Время шло. Отец Лазарь, по всей видимости, вернулся на путь истинный, потому что к греху своему не проявлял ни малейшего интереса. Правый глаз был вырван теперь окончательно, и вся Сашенькина семья вздохнула с облегчением.
Мария Александровна подросла, превратилась в хорошенькую белокурую пухляшку с ясными голубыми, как у неведомого ей отца, глазками и такой же, как при рождении, белой кожей.
И только в Таниной жизни ничего не менялось. Так же, как и раньше, она вставала в четыре утра и шла ждать доярочный автобус, так же возвращалась через
двенадцать часов домой и валилась в постель. Катерина Фёдоровна забирала внучку на улицу, чтобы дать дочери поспать хотя бы до вечера. Она сама много лет проработала дояркой после войны и знала, каково это – жить, когда каждый день разбит на неровные куски. Но Маруську удержать было уже трудно. Она незаметно пробиралась к матери в комнату.
- Мам, ты спишь?
- Сплю, Машенька, - отзывается Таня сонно.
- Ну, спи, мамочка, спи, - великодушно соглашается трёхлетняя Машка и выходит
тихонько из комнаты.
Через пять минут, за которые Таня успевает провалиться в сон, дочка возвращается.
- Мамочка, ты спишь?
Таня выныривает в реальность.
- Машенька, сплю, дай поспать, доченька…
- Ты спи, мама, спи, - говорит Маруся и гладит мать по волосам.
Приходит бабушка, берёт Машку за руку.
- Я же сказала тебе не ходить сюда, дай маме отдохнуть…
Иногда поспать так и не удаётся, и Таня отдыхает по-настоящему только по
часу-полтора, когда Машка уже сопит в своей кроватке.
…Страсти вокруг Таньки–брошенки со временем поутихли, дышать стало свободнее. Но Катерина Фёдоровна не могла забыть начала всей этой истории и поджимала молча губы, когда около колодца с ней здоровалась какая-нибудь баба из тех, что ещё недавно высокомерно проходила мимо неё. Этой травли она не смогла забыть до самой своей смерти.
За Танькой ухаживали деревенские воздыхатели. Ей был всего двадцать один год, после родов
она осталась стройной, даже тоненькой, недостатка в кавалерах не наблюдалось. Но Тане было грустно. Она не хотела ни такого мужа себе, ни такого отца Машке – пьющего, матерящегося. Попадались и более приличные экземпляры, но у Таньки не лежала душа, и она оставалась одна. Так шла жизнь – между тяжёлым трудом на скотном дворе, играми с Машкой и не менее тяжёлой работой по хозяйству. Однообразно, размеренно.
Лето семьдесят восьмого года внезапно всколыхнуло привычную деревенскую жизнь: приехал стройотряд на строительство нового скотного двора. Когда слухи об этом стали гулять по деревне, для Тани это означало только то, что будет ещё один скотный, вроде бы дела идут на лад, может быть, повысят и зарплату.
И вот стройотряд приехал. Молодые парни выгрузились из автобуса и, держа за лямки свои рюкзаки цвета хаки, стали осматривать деревню, где им предстояло провести два летних месяца.
Им отвели барак на самом краю деревни, напротив Таниного дома, и они обосновались там по-холостяцки. Утром уезжали на стройку, вечером возвращались, готовили себе какую-то еду, что-то делали во дворе около своего барака.
Деревенские девчонки с любопытством заглядывали за забор, новые парни в деревне – на вес золота, да ещё и студенты городских институтов, да ещё и с хорошими заработками на этих самых летних стройках. Попасть в стройотряд было непросто, а уж в бригаду Виктора – и
того сложнее. Эта бригада больше других зарабатывала за лето, получала лучшие заказы. Девчонки об этом, конечно, не знали, но городские парни есть городские парни, как ни крути. Этим всё сказано.
Бригадир стройотряда, комсомолец Виктор, студент физико-математического, долго приглядывался к тоненькой фигурке, мелькавшей за забором напротив. Девушка то была занята работой на огороде, то играла с маленькой девочкой. Недели через две этого заглядывания через забор Виктор набрался-таки смелости.
***
Тихий деревенский вечер спустился в положенное время. Погромыхивали мелодично вёдра у колодца, жужжали жуки. Устало прошли с поля коровы.
«Надо ж было так назвать – Мартышка, язык сломаешь», - думала Таня лениво, сидя на крылечке и пришивая Машке на платьице оборку.
Калитка
скрипнула, и во дворе показался бригадир стройотряда. Таня видела его часто, здоровалась по деревенской привычке, знала, что зовут его Виктор – вот, пожалуй, и всё. Теперь она недоумевала, зачем его принесло к ней во двор. Коровы они не держат, так что не за молоком… Хотя, может, у ребят соль кончилась или сахар.
- Здравствуйте, Таня, - произнёс долговязый парень и несколько замялся.
- Здравствуйте.
- Таня, вот... Это Вам.
Виктор вытащил из-за спины коробку
конфет, букетик и бутылку красного.
– Может быть, мы могли бы с Вами погулять? Так просто, знаете…
***
Стройотряд закончил работу в срок, и пришло время уезжать.
- Не знаю, Витя, - говорила Таня, сидя на траве и покусывая соломинку. – Мы мало знакомы. Я не могу так сразу взять и поехать с тобой, у меня же Машка.
- А что Машка? – не понял Виктор. – Машку мы берём с собой. Маманя у меня мировая и батя тоже.
- Нет, Витя, давай подождём. Страшно мне. Ты ведь можешь уехать в город… и не вернуться. Вот если вернёшься, тогда посмотрим. Не обижайся.
Виктор досадливо сплюнул в траву и стал смотреть в голубое чистое деревенское небо.
- Ладно, Тань, как скажешь.
…И снова покатилось время. Но теперь оно не было таким однообразным – за каждым днём, проведённом в обычных Таниных заботах, маячило ожидание выходных, когда из автобуса вечером выскакивал Виктор, нагруженный, как верблюд, сумками, кульками и коробками. Катерина Фёдоровна очень любила круглый городской хлеб, и он поставлялся в количестве трёх буханок. У Машки
были самые лучшие игрушки и одёжка, какие только можно найти в ДЛТ. Танюша любила красное вино и копчёную колбасу, которых ей не пришлось попить и поесть вдоволь. А остальные прозаические продукты – ничего особенного, конечно, но всё это стоило денег, а Виктор, как мужчина, чувствовал себя обязанным избавить пожилую женщину и Таню от таких хозяйственных трат.
Давно было починено Витиными руками крыльцо и поставлен новый забор. Давно лежало у Тани в коробочке обручальное колечко. Но страх быть брошенной никуда не делся, и каждую пятницу она замирала, услышав шум проезжающего автобуса – а вдруг не послышится стук в дверь? Но стук раздавался каждую пятницу.
Катерина Фёдоровна только крестилась и уходила тихонько к соседке на целый вечер, боясь спугнуть дочкино счастье, а у Тани стал мягче взгляд, она вся как будто расцвела, движения стали более плавными, голос мелодичней.
В один из пятничных вечеров, спустя год после
их знакомства, Таня с Витей уложили Машку и теперь сидели около печки, пили вино и разговаривали. Казалось, что поленья полыхают в печке особенно ярко, а тени резче, да и разговор был не совсем обычный. Накануне, промучавшись всю ночь, Таня решила: «Волков бояться – в лес не ходить». И теперь они обсуждали, как устроить в городе в садик Машку, где регистрировать отношения и устраивать ли свадьбу.
Дрова потрескивали, вино грелось в стаканах, две пары глаз, боясь встречаться, смотрели в огонь с неиспытанным ещё умиротворением.
Прошёл самый поздний городской автобус. Виктор всегда старался закончить в пятницу раньше и приехать на предыдущем. На крыльце послышались шаги, покашливание, в дверь постучали. Недоумёно пожав плечами, Таня открыла. На пороге при полном параде стоял отец Лазарь. Таня молча на него смотрела.
- Можно мне войти, Танюша? – спросил гость.
- Кто там, Тань? – крикнул Виктор.
Таня заправила за ухо волосы.
- Входи, Саша.
Мужчины познакомились и пожали друг другу руки. Таня молча сидела на стуле у стола и не знала, что делать.
- Ну что ж, винца? – спросил гостя Виктор.
- Да, пожалуй, - согласился Красильников.
- Вы знаете, Виктор, мы с Танюшей из разных, как бы сказать, социальных слоёв.
- Да, я понимаю, конечно.
- Вот, - обрадовался отец Лазарь. – Она,
конечно, прекрасная девушка, но… Вы сами понимаете, моя семья… Да и семинария. У меня ведь карьера, - смущённо пояснил он, словно для Виктора был очень важен этот вопрос.
- Да-да, - откликнулся тот.
- Ну вот, я рад, что вы меня понимаете, Виктор! – воскликнул Красильников с жаром. – И надеюсь, что Танюша не держит на меня обиды. Вот приехал, чтобы убедиться. Согрешили по молодости, бывает. Надеюсь, Господь меня за эту ошибку простил, я ведь искупал… Вера – это не шутки…
- Какая уж тут обида, - пробормотала Таня.
- Вера – дело серьёзное, - подтвердил Виктор, глядя на гостя как-то странно.
- Ты, Танюш, постели мне где-нибудь - я утром поеду, - попросил гость, отставляя стакан и позёвывая. Судя по всему, миссию свою он считал выполненной.
- Негде мне тебе стелить, - сказала Таня зло, поднимаясь со своего стула. – Катись отсюда.
-
Танюша, - протянул гость снисходительно. - Ну что ты? Надо прощать. Помнишь? «И прости нам грехи наши, яко ж и мы…»
- Катись отсюда.
- Танюша, я утром, автобусы ведь…
- Попутку до райцентра поймаешь.
Таня швырнула ему его плащ.
- Виктор, вы не обидитесь, если Танечка меня проводит? Я думаю, мы с ней должны…
- Я сам тебя провожу, - ответил Виктор, поднимаясь.
- Нет, не надо, что вы, - мгновенно отказался отец Лазарь,
которому, видимо, что-то настойчиво нашёптывал ангел-хранитель.
- Отчего же, - усмехнулся Виктор добродушно.
Подтолкнул гостя к выходу, сорвал с крючка свою куртку, и дверь за ними захлопнулась.
Таня вымыла стакан, из которого пил Машкин отец, посмотрела и вымыла ещё раз. И всё равно задвинула в самую глубину буфета – авось кому-нибудь чужому достанется.
Виктор вернулся через полчаса. Подошёл к Тане.
- Зря я, может…
- Да наплевать.
Они снова уселись около печки. Завывала за окном зима, сопела и ворочалась в кроватке Машка.
«И каждому воздастся по вере его», - думала Таня. Оказывается, она верила в появление Вити очень давно, ещё даже не зная о его существовании. Она просунула свою руку под ладонь своей сбывшейся мечте и почувствовала ответное пожатие.
Снежные заносы лежали по краям дороги, по
которой брёл, потирая распухающую скулу, отец Лазарь. К небесам он возносил жаркую молитву, но грешники в машинах проскакивали мимо, не обращая на священнослужителя ни малейшего внимания.
808
58
26
