Для того, чтобы понять, что именно сказал М.Ходорковский о причинах своего освобождения, попытался читать интервью, данное им Е.Альбац, опубликованное в журнале Нью Таймс. После нескольких неудачных попыток вынужден был обратиться к его видеоверсии. И обнаружил, что их, оказывается, уже несколько (пять поименованных видеороликов – части первая, вторая, третья, четвертая, пятая, т.н. «полная версия», а также еще материал «17 часов на свободе»). Затем выяснилось, что ни одна из этих версий не является полной. В итоге вместо того, чтобы разбираться в одной загадке – причинах освобождения Ходорковского – временно был вынужден разбираться в другом – в проблемах, создаваемых творческим журналистом.

Это только кажется, что работа интервьюера проста. Мол, достаточно встретиться с «ньюсмейкером», задать ему под диктофон несколько вопросов, опубликовать расшифрованную стенограмму – и все! Наслаждайся теперь вниманием и восхищением заинтересованной публики! Если читатель так думает, то читатель ничего не знает о трудной, сложной, воистину творческой работе журналиста-интервьюера!

Как это делается?
Конечно, для начала интервью надо все-таки взять.
И стенограмму затем лучше все-таки расшифровать.
Но кто сказал, что творческая работа на этом заканчивается?
И что полученный текст надо публиковать сразу и в нетронутом виде?

Так, конечно, делать не стоит.
Во-первых, наши читатели еще не доросли до понимания всего того, что ньюсмейкер говорит журналисту.
Во-вторых, сам интервьюируемый мог сказать не совсем то или же совсем не то, что на самом деле хотел сказать. Или что от него ожидали. Или что он должен был сказать.

Поэтому когда в руках творческого журналиста появляется стенограмма записанного интервью, то только тогда и начинается настоящая работа. Ибо по своему жанру интервью вовсе не является каким-нибудь диктантом, как кто-то мог ошибочно подумать. Интервью – это в лучшем случае изложение сказанного близко к тексту, а иногда и просто сочинение по мотивам сказанного.

Как делать интервью (краткая памятка для творческого журналиста).
1. Стенограмма интервью («исходник») – это не икона, какую ни в коем случае нельзя трогать и на какую можно только молиться. Это по сути лишь «кусок пластилина», предназначенный для лепки настоящего произведения.
2. Творческому журналисту из стенограммы интервью (как и скульптору из куска мрамора) надо «убрать все лишнее» – непонятное, сложное, не к месту сказанное, политически, морально или по каким-либо еще признакам некорректное.
3. Можно изменить порядок произнесенного – творческий журналист лучше знает правильную последовательность рассказа, в какой следует излагать слова ньюсмейкера. Можно изменить формулировки вопросов. Можно и ответ, данный на один вопрос, представить в виде ответа на другой.
4. Творческому журналисту можно заменить слова интервьюируемого – тот не вполне знает, какие слова на самом деле ему надо было говорить.
5. Творческому журналисту следует дописать для интервьируемого слова и предложения, какие тот на самом деле только хотел произнести, но случайно не произнес – потому ли, что не успел, не захотел, или не догадался.
6. Если удастся следовать всем рекомендациям, то тогда может получиться настоящее произведение, достойное представления вниманию широкой публики.

Применение теоретических принципов творческой журналистской работы можно проследить на конкретном примере. Например, если творческий журналист берет интервью у постояльца берлинского отеля «Адлон» по имени Михаил Ходорковский, то согласитесь, что публиковать стенограмму такого интервью прямо так, как оно было дано, – решительно нельзя. Во-первых, читатели могут не понять. Во-вторых, Ходорковский мог сказать не совсем то, что мог (или должен) был сказать. Поэтому со стенограммой взятого интервью надо творчески поработать.

Как?

1. Вначале из исходника надо «убрать все лишнее». Сколько может оказаться такого «лишнего»? Да сколько угодно! Например, чистый хронометраж отснятого интервью получился не менее чем на 1 час 12 мин. 10 сек. («17 часов на свободе»). Его можно аккуратно разрезать на 5 отдельных видеороликов так, чтобы их общая длительность стала равной всего 45 мин. 55 сек. То есть на первом этапе работы «лишнего» мрамора материала оказывается почти на полчаса.

2. После того, как были нашинкованы эти пять видеороликов, можно делать текстовую публикацию в журнале, причем общий хронометраж произнесения вопросов и ответов в этой публикации оказывается менее 43 мин. Таким образом, по сравнению с журнальной версией в видеоматериале «17 часов на свободе» «лишнего мрамора» оказывается примерно на полчаса, или, как минимум, на 40% от исходника.

3. Творческому журналисту не следует выкладывать в открытый доступ весь отснятый материал. Пусть кое-что останется и в его собственном, неизвестном публике, «загашнике». Когда понадобится, им можно будет воспользоваться. Например, даже в самый длинный из доступных в настоящее время материалов «17 часов на свободе» можно почти незаметно включить (на его 29-й минуте – с 34 сек. по 43 сек.) небольшую видеовставку («мама на порог бы не пустила»), записанную другой камерой и, похоже, в другое время. И не стоит беспокоиться, что в том месте видеоролика «Часть первая. Освобождение», где показан тот же самый сюжет – о невозможности признания вины» (на 15-й – 16-й минутах), никаких видеовставок и никаких «швов» нет. В текстовую версию интервью можно также вставить и другие включения из «загашника», но об этом – ниже. Так что общий хронометраж всего записанного интервью (включая и сюжеты, оставшиеся в загашнике и не включенные даже в «17 часов на свободе») оказывается заметно больше одного часа 15 минут.

4. Что попало в «лишние» кусочки интервью? Среди наиболее заметных «лишних» частей, не включенных ни в опубликованный в журнале текст, ни в пять отдельных видеороликов, размещенных в ю-тьюбе, можно отметить следующие (указан хронометраж по материалу «17 часов на свободе»):

37.40 – 49.00 – о том, каков Ходорковский «на самом деле»; о его жене; о положении на зоне; о том, что написала Н.Толоконникова; о четырех голодовках Ходорковского; о его отношении к богу; о «свинюшке»;
53.06 – 55.10 – о жесткости нынешнего политического режима; о числе возможных жертв при его демократизации; об отсутствии предела в «эскалации Путина»; о характере восприятия Путиным отношений между режимом и обществом; о 12-м годе и Болотном деле;
57.56 – 59.20 – о задачах демократической части общества; о самодержавии; об альтернативе самодержавию; о парламентской республике; об Акунине;
1.05.50 – 1.06.40 – о «Поволжском халифате» и непростой ситуации в Якутии; о необходимости вынесения вопроса войны за Северный Кавказ на референдум;
1.07.19 – 1.09.50 – о несогласии Ходорковского с идеей сохранения России в качестве империи; о создании российской гражданской нации; о продолжении общения с лагерными людьми и обязательствах перед ними;
1.11.50 – 1.12.50 – о собственной креативности; об отношении к кино.

Что именно из записанного интервью следует оставить в видероликах и тем более в опубликованном тексте, определяет, естественно, только сам творческий журналист. Ну, зачем, спрашивается, публике знать комментарии Ходорковского, например, о задачах демократической части общества, о самодержавии Путина, о характере нынешнего режима, о рисках его демократизации, о возможных при этом жертвах, о вынесении вопроса войны на референдум, о формировании российской гражданской нации?

При работе с исходным материалом из сюжета, вошедшего в видеоролик, посвященный национализму («Часть третья»), можно, в частности, аккуратно отрезать фразы Ходорковского о «Поволжском халифате», о ситуации в Якутии, о вынесении вопроса возможной войны на референдум, о несогласии интервьюируемого с идеей России как империи, о создании российской гражданской нации. Такое «обрезание» приводит к весьма ценному результату – некоторому искажению позиции Ходорковского по указанным вопросам. Дело, естественно, не в том, прав ли Ходорковский в этих своих комментариях или нет, и не в том, согласен ли тот или иной слушатель (или зритель) с этими комментариями. Дело в том, что изъятие указанных высказываний приводит к искажению позиции Ходорковского и к неверному (неточному) восприятию общественностью его взглядов.

5. Весьма полезным творческим приемом является также и разновременная публикация различных частей интервью. Например, видеоролик, посвященный национализму («Часть третья») с отрезанными от него комментариями Ходорковского по поводу «Поволжского халифата», ситуации в Якутии, вынесения вопроса войны на референдум, несогласия с идеей России как империи, создания российской гражданской нации, был размещен в ю-тьюбе 21 декабря. А более полная видеоверсия интервью – «17 часов на свободе» (в которой эти комментарии имеются, но найти их там сложно, да и кто их там будет искать?) – была размещена только 25 декабря. За эти четыре дня этот обрезанный ролик уже стал хитом интернета (во всех его версиях он насчитывает на сегодняшний день более полумиллиона просмотров), а эксперты уже успели провести, например, 24 декабря на «Свободе», обсуждение националистических и имперских взглядов Ходорковского. С другой стороны, более полный вариант видеоинтервью («17 часов на свободе»), появившийся только 25 декабря, к сегодняшему дню посмотрели лишь чуть более 20 тыс.чел., а обратили внимание на произведенную из него «вырезку», наверняка, еще меньше. Так что творческого журналиста можно поздравить с достигнутыми результатами – в общественном сознании закрепляется неполная, «обрезанная» версия взглядов Ходорковского.

6. Если творческому журналисту удается отрезать крупные части интервью общей длительностью не менее получаса, то о вырезке нескольких десятков более мелких кусочков – отдельных слов, частей предложений, целых фраз – подробно говорить даже не стоит. Но полюбоваться на плоды рук своих можно. К какому искажению текста и, следовательно, позиции говорящего приводят такие «вырезки», можно судить по следующим примерам.

В тексте интервью, опубликованном в журнале, читаем: «Просто сели впятером в машину: он, я и вот эти два молодых человека». Вот как ни крути, а, судя по приведенной фразе, пятеро граждан в автомобиле никак не обнаруживаются – максимум четыре (он, я и двое). Читателю, перечитавшему эту фразу какое угодно число раз, ничего не остается, как сделать вывод, что за время заключения способности Ходорковского к арифметике ослабели до такой степени, что он, похоже, разучился считать до пяти. Интересно, сколько читателей, познакомившись с журнальной версией интервью, обратились после этого к его видеоверсии и постарались найти в ней то, что же на самом деле сказал Ходорковский (14.11): «Просто сели впятером в машину: водитель, он, я и вот эти два молодых человека». Как видно, у настоящего Ходорковского со знанием арифметики пока все нормально – у него речь идет именно о пятерых гражданах (водитель, он, я и двое). То есть в результате легкого движения пера (курсора) творческого журналиста слово «водитель» из печатной версии интервью исчезло, и тогда 50-летний бывший руководитель крупнейшей российской компании оказался представленным как неспособный сосчитать до пяти. Разве ж это не успех творчества?

В другом месте (1.10.22) Ходорковский начинает ответ: «...но тратить на сидение в интернете больше чем час в день, я имею в виду...» и тут же поправляет себя: «нет, неправильно: не в интернете (в интернете наверняка больше), а в социальных сетях – я не предполагаю ни при каких условиях» (1.10.32). Что делают в таком случае обычные журналисты? Обычные журналисты, не владеющие творческими методами, публикуют текст точно таким же, каким его произнес интервьюируемый. Некоторые из них, правда, могут внести небольшую правку в соответствии с последними корректировками ньюсмейкера, и тогда может получиться что-то вроде: «...но тратить на сидение в социальных сетях больше часа в день я не предполагаю ни при каких условиях». Но не так действует творческий журналист! Творческий журналист сохраняет первоначальное (т.е. неверное, по мнению ньюсмейкера) слово, не упоминает сделанное его исправление, и заменяет к тому же авторское «я не предполагаю ни при каких условиях» на собственное «неправильно». Получается то, что теперь мы можем прочитать в популярном журнале: «...но тратить на сидение в интернете больше чем час в день – неправильно».

7. Совершенно увлекательное действо происходит с заменой слов и словосочетаний, сказанных интервьюируемым, на собственные журналистские.

Например, Ходорковский говорит слово «либо» (52.26). При применении творческого подхода в тексте, опубликованном в журнале, вместо него появляется слово «лишь».
В другом месте Ходорковский говорит: «выдаваемыми» (29.28). В журнальном тексте вместо него опубликовано: «уязвимыми».
Ходорковский говорит: «мы все» (26.38). В журнальном тексте читаем: «мы с Владимиром Владимировичем».
Ходорковский говорит (35.40-35.51): «Нет, он сказал, что он 25-го числа эту тему будет обсуждать. Мы с ним эту тему обсудим».
В тексте же обнаруживаем другое по смыслу: «Нет, он сказал, что 25-го числа мы с ним эту тему обсудим».

Как работает мастерская хозяина (хозяйки) слова, видно, скажем, по такому примеру.
Ходорковский: «Вы знаете, ну, во-первых, естественно, за эти годы была возможность три дня, раз в квартал, четыре года из десяти ночевать в комнате свиданий» (0.35 – 1.03).
Эта фраза оказалась творчески переработанной вот во что: «Нет, десять лет – у меня трижды были свидания».
Процедура, применение которой превращает шестнадцать свиданий за четыре года в три свидания за десять лет, может быть названа, очевидно, «художественно-творческим процессом», но вряд ли – «интервьюированием».

8. Не меньшее творчество проявляется и в изменении последовательности размещения частей интервью в печатной его версии по сравнению с его видеоверсией. Если отталкиваться от наиболее полного материала «17 часов на свободе», то в тексте, опубликованном в журнале, его части оказались размещены в следующей последовательности (часы, минуты, секунды):

00.38 – 01.20
24.40 – 27.00
27.00 – 35.20
08.06 – 24.20
03.00 – 08.06
35.20 – 37.40
51.05 – 53.10
49.00 – 51.05
Текст неизвестного происхождения
56.40 – 57.56
1.09.50 – 1.10.45
Текст неизвестного происхождения
1.10.45 – 1.11.44
Текст неизвестного происхождения

То, что творческий журналист чувствует себя хозяином интервью, а хозяин, как известно, – барин (или барыня), это неоспоримо. Но виражи творческого полета все равно производят впечатление.

9. Теперь можно перейти к следующему этапу в творческой работе – к сочинению по мотивам сказанного.

Вот, например, Ходорковский говорит (35.13): «В нынешней моей ситуации я вернуться не смогу». А в журнальном тексте читаем: «В нынешней моей ситуации – это главное условие».
Ходорковский говорит (1.11.40): «Я буду убеждать людей, что это правильно». В журнале читаем: «Я буду убеждать людей, что это нам необходимо».
В другом месте Ходорковский говорит (9.49-9.57): «Я сразу ребятам сказал, я говорю: я ожидаю, что в течение суток это будет, потому что сутки народ будет из Москвы доезжать».
Как следует отразить в напечатанном тексте временной промежуток, названный Ходорковским дважды, т.е. «сутки»? Вот так (читаем в журнале): «Я сразу сказал ребятам: народ, журналисты из Москвы будут добираться сутки-двое...» Оказываеся, двойное устное упоминание слова «сутки» может превратить его в напечатанное сочетание «двое суток».

Вот Ходорковский описывает внутреннее убранство комнаты свиданий (1.06-1.56): «Да, там обычные, так сказать, кондовые, деревянные полати, так сказать, с нормальными... Ну, понимаете, комнаты длительных свиданий заключенные делают для себя. Поэтому они делают их нормально... У заключенных вообще была возможность как-то... В комнатах длительных свиданий есть нормальные телевизоры, там есть даже... вот в этих последних был триколор ТВ, поскольку я тоже смотрел там...». А вот как это описание оказывается отраженным в журнале: «там нормальные кровати». Иными словами, «кондовые, деревянные полати» легким движением пера превращаются... в «нормальные кровати».

10. В том месте журнальной версии интервью, где речь идет о «нормальных кроватях», имеется еще и такое предложение: «Но меня, поверьте, все эти вещи совершенно не трогают». Любопытно, что в соответствующем разделе видеоверсии интервью такой фразы просто нет. Кроме этого, в журнальной версии интервью есть еще несколько кусков текста, отсутствующих в его видеоверсиях, включая и наболее полную. Среди них есть в том числе и такие:

- «Никак. Плохо — проснулся часа в три».
- «И мы расстались».
- «Но вот приезжают мои родные на свиданку. Я им заказываю привезти то-се. Я заказываю, чтобы им было приятно. Мне — без-раз-лич-но. Я выхожу со свидания, иду в столовку и ем там баланду. Наверное, это не надо рассказывать, потому что народ в большинстве своем не поверит, скажет, что рисуюсь. Но вот оно так. Мне без разницы».
- «Но я могу ошибаться на сто процентов, потому что мы сейчас занимаемся вопросами психологии».
- «Ну давайте я не буду психоаналитиком у Путина…»
- «Нет, нет. Я думаю, что он так не считает и он, несомненно, им пользуется. Лично не лично. Я не могу себе представить профессионального разведчика, который, видя такую информационную поляну, не стал бы на ней играть. Я считаю, что соцсети все-таки — это в значительной степени болтовня. Я не говорю, что этого не надо. Но тратить на это больше часа в день я считаю непродуктивным. В отличие от политиков, которым надо куда-то избираться, я могу себе позволить общаться с теми людьми и даже представлять интересы тех людей, которые мне нравятся».
- «Я не строил планов, и сейчас я буду некоторое время осматриваться. Слушать людей, потому что я, конечно, хочу знать их мнение. Не только информацию, но и мнение. Я все-таки был отсечен от значительной части потока. После чего буду принимать для себя решения. Но совершенно очевидно, что политикой — в смысле избрания в какие-то государственные органы — мне заниматься не интересно. Я не хочу руководить бюрократами. Заниматься бизнесом мне не интересно, я уже эту тему прошел. А в какой форме и каким типом общественной деятельности я стану заниматься — я буду об этом думать».

По стилистике некоторые из этих фраз, действительно, похожи на сказанное Ходорковским. Не исключено, что он их действительно произносил, в чем, возможно, удастся убедиться тогда, когда будет обнародована полная видеоверсия интервью, хранящаяся пока в недоступном для публики «загашнике». Но отсутствие ее в публичном доступе сейчас (принимая во внимание результаты уже продемонстрированных творческих методов) порождает обоснованные сомнения.

Но даже в том случае, если все эти фразы окажутся действительно принадлежащими Ходорковскому, то это означает лишь то, что за пределами тех частей интервью, какие уже оказались обнародованными (либо в его печатной версии, либо в видеоверсиях), осталось еще кое-что, пока нам неизвестное.

11. Одним из примеров одновременного использования всех упомянутых творческих приемов – вырезания одних частей, замены других, добавления третьих – является та часть интервью, в которой творческий журналист интересуется, почему Ходорковского не убили. В нижеследующем тексте (50.02 – 51.07 видео «17 часов на свободе») перечеркнуты слова, прозвучавшие в видеоверсии интервью «17 часов на свободе», но исключенные из журнальной версии «Я вернусь в Россию», а в квадратные скобки поставлены слова, отсутствующие в видеоверсии, но добавленные в журнальный текст:

«Вот на это был наложен абсолютно жесткий запрет. И поэтому с самого начала, с момента моего приезда в первый лагерь... ну, я, естественно...
Почему?
[Ну давайте я не буду психоаналитиком у Путина…]
Вы имеете в виду [Но в первом лагере,] в Краснокаменске, вас таки пытались порезать…
Это эксцесс. Это [был] эксцесс, я вас уверяю… Значит, я сразу попробовал [оценить] ситуацию, докуда она может дойти. И понял, что применять ко мне насилие они не могут.
Почему?
Запрещено.
Это же был для них выход из положения.
Запрещено.
Почему в Путине сохранилась какая-то [вас помиловал? Кто-то говорит: он, узнав про болезнь вашей мамы, позволил себе] сентиментальность? Вы согласны с этим?
Я считаю, что вот то, что он меня помиловал, об этом не свидетельствует совершенно.
Может быть, в нем есть что-то человеческое?
В нем есть что-то человеческое, я вас уверяю».
[Может быть, он и учитывал мои личные обстоятельства, но для него это абсолютно прагматический расчет.]
[Чтобы вы уехали?
Я не знаю.
Сочи?
Я не знаю.
Какую цель он преследует?
Сейчас совершенно очевидно, не только на примере моей судьбы, но и на примере того, что он делает с информационными агентствами, он занялся менеджированием репутационной составляющей своего режима. И он этим сейчас по каким-то причинам озаботился. Сочи ли это, желание ли это применять «мягкую силу» в каких-то ситуациях, желание ли это сбалансировать европейское и китайское направление, почувствовал ли он, что слишком большая ставка сделана на азиатское направление, и если мы потеряем Европу, то азиатское направление, особенно китайские товарищи, отожмут у нас гораздо больше, чем мы хотели бы… Вот не знаю, какие причины для него являются базовыми, чтобы начать пытаться менеджировать репутацию режима — и страны в целом, но и режима тоже. Тем не менее этим он на сегодняшний день занимается.
Зачем надо было устраивать истерику с «третьим делом Ходорковского», когда уже, как мы теперь понимаем, ваше письмо и ваше прошение лежало на столе и Путин его рассматривал? Один известный политик мне сказал, что отдельные элементы системы стали работать самостоятельно. А это ведь страшная история. Так было в известной степени с НКВД…]
[Дело в том, что] [как только он почувствовал, что для части общества он не является арбитром, он просто взял эту часть общества и вынес за скобки.
То есть это мы [— нас]?
Угу. Он просто ее вынес за скобки. И сказал, что ему дороже роль арбитра, чем представителя всех. Это некий политический выбор. Я не настолько квалифицированный политик, чтобы говорить, насколько он был разумным, и имелалсь ли у него альтернатива. Ну, это некий выбор политика, технологический выбор политика. За всем этим, я считаю, кроется только одна серьезная проблема: все мы люди и у всех у нас век — и политический, и жизненный — ограничен, и соответственно, когда этот век у Путина кончится, выстраивание ситуации на базе жесткого конфликта внутри окружения приведет к смутному времени.]»

Источник двух последних добавленных абзацев (начиная со слов «как только он почувствовал») все же обнаруживается, правда, в другой части видеоинтервью (56.38 – 57.56), в другом сюжете (о Путине), в ответе на иной вопрос («Меняется ли Путин, и если меняется, то куда?»). А вот подтверждения четырех предыдущих абзацев в публично доступных видеоматериалах обнаружить пока не удалось.

*                      *                      *

В общем какой бы ни была позиция Ходорковского – правильной или неверной, точной или ошибочной, искренней или нет – хотелось бы знать все-таки именно его позицию. С позицией, мнением, взглядами творческого журналиста, в том числе и о Ходорковском, при желании можно было бы познакомиться в другом месте, в другой раз.