Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Алкоголь и человек: доступно о сложном


Информационный Канал Subscribe.Ru



Юрий Николаев. Под пьяной звездой

Юрия Николаева, по его словам, никогда не было проблем с алкоголем. Была любовь. Причем взаимная. "Бармены, как только видели меня, кричали: "Все, бар закрывается". Выгоняли всех, и начиналась трехдневная попойка", - вспоминает бывший ведущей "Утренней почты". Однажды артист вышел в прямой эфир в невменяемом состоянии. Николаева отстранили от работы на семь месяцев. А трех человек, не имевших к его "шалости" ни малейшего отношения, уволили.
11.00 — “Утренняя почта”. Ведущий — Юрий Николаев. Это словосочетание знала наизусть вся страна. Каждое воскресенье советский народ просыпался с одной лишь целью — не пропустить любимую программу. И это почти не преувеличение. Услышать новую песню Аллочки или Софочки. И, конечно, увидеть его. Улыбчивого, слегка экстравагантного, непохожего на сухих советских дикторов. Юрия Николаева. 16 лет он “почтальонил”, став за это время для всех практически родным. Затем, уже маститый, пустился в свободное плавание. И мы полюбили его “Утреннюю звезду”. А потом пропал. Нет, его передача исправно выходила в эфир. Но уже в восемь утра, и специально “под Николаева” мало кто просыпался. Год назад “Утреннюю звезду” прикрыли совсем. Говорят, сейчас он стал большим начальником. Но нам-то от этого не легче.
“Когда я уходил на телевидение, режиссер кричал: “Ты предатель!”
— Юрий Александрович, не боитесь, что лицо забудут? Для телеведущего ведь это важно?
— Я не согласен с тем, что ведущий должен появляться как можно чаще. Я не всеядный человек. Если вы заметили, все мое пребывание на ТВ (избегаю слово “творчество”) состояло лишь из двух этапов: “Утренняя почта” и “Утренняя звезда”. От очень многих программ я попросту отказывался. Поэтому: какой страх? Нет у меня никакого страха.
— Извините, но мне кажется, если сейчас предложить зрителям назвать пятерку самых популярных телеведущих, вас вряд ли вспомнят.
— Безусловно. Но почему я должен переживать из-за этого? Знаете, как говорят: “Когда видишь человека впереди себя, вспомни о тех, которых ты оставил позади”. Я думаю, за 30 лет работы на ТВ позади меня осталось гораздо больше. Да и потом, быть только телеведущим, то есть воплощать чужие идеи и говорить чужой текст, мне сейчас просто неинтересно. Куда интереснее быть исполнителем своих задумок.
— В свое время вы окончили ГИТИС и пять лет проработали в Театре Пушкина. Потом ушли на телевидение. Почему? Тоже стало неинтересно?
— Нет, этот вопрос остается для меня открытым. До сих пор я не знаю — здесь нет ни кокетства, ни лукавства, — почему решил оставить театр. Мне грех было жаловаться: все молодежные роли, все премьерные спектакли — всё играл. И когда последовал звонок с Центрального телевидения с предложением перейти туда, над окончательным решением думал еще месяца три.
— Неужели ночами не спали, взвешивая все “за” и “против”?
— Конечно. И с коллегами советовался.
— Что они говорили?
— По-разному. Тот же Шатров, известный драматург, с которым мы в хороших отношениях, говорил: “Что ты делаешь? Зачем?” Не знаю, почему я тогда согласился. Может, думал, что на телевидении я получу большую независимость...
— А может, из-за денег?
— Может быть, я ведь тогда только женился. Но все-таки не могу сказать, что только те 150 рублей, которые мне предложили на ТВ, решили все. Я был молодым человеком, честолюбивым. Который приехал покорять Москву. С 15 лет я мечтал о театральных подмостках, мечтал о кино. Поступил в институт, окончил его. И за сравнительно небольшой период работы в театре добился в общем-то неплохих результатов. И что, ради 150 рублей разрушать все?! Те же деньги я доработал бы на съемках, на радио. Да на том же телевидении!
— Режиссер театра, наверное, был не в восторге от вашего решения?
— Говорухо (режиссер Театра им. Пушкина. — Авт.) просто кричал: “Ты — предатель!” Мы же только начали репетировать “Разбойников” Шиллера.
— Никогда не жалели, что те юношеские грезы остались не воплощенными?
— Мне и сейчас хотелось бы что-то сыграть в театре, кино. Но я реально смотрю на вещи. Я человек достаточно здравомыслящий, чтобы не кусать локти и не думать: “А-а, Юра, что же ты наделал”. Либо одно, либо другое. Хотя первое время, когда заходил в театр, меня начинало буквально трясти — настолько все было непросто. Выходил из театра и думал: “Все, больше никогда сюда не приду”. Но вот недавно пришел на один спектакль, купил программку, где было написано, что “в Театре им. Пушкина в свое время работали: Владимир Высоцкий (запятая), Юрий Николаев...”. Приятно, черт возьми.
“Я заходил в ресторан и думал: на каком столике сломаюсь”
— Став ведущим одной из самых популярнейших программ на ТВ, когда поняли, что вот она, слава, пришла?
— Сразу вспоминается такая история. В свое время, если помните, был жуткий дефицит с туалетной бумагой. И когда в сочинской гостинице “Жемчужина” ко мне постучалась горничная и со словами “Юрочка, это для вас” протянула мне половинку рулона туалетной бумаги, вот тогда я и воскликнул: “Да, я стал популярен!” Шучу, конечно. Ну а так... Это и мешки писем, и девушки, которые дежурили у подъезда... Нет, девушки были и раньше. Несколько очкастеньких театралок с цветами после спектакля. Но здесь же совершенно другое. Каждый день приходило по мешку писем с предложением всего что угодно. Всего, что может девушка отдать. Естественно, и я стал вести себя несколько по-другому.
— Не иначе, пресловутая звездная болезнь?
— В моей жизни было всякое. Я вытворял такое, что сейчас бы ни в коем случае себе не позволил. Заставлял переживать съемочную группу, они искали меня и не могли понять, что со мной случилось. А я мог выйти из дома и пропасть на две недели. Я просыпался и ничего не понимал: о, Сочи! Снова приходил в себя и опять не верил собственным глазам: о, Одесса! О, Ленинград! И так далее.
— Как в “Иронии судьбы”, что ли?
— Примерно так. Или лежу я на пляже, ко мне подходит капитан шикарного по тем временам судна и говорит: “Юрий, мы отправляемся в круиз, каюта — шикарная. Я приглашаю”. И меня прямо с пляжа, в чем был: в тапочках и плавках, забирают на это судно. Естественно, через две недели, когда я возвращался домой, начинались проблемы: нужно ведь достать бюллетень, как-то отмазаться от прогула. То есть я шел по жизни, широко раскинув руки навстречу судьбе. Но назвать это звездной болезнью... Я не знаю. Это, наверное, черта моего характера. Я — человек увлекающийся, любящий веселые компании, разного рода шутки. Ну что вы хотите — недавний студент, театральный актер, который без ресторана ВТО вроде и непонятно кто такой. Ну как это вечерком не пойти, не посидеть и не потрепаться. Притом ресторан ВТО — это не ресторан в нынешнем понимании этого слова. Это клуб. Туда люди приходили, и к 12 часам уже не могли вспомнить: за какой столик они садились. И после этого я прихожу на работу, куда я должен являться в костюме, при галстуке... А у меня и костюма-то нет. Был единственный, тот, что мне пошили на свадьбу. И все. Мне бы измениться под стать положению, а я продолжал жить по-старому. Назвать это звездной болезнью... Ну не знаю. Скорее разгильдяйство.
— Сейчас вас довольно сложно представить эдаким бесшабашным разгильдяем. Солидный человек...
— Я солидный? Ну вот, первые оскорбления начались (улыбается).
— А это оскорбление?
— Для меня — да. Солидность, правильность... Я не люблю правильных людей. Я их не воспринимаю. За этим, как мне кажется, кроется неискренность, несостоятельность и ложная многозначительность. Нет, мне кажется, каким я был в молодости, таким и остался. Я такой же увлекающийся, такой же, как мне кажется, подвижный. И мне трудно представить себя другим. Разве что не совершаю тех бесшабашных поступков. Да и не пью совсем.
— У вас были проблемы с алкоголем?
— Какие же это проблемы, это любовь. Причем взаимная. Проблем не было никаких. И даже денег на выпивку не надо было тратить. Я переступал порог ресторана и думал: на каком столике сломаюсь — на третьем, пятом или десятом. Потому что с каждого столика раздавалось: “Юра, иди к нам!” В некоторых ресторанах при виде меня оркестр, заряженный какой-нибудь “Муркой” или “Таганкой”, тут же замолкал и начиналось: та-ра та-ра там та-ра-та (напевает проигрыш к заставке “Утренней почты”). Бармены, как только видели меня, кричали: “Все, бар закрывается”. Выгоняли всех, и начиналась трехдневная попойка.
— Так и спиться недолго.
— А все к этому и шло. Я же сейчас не пью не потому, что мне не нравится. Я знаю, что мне понравится. Поэтому и не пью.
— Знаете поговорку: “Если пьянка мешает работе, брось ее. Работу такую”. Не возникало такой дилеммы?
— Да, раз уж мы заговорили на эту тему, я должен сказать следующее. Однажды я очень серьезно подвел конкретных людей, которые к моему поведению не имели ни малейшего отношения. И пострадали. Из-за меня, из-за моего разгильдяйства, из-за моей необязательности. Я даже не знаю, как сейчас это назвать...
— По вашей вине сорвалась одна из передач?
— Я просто вышел в прямой эфир в невменяемом состоянии. В состоянии грогги. Мой вопрос долго решался. Меня отстранили от эфира на семь месяцев. Но потом простили и оставили на ТВ. А трех человек, которые отвечали за тот эфир, уволили.
— До сих пор не можете себе простить?
— Только человек, у которого нет совести, мог отмахнуться от этого, типа: “Ну и фиг с ним”. Конечно, меня это не отпускает.
— Но это был единичный случай?
— Это был тот случай, к которому я шел. Это не случайность. Это закономерный результат того, что происходило со мной.
— Тогда вы сказали себе: стоп, хватит?
— Я пытался “завязать”. Не получалось. Конечно, после того случая ко мне стали усиленно принюхиваться, прислушиваться. Чуть споткнешься, говорили: “О, его шатает”. Недоброжелателей ведь тоже было очень много. И анонимок огромное количество. И однажды я просто сказал себе: “Юр, ну хватит, в самом деле. Так можно оказаться и под забором”. И отказался от спиртного. Я отнюдь не чувствую себя ущербным, и ни в коем случае не горжусь собой. Вещи, на первый взгляд, противоречивые. Один друг, когда узнал, что я в “завязке”, воскликнул: “О, молодец! Я тоже завяжу”. Я ему говорю: “Зачем? Какой же я молодец? Если бы умел пить, сейчас все было бы нормально”.
— Далеко не каждый мужчина признается в том, что не умеет пить.
— Наверное. И мое мужское самолюбие не раз говорило мне: “Кто алкоголик?! Я алкоголик?! Кого вы из меня делаете? Я-то пить умею”. А потом прикинул: Юра, ты же не переживаешь, что не написал рапсодию или симфонию. Что не прыгнул на два метра в высоту. Нет? Так почему ты должен переживать из-за того, что ты не умеешь пить? Тем более что ты выпил уже и за себя, и за того парня, и за поколение вперед. И я успокоился.
— И что, с тех пор совсем ни капли?
— Совсем.
— Сколько уже лет?
— Я не помню. С 83-го, по-моему.

Источник: www.sobkor.ru
продолжение в следующем выпуске



Вадим Водкин & Opohmel.Ru


http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru
Отписаться
Убрать рекламу


В избранное