Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Уроки изобразительного искусства он-лайн. Вопросы языкознания


Вопросы языкознания

31 января 2006

Дорогие соотечественники! Очнувшись от бесконечного празднования Хануки, Крисмаса, New Year, Курбан-байрама и прочих сопутствующих событий, вы должны узнать важную новость. У нас теперь будет очень правильное официальное искусство. Новый Иогансон к нам пришел!

Итак, по порядку: "По традиции, в святочную неделю московское правительство радует любителей искусств какой-нибудь идейной выставкой. До поры до времени главным героем праздника был Илья Глазунов. Однако уже второй год подряд его место занимает относительно молодой живописец Василий Нестеренко" (Сергей Соловьев, "Холст, масло, молоко", "Новые Известия" от 18.01). С большим душевным облегчением читаешь прочувствованный текст Григория Ревзина ("Новый дуб русского реализма", "Коммерсантъ" от 19.01): "На фоне Василия Игоревича видно, какой на самом деле символист и мистик Илья Глазунов. Какое сильнейшее влияние оказала парижская школа на Зураба Церетели. Как портит художника Шилова мелкотемье женских и детских портретов и камерная заглаженность лессировок". Репин! Тициан! Рубенс! "Он мастеровитей Глазунова - пишет эффектней, держит монументальную форму, владеет классическим и импрессионистским мазком. Во-вторых, он позитивней. Ему не свойственен шовинизм, раздражительность и бряцание веригами славянофилов старшего поколения" (Сергей Соловьев).

Насчет великого мастерства я лично несколько сомневаюсь, это смотря что с чем сравнивать. Но, что самое главное, новый официоз со своими самоделковыми идеологиями поперед начальства не лезет, скромно следует "линии партии", где всякие публичные бряцания шовинизмами не приветствуются. Мы же просвещенные люди! "Нестеренко в живописи - это новый формат эстетско-патриотического искусства, которое сейчас активно продвигается, например, в кино стараниями Михалкова и Бондарчука. И в этом плане он страшно современен". Поэтому было бы вполне логично предположить, как то и сделал коллега Ревзин, что "в Москве уже скоро будет его музей, и опять где-нибудь рядом с ГМИИ имени Пушкина, который уже окружен музеями Глазунова и Шилова". Однако, если кто не слыхал, должен сообщить, что есть такая всемирная сеть интернет. А там совсем просто найти персональный сайт Василия Игоревича Нестеренко, где содержится радостное для всех нас известие: "В феврале 2000 года по решению правительства Москвы создано Государственное учреждение культуры Московская государственная картинная галерея Василия Нестеренко".

Поэтому становится совершенно непонятно, почему у все того же Ревзина всякие фрустрации возникают при виде столь победного шествия истинного искусства: "Измученный авангардом критик жаждет реализма, и жажда его время от времени утоляется, но так, что думаешь: а вот перформансы эти с хеппенингами. Что ни говори, а что-то в них есть. Какая-то живая творческая струя, да и просто человеческое содержание". Всего за две недели до цитированного текста Ревзин выступил с не менее выстраданным фельетоном в формате годового обзора, где горько сетовал на распад художественной нравственности на примере выстроенной молодыми австрияками сосульки из мочи, украшавшей внутренний фасад бывшего Музея Ленина во время Московской биеннале: "Когда появилась эта сосулька, я решил, что если за год я не встречу ни одного произведения, основанного на идеях художественной свободы, раскрепощения, современности и западности, которое было бы достойно большего, чем спускания в унитаз, то, пожалуй, хватит за все это бороться. Пожалуй, стоит бороться против. И я его не встретил. Не довелось" (Григорий Ревзин, "Место для бритья, "Коммерсантъ" от 6.01). В общем, катастрофа чистая происходит: "Ходорковский сидит, со свободой не заладилось, политическая жизнь прекратилась, все напоминает 70-е годы. Но тогда было ясно, что, вот если все, что сейчас прячется по кухням, будет разрешено, получится необыкновенное богатство культуры. Потом все богатство ушло в "разрешено", и выяснилось, что при свободе и демократии русская культура таинственным образом исчезает, как будто ее даже и не было".

Удивительно, но именно вследствие присущих Г.Ревзину страданий по поводу распада и разложения именно его одного и следует считать истинным европейцем. Один из самых влиятельных критиков второй половины прошлого века сэр Герберт Рид тоже полагал: "Грубые каракули, груды хлама - какую связь могут они создать между художником и зрителем?" Или: "Это антиискусство не имеет корней в истории культуры народов, оно служит торгашам для рекламы товаров"; "Поп-арт - продукт капиталистической конкуренции"; "Мы вплотную подошли к проблеме упадка цивилизации". Вадим Нестеров, опубликовавший рецензию на этот классический трактат ("Газета.Ru" от 24.01), делает очень смелый вывод: "Эти речи больше напоминают последнее слово на суде погромщиков выставки "Осторожно, религия!".

Интересно, что и у молодого критика, и у маститого искусствознанческого мэтра всплывают побочные аллюзии к радикальным акционистам девяностых. Вадим Нестеров, например, вопрошает: "Что художественного в переодеваниях Мамышева-Монро, Кулике, кусающем прохожих за ноги, и Тер-Оганьяне, рубящем икону топором? Тут, к сожалению, придется потерпеть". Здесь имеется в виду, что рецензируемый труд Герберта Рида относится, если я не ошибаюсь, к началу семидесятых, и нам еще долго придется ждать столь тщательных разъяснений о том, что такое искусство второй половины ХХ века. Впрочем, сами герои девяностых пребывают, мягко говоря, в маргинальном положении. "От радикализма девяностых остались одни воспоминания - сами радикалы куда-то расточились. Олег Кулик практикует теперь радикализм сугубо гламурного толка, Александр Бренер вообще куда-то сгинул, Авдей Тер-Оганьян тихо сидит в Берлине" (Андрей Ковалев, "Разрезать и зашить!", "Московские новости" от 27.01).

Попытки героев возвратиться не встречают особого энтузиазма, по крайней мере в прессе. Олегу Мавроматти повезло. Он отбыл в болгарскую ссылку, где обрел блаженные девяностые. Но его возвращение в Москву в составе группы ультрафутуристов не вызвало никаких восторгов. Точно так же прошла незамеченной и акция его сотоварища по группе "Секта абсолютной любви" Императора Вава, который сидел в галерее Гельмана за решеткой, сочиняя онлайн роман в "ЖЖ" и творя там же задумчивые картины. Он имел решительное намерение: "Вывести акционизм из спячки можно с помощью новых технологий и старых проверенных техник" (Алла Жидкова, "Наедине со всеми", "Взгляд" от 24.01).

Итак, сами неуловимые герои никому особо и не нужны. Тем не менее память о них живет в поколениях. Вот, например, проект Елены Берг в Айдан-галерее - большие видеопроекции, где мужчины и женщины лижут белую стену. "Зрелище очень странное, если не сказать неприличное, взрослые мужчины и женщины глубокомысленно и самозабвенно осуществляют групповой стенолингус" (АРТикуляция # 64 с Дмитрием Барабановым, "Артинфо.Ру" от 23.01). Это потрясающее воображение зрелище породило истинное пиршество интерпретаций. Даже на всенародном радио "Маяк" были отмечены детали, которые бросаются в глаза и режут уши: "Телесная идиома Берг выглядит как поиск компромисса, демонстрацией попытки выхода из фатального круга обреченных усилий, партизанской версией "трансцензуса" (Федор Дмитриев, "В галерее "Айдан" люди лижут стены", Радио "Маяк" от 25.01). Впрочем, пытаясь избежать структуралистской истерики, Сергей Хачатуров ("Время новостей" от 20.01) рассудительно отмечает: "Достаточно, притворившись простофилей, понять все буквально, отказаться от символического, коннотативного смысла, "вернуть язык языку" в его самом "экстенсивном", "вещественном", чисто конкретном понимании, и формула пути обретения смысла превратится в бессмыслицу театра абсурда".

На этом благостном языковедческом фоне выделялась только одна удручающая деталь, которую отметила Ирина Кулик ("Коммерсантъ" от 21.01): "Работа госпожи Берг вовсе не возвращение к истокам, но в лучшем случае стилизация, причем весьма лукавая. В отличие от классиков жанра сама художница в перформансе не участвовала. Стену лизали нанятые статисты, и то, что они испытывали в процессе съемок, является их личным делом и остается за рамками произведения". А вышеупомянутый Ковалев, которого в последнее время как-то очень подозрительно волнует наследство девяностых, резюмировал (по другому поводу) в журнале TimeOut от 09.01: "Таковы были девяностые - художник должен был оперировать своим собственным телом, заставляя окружающих задуматься о смысле современной жизни и сущности искусства как такового. С той же целью Олег Кулик в виде собаки бросался на автомобили, а Александр Бренер степлером вбивал в свое тело скрепки. Эпоха запредельной ответственности, граничащей с чистым мазохизмом, закончилась как раз в последние годы прошлого десятилетия".

Реалии нашей эпохи суровы, на этот позитив указывает печальный Григорий Ревзин ("Место для бритья"): "Постепенно у нас все становится зарубежнее и зарубежнее. И художники совсем похожи на современных западных, и художественные институты работают схожим образом". И нету уж ни первых, ни последних; ни догоняющих, ни отстающих; ни западных, ни восточных. Что и обнаружилось на выставке современного чешского искусства в ГЦСИ. "И нет уже особой разницы между глобализмом и антиглобализмом - то и другое берется на вооружение в зависимости от обстановки. Лишь бы приняли за своих, признали практически равными" (Велимир Мойст, "Овечки глобализма", "Газета.Ру" от 19.01). Одна осталась надежда - на территории, где революционное безумие закончилось только что, почти вчера. Имеется только одно такое место - все еще почти "оранжевый" Киев: "Модный сейчас украинский рэп - это то, что Москва прошла в начале девяностых. Картины с актуальным сюжетом. Но именно этой верой в то, в чем другие разуверились, украинцы очень подкупают. Ведь мы уже разуверились в разных интеллигентных собраниях, которые считают, что смогут повлиять на политику (или, по крайней мере, от этой политики убежать). В Киеве же еще витают пары хмельных посиделок с книжками и листовками" (Сергей Соловьев, "Горячие украинские головы, "Новые Известия" от 25.01). И теперь уже оказывается, что пастеризация революционных дискурсов - наша первоочередная задача. "Рэп впитал в себя все то, что обычно впитывают разные революционные объединения: возбуждение от "единения с народом", всякого рода авангардные заявления, потом расщепление группы, приход новых членов, уход старых членов и, наконец, распределение по галереям и музеям". Маленькое пояснение - молодые, очень "померанчевые" украинцы выставляются в самом сердце нашей революции - Московском центре искусств, принадлежащем отцу и сыну Смоленским и находящемся на Неглинке, нашей банковской миле.

 

"Русский журнал"

 


В избранное