую можно было почувствовать, но нельзя увидеть. Ему казалось, что когда резец снимет последнюю ненужную линию этого образа, тогда в душе его из неясной еще, но довольно сильной энергии, заставлявшей столько времени вглядываться в неодушевлённый кусочек пространства и убирать из него всё лишнее, явится воплощённое чувство Гармонии, – ведь рука любого творца, каким бы скромным делом он ни занимался, находится в зависимости не только от его острого взгляда, но и от тех душевных движений, в которых сокрыта тайна искусства...

– Ну, что там?

– Не влазит.

– Как? Ты же вчера говорил!

– Говорил. Вчера влазило. Сегодня – хрен наны.

– А почему?

– Я откуда знаю? Может, разбухло.

– Чего ты мне здесь лапшу вешаешь? Как железо может разбухнуть?

– … а может, диаметр нарос.

– Да с какой стати?

– С обыкновенной. Потому что засовывать надо при минусовой температуре. Так в инструкции написано. А мы при какой засунули? При плюс пяти.

– Но сейчас-то не плюс!

– Сейчас не плюс. Сейчас – ноль. Ни туда, ни сюда.

– Инструкции, обструкции… Мне же Петряев башку оторвёт!

– Не оторвёт. А премии лишит. Погосян бы не лишил. А этот – запросто. Такой человек. Одно слово – сволочь.

– Короче! Чего делать-то? Думай, думай! Ты же специалист, не я! У тебя диплом-то!

– А при чём тут мой диплом? Нет, ты скажи: при чём тут мой диплом? Чего вы меня все дипломом попрекаете? Да, у меня есть диплом – ну и что? Он, между прочим, мастера машинного доения диплом! При чём тут в нашей конкретной ситуации доение?

– Ну, прости, прости… Не знал...

Сын мой Фёдор! До меня дошёл слух, что ты написал статью «О чём возопил Христос», где ты заявил, что я, Иисус Христос, якобы говорил, общался с друзьями и родственниками, а также читал свои проповеди на славянском языке в не известной мне местности под названием Босфор в 12-м веке Новой эры.

Я – очень старый человек. По Традиционной Хронологии (ТХ) мне уже 2015 лет; а по так называемой Новой Хронологии (НХ), сторонником которой ты являешься, мне тоже более 800. За последние 300-400 лет память у меня сильно ослабла, и многие подробности моей жизни ускользают от меня. Поэтому я совершенно не помню, говорил ли я по-славянски. Хорошо помню, что говорил на древнееврейском языке иврит, которым написана Святая Библия; иногда переходил на народный арамейский язык; и, помнится, неплохо владел греческим и латинским.

Но славянский язык?!.. В окрестностях Босфора?!.. В 12-м веке?!.. Ей-Богу, не помню.

Я собрал всех своих двенадцать апостолов и сообщил им о твоей статье. Ни один из них никогда ничего не слыхал о славянах; никто не знал местности, называемой Босфором, а при упоминании 12-го века, в котором мы с ними якобы жили, они дружно расхохотались.

Поэтому я буду признателен тебе, сын мой, если ты сообщишь мне и моим верным апостолам, какие у тебя есть исторические основания для твоих утверждений. Один из твоих коллег, Александр Левковский, живущий в Святой Земле и глубоко почитающий меня, задал тебе несколько недоумённых вопросов по поводу твоей статьи. Он пожаловался мне, что не может добиться от тебя ответов на них. Зная тебя как истинного христианина, я уверен, что ты не откажешь мне в просьбе: дай, пожалуйста, для начала ответы на первые два вопроса Левковского, которые он сформулировал в своём очерке «Тысяча ангелов на острие иглы»...

...Не прошло и двух месяцев, как я вернулся с Босфора, где я лично убедился в существовании так называемых новозаветных мест, описанных фрагментарно в Библии. Это старая крепость Ерос, от названия которой произошёл библейский Иерусалим, и старинный славянский корень которого берёт своё происхождение от славянского рос-рус. Это место поклонения Иисусу – оберегаемая турецкими мусульманами могила на Бейкосе, куда не иссякает поток верующих. Это самая старая в Стамбуле, опекаемая всеми турецкими эмирами почти со дня её основания православная церквушка матери Христа – Марии, называемой «храмом Марии Монгольской». Так на Западе несколько столетий подряд называли и описывали восточных славян – монголами. А саму Марию, как выходца с Руси, – Марией Монгольской, т. е. Марией русской. Это храм Хора, того самого Хора-Христа, оказавшегося в якобы античном пантеоне «древне»-египетских богов и твёрдо там осевшего. Это множество, целая россыпь православных храмов по всему бывшему Царьграду, ставших после раскола христианства мусульманскими мечетями, следы которого, кажется, разбросаны везде, куда падает взгляд туриста или исследователя – кресты, фрески, евангельские сюжеты и символика. Это старый, действительно подлинный большой ипподром, чудесным образом сохранившийся на старых картах и архитектурно скопированный уже в 18-19 веках римлянами и выдаваемый ими за античную постройку. Это сам Босфор, который действительно его ранними обитателями считался рекой, отобразившийся в библейских сказаниях под прорусским гидронимом Иордан. Это, в конце концов, большинство самих турецких подданных, когда-то вышедших, как писали западные средневековые историки, с Руси, в том числе, с татарской земли, с Северного и Южного Кавказа, с Крыма, Украины, Костромы и еще бог знает откуда...

Эпиграф, 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 10, 12, 13

Недалеко от пересечения улицы Карла Маркса с улицей Ленинской стоит серое пятиэтажное здание, ничем не отличающееся от окружающих его жилых домов. Парни из нашего консульства сказали мне, что в этом здании находится средняя школа №1 – лучшее учебное заведение в городе. При моём первом посещении консульства я попросил Джима Крэйга организовать для меня интервью с директором школы. «Я хочу побеседовать свободно и непринуждённо с преподавателями и учениками», – сказал я, хорошо представляя себе, какой переполох вызовет такая просьба. Не было ни малейшего сомнения, что директор должен будет получить специальное разрешение НКВД для контактов с таким неведомым и опасным зверем, каким является американский журналист.

И вот теперь я взбираюсь вверх по крутой сопке, направляясь на эту встречу. На другой стороне улицы, над приземистым зданием, очень напоминающим крепость, развевается белый флаг с красным диском посредине. Это – японское консульство.

Это чертовски странное обстоятельство – мирное сосуществование в одном городе, на одной и той же улице, в пятистах футах друг от друга, консульств двух смертельных врагов – Америки и Японии. Когда русские организуют банкет по поводу какого-нибудь важного события, ну скажем, в годовщину их кровавого переворота, именуемого Великой Октябрьской социалистической революцией, они обязаны пригласить всех дипломатов, аккредитованных во Владивостоке, верно? Значит, американцы и японцы выпивают за одним и тем же столом? Может, они и руки жмут друг другу?.. Полный бред!

Впрочем, это не то, что занимает меня в эти минуты. Мои мысли заняты другим – предстоящей встречей с директором школы. Я нервничаю. Я никогда не был так взволнован – даже накануне самых важных интервью в моей карьере журналиста. Я был менее взволнован даже тогда, когда я уселся перед итальянским полусумасшедшим диктатором Бенито Муссолини в 1939 году и положил мой магнитофон перед ним. Я был относительно спокоен, задавая вопросы всемогущему и «любимому вождю советского народа» Иосифу Сталину.

Но это интервью – особое! Потому что директор школы, Екатерина Ивановна Гриневская, – моя старшая сестра...